Четырнадцать. Лондон тихонечко толкает меня в плечо

Лондон тихонечко толкает меня в плечо. Я недовольно бурчу и еще больше укутываюсь в одеяле. Подруга снова пытается меня растолкать, чтобы я проснулась. Но все безрезультатно. Затем я чувствую, как свет залил всю комнату и ослепил меня — видимо, Лондон специально раскрыла занавески.

— Эмили, просыпайся, — протяжно проговорила она.

— Я хочу остаться в кровати, — шепчу.

Тогда Лондон запрыгивает в постель и начинает щекотать меня. Раньше я никогда не боялась щекотки, но теперь, когда можно было с легкостью пересчитать мне все ребра, было очень щекотно. Лондон быстро перебирала пальчиками мои ребра, я не удержалась и начала импульсивно шарахаться от её прикосновений, а потом просто выскочила из постели с одеялом в руках.

— Не нужно, — настораживаясь, говорю я.

Но подруга лишь залилась смехом, лежа в кровати, а затем произнесла:

— Теперь буду знать способ, как тебя растормошить.

— Ну, Лондон… — Я положила одеяло на пол и легла на него, укутываясь, словно гусеница в свой кокон. — Я так хочу спать.

— Уже обед, Эм, — говорит подруга. — А еще твоя мама звонила.

Я раскрываю глаза от удивления и спрашиваю:

— Мама?

— Да.

— И что же?

— Ну, она спрашивала у меня ли ты. Я ответила, что да, у меня. Тогда она начала рассказывать, что Кристи, когда проснулась, не обнаружила тебя дома. Она тебе звонила, но ты не брала трубку. Затем твоя сестра позвонила матери, та приехала, они обе волновались. В голову твоей матери пришла мысль, что ты можешь быть у меня, и она оказалась права, — поспешно рассказывала Лондон.

— М-м-м-м.

Звонила мама. Она за меня волновалась. Что-то в груди сильно ёкнуло от одной мысли, что теперь моя мама ведёт себя, как настоящая мама.

— Эмили, вставай. А то мои родители не поверят в мою версию про мега крутую вписку на троих! — воскликнула Лондон. В её голосе слышны были нотки власти; она словно бы говорила мне: ты выполнишь то, что я тебе говорю, и это не обсуждается!

— Что на троих? — спросила я.

— Про вечеринку с участием тебя, меня и Трента.

— А что, Трент еще не ушел?

— Ушел, конечно. Но родители, когда приехали, застали его в доме, потому мне пришлось придумать такую отмазку.

— Ясно, — произнесла я. — А если я останусь у тебя на еще один денек, родители против не будут?

— Эмили, не заморачивайся по пустякам. Они же так давно знают тебя, ты им уже словно родная. — Лондон произносит это и подходит ко мне, чтобы помочь подняться, разрывая мои объятья с одеялом.

Я снова принимаю душ, надеясь на то, что проснусь. Мой вид ужасен: бледная кожа, синяки под глазами, поблекший взгляд. Лондон принесла мне свободную майку и шорты. Я сначала не хотела принимать от неё одежду, говоря, что мне и в своей будет удобно. Хотя я прекрасно понимала, что теперь ни за что не надену это платье снова. В итоге, я все же согласилась принять от подруги одежду. Волосы обтерла полотенцем, но не стала сушить. Они влажными, слипшимися прядями неприятно липли к шее. Мы спустились в столовую, где уже обедали родители Лондон.

Столовая у них была светлая и просторная. Вся мебель и интерьер в светлых тонах: от белого до цвета персика с розоватым оттенком. Небольшой столик человек для восьми, за которым на противоположных сторонах сидели и обедали мистер и миссис Уоррен. Множество тумб, на которых помещались как нужные, так и не особо, вещи, например, кофеварка, микроволновка, декоративный набор горшочков и тарелок. На стенах висели натюрморты, изображающие, в основном, фрукты, и пейзажи. Повсюду были живые растения.

— Я тебе говорю, если мы выкупим эти акции сейчас, то представь, сколько они будут стоить лет через десять! — взбудоражено говорила Амелия, мама Лондон, не отрывая взгляда от своего ноутбука и допивая кофе.

Я стояла рядом с подругой. Мы вместе ожидали, пока на нас обратят внимание, но этого так и не случилось. Амелия и Карл, родители моей подруги, озабоченно обсуждали насущные проблемы, связанные с работой. Они вместе работали в крупной финансовой фирме.

— Приятного аппетита, — очень громко произнесла Лондон.

— А мне кажется, что это будет глупо, курс падает, неизвестно, сколько эти акции будут стоить позже. Что, если мы обанкротимся потом? — говорил Карл, тоже не отрываясь от отчетов, сохраненных в ноутбуке.

Подруга закатила глаза, но не намерена была отступать.

— Эй, мам, — сказала она еще громче прежнего, — а вот и Эмили.

Тут-то родители Лондон обернулись и дружелюбно улыбнулись.

— Ой, привет, крошка! А мы тебя не заметили, — проговорил отец подруги, а затем обратился ко мне: — Здравствуй, Эмили, приятно тебя видеть вновь.

Я немного смутилась и покраснела. Улыбаясь, ответила на приветствие:

— Здравствуйте, и мне тоже.

Амелия же встала со своего места и направилась ко мне, раскинув руки. Объятий от неё я никак не ожидала.

— Привет, Эмили! – произнесла она радостно. — Рада, что ты решила заглянуть к нам в гости.

— Здравствуйте, — еще более смущенно проговариваю.

— Милая, что ж ты раньше не сказала, что Эмили у нас в гостях! — она обратилась к дочери.

— Вообще-то, я утром говорила и тебе, и отцу, — ответила Лондон.

— Разве? — удивилась Амелия.

— Да, дорогая, она говорила об этом, — вмешался отец Лондон.

— Ох, простите меня беспамятную! — произнесла мать подруги.

Она приставила ладонь к голове, а затем резко отвела, как бы говоря, что забыла. Затем села на свое прежнее место и принялась за работу.

Мы с Лондон сели за стол друг напротив друга, чтобы видеть лица. Цветок, стоящий в вазе на столе, немного мешал, и потому подруга отодвинула его куда подальше. Старый, добрый дворецкий семьи Уоррен, мистер Уолт, сразу же принес нам по вафле с клубничным вареньем и наполнил кувшин апельсиновым соком. Завтрак на обед — это так замечательно. Наверное, родители Лондон редко когда его благодарили за работу, потому что, когда мы с подругой произнесли «спасибо», он широко заулыбался. Спустя пару минут молчания и интенсивного клацанья по клавиатуре отец Лондон заговорил, посмотрев на меня:

— Ну что, Эмили, как твоё здоровье? Все уже хорошо?

Я в тот момент дожевывала кусочек вафли и чуть не поперхнулась от неожиданности.

— Да, все хорошо. Спасибо, что спросили, — отвечаю я ему.

— А что, с тобой что-то было? — интересуется Амелия.

— Дорогая, ты опять со своей работой совсем не слушаешь дочь, — немного устало произнес Карл. — Эмили болела и была в больнице.

— А-а-а! Вот оно что, я вспомнила! Только вот ты тоже не совсем все правильно понял, Эмили лежала в больнице с головной травмой после того, как её избили те девчонки! — с упреком произнесла мать Лондон. — Ведь так, Эмили?

Я кивнула, не в силах что-то ответить. Они еще немного обсуждали, кто из них больше всего пропускает слова дочери мимо ушей. Обсуждали меня и то, что надо бы подать в суд на тех, кто меня избил. Это было не совсем приятно. Лондон сурово глядела на свою тарелку, ковыряясь в вафле вилкой. Она облокотилась об стол одной рукой и положила на неё голову, другой рукой пыталась съесть хоть еще один кусочек пищи, но никак. Вероятно, у подруги тоже пропал аппетит. Когда я почти допила свой стакан с апельсиновым соком, Лондон встала из-за стола, взяла свою тарелку с недоеденной вафлей, стакан и поставила все это в раковину.

— Большое спасибо, — угрюмо произнесла она.

— Милая, ты чего? — удивленно сказала её мать. — Почему ты не доела свой обед?

— Я не голодна, спасибо, — проговорила подруга и скрылась за стеной.

Я тоже поблагодарила всех за обед. Хотела повторить действия подруги, но меня опередил дворецкий, забрав из рук посуду. Я поблагодарила и его и направилась за Лондон. Она шла быстро, сжав ладони в кулаки. В конце коридора была стеклянная дверь, ведущая в какую-то комнату. Я не знаю, куда она ведет, никогда там не была, но подруга направилась именно в это помещение.

Когда я вошла вслед Лондон в эту комнату, то сначала мне показалось, что я нахожусь где-то снаружи, на свежем воздухе. Пол был уложен досками светлого цвета, стены голубого цвета, словно небо. Из-за большого количества светильников было очень светло. Повсюду расставлены горшочки с разнообразными плодоносящими растениями: помидоры, огурцы, клубника, апельсинные, лимонные деревья и другие. А также большую часть помещения занимала большая клетка, в которой жили попугаи различных видов. Лондон села на небольшой плетеный диванчик, обнимая подушку, и стала разглядывать птиц. Я присела рядом.

— Они ведь неплохие люди, — начала свой монолог Лондон. — Я знаю, что они меня любят. Просто обстоятельства такие. У них есть работа, они должны усердно трудиться, чтобы не потерять её. И так было всегда. — Она вздохнула. — Порой они меня спрашивают, почему я так груба, не понимая, как мне обидно даже от этих слов. Они ведь мои родители, значит, должны хоть немного уделять мне внимания, но этого не было. Мне нужны деньги — конечно, бери, сколько хочешь. Мне нужно помочь с учебой — давай подыщем тебе репетитора. Мне нужно ваше внимание — ой, извини, клиент на проводе. Ты ведь помнишь Чеда, да? — Я киваю. — Тогда я пришла вся в слезах домой и сказала маме, что меня бросил парень. Знаешь, что она ответила? «Извини, у меня важное совещание». И ушла. Я хотела бы попросить помощи у отца, но он пропадал сутками на работе, а затем приходил домой и засыпал прямо за столом у себя в кабинете. И я злилась. Начинала делать все на зло, но даже так они не обратили на меня внимание. А затем я стала той, кем я являюсь.

Она замолчала. Я смотрела на оранжевый, спелый плод, висящий на деревце. А затем произнесла:

— Знаешь, иногда после твоих выходок мне казалось, что ты полная стерва.

И Лондон рассмеялась.

— А я знала, что ты так думаешь. Все так думали.

Птицы щебетали на своем языке. Как жаль, что мне его не разобрать. Они то взлетали, то бродили по жердочкам, то спускались вниз, чтобы отыскать зерен. Лондон встала, взяла горстку сухого корма из мешка и стала сыпать птицам, даже не открыв клетку.

— У меня была только ты тогда, — говорит она, — и больше никого. — Вздыхает. — А теперь скоро и тебя не будет.

Я заметила, как она трет рукавом своей кофты глаза. Видимо, плачет. Я поднимаюсь и обнимаю подругу. Она выше меня, потому при первой возможности целует меня в лоб.

— Ты стала такой сентиментальной, — говорю я.

И Лондон снова смеется, так заразно, что не могу не удержаться от улыбки.

— Кстати, после того, как я умру, — говорю это спокойно, зная о неизбежности этого события, — с тобой всегда останутся мои родители, и моя сестра, и Трент.

— А причем тут он? — удивляется подруга.

— Ты разве не видишь? — спрашиваю я, мне лишь отрицательно качают головой. — Значит, увидишь позже.

Лондон снова садится на диванчик. А меня все никак не покидает ощущение того, что нужно ей сказать что-нибудь. Сказать то, что поможет ей понять, что родители её любят, хоть она этого и не видит. Я срываю тот самый апельсин, на который давно положила глаз, и начинаю его чистить. Корка оказывается очень прочной, и мне не сразу удается её оторвать, потому что я еще вчера сгрызла свои ногти, а чистить апельсин одними пальцами довольно сложно.

— Знаешь, я ведь тебе не говорила, по какой причине решила совершить самоубийство, — произношу тихо и отдираю самый первый кусочек кожуры.

— А я и не спрашивала, — проговаривает Лондон. — Но я догадывалась.

— Это все из-за родителей. — Делаю паузу. — Ведь я тогда была вместе с Томом в машине. Если бы я его не отвлекла, он был бы жив. Но весь удар от столкновения пришелся на передние сидения, а значит, на Тома. Мне просто повезло, что я сидела позади, а ведь могла сесть рядом с ним. Я бы умерла вместе с ним еще тогда. Отец посчитал меня во всем виноватой, он породнился с бутылкой и с унитазом. Стал говорить, что лучше бы мы поменялись местами, тогда я умерла бы, а Том выжил. Затем начались ссоры и побои. Отец свое горе запивал алкоголем, мама забивала безразличием. Они так резко и обоюдно стали меня ненавидеть. Когда приезжала Кристи, мама закрывала отца в спальне, я пряталась в своей комнате, и создавалось ощущение, что все более-менее нормально. Сестра знала, что отец выпивал, что оба наши родителя все еще находились в пучине боли, но она не знала, на кого эту самую боль они направляли. — Я снова оторвала кожуру, теперь кусочек побольше, и сок прыснул мне на футболку, полился по пальцам. — И так весь год. Дом — школа, дом — работа, дом — истерика и избиение, изредка больница. Я не выдержала, я сломалась. Да, я не давала толчок к развитию опухоли — это все началось из-за моих неоднократных сотрясений мозга. Но, тем не менее, я дала еще больше шансов на её развитие.

Я протянула дольку апельсина подруге, она задумчиво смотрела на что-то, переваривала услышанное, но взяла кусочек из моих рук. Решаю закончить свой монолог такими словами:

— Это и была ненависть и нелюбовь, поверь, я знаю. А твои родители… они любят тебя, это видно. Просто теперь они, видимо, не могут понять, с какой стороны к тебе подойти, чтобы не вызвать у тебя агрессию, и пытаются отвлечься от своих мыслей работой.

Лондон посмотрела на меня с сожалением и благодарностью. Я снова протягиваю ей дольку апельсина, а следующую кладу себе в рот. Сладко-горький привкус у фрукта очень похож на ощущения сегодняшнего дня.

— Кстати, а что это за место? — спрашиваю я.

— Эта комната принадлежит Гарольду, дворецкому. А все это — его маленькие семейные реликвии. — Лондон наконец-то улыбнулась.

— Ты любишь этого старика, да?

— Он со мной с самого детства, потому и стал как родным.

Мы покидаем комнатку старика-дворецкого и направляемся в комнату Лондон. Внезапно у меня под ногами оказывается толстый и пушистый серый котик. Я его вспомнила, раньше этот котик был маленьким комочком шерсти, а теперь так вырос. Мартин — так зовут кота. Я беру его на руки, запуская пальцы в его пушистую шерсть, и следую за подругой. Мартин мурлычет и облизывает мои пальцы.

Весь оставшийся день мы просидели в комнате у Лондон, смотря ТВ и сериалы. Я гладила ласкового кота подруги, который то уходил, то возвращался вновь, и получала от него беспрерывное мурчание в знак благодарности.

Гарольд принес нам небольшие угощения под вечер: печенья в форме корзинок, испеченные по его собственному рецепту, и кувшин чая с лимоном. Мы мирно проводили день, даже не задумываясь о том, что будет завтра. А я ни разу не вспоминала ни о нём, ни о его поступке. Даже на некоторое время я забыла о своей болезни, словно сейчас в мире существуем только мы с Лондон и серый, толстый Мартин. Но реальность снова заставила о себе вспомнить.

— Эмили… — ошарашено произнесла Лондон, сидящая за компьютером.

— Что? — сказала я.

— Подойди.

Я поднялась с кровати и подошла к Лондон. Она сидела в интернете, а именно в Фейсбуке. На экране была открыта страница Стейси Лоуренс, а на её стене была прикреплена видеозапись, где большими буквами высвечивалось название «НОВАЯ ШЛЮХА ГОДА! СМОТРЕТЬ ВСЕМ!!!» и голубым зияла ссылка с названием «Эмили Беннет». Моё сердце ушло в пятки, когда Лондон кликнула на воспроизведение видео, обрезанное до нужного момента, чтобы выставить меня в дурном свете. К горлу снова подкатила желчь, когда я увидела, как со стороны выглядело то, что снилось мне в сегодняшнем кошмаре.

— Здесь почти тысяча просмотров… — произнесла подруга с тем же удивлением в голосе. — Это же почти все учащиеся нашей школы…

— О нет… — Выдавливаю я из себя и бегу в туалет, еле сдерживая рвотные позывы.

Дата добавления: 2015-07-25