Олигофрения

Под олигофренией понимают группу заболева­ний различной этиологии, общим и типичным для кото­рых является психическое недоразвитие. В первую очередь это проявляется в интеллектуальной недостаточности и ха­рактеризуется синдромом относительно стабильного, не прогрессирующего слабоумия. Однако интеллектуальная недостаточность не исчерпывает всей картины олигофре­нии. У олигофренов отмечается недоразвитие и других свойств — эмоциональности, моторики, восприятия, вни­мания.

Олигофреническое слабоумие отличается от слабоумия вследствие приобретенных в зрелом или пожилом возрас­те органических заболеваний головного мозга. При по­следних происходит распад уже имевшихся психических свойств, а при олигофрении эти свойства не развиваются. В первую очередь это относится к наиболее поздним в фи­логенетическом отношении проявлениям психической деятельности. Так, для олигофренов характерно недоразви­тие, недостаточность понятийного, абстрактного мышле­ния. Мышление олигофренов носит преимущественно кон­кретный характер. Эта особенность олигофренического мышления различно выражена у разных больных и пря­мо связана с глубиной слабоумия.

Обычно объектом патопсихологического исследова­ния оказываются дебилы. Имбецилы и идиоты специ­альным патопсихологическим исследованиям, как пра­вило, не подвергаются. При обследовании дебилов важ­но не только установить факт интеллектуального недо­развития, но и определить глубину его. Особенно часто этого требуют вопросы судебно-психиатрической и воен­ной экспертизы.

Мышление олигофренов характеризуется недостаточ­ностью уровня процессов обобщения и отвлечения. Суж­дения больных при решении экспериментальных зада­ний носят конкретно-ситуационный характер. Они не могут отвлечься от конкретных, частных признаков и выделить существенные признаки, т. е. недостаточным оказывается абстрагирование, возможность образования новых понятий.

Эти особенности олигофренического мышления яв­ственно выделяются при исследовании рядом методик, особенно — классификации. В одну группу объединяют­ся предметы, которые в представлении больного связа­ны с определенной, конкретной ситуацией. Так, легко объединяются в одну группу предметы мебели, но не­редко к ним обследуемые относят и чернильницу («она на столе стоит»), книгу («раз этажерка здесь, значит и книгу сюда надо»). Крайне трудно для дебилов образова­ние групп по более абстрактным признакам, например, выделение измерительных приборов. Еще более трудным представляется следующий этап классификации, требу­ющий объединения ряда групп в более крупные, собира­тельные, когда приходится объединить отдельно живые существа, отдельно — растения, отдельно — неживые предметы. Обследуемые в этих случаях считают невоз­можным объединение в одну группу мебели, транспорта и инструментов, не понимают, как можно объединить вместе животных и людей.

Аналогичные данные получают при исследовании ме­тодикой исключения. Здесь также решения заданий но­сят конкретный характер, опираются на выделение часто второстепенных, ситуационных связей. Так, объединя­ются в одну группу портфель, чемодан и книга («книгу можно носить в портфеле и чемодане», «школьники поль­зуются либо портфелями либо чемоданами — носят в них учебники»). Некоторые задания вообще представляются обследуемым невыполнимыми. Так, о весах, очках, тер­мометре и часах испытуемые говорят, что они все раз­ные и среди них нельзя выделить три предмета, имею­щие что-то общее.

Недостаточность уровня процессов обобщения и от­влечения у дебилов в эксперименте выявляется при ис­следовании возможности определения понятий. Как пра­вило, определение понятий проводится многословно, на основе второстепенных, несущественных признаков. Так, определяя понятие «стол», больные характеризуют его по материалу, из которого он сделан, по наличию четырех ножек, в лучшем случае по предназначению («чтоб ку­шать или писать»), но никогда не указывают его родо­вых признаков.

Характерные данные получают обычно при обследо­вании дебилов методикой сравнения понятий. Если раз­личие между понятиями обследуемому еще удается ус­тановить (по внешним малосущественным признакам), то общее между ними они выделить не могут. Напри­мер, больной Ш., сравнивая стол и стул, говорит: «Нет ничего между ними общего, это разные вещи. А разница в том, что стол большой, а стул маленький. На стуле сидят, на столе пишут». При сравнении лошади и соба­ки: «Не знаю, что между ними общего. Лошадь кушает сено и на ней ездят, а собака ест мясо и на ней не ездят».

При сравнении дождя и снега: «Что же общего? Это раз­ные вещи. Дождь льет как из ведра, а снег пухом белым летит».

При исследовании методикой исключения дебилы так­же легко выполняют задания, если инструкция преду­сматривает исключить один, отличный от других, пред­мет, чем при необходимости указать три предмета, имею­щих между собой что-то общее.

С.И. Храмцова (1965), проводившая исследования ме­тодикой сравнения понятия у детей-олигофренов, обна­ружила у них, помимо неспособности выделить главные черты понятий и соотнести их с обобщающим понятием, следующее: сравнение проводится по несоответствующим признакам: лыжи — коньки («Коньки острые, а лыжи деревянные»), недостаточно полное представление о ве­щах, измышления, свидетельствующие о скудости све­дений: лошадь — корова («Лошадь бегает, а корова мы­чит. Корова дает молоко, а лошадь сено. Корова пасет­ся, а лошадь нет»).

У дебилов значительно затруднено формирование ис­кусственных понятий. Так, при исследовании по методи­ке А. Ф. Говорковой (1962) они могут отдельно выделить признаки, на основе которых формируется искусственное понятие, — форму, цвет. Но объединить оба эти признака и на этой основе выделить искусственное понятие они не могут. Такие же затруднения испытывают обследуемые олигофрены при классификации цветных фигур. Они про­водят классификацию по отдельным признакам — фор­ме, цвету и (с несколько большими затруднениями) вели­чине, но провести классификацию по двум признакам (на­пример, по форме и цвету) они не могут, так как для этого надо объединить два признака и игнорировать третий.

При необходимости выделения существенных призна­ков дебилы нередко в качестве их выделяют второсте­пенные, необязательные. В ряде заданий решение обус­ловлено привычными ассоциациями: деление — класс, игра — карты.

Ошибки при образовании аналогий у дебилов обуслов­лены не только трудностью установления логических от­ношений, но и известной инертностью психических процессов: последующее задание больной пытается решить по принципу предыдущей аналогии.

Образование пиктограмм оказывается возможным лишь при конкретном характере называемого для запо­минания слова («вкусный ужин», «тяжелая работа»). Край­не трудными для опосредования являются абстрактные понятия («печаль», «развитие», «сомнение»).

У дебилов отмечается нарушение понимания перенос­ного смысла пословиц и метафор. Иногда, наряду с по­словицами и метафорами, переносного смысла которых больной обследуемый не понимает, могут быть отдель­ные, доступные ему, пословицы. Это определяется в зна­чительной мере меньшей степенью их абстрактности и прежним опытом больного.

Иногда дебил, даже понимая переносный смысл по­словицы, не соглашается с ней, так как возможны отдель­ные ситуации, как бы опровергающие пословицу. Отвле­чение от этих конкретных ситуаций для олигофренов край­не затруднительно.

Споря со смыслом пословицы, обследуемые дебилы в ряде случаев обнаруживают проявления своеобразного, «пустого» резонерства. Его характеризует выраженная претенциозно-оценочная позиция обследуемого, стремление поучать при крайне скудном запасе знаний, ригидная лич­ностная установка. Такое резонерство является компенсаторным, цель его — утверждение своего престижа в гла­зах окружающих.

При предъявлении обследуемому пословицы недоста­точно фиксировать в протоколе непонимание им ее пере- носного смысла. Следует обязательно убедиться, что это не обусловлено затруднениями в формулировании деби­лом своей мысли. С этой целью проверяется, насколько смысл пословицы оказывается доступным обследуемому при воссоздании определенного контекста, конкретной ситуации. Этот прием полезен при установлении степени дебильности.

Иногда дебилы не могут объяснить переносный смысл пословиц, но правильно подбирают к ним фразы из числа предъявленных исследующим. В этом варианте исследо­вания фразы, которые больной должен отнести к соответ­ствующим пословицам, служат как бы подсказкой, облег­чают его задачу. Обнаружение этого явления свидетель­ствует о том, что перед нами больной с умеренной, чаще легкой степенью дебильности, поскольку при выражен­ной дебильности этот вариант методики оказывается для больных более трудным, чем просто объяснение значения пословицы.

Для дебилов затруднено понимание смысла рассказов сюжетных рисунков. При глубокой дебильности больные вовсе не понимают их смысла, при легкой степени — поверхностно пересказывают рассказ или описываемый ри­сунок, не проникая в заключенный в нем смысл. Так, боль­ной В., после подробного, близкого к тексту, пересказа «Колумбова яйца», заявляет: «Ничего особенного здесь нет. Он хотел доказать, что яйцо может стоять на столе, на плоской поверхности».

Еще более трудным для дебилов оказывается установ­ление последовательности событий по серии рисунков. При глубокой дебильности обследуемые не в состоянии уста­новить развитие сюжета даже по весьма несложной серии рисунков. Они раскладывают рисунки в случайном поряд­ке и описывают каждый отдельно. Причем описание не­редко сводится к простому перечислению деталей. Иног­да обследуемые в общих чертах улавливают сюжет, но от­дельные рисунки они помещают неправильно. Так, поняв, что на рисунках изображено бегство мальчика от волков, обследуемый первый рисунок помещает в конце серии: «Мальчика сняли с дерева, волков прогнали и он опять пошел в школу». Разумеется, при легкой степени дебиль­ности такие задания испытуемым выполняются без осо­бого труда, но уже некоторое усложнение выявляет их несостоятельность. Явственно обнаруживается несостоятель­ность таких больных при предъявлении серий рисунков Бидструпа, особенно когда последний рисунок серии объ­ясняет смысл предыдущих. Дебилам не удается такого рода ретроспективный перенос.

Вот как описывается дебилом одна из серий рисунков: «Идет мужчина. Там коровы пасутся. Дерево стоит. Солнышко ярко светит. Вдалеке дома виднеются. Ему жарко стало. Повесил он на дерево пиджак и шляпу. Разул ботинки и лег спать. Что-то хорошее ему снилось. Он спит и смеется-смеется. А потом про­снулся. А потом к нему корова подошла и стала лизать ему ноги — он ведь был босиком». Этот же больной следующим образом передает содержание серии рисунков Бидструпа «Индивидуаль­ность»: «Идет мужчина. Как будто на работу. Навстречу ему идут трое мужчин. А вот он уже пришел с работы домой, заросший. Стоит около умывальника и смотрит в зеркало. Через некоторое время у него выросла борода и, когда он с ней пришел на работу, все сотрудники удивлялись и смеялись. А потом они все начали отращивать бороды и усы. Он, наверно, сказал, что такая мода пошла. Потом он побрился, постригся. Захотелось ему так. А все смотрят на него, удивляются: «Чего он сбрил бороду?» И тогда удивлялись, когда он отпустил бороду, и сейчас удивляются».

Крайне обстоятельно пересказывая отдельные рисун­ки, обследуемый все же не уловил основного — желание изображаемого на них человека быть оригинальным.

Чем глубже выражена дебильность, тем беднее ока­зывается лексикон больного. Однако имеются описания дебилов, оперирующих при довольно быстром темпе речи кажущимся относительно большим словарным запасом (О. Е. Фрейеров, 1964; Г. Е. Сухарева, 1965). Анализ ре­чевой продукции показывает, что за многословием этих больных скрывается в самом деле довольно бедный сло­варный запас — речь их изобилует штампами, часто не­верно употребляются слова («пустая словесная абстракция», по Г. Я. Трошину). Это легко установить исследованием по методике подбора антонимов, когда проверяется не толь­ко словарный запас, но и соответствие слов определенно­му содержанию.

О некоторых особенностях личности олигофренов поз­воляют судить исследования уровня притязаний. Обыч­но у здоровых обследуемых на выбор последующего за­дания влияет успех или неудача в решении выполняемо­го в настоящее время. У олигофренов такая самооценка в процессе исследования не вырабатывается (Л. В. Вику-лова, 1965). Они совершенно бездумно берут попавшую­ся под руку карточку и не проявляют какой-либо эмоци­ональной реакции на неудачу в выполнении задания. У олигофренов с менее глубокой степенью дебильности уровень притязаний вырабатывается к концу исследова­ния: вначале они совершенно не соотносят выбор слож­ности последующего задания с успехом или неудачей в решении настоящего задания и лишь в конце опыта на­чинают при успехе брать более трудные, а при неуда­че — более легкие задания.

Нередко у олигофренов оказываются нарушенными внимание, восприятие, память. Внимание, особенно про­извольное, отличается узким объемом. В пробе на запо­минание такой больной называет, например, 4 слова. Ему повторно зачитывают все подлежащие запоминанию сло­ва. После этого больной называет уже другие 4 слова, но не может вспомнить называвшиеся им прежде слова. Вни­мание с трудом переключается с одного вида деятельнос­ти на другой, неустойчиво.

При выраженной дебильности восприятие недоразви­тое, недостаточно четкое. Это относится к восприятию зрительных образов, когда обследуемые путают изобра­жения похожих предметов, плохо различают цвета. При показе картинок дебилам трудно уловить целостное со­держание, и поэтому они перечисляют отдельные дета­ли рисунка.

Выраженность ослабления памяти часто соответствует степени слабоумия. Чем глубже дебильность, тем более заметна недостаточность памяти. Подтверждением этого служат данные, получаемые при исследовании дебилов методикой заучивания 10 слов. Представляет интерес соотношение между механической и логической памятью. При легкой дебильности нет существенной разницы меж­ду показателями, характеризующими оба вида памяти. Зато при выраженной дебильности механическая память стра­дает меньше. Глубоким дебилам опосредованное заучи­вание представляется очень трудным, а пробы на ассоциа­тивную память даются труднее, чем заучивание 10 слов; ассоциации в парах слов этими больными не улавливают­ся, и поэтому задание оказывается для них большим по объему (содержит 20 слов). Эта методика может быть ис­пользована в тех случаях, когда надо решить вопрос о глу­бине интеллектуально-мнестической недостаточности, что имеет большое практическое значение, в первую очередь для экспертизы. Решается этот вопрос лишь при всесто­роннем исследовании с привлечением как можно больше­го числа методик. Кроме того, различные методики с этой целью должны использоваться в нескольких вариантах — от более легких к более трудным. Существенное значение приобретает попытка исследующего корригировать суж­дения обследуемого. Возможность коррекции свидетель­ствует о более легкой степени дебильности.

В этом плане может оказаться полезным исследова­ние по методике обучающего эксперимента (А. Я. Ивано­ва, 1965, 1971), при котором внимание патопсихолога направлено в основном на определение эффективности под­сказки в процессе исследования. В основе исследования лежит положение Л. С. Выготского (1934) о зоне ближай­шего развития, характеризующей возможности умствен­ного развития ребенка и определяющейся переходом от того, что он умеет делать самостоятельно, к тому, что он в состоянии выполнить с помощью обследующего. В сущ­ности, исследование уровня обобщения и отвлечения с помощью большинства патопсихологических методик со­держит элементы обучающего эксперимента.

Возможность перенесения обследуемым уже усвоен­ного опыта на выполнение аналогичных заданий приобре­тает особое значение в установлении степени вьраженности

дебильности. Возможность перенесения усвоенного опы­та определяется с помощью самых различных методик. Например, обследуемому предлагается сравнить понятие «стул» и «стол». При этом обнаруживается, что он не мо­жет сам определить их сходство. Исследующий подска­зывает ему, что сравниваемые понятия являются предме­тами мебели. Сама подсказка здесь может носить много­ступенчатый характер: вначале менее конкретный, и лишь при безуспешности ее обследующий спрашивает больно­го, в каких магазинах продаются сравниваемые предме­ты. Таким образом, обследуемому объясняется принцип нахождения общего между парой понятий. На следующем этапе исследования обследуемому предлагают для срав­нения понятия «платье» и «пальто». Подсказка при этом носит такой характер: «Что общего между ними? Это тоже предметы мебели?» В последующем пары понятий объ­единяются по более абстрактному признаку (осадки, времена года, части суток). Таким образом, определяется, насколько обследуемый обучаем в ситуации исследования и способен к абстрагированию.

Для патопсихологической диагностики дебильности нельзя ограничиваться вербальными методиками, особенно связанными с уровнем общеобразовательных знаний. При таком проведении исследования за дебильность можно принять случаи педагогической запущенности. Исследо­вание обязательно должно включать невербальные мето­дики, в значительно меньшей мере опирающиеся на об­щеобразовательную подготовку обследуемого (кубики Кооса, субтесты «цифровые символы», «недостающие дета­ли», «сложение фигур», по Векслеру, проба на комбинато­рику А. Н. Бернштейна).

В. И. Лубовский (1981), подчеркивая известную неоп­ределенность и противоречивость в понимании различны­ми исследователями понятия «невербальные методики», склонен относить к ним в соответствии с точкой зрения A. Anastasi (1961), тесты деятельности и тесты, не требу­ющие чтения, хотя их использование включает общение обследуемого с экспериментатором и словесную инструк­цию. Понимая таким образом невербальные методики, В. И. Лубовский анализирует данные экспериментальных исследований, проведенных Г. Б. Шаумаровым (1980). С помощью детского варианта теста Векслера в адаптации Ю. А. Панасюка (1977) проведено исследование у 2 групп детей — с задержкой психического развития и умственно отсталых. В дифференциальной диагностике наиболее зна­чимыми оказались именно невербальные субтесты шка­лы Векслера. Сопоставлению результатов по вербальным и невербальным субтестам у обследуемых обеих групп автор придает не только диагностическое, но и прогности­ческое значение. Дифференциально-диагностическое и прогностическое значение невербальных заданий, по В. И. Лубовскому, можно усилить применением однотип­ных заданий разной сложности, что позволило бы учиты­вать помощь исследующего, подсказку. Следовательно, речь идет о введении в эти невербальные задания принци­па обучающего эксперимента.

Обнаружение дебильности может играть роль не толь­ко в экспертной практике, но и при решении вопросов пси­хиатрической дифференциальной диагностики.

Больной К., 37 лет, поступил в психиатрический стационар в связи с возникшим у него вербальным галлюцинозом и с пред­положительным диагнозом шизофрении. Галлюцинации прошли уже на второй день, однако рассудительное отношение к ним отсутствовало. Больной рассказывал о них с недоумением и отме­чал, что они были приятны ему — успокаивали, утешали. При расспросе удалось выяснить, что появлению обманов слуха пред­шествовала психогения, больной волновался из-за того, что его подросток сын не пришел ночевать домой. При патопсихологи­ческом исследовании характерные для шизофрении расстройства мышления и аффективно-личностной сферы не были обнаруже­ны, но были отмечены легкая недостаточность памяти, неустой­чивость активного внимания, повышенная внушаемость, явле­ния умеренно выраженной недостаточности уровня обобщения и отвлечения с тенденцией к конкретности суждений, излишней обстоятельности. При сравнении понятий недостаточность синтеза превалировала над слабостью анализа, до известной степени обследуемый обнаруживал способность воспринимать подсказ­ку, был обучаем. При исследовании с помощью кубиков Кооса выявлялась недостаточность конструктивного мышления.

Полученные при патопсихологическом исследовании данные объяснили своеобразие протекания психогенной реакции, почвой для которой послужила нерезко выраженная дебильность.

Дата добавления: 2015-07-20