Варнина Ирина Фёдоровна. Учительница русского языка с 1926 по 1931.

Вместе со многими специалистами, проработавшими в школе десятки лет, ушёл из неё в 1928 году и Александр Германович Вульфиус. Уход его несомненно был большой потерей для школы, ведь Вульфиус не только был работником и высшей школы, университета и педагогического института, но он был в ней одним из самых ярких профессоров. Молодых учителей – историков. Заканчивающих курс в Педагогическом институте. Посылали на уроки Вульфиуса в старшие классы 41 школы для приобретения опыта методических приёмов.

В своё время в 1916 году Вульфиус был для меня именно блестящим преподавателем Новой истории на четвёртом курсе Педагогического института, на лекции которого бегали курсистки и с младших курсов.

Имя Александра Германовича было магическим и связывалось навсегда с понятиями эпохи Возрождения, Лютера, Абсолютизма и Десятилетних войн.

Очень крупный, красивой и лёгкой походкой проходил он, бывало по институтским коридорам в своём тёмно-синем форменном сюртуке с золотыми пуговицами, который на нём всё же напоминал эпоху рыцарства.

А в тяжёлом 1918 году, когда большинство профессоров нельзя было даже узнать в вялых серых фигурах, поднимающихся в нашу столовую Педагогического института на третий этаж; в те дни, когда там по талонам раз в день нам выдавали суп, в котором варилась сушёная вобла и горсть пшена – и тогда Вульфиус не утратил своего блеска и читал всё так же интересно и увлекательно о Кальвинизме и Великой французской революции. И снова, казалось, что в нём не потёртый синий фрак, с которого профессора спороли золотые пуговицы, а рыцарское облачение. Вульфиус держался всё также прямо, ходил так же легко, приглаживал свои рыжие височки и улыбался.

Когда я пришла учительницей в школу №41, Вульфиус предстал передо мной в совершенно ином обличии, и мне трудно привыкнуть к тому, что этот талантливый человек исполняет здесь «карательные» функции инспектора.

Но, вероятно, он и здесь был очень на месте – в школе был образцовый порядок, но мне было жаль. Что он разменивался на такую работу.

Учащиеся боялись Александра Германовича, как огня. И это не слова. Стоило появиться на ступеньках лестницы в верхнем этаже его высокой плотной фигуре, как на самом низу кубарем скатывался опоздавший школьник. Чтобы не попасться ему на глаза. Но это было невозможно.

Вниз, в лестничную клетку раздавался грозный оклик, причём инспектор прекрасно успевал разглядеть ученика и даже вспомнить его имя и фамилию. Это потрясало бегущего, и он сразу останавливался. Этот оклик сверху гипнотизировал, а затем ещё сильнее завораживал пристальный взгляд Вульфиуса, медленно подходившего к провинившемуся.

«Wo warst du?»(где ты был?) – гремел он. Пойманный смущённо бормотал заготовленный ответ.

Мальчик, конечно. Пробродил по вербным рядам, расположенным вдоль Малой Конюшенной улицы. Искушение было слишком велико.

Надо же было так, что весенняя верба приходилась как раз под окнами школы, соблазняя и отвлекая ребят своими сладкими маковками, плавающими в розовой воде «чёртиками», которые закупоренные в пробирках, почему-то назывались «американскими жителями», клейкими мучнистыми разноцветными длинными леденцами…

Но объяснял пойманный своё опоздание в школу конечно иначе.

Но Вульфиуса провести было трудно.

- «Aber deine Fusse?» (а твои ноги?)- всё более грозно спрашивал он.

Да, действительно… ноги. На ботинках присохла весенняя грязь, которую месили среди вербных рядов.

К Вульфиусу «водили» за тяжёлые провинности, и он, пугая ученика, кричал на него. Это было столь действенно, что каждый наш школьник готов был ответить за свой проступок перед любым классным наставником, будь то требовательный справедливый Борис Иванович Войт с длинными усами, или «очень красивая», как её называли ученики, учительница английского языка Ольга Ивановна Левенде. Только бы не попасть в кабинет к инспектору.

На самом же деле в Александре Германовиче было много добродушия, искренней весёлости, понимания детской шалости, и он, по-моему, слегка играл «грозного судью», когда к нему приводили очередную жертву.

Ведь не случайно в те дни, когда в Ленинграде широко отмечался в 1927 году юбилей Александра Германовича, наряду с бывшими его студентами, с товарищами по работе, выступали и давно вышедшие из стен Петришуле его выпускники. Не официальных речах, а конкретно и просто они говорили о тех прекрасных уроках Вульфиуса, на которых он воспитал в них любознательность, интерес к социальным явлениям жизни, жизнеутверждающий оптимизм, активность и жажду вторгаться в жизнь, передавать людям ценное, чем владеешь сам, - качества, которыми в полной мере обладал сам Александр Германович Вульфиус.

Рене Бюриг (1921-29)

А вот истинной грозой школы в 20-х годах был инспектор и заведующий учебной частью Александр Германович Вульфиус.

Кабинет Александра Германовича находился на втором этаже, первая дверь направо по коридору. Из коридора сначала попадали в полутемную комнату, по стенам которой были расположены полки, разделенные на отдельные узкие секции, в которых помещались классные журналы всех классов школы. Сюда все учителя заходили до и после урока, чтобы взять или поставить на место классный журнал. Иногда учитель, забыв взять классный журнал, посылал за ним кого-нибудь из учеников. Мы ученики не любили ходить в эту комнату и старались как можно быстрее прошмыгнуть мимо почти всегда открытых дверей кабинета Вульфиуса.

Половину небольшого кабинета Александра Германовича занимал большой письменный стол, на котором стоял огромный плоский ящик, разделенный тонкими перегородками на множество маленьких ячеек, большинство последних было занято маленькими дощечками, на которых стояли фамилии учителей.

Ящик этот чем-то напоминал шахматную доску, над которой часто можно было видеть Александра Германовича, переставляющего дощечки с фамилиями учителей в зависимости от возникшей необходимости внести изменения в расписание уроков. Вдумчивым и тщательным изучением школьного расписания уроков Александр Германович добивался того, что у нас почти никогда не бывало свободных часов, а сам он мог в любую минуту сказать, в каком классе какой учитель проводит урок.

Четкое расписание уроков всей школы было детищем Александра Германовича, которому он уделял очень много времени.

Александр Германович Вульфиус был высоким плотным мужчиной с большой головой, венчиком рыжеватых седеющих волос и громовым голосом. Если какой-нибудь расшалившийся ученик имел неосторожность ненароком попасть ему на глаза, и он распекал его, то голос Александра Германовича был слышен на всех этажах школы.

Александр Германович строго держал в руках всю школу, знал почти каждого ученика в лицо, а многих и по фамилии, мне представляется, что даже молодые учителя, а в особенности учительницы немного побаивались его. Он строго требовал дисциплины и порядка в школе.

В нашем классе Александр Германович преподавал древнюю историю и историю средних веков, большим знатоком которых был, и ученики буквально заслушивались его увлекательными рассказами во время уроков.

Свои рассказы он часто иллюстрировал прекрасными фотографиями. Он был автором учебников, по которым учились школьники и студенты Педагогического института.

Эдгар Блейх (1921-29)

Вторым человеком в школе, после директора Эриха Карловича Кляйненберга, всегда был Александр Германович Вульфиус.

Это был высокий рыжий человек с громоподобным голосом, гроза всех школьных озорников, которых он не только знал в лицо, но и безошибочно называл по фамилии. Вообще-то он заведовал учебной частью, но ученики его почему-то по старинке называли инспектором. Особо яро он боролся с опоздывающими. Их всегда было много, особенно весной, когда перед Пасхой на бульваре Малой Конюшенной устраивался вербный базар. Он открывался рано и по нему с утра толпами бродили школяры, забывая, что уже пора идти в школу. Сразу после звонка, а его в нашей школе подавали старинным колоколом, который висел в вестибюле, и его хорошо было слышно по всей школе.

У входа всех опаздывающих встречал Александр Германович. Он с ироничной ласковостью приглашал их немного подождать в вестибюле у входа в раздевалку. Когда опоздавших накапливалось достаточно много, Вульфиус выстраивал всех в одну шеренгу. Потом медленно проходил мимо неё и кое-кому спокойно говорил:

- Иди в класс. Больше не опаздывай. И ты иди…

Чаще всего это были скромные девочки, замешкавшиеся дома, приводя в порядок свои косы и платья.

В строю оставались лишь злостные любители вербной ярмарки. Мы тогда долго не могли понять, как он так точно нас вычисляет. Позже мы нашли разгадку, многотысячные посетители весенней ярмарки ногами с таким усердием растирали глину на бульваре, что, в конце концов, она превращалась в светло-бурую массу, похожую на сметану. Её нельзя было с чем-либо спутать. Взглянув на наши ноги, Александр Германович с лёгкостью мог определить, сколько времени каждый из нас болтался между вербными киосками, в которых продавались американские черти, и можно было купить вафли и сахарную вату, и много других интересных вещей.

Александр Германович был по специальности историком и автором учебников по истории. Такой учебник хранился и у меня до войны. Мне рассказывали, что его учебники переиздавались в Прибалтике до сороковых годов.

Последнее соприкосновение с его именем у меня совершенно случайно произошло в 1950 году в Кирове, в камере пересыльной тюрьмы. Находясь в ней, в числе других тридцати или сорока заключённых, я услышал, как один из её обитателей запел популярную в годы войны песню о фонарике. Голос исполнителя был явно поставленным. Я подошёл к этому человеку и похвалил его пение. Меня поразило, что он с большой гордостью заявил мне, делая ударение на фамилии:

- Я ученик профессора Вульфиуса!

Этот профессор был один из сыновей Александра Германовича.

Ульянов Николай Петрович (1923-1930, из статьи «Судьбы учителей»)

Учителя и ученики Петришуле, ставшей уже советской трудовой школой

№ 4, прилагали все силы, чтобы не прерывать занятий. Было организованно дополнительное питание из скудных запасов, которыми располагал город. Учащиеся под руководством учителей добывали топливо, разгружая баржи с дровами на реках и каналах недалеко от школы. Следует упомянуть о том, что с 1918 года, в соответствии с политикой советской власти по отношению к национальным меньшинствам, в школе было восстановлено преподавание учебных предметов на немецком языке, запрещённое в 1914 году, что ободрило учителей, придав им силы в трудное время. Они восприняли это как знак доверия и как надежду на дальнейшее развитие школы.

Благодаря тому, что школа оказалась одной из немногих нормально действовавших в центре города, она пользовалась постоянным вниманием и поддержкой Отдела народного образования. Её посещал народный комиссар народного просвещения А. Луначарский. Однажды он даже принял участие в диспуте, проходившем в актовом зале школы. Го оппонентом по теме «Был ли Христос?» выступил и не безуспешно, инспектор школы историк А.Г. Вульфиус, талантливый педагог, оставивший глубокий след в памяти учеников.

Школа была причислена к разряду «образцовых», и поэтому неудивительно, что в 1920 году именно её был приглашён посетить английский писатель Герберт Уэллс. Об этом посещении им написаны несколько строк в известной книге «Россия во мгле». Сопровождавший писателя при осмотре школы А. Г. Вульфиус, очевидно, сумел убедить его в том, что школа в России не умерла, не смотря на трудности, переживаемые страной.

К концу 1920-ых годов постепенно была прекращена деятельность украинских, польских, финских, латышских, немецких обществ и религиозных общин.

Не избежало этой участи и немецкое культурное общество «Ферейн», а заодно и 41-ая школа.

Видную роль и там, и тут играл А.Г. Вульфиус. В обществе он был деятельным организатором, в школе – администратором и талантливым педагогом-воспитателем.

Поводом к началу кампании против школы и ей старых учителей послужило то, что несколько учеников старшего класса участвовали в обряде конфирмации в церкви Св.Петра рядом со школой. Они и не пытались то скрывать, так как не видели в этом ничего предосудительного, хотя и не отличались особой религиозностью. Узнав о произошедшем, упоминавшаяся выше учительница Вайнцвейг решила придать этому делу широкую огласку как в школе, так и за её пределами, сообщив, «куда следует». Она, очевидно, и сама не подозревала, к чему это приведёт.

Все инстанции – советские, партийные, комсомольские отреагировали немедленно, словно только и ждали этого «сигнала». Нагрянули комиссии, досконально проверявшие школу, прошумела кампания в прессе, носившая недобросовестный, клеветнический характер. В газете «Смена» на целой странице изощрялись небезызвестные «братья Тур», придравшиеся, за неимением более серьёзного материала, к старому школьному колоколу, оповещавшему о начале и конце уроков, а также к «вопиющему безобразию»,

Когда на одиннадцатом году советской власти учителей и учительниц величают по-немецки “Herr”,“Frau”, “Fraulein”.

Хотя никаких криминальных обстоятельств не было найдено, решение районного и городского начальства было предопределено: директор Клейненберг и заведующий учебной частью Вульфиус были освобождены от должностей, а вместе с ними был уволены более десятка педагогов по одному только признаку – все они в прошлом окончили Петришуле.

Новое руководство школы – директор, завуч и завхоз решило подвести черту под «враждебным духу времени прошлым».

Следует сказать, что расставание с этим учебным заведением, в котором многие из них учились и которому отдали лучшие годы жизни, было достаточно мучительным. Например, А.Г. Вульфиус преподавал здесь 25 лет – с 1903 по 1928 год. Но безработица никому из этих педагогов высокой квалификации не угрожала. Потребность в учителях иностранных языков и других дисциплин была большая, как в средней, так и высшей школе. Вскоре все нашли приложение своим знаниям и опыту, сумев передать их большому числу своих новых учеников в школах и вузах. Только репрессии и аресты, начавшиеся в 1930-ые годы, война и блокада, унесшие много жизней, помешали им принести ещё большую пользу обществу.

Первой жертвой репрессий стал в 1933 году Александр Германович Вульфиус. Он был выслан в Казахстан, где преподавал немецкий язык и историю в одном из техникумов города Павлодара, откуда его вскоре уволили по смехотворному обвинению в частом употреблении на лекциях выражения «люмпенпролетариат», что показалось кому-то оскорбительным.

Вскоре ему всё удалось вернуться в Ленинград, но в 1937 году его лишили свободы, осудили на большой срок и после долгих мытарств в 1941 году отправили морем в Магадан. Он прибыл в один из колымских лагерей в состоянии полного истощения, на носилках его понесли в лазарет, где его – когда-то рослого, сильного мужчину с громовым голосом – с трудом узнала одна из его бывших учениц, тоже заключённая, работавшая медсестрой. Сознавая, что уже ничем не сможет помочь, он спросила всё же, чего он хотел бы, и он попросил стакан горячего чая. Вскоре он умер. Когда в 1962 году праздновали 250-летие школы, и один из выступавших произнёс его фамилию, зал ответил громом аплодисментов. Так бывшие ученики отдали дань памяти своему учителю.

А у Александра Германовича было три сына, и все они разделили судьбу отца – были арестованы, осуждены, высланы. Средний, Алексей, погиб в заключении. Старший, Павел, вернулся в родной город, был способным пианистом, профессором истории музыки в консерватории. Младший, Андрей, окончил горный техникум, стал маркшейдером, трудился на строительстве Петербургского метро. Теперь никого из них нет в живых, и только у Андрея осталось потомство.

Дата добавления: 2015-07-20