Введение. В год Эйнштейна, ознаменованный столетним юбилеем со времени появления его трех

В год Эйнштейна, ознаменованный столетним юбилеем со времени появления его трех основополагающих статей, уместно еще раз обратиться к проблеме взаимоотношения физики и фи­лософии в трудах классика современной теоретической физики. Квантово-релятивистская революция, одним из главных героев которой был Эйнштейн, продемонстрировала глубину и разнооб­разие взаимосвязей философии и теоретической физики.

Я в течение ряда лет занимался историей создания теории от­носительности и единых теорий поля, пытаясь на этой основе вы­явить эйнштейновскую методологию построения научной теории [Визгин, 1979, 1981, 1985, 1990, 2001]. Мне казался наиболее пра­вильным феноменологический подход, основанный на известной рекомендации самого Эйнштейна: «Если вы хотите узнать у фи­зиков-теоретиков что-нибудь о методах, которыми они пользу­ются, я советую вам твердо придерживаться следующего принци­па: не слушайте, что они говорят, а лучше изучайте их работы» 114

[Эйнштейн, 1967, с. 181]. На основе этого подхода удалось, на­пример, выявить ведущую роль методологических принципов фи­зики (симметрии, сохранения, причинности, соответствия, наблю­даемости, простоты и др.) при построении теорий относительно­сти (прежде всего - общей, ОТО, но также и специальной - СТО). Но здесь возникают две проблемы. Во-первых, эйнштейнов­ская методология, несомненно, видоизменяется, эволюционирует при переходе от наиболее креативного в его творчестве десятиле­тия (1905-1915) к заключительному тридцатилетию его драмати­ческих усилий по созданию единой теории поля (1920-1950-е го­ды). Так, в этот период на передний план выходит пифагорейско-платоновская идея «предустановленной гармонии» между мате­матикой и физикой, связанная с «космической религией» Эйн­штейна [Визгин, 2001, с. 123-141]. Во-вторых, в 1930-е и последу­ющие годы появляется ряд важных текстов Эйнштейна [Эйн­штейн, 1967], включая переписку с М. Бессо, М. Соловиным, М. Борном и др., в которых он набрасывает свою методологиче­скую схему построения физической теории и высказывается о взаимоотношениях между физикой и философией. Эти тексты (в том числе и автобиографические), как бы идущие вразрез с фено­менологической рекомендацией Эйнштейна [Там же, с. 181], поз­воляют описать его философско-физическое кредо, его фило-софско-научное самосознание.

По существу, несмотря на некий «философский оппортунизм» ученых (выражение Эйнштейна), последние в процессе научной революции прибегают и к философско-методологическим средствам при создании новых фундаментальных теорий. Важ­ность философских импульсов обнаруживается не только в твор­честве Эйнштейна, но и других творцов квантово-релятивистской революции: М. Планка, Н. Бора, В. Гейзенберга, Г. Вейля, Э. Шредингера, П. Дирака, В. Паули, М. Борна и др. Вместе с тем несколько отрезвляюще (если не обескураживающе) прозвучал недавный тезис С. Вайнберга о «непостижимой неэффективно­сти философии» (в противовес с «непостижимой эффективно­стью математики» Ю. Вигнера) в физике второй половины XX в.: «...Мне не известен ни один ученый, сделавший заметный вклад в развитие физики в послевоенный период, работе которого суще­ственно помогли бы труды философов» [Вайнберг, с. 133]. Этот диссонанс, как можно предположить, объясняется тем, что ситу­ация в современной фундаментальной физике, несмотря на час­тые разговоры об ее кризисе и назревающей революции, весьма далека от революционной: квантово-релятивистский фундамент (или соответствующая парадигма, по Т. Куну), созданный в пер-

115вой трети XX в., остается незыблемым. Философско-методологи-ческий же канал приобретает определенную эффективность в ус­ловиях научной революции.

Сравнительно недавно П. Галисон вместо позитивистской мо­дели развития физического знания, опирающейся на эксперимент (наблюдение), и анти- (или пост-) позитивистской модели, опира­ющейся на теорию, предложил трехслойную модель, в которой появились, помимо теоретического и экспериментального, еще один слой - инструментальный, а также представление о зонах обмена, возникающих на границах этих слоев, где рост знания происходит в результате обмена информацией между представи­телями названных слоев [Galison, 1997; Галисон, 2004]. Философ-ско-методологического слоя в модели Галисона нет. Но его мож­но попытаться ввести, имея в виду не только его определенную эффективность в период квантово-релятивистской революции (в направлении от философии к физике), но и обратное воздейст­вие - от физики к философии.

Обстоятельный обзор философских интерпретаций теории относительности и соответственно ее воздействий на философ­ские течения в XX в. дан в монографии К. Хенчеля (Hentshel, 1990). Отношение Эйнштейна к ним сформулировано в (Эйн­штейн, 1967). Прокомментировав его позицию, я кратко остано­влюсь на связи эйнштейновского релятивизма с перспективист-ской концепцией X. Ортеги-и-Гассета (подробнее см.: [Ортега-и-Гассет, 2005]), а также на весьма драматичных взаимоотношени­ях теории относительности и диалектико-материалистической философии в СССР [Визгин, 1999; Визгин, Горелик, 1988; Vizgin, Vdovichenko, 2005].

Дата добавления: 2015-07-25