Дифференцированное лечение

У амбулаторного врача на столе лежало в ряд восемь разноцветных рецептурных книжек. Для активно застрахованных — две книжечки! Желтая — для сложных рецептов, белая — для простых. Для членов семьи — другой цвет. Для колхозников — серая, для членов их семей — белая. У двух коммун был свой собственный лечебный фонд и отдельные рецептурные книжки. Единоличникам выдавали только платные рецепты. Лишенцы и кулаки должны были платить и за осмотр, и за лекарства. Платных больных было немного, они предпочитали не ходить на прием в амбулаторию. Там их принимали в последнюю очередь, да и платить им часто было нечем.

По разным рецептам полагались разные лекарства. Это называлось “дифференцированным медикаментным лечением”. Здесь необходимо пояснение: до войны русское правительство не предпринимало серьезных попыток создать свою собственную фармацевтическую промышленность, хотя при естественных богатствах России это напрашивалось само собой. Так, во время войны было сразу организовано производство йода.

При большевиках был создан фармхимпром. Хорошее, казалось, дело, и можно было лишь пожалеть, что не создали раньше. Но и здесь сказалось проклятие, тяготеющее над каждым большевистским начинанием. Едва начав создавать собственную промышленность, стали запрещать ввоз медикаментов из-за границы. Но не все нужные медикаменты производились, а производимых не хватало. По совершенно непонятным соображениям (скорее всего из-за ненависти коммунистов к природе и всему “ненаучному”) исключили из аптек лекарственные растения, очень ценившиеся народом, чем только еще больше усилили лекарственный голод. Как и следовало ожидать, созданные наспех советские медикаменты оказались плохого качества, вызывали побочные явления, которые особенно резко проявлялись при новосальварсане. Циркуляр о негодности выпущенных лекарств обычно поступал, когда они были уже в употреблении. Но все же качество советского сальварсана улучшалось, и в конце концов его можно было применять, не опасаясь последствий.

Затруднения с лекарствами осложнились еще целым рядом экспериментов и нововведений. Вдруг из здравотдела во все аптеки прислали книжечки с нумерованными стандартными рецептами без наименований лекарств. В московских аптеках, обслуживавших рабочих, завели барабаны с нумерованными отделениями, наполненными нумерованными же лекарствами. Больной приносит нумерованный рецепт — завертелся барабан и... готово! Привыкшие к экспериментам и непременному их провалу, мы возмутились, но потом пришлось смириться: выше головы не прыгнешь. По новому методу стали писать только номер стандарта и способ его применения. Например: “Номер 37, три раза в день по порошку”.

Но уже через месяц стали происходить трагические ошибки: у перегруженного врача в глазах рябило и 37 могло превратиться в 73. Очередной эксперимент провалился.

С этой манией изобретательства можно было бы еще мириться, если бы не опустели аптеки. Всегда с нетерпением ожидали мы очередного поступления медикаментов, которые делились на импортные, дефицитные и обычные. Каждую посылку сопровождали инструкции, касающиеся дифференцированного лечения. Наша аптека, обслуживавшая 16 000 жителей, получала, например: пирамидона — 15-20 граммов на квартал (только для рабочих промышленных предприятий); висмута — 50 граммов на квартал (только для детской практики и застрахованным); марганца (экспортный товар) — 250 граммов на полугодие, йода (только для операционных) — в ничтожных количествах. Вместо него отпускали малопригодный суррогат. Во время эпидемий летних детских поносов, от которых в России умирали десятки тысяч детей, мы часто оставались вообще без нужных лекарств. Касторового масла, которого было в стране достаточно, но которое шло на экспорт, мы не получали, а если получали, то 100 граммов на все лето; к тому же аптека и заврайздравотделом припрятывали его для новой знати. Чернику, которой в России сколько угодно, присылали в количестве однонедельного расхода, да и то часто к осени.

Если к лекарственному голоду добавить продовольственные затруднения, то станет понятно, почему в СССР так усилилась детская смертность.

Перевязочного материала катастрофически не хватало, его перестирывали до полного износа. О резиновых перчатках для операционной и говорить не приходится, они были только в некоторых больших клиниках и, естественно, в кремлевских больницах. Так, по классовому принципу, для дифференцированной медицинской помощи использовались остатки былого изобилия.

Чтобы уменьшить расходование лекарств и сократить выписку дорогостоящих рецептов для застрахованных, врачам было вменено в обязанность 40% рецептов заменить советами. Пришли инструкции, где приводились научные цитаты, которые должны были подкрепить новое распоряжение. Мы возражали. Выписывать рецептов еще меньше, чем мы выписываем, уже невозможно.

Говорили, что аптечные полки и так уже пусты. А злобу за отсутствие лекарств больные, в особенности застрахованные, переносили на врачей, которым было строго запрещено подрывать авторитет советской власти и сообщать пациентам, что лекарств почти нет, а на часть из тех, которые есть, наложена броня. Верным людям мы, конечно, говорили, как обстоит дело, а те сообщали дальше. Вышестоящие организации требовали от нас выполнения директив и проверяли в аптеке выписанные нами рецепты.

Для проведения этих мероприятий в жизнь нас заставляли и в медицине применять методы социалистического труда: соцсоревнование и ударничество. Врач или целый кабинет соревнуется с другим врачом или кабинетом: кто выпишет меньше рецептов и израсходует меньше лекарств (!). Производственная комиссия протоколирует договор, и все кончается ничем. А количество рецептов все равно сокращать надо. И ты их сокращаешь и, как обычно, идешь по линии наименьшего сопротивления.

Дата добавления: 2015-07-20