Еще одна книжка Марии Халаши о девочке не такой, как все 5 страница

По дороге домой не произошло никаких заслуживающих внимания событий, если не считать, что в трамвае Габи на повороте потеряла равновесие и плюхнулась на колени какой-то женщине. На это не стоило бы тратить слов, если бы Габи не стояла вместе со всеми впереди на площадке, а женщина не сидела в самой середине вагона. Женщина завизжала, а Габи заревела, так как ударила о лавку ногу, и ревела не хуже Браксаторис. В силу каких-то необъяснимых причин Габи с колен женщины шлепнулась на пол у противоположной скамейки. Весь трамвай смеялся над ней. Даже та женщина, на колени которой она упала. Птенчик до самого дома твердил, задыхаясь от смеха:

- Чисто комедийный эффект! Чисто комедийный эффект! Я включу это в свою пьесу. - И на самом деле, вытащив из кармана бумажную салфетку, записал: "Габи от Браксаторис перелетела на колени к одной женщине".

Браксаторис повизгивала от удовольствия. А Шумак-младший сказал Габи, когда та добралась обратно к ним на площадку:

- Это у тебя классно получилось. Не хочешь ли повторить?

Все, абсолютно все ухмылялись. Даже Монокль, казалось, с насмешкой подмаргивает Габи.

Девочка уставилась в окно трамвая.

На углу улицы Шелле они расстались. Все отправились по домам, Габи слегка прихрамывала. Не прошла она и двух шагов, как Шумак-младший взял ее за плечо.

- Больно? - спросил он.

- А-а! - махнула рукой Габи.

- Тогда порядок.

Шумак-младший постоял еще некоторое время. Габи двинулась было дальше, когда он снова заговорил:

- Послушай, правда, у тебя есть сестричка?

- У меня? - переспросила Габи таким тоном, что Шумак-младший в замешательстве пробормотал:

- Ну, возможно, я что-то перепутал.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Жига расположился рядом с Персом. Он потер лапки, но потом спохватился, что, если будет потирать лапками, Перс сочтет его невоспитанной мухой. Жига никоим образом не хотел раздражать Перса.

Он был преисполнен чувства долга. Если ему доверили расследовать, как была ранена Рози, он обязан довести дело до конца. Тем более, что после несчастного случая с Рози в Комнатии не стало никакого порядка. Все друг друга подозревали, все перессорились, у всех было подавленное настроение. Жига знал, что дружеская атмосфера страны Комнатии у него в лапках. В его крошечных мушиных лапках, которые он потирает друг о друга, а Перс, очевидно, считает это дурным тоном.

- Господин Перс, - заговорил он, - вы могли бы мне рассказать что-нибудь о том, как была ранена Рози?

- Оставьте меня, я хочу спать, - ворчливо ответил Перс.

- Господин Перс... - Жига выпучил глаза от великого усердия. - Поймите, я обязан всех допросить. Не препятствуйте моей работе. Я всего лишь простая муха, но сознаю свой долг.

Перс со скучающим видом поглаживал свою бахрому.

- Что вас интересует? - спросил он.

Жига попытался вытянуться в своей черной форме, чтобы казаться официальнее.

- Что вы делали, господин Перс, когда все веселились?

- Сначала я не веселился, ну а потом развеселился, - с достоинством ответил Перс.

- Как изволите вас понимать?

- А так, что сначала меня ни капли не интересовал ваш праздник. Да и не только сначала. Но одна дама, которую зовут Кристи Хрустальная, без конца крутилась передо мной, и я вынужден был пригласить ее танцевать.

Кристи, которая, разумеется, все слышала, возмущенно воскликнула:

- Какая наглость! - И решила, что больше никогда и не взглянет на Перса. Лучше уж выйти замуж за пузатого Карчи Кувшина, чем терпеть подобные оскорбления.

Жига пропустил мимо ушей возмущенное восклицание Кристи. Он снова обратился к Персу:

- Как вы думаете, почему мог произойти этот несчастный случай?

- Понятия не имею.

- Но вы же танцевали с Кристи неподалеку от Рози. Не показалось ли вам что-нибудь подозрительным?

- Показалось...

Крылышки Жиги задрожали от волнения.

- Что же именно, позвольте вас спросить?

- Кристи Хрустальная так сверкала, что у меня в глазах зарябило.

Жига уныло полетел дальше, а Кристи вовсе не нашла возмутительными последние слова Перса. Возможно, она его когда-нибудь и простит.

Шарика была такой грустной, что папа снял руку с подлокотника кресла - он всегда опирался на этот подлокотник, когда они занимались делами Комнатии, - и закурил.

- Что случилось, доченька?

Как сказать папе? Досадно, конечно, что Розике не повезло, что жители Комнатии перессорились и сердятся друг на друга. Но еще хуже, что Габи все чаще сердится на нее, Шарику. И она не понимает, за что. Господи, если б сестричка ее любила! В конце концов, зачем человеку сестра, как не для того, чтобы любить его...

Шарика долго не отвечала папе. Потом спросила:

- Папа, ведь ты будешь меня любить и тогда, когда я выздоровею и смогу ходить?

Папа затушил сигарету и обнял Шарику.

- Что за глупости приходят тебе в голову? - покачал он головой. - Конечно, доченька, когда ты станешь ходить, я буду любить тебя точно так же, как сейчас.

В этот момент в комнату вошла мама. Они пришли домой не вместе. Иногда случалось, что мама и папа возвращались поодиночке. Папа был дома около часа. Он ни о чем не спросил у Шарики, просто придвинул к ней стул, и они оба снова вернулись к событиям, волновавшим Комнатию.

Взглянув на маму, Шарика поняла, что быть беде. Если движения мамы становились резкими и быстрыми, если она отбрасывала куда-то свою сумку, если подходила к ней без улыбки, если целовала ее так торопливо, что, казалось, никакого поцелуя вообще не было, то в скором времени разражалась гроза.

Это было ужасно, когда мама с кем-то ссорилась. Она, такая милая и веселая, становится просто страшной, когда сердится. Слегка выпятив губы, она ледяным тоном спросила:

- Габи?

Голова Шарики исчезла в воротнике папиного полосатого халата. Она спрятала голову, ей не хотелось ничего слышать.

- Я изобью эту девчонку! - разгневанно и громко сказала мама. - Я так и знала, что ее нет дома!

- Но, послушай, родная... - попытался утихомирить ее папа.

В голосе мамы было столько раздражения, что Шарика испугалась.

- Шарика, скажи честно, когда ушла Габи? - спросила мама.

- Не знаю, - выдохнула Шарика из халата.

- Эта скверная девчонка бросила тебя одну, правда?

- Не знаю...

- Она удрала сразу после обеда? - настаивала мама.

- Не знаю...

- Пусть только мне на глаза попадется! - пригрозила мама и удалилась в кухню готовить ужин.

Время от времени она заглядывала к ним, лицо у нее было мрачное, и она молча выходила на кухню.

Ужин был готов, а Габи все не возвращалась домой.

Мама накрыла в кухне. Папа, как обычно, положил на кухонный стул клетчатый плед и вынес Шарику. Она очень любила есть в кухне. Шарика всегда просила тетушку Марго, чтобы та отнесла ее в кухню обедать, но тетушка отвечала:

- Мама велела, чтобы я кормила тебя в комнате. Я боюсь тебя поднимать, а вдруг какая беда случится?

Но папа всегда брал ее на руки, шел с ней в кухню и сажал на стул, устланный клетчатым пледом, который он заранее туда приносил. Она сидела со всеми за большим столом, не так, как во время обеда, когда тетушка Марго приносила и ставила перед ней поднос с едой, а Габи ела за маленьким столиком с ней рядом.

Мама поджарила удивительно вкусную яичницу, а папе насыпала еще красного перца - паприки, и от этого яичница стала такой красивой, что Шарике очень захотелось ее попробовать. Папа сразу обменялся с ней тарелками.

- Послушай, - сказала мама, - это слишком острая еда для ребенка.

- Ничего, в крайнем случае снова поменяемся, - улыбнулся папа.

Мама сердито на него посмотрела, но папа вновь улыбнулся.

"В целом свете нет другого такого папы, - думала Шарика. - Всегда он улыбается".

Яичница папы на самом деле была очень острой. Шарика только попробовала кусочек и сразу же покосилась на свою прежнюю тарелку. И папа обменял тарелки.

- Я ведь говорила, - заметила мама.

Папа опять улыбнулся.

Шарика вытерла тарелку кусочком хлеба. Ей понравился ужин, но, кроме того, еще очень хотелось угодить маме, показать, с каким аппетитом она все съела. Мама была так довольна, что погладила ее по руке.

- Вкусно, ласточка моя?

Шарика кивнула головой.

- Поджарить еще? - И мама встала, собираясь снова подойти к газовой плитке.

- Спасибо, я больше не хочу, - остановила ее Шарика. - Но было очень вкусно.

- Съешь еще! - настаивала мама. - Я тебе вкусную-превкусную поджарю.

Шарика отрицательно покачала головой.

"Интересно, и у мамы, и у тетушки Марго, и у всех тетей на свете почему-то такая плохая привычка: стоит съесть что-нибудь с аппетитом, и они тут же начинают приставать, чтобы ты съела еще, и никак не хотят понять, что вполне хватит одной порции".

Мама еще продолжала уговаривать ее, пытаясь соблазнить тем, что вторая яичница будет еще лучше первой, но Шарика благодарила и повторяла, что больше есть не хочет. Наконец мама уныло села на место и закурила сигарету. Папа тоже закурил, потом они погасили окурки, а Габи все не появлялась. Беспокойство мамы усиливалось. Один раз она встала и выглянула в переднюю.

Потом папа поднял Шарику со стула, на котором лежал клетчатый плед, и отнес в комнату. Мама осталась в кухне наводить порядок.

В комнате папа сел рядом с креслом Шарики и очень старательно принялся вставлять в мундштук сигарету. Шарика смотрела на Перса и думала, что сейчас речь пойдет о нем, но папа заговорил таким серьезным тоном, что она сразу, забыла про ковер.

- Я не хотел говорить при маме, - начал папа, - ее бы это только разволновало. На тебя жалуются, Шарика. Я разговаривал с учительницей гимнастики. Ты не веришь в свои силы, доченька. Не хочешь заниматься гимнастикой. А важнее этого ничего нет. Если ты не будешь слушаться учительницу, ты не поправишься. Знаешь, что сказала учительница?

Шарике было совершенно не интересно, что сказала учительница своим противным, надтреснутым голосом, но папа продолжал:

- Она сказала, что ты даже сопротивляешься ей. Напрягаешь тело, не хочешь двигаться. Но тогда ведь мы не сможем с тобой гулять. Вместе, взявшись за руки, шагая рядом. И не сможем плавать в Балатоне. И не сможем...

Неожиданно слова застряли у папы в горле. Голос мамы ворвался в комнату точно вихрь.

- Когда ты являешься домой, паршивая девчонка! Ах ты дрянь этакая!

Шлепок. Какой-то стук.

Габи получила такую оплеуху, что отлетела к дверям передней и стукнулась о них.

- Не бей! - завизжала Габи, врываясь в комнату. - Ой, папа, не вели ей!..

Мама вбежала в комнату вслед за Габи.

- Излуплю! Всю душу из тебя вытрясу! - кричала она и, схватившись за желтый пуловер, вытащила упиравшуюся Габи из-за отцовской спины, где та пыталась спрятаться. - По улицам шатаешься, да? - кричала мама, придерживая Габи одной рукой, а другой колотя по лицу, по спине. - Сестричку одну бросаешь? Бессердечная, злая девчонка!

- Ой! Ой, не надо! - взвизгнула Шарика и побелела как бумага. - Мама, не надо, не трогай ее! - И разрыдалась, с ней была настоящая истерика.

Перепуганная мама выпустила из рук Габи. Та не замедлила этим воспользоваться и спряталась за креслом Шарики.

- Хорошо, доченька, мама не тронет Габи, - успокаивал Шарику папа.

Мама подбежала к Шарике и поцеловала ее.

- Не плачь, моя ласточка! Гадкая девчонка заслужила, чтобы я наказала ее. Она плохо к тебе относится, но ради тебя я прощу ее. - Потом сердито посмотрела на Габи. - Убирайся в ванную!

Габи в два прыжка оказалась в ванной. Закрыла за собой дверь и долгое время оттуда не показывалась.

Шарика все еще плакала судорожным, надрывным плачем. Напрасно утешала ее мама, напрасно успокаивал папа, Шарика не успокаивалась. Но вот рыдания постепенно стихли, она лишь устало всхлипывала, мяла промокший батистовый носовой платок и, как ни расспрашивал ее папа, почему она так плакала, ничего ему не сказала. Спустя какое-то время она обняла папу за шею и прошептала на ухо:

- Люби Габику. Она моя сестричка...

Габи умылась и переоделась в ванной. Мама велела ей идти на кухню и поужинать. Габи с волчьим аппетитом заглатывала все, что мама перед ней ставила.

- Пришли сюда отца! - ледяным тоном приказала мама после того, как ужин был кончен. - Кран течет, я хочу, чтобы он исправил.

Габи с готовностью помчалась за папой. Папа вышел в кухню, а Габи, заняв его место рядом с Шарикой, взволнованно зашептала:

- Знаешь, как классно было! Мы уехали далеко-далеко на экспрессе. Он мчался, как спутник. И мы открыли новую, совершенно неизвестную землю.

Шарика, широко раскрыв глаза, слушала взволнованный шепот Габи.

- А когда мы возвращались, Баран упал на колени одной тети, на такой скорости мчался спутник. Мы чуть со смеху не померли, когда он скатился с ее колен. А на той неизвестной земле живут совсем другие люди, не такие, как здесь. Все они с усами. Жуть, какие все странные!

- Габика, - спросила ее Шарика, - Габика, тебе не больно?

- Что? - поразилась Габи.

- Но ведь мама тебя побила.

- Да ты что! - Голос у Габи стал резким. - Придумаешь тоже! Я и не почувствовала. Я не такая плакса, как ты! Я и не заметила даже, что мама до меня дотронулась.

- Совсем не больно?

Габи пожала плечами. Выпятив губы, она озабоченно сказала:

- Жаль только, что завтра я не смогу пойти с бандой. Родители рано вернутся домой, и к тому же к нам придут гости. Господи, как человеку жизнь портят!

- Гости! - обрадовалась Шарика. - Я очень люблю гостей.

- Чего их любить? Куча ископаемых. И еще тетя Вильма явится. И тетя Юци с мужем. У них новый ребенок. Кажется, и его с собой принесут. Чего доброго, придется еще с этой паршивой малявкой возиться!

- Новый ребенок? А сколько ему лет? - радостно спросила Шарика.

- Сколько лет? - задумалась Габи. - Я почем знаю? Год, два, три... Не все ли равно? Какая-нибудь пигалица. Из-за этих гостей я не смогу пойти с бандой! Вечно привязываются к человеку! - И она с горестной миной на лице принялась болтать ногами, пока из кухни не пришла мама.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Когда на следующий день Трескучка уложила Шари на персидский ковер и начала тормошить, дергать, Шарика вспомнила увещевания папы, но что правда, то правда: она не сильно себя утруждала.

Шарика извинилась перед Персом за то, что причиняет ему неудобства, и обещала не помять его наряда: она постарается быть предельно осторожной, пока ее тормошат холодные как лед руки-лопаты Трескучки.

- О, пожалуйста, не беспокойся, - ответил Перс. - Делай все, что тебе хочется. У меня немнущийся костюм.

Учительница гимнастики так долго качала головой, что просто чудо, как она у нее не отвалилась. Но сколько бы она ни качала головой, Шарику это не интересовало. Она сжалась в комочек, ей хотелось стать невидимой, однако это не удалось.

"Папа сказал, что я не смогу научиться ходить, если не буду заниматься гимнастикой... Но разве это такая уж большая беда? И папа, и мама, и тетушка Марго любят меня, хотя я и сижу все время в кресле. Если я научусь ходить, может, и меня начнут бить, как Габи, и со мной будут так же резко разговаривать. Конечно, хорошо бы бегать повсюду с бандой Габи, но Баран такой странный, дикий, и у него даже нож есть... А Рамона все равно не станет со мной разговаривать и Шумак-младший тоже. Так Габи сказала. Зачем же тогда ходить? Еще забредешь куда-нибудь, где тебя обидят..."

Шарика огляделась вокруг. Хорошо ей здесь, в Комнатии. В особенности когда Трескучка наконец уходит...

Вернувшись с работы, папа продолжил сказку...

Жига затрепыхал крылышками и полетел проводить следствие. Он получил новые сведения по делу Рози. Венцель Железный утверждал, будто Альбину что-то известно, но он скрывает.

Жига взлетел на полку и предложил Альбину показать, что он прячет. Альбин сразу потускнел, побледнел, его розовая обложка стала почти белой, но он повиновался Жиге и раскрылся. На предпоследней странице между двух листов папиросной бумаги Жига заметил фотографию.

- Ой, что-то знакомое! - воскликнул он.

- Ну, конечно, - признался Альбин. - Это портрет Вики.

- В самом деле, - уставился Жига на фотографию, которая уж очень сильно льстила Вики. На фотографии была изображена настоящая яхта, скользящая по воде, Вики же всего лишь склеенная из двух ракушек маленькая яхточка, и она, в этом нет никаких сомнений, тотчас потонет, если ее спустить на воду.

А Альбин так покраснел, что его розовый переплет сделался совсем красным.

Жига, правда, вызнал тайну Альбина, но умнее от этого не стал, так как к делу Рози это не имело отношения. А Альбин очень рассердился на Венцеля Железного. Повернулся к нему спиной и решил, что никогда больше словом с ним не перемолвится.

Жига собрался к тетушке Маришке, он уже предупредил ее о своем визите, а такую достойную, уважаемую старую даму, как тетушка Маришка, нельзя заставлять ждать. Но его задержала Утка.

- Господин Жига, - крякнула она, - я бы на вашем месте занялась Вики...

Жига не придал значения ее словам. Глупая птица! Пусть себе крякает! Лапками он почистил свою черную форму и полетел к тетушке Маришке. Добрая Маришка угостила его печеньем. Жига попробовал печенье, поблагодарил как положено, потом попросил тетушку Маришку рассказать, что ей известно об инциденте с Рози.

- Я, золотце, видишь ли, танцевала неподалеку от Рози с доктором Пенсне. Вообще-то я предчувствовала, что рано или поздно с этой девицей беда стрясется. Уж так она крутилась в своей длинной фате, просто чудо, как это все с ней раньше не произошло. И что она на окне живет, я не одобряю. Окно-то ведь почти всегда открытым держат. Ветер в него дует. А Рози колышется в одной фате, в любой момент воспаление легких может схватить, придется потом у доктора Пенсне лечиться! А у бедного доктора и без Рози дел хватает. Вот и старый Армин к нему ходит. Ой, да что это я говорю, старый Армин! Ведь он мне в сыновья годится, но такой уж ветхий, бедняга!

Тетушка Маришка смущенно рассмеялась.

- А ведь лет этак двадцать пять назад он мне еще комплименты говорил. Знаешь, золотце, нас с ним в один подвал поставили. Там мы и познакомились. Армин тогда еще хорош собой был, симпатичный парень, стройный, витой стан. А шляпа какая была у него! По тогдашней моде - шелковая, с бахромой. Ни пятнышка на ней не было, не то что теперь!

Тетушка Маришка пренебрежительно махнула рукой. Жига хотел перебить ее, сказать старой болтливой комодихе, чтобы она рассказала о празднике и о Рози, но поток слов тетушки Маришки невозможно было остановить.

- Это я в подвале так обветшала. Раньше-то здоровая была, никаких хвороб да болячек не знала. Красивая была да гладкая, блестящая, разве что на одной ножке полировка стерлась. И ревматизм я себе там нажила. Ох, золотце мое, как же у меня третий ящик зимой ноет! Дотронуться до него нельзя - такой чувствительный.

Маришка даже застонала для убедительности.

Жига постарался воспользоваться случаем, перебил ее:

- Тетушка Маришка, расскажите, пожалуйста, о Рози!

И тут же пожалел, что спросил ее.

"Лучше бы я не упоминал о Рози, - подумал он. - Что может знать больная комодиха? Несет всякую чушь, ничего стоящего от нее не услышишь".

Жига намеревался уже распрощаться и улететь, когда тетушка Маришка снова заговорила:

- Тебе, золотце, любопытно, как Рози ранили? А ты поди Вики спроси. Вики Яхту.

Крылышки Жиги замерли от изумления. Вики замешана в этом деле? Глупенькая девушка из ракушек, которая хвалится, что она из настоящего перламутра, а на самом деле это просто две обыкновенные ракушки, которые дети сотнями собирают на берегу Балатона...

Жига не на шутку призадумался, а это с ним случалось не часто. Вики... Вроде что-то он уже слышал... От кого же? Ах, да, это Утка крякала... Быть может, Утка не так уж глупа. Надо всем этим заняться, решил он и собрался лететь к Вики, но тут ему подал знак Дюла Свечка. А вдруг Дюла что-то знает о Вики!

Погруженный в раздумья, Жига полетел к Дюле. Он даже забыл попрощаться с тетушкой Маришкой. Старая комодика с негодованием крикнула ему вслед:

- Ну и наглая муха!

Жига не обиделся. Он не впервые слышал, что его так ругали.

Дюла принял его очень тепло, вытер восковую слезу и умоляющим голосом заговорил:

- Господин Жига, я знаю, у вас много дел, но я очень-очень прошу вас, будьте любезны, отнесите весточку Ханне Херенди.

Голос Дюлы дрожал, от этой весточки зависела вся его жизнь.

Жига надменно потер лапками. Что он вообразил себе, этот Дюла? Разве у Жиги есть сейчас время заниматься чьими-то незначительными личными делами, когда он выполняет столь ответственную миссию, носясь из одного конца Комнатии в другой? И, громко зажужжав, он полетел к Кока-Коле.

Кока-Кола знала, по какому делу явился Жига; она быстро-быстро затараторила, что, мол, ничего не знает, пусть Жига на нее не рассчитывает: если хорошенько подумать, то она и к Комнатии имеет косвенное отношение. Родилась на чужбине, родственники у нее за границей, дядя знаменитый прохладительный напиток Кока-Кола, который и Жига, без сомнения, пробовал. Правда, как только она родилась, ее тотчас упаковали и отослали сюда, но это ничего не значит, ведь она для того и появилась на свет, чтобы рекламировать своим красным платьем заграничного дядю - знаменитый освежительный напиток. Ее не интересует ни Рози, ни кто-либо другой...

- И я не интересую? - игриво спросил Жига, и глаза его совсем выпучились от любопытства.

Кока-Кола задумчиво посмотрела на Жигу и покраснела. А для девицы, которая вся с головы до ног красная, это не так просто.

- Милая Колочка, - зажужжал Жига низким мушиным голосом.

- Не смейте меня так называть! - одернула его Кока-Кола. - И вообще, что нужно мухе от пепельницы?

А что Жига мог на это ответить? Действительно, что общего у мухи с пепельницей? Он кисло улыбнулся, поклонился и, ничего не прожужжав на прощанье, полетел к Вики. Видно, придется ему вдовцом век коротать. Не найти ему больше такой подруги, какой была его жена. Отзывчивая, милая старая муха! Господи, сколько прекрасных дней провели они вместе! Совершали большие экскурсии, иногда даже перелетали на соседний двор. В молодости они много занимались спортом, соревновались друг с другом, кто сколько раз облетит без посадки выбивалку для ковров.

Плач Вики отвлек его от грустных мыслей.

- Я давно хотела сказать, - рыдала она, - но вокруг этого дела с Рози такой шум подняли, что я никак не решалась...

- Словом, вы признаетесь... - Жига вынул блокнот.

- Дядя Жига, скажите, меня не очень строго накажут? - плакала Вики.

Жига вздрогнул и затрепетал. Не от того, что услышал о наказании, а потому, что Вики назвала его дядей. С чего это она так его называет? Разве он такой старый? И грустно вздохнул: да, Вики, пожалуй, права.

- Послушай, Вики, - перешел он с ней на "ты", - если ты во всем чистосердечно признаешься, тебе ничто не грозит.

- Я бы давно призналась, ей-богу, сама бы во всем призналась. Но на балу поднялась такая суматоха, что я и пикнуть не посмела.

- Вытри нос! - доброжелательно посоветовал Жига.

Вики всхлипнула, послушалась, вытерла нос, вздохнула и начала рассказывать:

- Вы знаете, дядюшка Жига, я, как услышу танцевальную музыку, сразу голову теряю. Под музыку я всегда представляю себе огромное синее море, мелкие волны с белыми барашками, как они плещутся, играя друг с другом. И я скольжу, скольжу сама не знаю куда, голова у меня кружится от музыки, от огромного синего моря, хотя я его никогда не видела. Вот и на балу меня одурманила музыка, я вертелась, танцевала, голова у меня кружилась. И вдруг взвизгнула Рози. Тогда я очнулась и поняла, что ранила ее. Пожалуйста, пощупайте: от талии вверх один бок у меня очень острый. Так меня отполировали. Но я очень быстро кружилась и, когда Рози взвизгнула, была уже в другом углу комнаты, за Персом и его партнершей. Поэтому никто и не заметил, что я виновница происшествия. Остальное вы знаете.

Жига запротоколировал все до последнего слова черными буквами-точечками в своем блокноте.

- Что теперь со мной будет? - тревожно спросила Вики.

- Этого я не знаю. Все решат жители Комнатии.

Вики горько плакала. Альбин распахнул обе свои обложки, чтобы обнять ее. Бедная маленькая яхточка, в каком она отчаянии! Вики прижалась к Альбину и долго всхлипывала, пока тихое, доброе бормотание Альбина не утешило ее.

Жига честно выполнял свои обязанности. Он подлетал к каждому и всем показывал протокол. Тетушке Маришке рассказал все своими словами, потому что старая комодиха читать не умеет. Этелке он тоже не хотел предъявлять свой блокнот - Жига знал, что всезнайка-библиотекарша непременно станет исправлять его орфографические ошибки. Но Этелка настаивала на том, чтобы Жига показал ей протокол, пришлось уступить. И она сразу же придралась к нему: почему имя Вики он пишет неправильно? Вместо четырех точек двумя обозначает. От Этелки Жига направился к Беле Свечке, которого все это дело не очень-то интересовало. Бела попросил Жигу немедленно слетать к Ханне и сказать ей, что он, Бела, хочет на ней жениться. Они сыграют такую роскошную свадьбу! Ханна увидит, каким ярким пламенем он будет пылать, - так еще никто никогда не пылал. Все будут поражены, а он укутает Ханну многоцветным воском. Восковая фата до земли в сто раз красивее, чем кружевная у Рози, тем более что след так и останется на кружеве. Жига отложил все свои дела и полетел к Ханне, чтобы передать весточку.

К сожалению, муха не обладает твердым характером. И Жигу подкупили. Бела угостил его зеленым восковым пирожным, и вот Жига уже сообщает Ханне о том, что Бела делает ей предложение.

Ханна разглядывала маленький зеленый листок, очень мило украшавший ее белоснежную фарфоровую юбочку, и размышляла.

- Милый Жига, - помолчав немного, заговорила она тоненьким приятным голоском, - будьте любезны, передайте, пожалуйста, Беле Свечке мой привет. Я благодарна ему за предложение. Каждой девушке приятно, когда ей делают предложение. К сожалению, я не могу выйти за него замуж, потому что люблю другого.

Жига от волнения зажужжал:

- Кого, барышня Ханна? Кто этот счастливец?

Ханна поправила вплетенную в волосы голубую ленту, застенчиво опустила ресницы и ответила, что этого она сказать не может, это тайна.

Жига еще немного покрутился возле нее: а вдруг все-таки ему удастся узнать тайну Ханны? Девушки так легко выбалтывают свои секреты. Жигу постигали в жизни разочарования, но на сей раз интуиция его не обманула.

- Если вы все равно летите в ту сторону, господин Жига, - пролепетала Ханна, - скажите Дюле, чтобы он навестил меня, когда у него найдется время...

Белая кожа Ханны была пронизана тонкими синими жилками. Девушка-пепельница казалась смущенной, она понимала, что муха узнала слишком много.

Жига и в самом деле обо всем догадался. Одного он не мог понять: что нашла красивая Ханна Херенди в Дюле? Такое прелестное, хрупкое, утонченное создание - и какой-то жалкий свечной огарок!

Жига не был зловредной мухой. Он передал Беле привет Ханны, но и немножко посплетничал о том, за кого она собирается выходить замуж. Бела сперва покраснел от гнева, потом позеленел, затем пожелтел и долго, очень долго таким оставался.

А Жига полетел к Дюле. Тому скоро надоел вздор, который Жига молол о двух беззаветно любящих сердцах, он вежливо, но решительно попросил его не совать нос в чужие дела.

- И будьте любезны, отнесите Ханне этот пакетик.

Он вложил в лапки почтальона маленький восковой шарик.

- Посылок я не ношу, - ответил Жига с чувством собственного достоинства, хотя его разбирало отчаянное любопытство: что может находиться в восковом шарике? - Я передаю только вести.

Он пожужжал, поворчал, но так как по существу был доброй, сердечной мухой, все же передал Ханне посылочку. Долго сидел он на столе, наблюдая, не откроет ли Ханна посылку. Но Ханна положила восковой шарик в розовые колени и не притрагивалась к нему до тех пор, пока Жига не отлетел на порядочное расстояние. И даже когда Жига наконец убрался, чтобы проинформировать всех о чистосердечном признании Вики, Ханна продолжала поглаживать розовый шарик, не решаясь распечатать посылку. Ее холодное фарфоровое сердце согрелось от радости.

"А что будет с Вики? - думала Шарика. - Ей, наверное, здорово влетит! Так же, как Габи, когда она долго гуляет, а потом получает от мамы трепку".

Папа вдруг прервал сказку.

- Доченька, знаешь, к нам сегодня придут гости. Я пойду переодену рубашку.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

В тот день произошло много необычного, но самым невероятным было то, что Габи осталась дома. Она, правда, порывалась уйти. На какие только хитрости не пускалась! Но все безуспешно.

Мама вдруг вспомнила, что забыла купить взбитые сливки, - и Габи тут как тут: она готова мчаться в кондитерскую за взбитыми сливками.

- Лучше иди помойся, - резко ответила ей мама.

Габи сделала еще одну попытку. Она сказала маме, что отдала чинить портфель и теперь его надо взять из ремонта.

Дата добавления: 2015-07-20