Лекция кафедры истории «Новой газеты». Среда, 11 февраля 2015 г.

Андрей Зубов

российский историк и религиовед, доктор исторических наук

«Агрессия против соседа — причина революции:
Опыт 1905 года»

Лекция кафедры истории «Новой газеты». Среда, 11 февраля 2015 г.

Дорогие друзья!

Наша сегодняшняя тема актуальна буквально в нескольких аспектах. Актуальна, во-первых, конечно потому, что мы с вами сегодня находимся может быть в один из очень важных моментов нашей современной истории. От того, что произойдет сегодня в Минске, и какие это будет иметь последствия, как ни странно на первый взгляд, но может быть, будущее России определится на годы.

Во-вторых, действительно, 2015-й год — это несколько годовщин: 110-я годовщина революции 1905-го года; но это и 120-я годовщина знаменитых слов Государя, о которых пойдет сегодня речь, слов о «бесплодных мечтаниях». Они были сказаны точно за 10 лет до Первой революции. И как раз в эти дни 111 лет назад началась русско-японская война.

С вот всё это заставляет нас с вами попытаться соединить несколько моментов вместе. Эти моменты будут следующие. Что такое революция в России — в 1905-м году и шире? И почему революции происходят? Чем революция отличается от бунта «бессмысленного и беспощадного»? Что такое внешнеполитическая авантюра? Хотя нас в школе учили, что мы оказались невинной жертвой Японии, но это не так. Я об этом сегодня буду рассказывать. Какова может быть цена авантюры — не только денежная, но и политическая?

В последние годы своей жизни, заканчивая свои знаменитые мемуары, один из главных героев нашего сегодняшнего разговора Сергей Юльевич Витте писал:

«… когда народ делается, по крайней мере, в части своей, сознательным, невозможно вести политику явно несправедливого поощрения привилегированного меньшинства на счет большинства. Политики и правители, которые этого не понимают, готовят революцию, которая взрывается при первом случае, когда правители эти теряют свой престиж и силу». [1]

Он знал тот момент, когда это произошло. Это, конечно, японская война.

О чем здесь идет речь? А речь здесь идет о вещи очень известной. Речь идет о конституции. Что такое конституция в понимании всего русского общества конца XIX века? В политическом смысле это такое устроение государства, в котором через определенную правильно разработанную систему институтов народ сам управляет собой. Есть ли в этой системе место монархии? Весь русский XIX век, начиная от конституционных проектов Н.Н.Новосильцова (1819 г.) и М.М.Сперанского, еще более раннего (1808-09 гг.), отвечает «Да, есть». Но это специфическое место. Это место последнего модератора. Дело в том, что в обществе есть социальные группы с различными, зачастую конфликтующими интересами — у крестьян свои интересы, у крупных землевладельцев — свои; у работодателей свои, у рабочих — свои; у народов национальных окраин — свои, у русского большинства — свои. В принципе они должны договариваться сами между собой в соответствии с конституцией, законами, правилами. Но если наступает состояние клинча, здесь в ход, как и в боксе, в дело вступает рефери. Таким верховным судьей в обществе и является монарх. Он не вмешивается в политический процесс, но в случае опасности выхода его из конституционных рамок он его регулирует. Вот это представление большинства русских конституционалистов. Причем существуют разные варианты такой конструкции. Есть варианты, где власть общества больше, в других она меньше, когда общество только предлагает, а монарх решает. Как писали славянофилы, «народу — суждение, царю — решение». Были иные точки зрения, что народ принимает решение, но царь находится над этим и наблюдает за бесконфликтным их исполнением властью, министрами.

В любом случае конституция — это то, чем жило русское общество, в общем-то, весь XIX век. С этим связано и восстание декабристов. Но особенно эти ожидания усилились после великих реформ Александра II. Сами эти великие реформы как раз были вызваны тем, что Крымская война ясно показала полный тупик абсолютистского государства. Об этом я когда-нибудь буду говорить специально, специально расскажу о царствовании Николая I, которого сейчас некоторые почему-то идеализируют. Хотя сам по себе он и не вовсе несимпатичный человек, но и отнюдь не совершенно приятный, скажу вам откровенно.

Так вот, когда прошли Великие Реформы, которые были глубоко вынужденными, стало ясно, что их надо увенчать — это была любимая формула русских конституционалистов: «увенчание реформ». Всё есть: свободные суды, свободные земства, свободны все социальные группы, отменено крепостное право. Надо это увенчать конституцией. И, несмотря на все свои колебания и страхи, о чем тоже можно говорить очень много, Александр II к концу своего сложного, неоднозначного правления твердо решает послушать голос «диктатора сердца», графа Михаила Ториэловича Лорис-Меликова, и увенчать конституцией, Земским Собором реформы своего царствования. Но, когда уже был написан проект, бомба террористов убивает Александра II первого марта 1881 года.

Вообще март в русской истории — это судьбоносный месяц. Это и 11 марта 1801 года — убийство Павла I и дворцовый переворот; и 2 марта 1856 года по новому стилю — умер (или покончил самоубийством?) Николай Павлович; и 1 марта 1881 года; и 2 марта 1917 года — отречение Николая II; не говоря уже о 5 марта 1953 года — смерть Сталина; и мартовский Пленум ЦК КПСС 1985 года; и так далее, и так далее. Март — месяц, которого надо всегда в России ждать с осторожностью.

Итак, император был убит, Александр III разорвал этот проект и сказал «Вот вам будет конституция!». Началась эпоха контрреформ. Но ничего же не изменилось в обществе. Общество-то продолжало ждать «увенчания». В написанном в 1902 году романе Федора Сологуба «Мелкий бес» вот так отражено это ожидание в беседе между градоначальником Веригой и Передоновым:

«— Так вы таки были большим либералом? — с любезною улыбкою спросил Верига. — Конституции желали, не правда ли? Все мы в молодости желали конституции. … — Конечно, ваше превосходительство, — признался Передонов, — в университете и я…»

То есть это была совершенно обычная вещь. Конституцию ждали все образованные люди. И надо вам сказать, что конституция была не нечто совершенно невозможное и неестественное для России. Дело в том, что во всей континентальной Европе действительно конституционализму предшествовал период абсолютизма. Но этот период-то начался в XVII веке, в России в XVIII веке, с Петра Первого. До этого-то было другое время. Не забудем, что в высокое Средневековье, в XII веке — как раз очень интересный момент вообще во всей истории христианства, христианской Европы, и Восточной и Западной, — всюду возникают законосовещательные, а часто и законодательные учреждения. В Лионе и Кастилии в 1188 году, в Германии — в 1237-м, в Португалии — в 1254-м, в Англии — в 1265-м, во Франции — 1302-м, в Швеции — в 1435-м. Что касается России, то первый общерусский Собор после татарского ига был созван в 1549 году, как известно; но есть летописные указания на Собор князя Всеволода Юрьевича 1211 года. Ну, а уж новгородское, псковское, смоленское, киевское вече — они хорошо известны в истории. Русские Соборы действовали потом с 1613 года, и последний Собор закрылся 8 марта 1684 года и обсуждал условия вечного мира с Польшей.

Таким образом, проблема парламентаризма, пусть несовременного, она для Европы была столь же нормальна, столь же естественна, как и абсолютизм. Даже намного более естественна. Россия позже, чем Западная Европа вступила на путь абсолютизма, в ней дольше были парламентские институты. Но вы прекрасно знаете страну, соседку России, которая так и не отказалась от парламентских институтов до конца своего существования. Это, конечно, Польша, которая формально была королевством, а по сути республикой: Rzeczpospolita Polska — Respublica Poloniae.

Да, это был ограниченный парламентаризм, это был не современный парламентаризм, это был сословный парламентаризм очень часто. Но, тем не менее, это был парламентаризм. И в России есть единственный акт, который объявляет Россию абсолютной монархией. Это не какой-то великий акт, принятый Собором или Государем при восхождении на престол. Это на самом деле всего-навсего военный регламент («Военной устав с Артикулом военным, при котором приложены толкования …») 1716 года. Именно в этом военном регламенте Петр Первый объявляет:

«… Его Величество есть самовластный монарх, который никому на свете о своих делах ответу дать не должен. Но силу и власть имеет свои государства и земли, яко Христианский Государь, по своей воле и благомнению управлять».[2]

Когда во всей Европе возникли парламентские государства, Россия осталась последним абсолютистским государством Европы. Даже реформы Танзимата в Османской империи в XIX веке в общем-то создали представительные учреждения. В России их не было.

То есть на всем пространстве Европы не было другого абсолютистского государства, кроме России. А русское общество было свободно. Оно было свободно экономически, потому что крестьяне имели землю, землевладельцы имели землю, строились фабрики, совершались финансовые операции; то есть это было общество с рыночной экономикой, как мы бы сказали сейчас. И люди могли опираться на собственность, что очень важно. Люди не хотели быть больше мальчишками, которыми управляет какой-то умный дядя. Тем более, что этот умный дядя совершает одну ошибку за другой. Я не буду говорить о проигранных войнах — русско-турецкой (1877-78 гг.), потом русско-японской. Я просто приведу несколько цифр, которые знал любой гимназист, потому что эти цифры я взял из гимназического учебника 1911 года. Это сравнение России и Германии, двух соседних государств тогда, как вы знаете (граница между ними была в Вержболово, современной Литве). И вот эти два мира, один — парламентский, относительно демократический, другой — абсолютистский. 1911 год, когда Россия уже стала более демократической и более богатой, более развитой — все-таки уже шел подъем после кризиса, закончившегося в 1909 году. И, тем не менее, в России — 15 золотых рублей бюджета в год на человека, в Германии — 59 золотых рублей. В Германии на 100 квадратных километров 11,6 км железных дорог, в России — 300 метров. В Германии на 1000 жителей 150 учеников народных школ, в России — 41. Неграмотных новобранцев, поступивших в войска в Германии 0,02 процента, в России — 61,7 процента. Экспорт на душу населения в Германии 54 рубля золотом, в России — 10 рублей золотом. Импорт на душу населения: 64 и 7. В Германии житель в среднем посылал в год 140 почтовых отправлений (на радость филателистам), в России — только 10. Сравнивая всё это, говорили, что что-то с этим авторитарным самодержавным правлением не то. Плохо правит Государь-Император. И речь идет не о том, что это Александр III или молодой Николай II, который, как вы помните, решил во время переписи 1897 года, я бы сказал, просто нагло решил написать о себе в графе «род занятий»: «хозяин земли русской». Ни больше, ни меньше. Только вот что-то плохо хозяйствовал он на русской земле по сравнению с хозяйствованием немцев в немецкой земле, французов — во французской, англичан — на английской.

В чем же дело? И вот эта идея — конституции в отличие от бунта — эта идея овладела умами русского общества. Это была совсем не безумная идея, которая предлагала всё сломать и построить заново. Да, были такие люди — социалисты, левые, которые говорили, что надо разрушить до основания и построить потом заново. Но это не имело ничего общего с настроениями основной образованной части общества. Ну, а простой народ очень постепенно втягивался в эту жизнь и тоже, судя по целому ряду моментов, был совершенно не готов к тому, чтобы разрушать всё «до основанья».

И вот 17 января 1895 года молодому Государю Императору представлялись депутации губернских земств. Ожидая, что это царствование будет ознаменовано переходом к конституционализму, целый ряд земств подали записки, поздравительные адреса, в которых было сказано и об этом ожидании в самых аккуратных формах. Наиболее смелым оказалось, как это часто бывало и в иных случаях, Тверское земство. Земский предводитель и дворянства, и губернский по должности Николай Петрович Оленин представил адрес, в котором просил увенчания конституцией земских учреждений. Министр внутренних дел сделал Оленину выволочку, заявив, что он даже не решился показать Государю этот документ, но доложил о нем в письменном виде, и на этом докладе Государь написал резолюцию «Крайне несвоевременно и оскорбительно». Когда же собрались представители земств, тогда Государь и сказал следующие слова:

«… мне известно, что в последнее время слышались в некоторых земских собраниях голоса людей, увлекшихся бессмысленными мечтаниями об участии представителей земства в делах внутреннего управления; пусть все знают, что Я, посвящая все Свои силы благу народному, буду охранять начала Самодержавия столь же твердо и неуклонно, как охранял его Мой покойный незабвенный Родитель»

Эти слова вызвали возмущение в обществе. Тут же возникла масса разных песенок, памфлетов на этот счет. Надо сказать одно к чести Государя, хотя говорят, что текст был написан К.П.Победоносцевым и государь посматривал в барашковую шапку, когда его читал, но, тем не менее, он сказал честно. Он не говорил, что у нас все свободы, а на самом деле правил единовластно. Как было, он так и говорил, этого нельзя отрицать.

Льву Николаевичу Толстому приписали памфлет. Лев Николаевич сказал, что когда он пишет какие-то вещи, он всегда их подписывает. И сам написал статью «Бессмысленные мечтания». В этой статье он писал обычным своим сильным языком:

«…эти сотни, большей частью старые, семейные, седые, почитаемые в своей среде люди замерли в ожидании. … Когда молодой царь дошел до того места речи, в котором он хотел выразить мысль о том, что он желает делать все по-своему и не хочет, чтобы никто не только не руководил им, но даже не давал советов, чувствуя, вероятно, в глубине души, что и мысль эта дурная и что форма, в которой она выражена, неприлична, он смешался и, чтобы скрыть свой конфуз, стал кричать визгливым, озлобленным голосом. … На … намеки старых, умных, опытных людей, желавших сделать для царя возможным какое-нибудь разумное управление государством, потому что, не зная, как живут люди, что им нужно, нельзя управлять людьми, — на эти-то слова молодой царь, ничего не понимающий ни в управлении, ни в жизни, ответил, что это — бессмысленные мечтания». [3]

Вспоминая об этом, Василий Алексеевич Маклаков, общественно-политический деятель, юрист, публицист, депутат II-IV Государственных дум от кадетской партии, писал в своих мемуарах:

«Трагедия России была в том, что самодержавная власть стала бороться тогда не с революцией, в чем была обязанность всякой государственной власти, не с конституцией, которую тогда никто открыто не требовал, а с самым духом Великих Реформ 60-х годов, которые могли и должны были в результате безболезненно привести к конституции». [4]

Эти реформы не должны были остаться недвижимым мемориальным камнем, они должны были положить начало развитию России. И то, что этого не происходило, вызывало общественное раздражение. Постепенно, постепенно общественная атмосфера накаляется. Во-первых, в 1900-м году Россия вступает в экономический кризис. Быстрый экономический подъем сменяется стагнацией, как мы сказали бы, даже рецессией. Затем по совершенно другим поводам начинаются волнения в Санкт-Петербургском университете, и они переходят в общенациональные волнения. Это пока еще волнения эпизодические, в разных местах. Но они связаны с очень страшной вещью — с индивидуальным террором. Дело в том, что министр народного просвещения Николай Павлович Боголепов, чтобы подавить студенческие беспорядки приказывает с полного позволения Государя отдавать студентов, участвовавших в беспорядках, в солдаты. Напомню, что тогда не было студенток, что в университетах учились только юноши. В ответ он получает пулю. Он убит (март 1901 г.). Вслед за ним погибает министр внутренних дел Дмитрий Сергеевич Сипягин (апрель 1902 г.). В 1903 году убит уфимский губернатор Николай Модестович Богданович. Потом, в 1904 г. — генерал-губернатор Финляндии Николай Иванович Бобриков. И это еще одна глупость, о которой надо говорить совершенно особо — это урезание национальных свобод, свобод этносов. Это особая тема. Таким вопиющим фактом было урезание свобод Финляндии — самого удачного опыта включения в Империю развитого европейского народа, Финляндского Великого Княжества. Надо же было Александру III начать, а Николаю II продолжить урезывание свободы Финляндии. И что получается? Сын видного финского сенатора Эйген Вальдемар Шауман убивает финляндского генерал-губернатора Бобрикова. Наконец, буквально через полтора месяца после убийства Бобрикова, 28 июля 1904 года убит заместивший Сипягина министр внутренних дел Вячеслав Константинович фон Плеве.

Петр Бернгардович Струве как раз по поводу убийства Плеве пишет в издававшемся в Штутгарте журнале «Освобождение»:

«Трупы Боголепова, Сипягина, Богдановича, Бобрикова, Андреева и фон Плеве не мелодраматические капризы и не романтические случайности русской истории; этими трупами обозначается логическое развитие отжившего самодержавия. Русское самодержавие в лице двух последних императоров и их министров упорно отрезывало и отрезывает стране все пути к легальному и постепенному политическому развитию. … создаваемая этими носителями власти общественная атмосфера негодования и возмущения, … рождает из рядов русского общества одного мстителя за другим».

Вот, собственно говоря, причины этих убийств. Да, их убивали радикалы. Да, это безобразно. Да, это ужасно. Но это ответ на то, что нормальные формы деятельности взрослого человека по определению своей жизни не получаются.

Эта накаливающаяся атмосфера совершенно удивительным образом проявилась в совершенно другой сфере, в сфере общественной морали. Если мы посмотрим на статистику Министерства внутренних дел, то мы увидим, что преступность — совсем не политическая, самая обычная — возросла с 1884 по 1900 год на 48 процентов, в то время как население выросло на 24-25 процентов. При этом преступления, повлекшие смерть или телесные повреждения за этот же период, за 15 лет, выросли на 171 процент. Появилась такое понятие, как «хулиганство», которое в русском праве называлось тогда «безмотивное преступление». В русском словаре это слово впервые появляется в 1909 году. Хулиганство — это когда молодежь, обычно крестьянская или рабочая молодежь, но также и более образованная, сжигает дома, бьет витрины, травит лошадей и т.д. и т.п. Это непонятные вещи, но они распространяются невероятно быстро по России. И.А. Бунин приводит известную песенку того времени:

Мы ребята-ежики,
В голенищах ножики,
Любим выпить, закусить,
В пьяном виде пофорсить…

Понимаете, от этих ребят хорошего ждать не стоит.

Летом 1904 года произошло, конечно, одно из многих, но для русской жизни значимое событие. В ночь на 29 июля шайка Федора Чайкина (на самом деле это Варфоломей Стоян, в прошлом русский крестьянин 28 лет), специализировавшаяся на краже церковных ценностей, украла из Казанского девичьего монастыря знаменитую Казанской икону Божией Матери, явленную 21 июля 1579 года. Икону, которую считали палладиумом России; с ней связано преодоление Смуты начала XVII века, победа в войне 1812 года. В общем, это очень славный образ, один из символов православной России. Вот его украли, все украшения — ризы, камни, золото — всё содрали и переплавили, а саму икону изрубили топором на части и сожгли. И когда грабителей довольно быстро поймали, то они показали печь, в которой сожгли икону, и там действительно нашли куски левкаса, то есть обмазки иконной. До сих пор ходят слухи о том, что Казанская икона сохранилась, что ее видели то в том, то в ином заграничном собрании. Трудно сказать, правда это или нет. Икону искали, но так больше и не нашли – в коллекциях всякий раз оказывались поздние копии... В этом преступлении очень ярко проявилось разложение нравов, отражением которого была расхожая тогда фраза радикалов: «Мы ваши храмы превратим в наши конюшни».

В завершение отмечу предчувствия многих современников, что что-то тогда витало в воздухе. «Что-то готовится, кто-то идет» — пишет в 1900 году незадолго до смерти Владимир Соловьев. 3 марта 1903 года Александр Блок пишет свое знаменитое стихотворение:

— Всё ли спокойно в народе?
— Нет. Император убит.
Кто-то о новой свободе
На площадях говорит.

— Все ли готовы подняться?
— Нет. Каменеют и ждут.
Кто-то велел дожидаться:
Бродят и песни поют.

— Кто же поставлен у власти?
— Власти не хочет народ.
Дремлют гражданские страсти:
Слышно, что кто-то идет.

— Кто ж он, народный смиритель?
— Тёмен, и зол, и свиреп:
Инок у входа в обитель
Видел его — и ослеп.

Он к неизведанным безднам
Гонит людей, как стада...
Посохом гонит железным...
— Боже! Бежим от Суда!

И это еще 1903-й год. Еще не было, говоря словами того же Блока, «ни Артура, ни Цусимы», ни 9-го января.

Но развязка приближалась, потому что то самое, о чем писал Витте, это ситуация, в которой власть полностью теряет авторитет. Есть привычная наезженная колея жизни. По ней катит телега государства — люди ворчат, кто-то хочет конституцию, крестьяне хотят помещичью землю, рабочие хотят 8-часового рабочего дня и более надежных соглашений в области своей зарплаты, да и просто права на забастовку, которое отменили в 1883 году. Все недовольны, но жизнь катится привычно. И вдруг колея кончается, старая телега выкатывается на бездорожье — и тут происходит облом. И, как правило, этот облом происходит именно по вине власти, тех, кто телегу не ремонтировал. Так случилось и тут.

То, что произошло в январе 1904 года — начало войны с Японией 27-28 января — это лишь эпилог внешнеполитической трагедии, авантюризма и глупости. Но вернемся к прологу этой истории. В 1895 году Россия, Франция и Германия добились пересмотра китайско-японского Симоносекского договора и Японию принудили отказаться от Ляодунского полуострова, подтвердить независимость Кореи и целостность территории Китайской империи. В 1896 году Россия и Китай подписывают договор, подтверждающий целостность и нерушимость китайского государства, и Китай в знак уважения к России — гаранту территориальной целостности Китая — предоставляет России концессию на строительство Китайско-Восточной железной дороги, то есть того, что мы знаем как К.В.Ж.Д. Почему это понадобилось? Дело в том, что Россия как раз начала строить Транссибирскую магистраль. Представьте себе карту России. Для того, чтобы провести магистраль до Владивостока по территории России вдоль Амура, надо было сделать огромный крюк. И поэтому от Читы дорога пошла на Владивосток почти по прямой через китайскую территорию, через Маньчжурию. Китай готов был дать эту зону, даже дать в ней права отчуждения, разрешить там пребывание русских железнодорожников, русской охраны, потому что Китай не очень хорошо контролировал безопасность своей территории.

То есть Китай пошел на очень большие уступки, потому что ему очень важно было, что появился такой мощный гарант территориальной целостности Китая. Но удивительным образом что-то в России плохо с гарантами получается… По прошествии всего лишь полутора лет, в декабре 1897 года южную часть Ляодунского полуострова, которую называют Квантунским полуостровом, и которую только что Япония отдала Китаю назад под давлением России, сама Россия и захватила. Русские военно-морские корабли вошли в китайскую гавань Люйшунькоу и стали использовать порт в качестве передовой базы для операций патрулирования в Японском море побережья северного Китая и Кореи. Гавань Люйшунькоу стала называться Порт-Артур в документах и прессе Российской империи. Китайцы были абсолютно потрясены. Такого коварства они не ожидали никак, хотя, конечно, китайцы и сами были не лыком шиты. Такое вообще было невозможно. Весь мир открыл рот. Гарант тут же воспользовался своим правом гаранта, чтобы отхапать то, что он гарантировал сохранить. И потом, конечно, навязал силой аренду Квантуна, включая порт Далянь, будущий Дальний.

Витте писал об этом:

«Этот захват Квантунской области … представляет собою акт небывалого коварства. Несколько лет до захвата Квантунской области, мы заставили уйти оттуда японцев и под лозунгом того, что мы не можем допустить нарушения целости Китая, заключили с Китаем секретный оборонительный союз против Японии, приобретши через это весьма существенные выгоды на Дальнем Востоке и затем, в самом непродолжительном времени, сами же захватили часть той области…»[5]

Вот так. Даже сказать нечего.

За всем этим на самом деле лежали очень интересные движения умов, которые были связаны с самодержавием. Дело в том, что большинство министров прекрасно понимали, что это абсолютно невозможная вещь. Министр иностранных дел граф Владимир Николаевич Ламсдорф, министр военных дел Алексей Николаевич Куропаткин, министр финансов Сергей Юльевич Витте были категорически против этих авантюр, понимая, что Россия, во-первых, морально теряет свои позиции; во-вторых, она выглядит перед всем миром этаким дипломатическим уродом; в-третьих, у нее нет денег; в-четвертых, у нее нет вооруженных сил, достаточных, чтобы воевать за тридевять земель, за семь тысяч верст. А явно, что после того, что произошло, война практически неизбежна. Но рядом с государем собрался круг политических авантюристов, во главе которого стал статс-секретарь Александр Михайлович Безобразов (Бог шельму метит! Хотя род Безобразовых — известный старый род; но вот тут он проявился так). Безобразов убедил царя в том, что России необходимо, во-первых, расширяться, потому что дальневосточные области (которые сами только в 1860 году были отняты у Китая) находятся в опасности; надо расшириться, чтобы они были безопасны. Но это же бесконечный процесс. В конечном счете, когда будет вся земля в твоих руках, с Луны может прийти невероятная опасность. Во-вторых, огромные экономические выгоды. Дело в том, что в Корее большие массивы хвойных лесов, которые можно взять в концессию. И уже в какие-то концессии по освоению лесного богатства Кореи через Безобразова как подставное лицо вкладывает финансы сам Государь и великие князья. И наконец, зачем-то Государю было очень нужно господство на Тихом океане. Вот очень ему хотелось быть господином Тихого океана. А я напомню, что на Тихом океане в это время были Соединенные Штаты, была Япония (тоже не последняя «шавка»), была Британская Империя, которая тогда была еще единой и Канада являлась частью Британской Империи. Какое господство?! Это безумные идеи! А иначе нас вытеснят с Дальнего Востока, — пугал Безобразов. И царь ему верил, и не слушал своих министров.

И начинается быстрое строительство Порт-Артура и Дальнего. Вкладываются огромные деньги. Надо сказать, что в чисто градостроительном, архитектурном плане это было очень интересное решение. Но оставшееся на бумаге, поскольку до конца города так и не были построены.

Плоды подобных действий не замедлили воспоследовать. В 1900 году происходит т.н. «Боксерское восстание» в Китае. На самом деле китайцы пытаются вытеснить европейцев. Действительно много европейцев погибает. Европейские державы договариваются и вводят свои войска в Китай для восстановления порядка, императорской власти Цинской династии. Мы опустим детали этой тоже очень интересной истории, это совершенно особый разговор. На северо-востоке Китая, в Маньчжурии находилась зона, в которой за умиротворение отвечала Россия. После восстановления порядка в Китае европейцы, естественно, уходят. Все, кроме России. Не только китайцы, не только императрица Ци Си, но и европейские державы требуют, чтобы Россия убиралась из Китая. Но в 1902 году Россия отказывается выводить свои войска из Маньчжурии: ведь было же восстание, повлекшее жертвы и разрушения; а вдруг снова будут беспорядки? Это угрожает нашим интересам.

Если вы возьмете Русскую энциклопедию 1901 года, вы в ней найдете карту расширения Российской Империи. И на ней Маньчжурия уже отмечена как присоединенная к России территория с буквочкой НII, то есть при Николае Втором. Это быстро кончилось, как вы догадываетесь, но вот был такой период. При этом государь предлагает сделать Маньчжурию чем-то наподобие Бухары.

Японцы очень волнуются, потому что для России Маньчжурия — это что-то совершенно запредельно далекое, а для Японии, как вы понимаете, все очень близко. И в 1901 году в Санкт-Петербург приезжает маркиз Ито, который от имени японского государства предлагает провести территориальное размежевание. Ну, уж если вы такие же, как мы, если вы тоже на самом деле никакой целостности Китая не обеспечиваете, то давайте договоримся по-хорошему (прямо как Жириновский!). Северная Маньчжурия — вам, южная — нам; в Корее южная часть нам, а северная — вам. Но тут уж взыграло ретивое. Близкие советники шепчут Николаю: да ты что, мы всё возьмем! ну что эти японцы, это же макаки! (он сам их так называет в своем дневнике.) да мы их шапками закидаем!

В это время еще появляется такой замечательный человек Евгений Иванович Алексеев, адмирал и, в общем, неплохой моряк. По твердым слухам внебрачный сын Александра II, когда тот еще был великим князем (слаб был на это дело великий князь, а потом Государь). Ему, естественно, обеспечивается протекция при дворе и вице-адмирал Алексеев активно поддерживает эти экспансионистские идеи, говорит, что все эти земли мы организуем и подчиним себе. Это будет расширение Великой России. Будущее России — на Дальнем Востоке.

Маркиз Ито подумал-подумал, и посоветовал своему правительству обезопасить себя. И 30 января 1902 года Япония заключает мирный и оборонительный союз с Великобританией. У нас так любят сейчас говорить о том, что Великобритания — извечный враг России, что вот тут — ну просто идеально! Но ведь японцы не стремились к этому союзу, они хотели договориться с русскими, а русские не пошли ни на что. Британо-японский договор объявлял о том, что в случае нападения на одного из членов союза одного государства другой член союза окажет ему помощь; а если двух и более государств, то вступит в войну на его стороне. Государь и его «безобразовская клика», как их тогда называли, были вне себя. И, тем не менее, всё продолжалось. Ну, можно было хотя бы посчитать военные силы Японии и Англии даже на Тихом океане, но никто не стал считать.

Летом 1903 года на Дальнем Востоке создается наместничество, и наместником назначают адмирала Алексеева. После этого 16 августа Витте подает в отставку с поста министра финансов. Он отказывается дальше проводить финансовую политику Империи. Японцы не хотят войны, они хотят договориться. Весь остаток 1903 года идут переговоры, приезжают японские правительственные делегации, но они ничего не достигают. Когда в декабре 1903 года уезжает последняя делегация, функции переговорщика возлагают на посла в Санкт-Петербурге Курино, который должен добиться от Государя согласия на какой-то мирный договор. Но ничего подобного! Весь январь 1904 года послу при Дворе говорят: Государь занят. За весь январь японский посол не смог ни разу встретиться с императором Николаем.

Между тем военный министр Куропаткин так описывал в 1903 году геополитические цели Николая II, которые тот сам ему излагал:

«У нашего Государя грандиозные в голове планы: взять для России Маньчжурию, идти к присоединению к России Кореи. Мечтает под свою державу взять и Тибет. Хочет взять и Персию, захватить не только Босфор, но и Дарданеллы. … он думает, … что лучше нас понимает вопросы славы и пользы России. Поэтому каждый Безобразов, который поет в унисон, кажется Государю более правильно понимающим его замыслы, чем мы, министры. Поэтому Государь и хитрит с нами…» [6]

Но ведь были же такие министры! Ведь Витте подает в отставку. Ведь Куропаткин осмеливается говорить в лицо. Все-таки что-то изменилось за эти 110 лет у нас в России, только в лучшую ли сторону?

Великий князь Александр Михайлович, человек, в общем-то, двусмысленный, и сейчас мы с ним встретимся в не очень приятном облике, но человек безусловно умный, человек близкий к Государю, его дядя и в то же время муж его сестры Ксении, он пишет в своих воспоминаниях: «Ни в ком также не вызывало сомнений, если Россия будет продолжать настаивать на своих притязаниях на Манчжурию, то война между Россией и Японией неизбежна».

Так что, если бы Государь хотел избежать войны, он легко это мог сделать это даже разделом сфер влияния, хотя это был бы не самый симпатичный дипломатический вариант. Интересно, что когда у Государя не было времени на прием Курино, у него нашлось время для другого приема. В своем дневнике он записал 14 января 1904 г.: «В 3 часа принял двух донских калмыков — офицера Уланова и ламу Ульянова, которые отправляются в Тибет». Прием был произведен втайне от министра внутренних дел Ламсдорфа. По воспоминаниям А.Н.Куропаткина, Уланову было дано Николаем II поручение «разжечь тибетцев против англичан».

До войны оставалось две недели. И война, как вы знаете, началась. Я не буду описывать вам её ход. Это не так важно. А важно то, что война началась, конечно, нападением японцев 27 числа на гавань Порт-Артура и на Чемульпо, где был знаменитый крейсер «Варяг». И русские воины, особенно на «Варяге» дрались действительно самоотверженно, и это действительно был акт героизма. Но ради чего? Ради концессии на реке Ялу? Ради безумных территориальных притязаний? Еще Александр I говорил Карамзину: «Россия и так слишком велика». Почему для Александра I была велика, а для Николая II, когда Россия стала намного больше ко времени его правления, она оказалась мала? Вот, всё еще хотелось расширяться. Еще и еще. На самом деле это и называется грехом стяжания — брать чужое.

Государь постоянно колебался: самому ли начать военные действия или дождаться, пока нападут японцы. Опубликованы секретные переговоры с наместником адмиралом Алексеевым. 26 января 1904 года Николай пишет Алексееву: «Что нам выбрать? Самим начинать, или ждать нападения японцев?» То есть он совершенно сознательно хотел войны. Алексеев отвечает: да они никогда не решатся сами. Надо выбрать момент и напасть.

Но японцы решились.

Россия начинала войну в крайне невыгодных условиях. Личный состав русских войск на дальневосточном театре вместе с пограничниками был в 3,5 раза меньше, чем у японцев. 375 тыс. человек у японцев и 112 тыс. у русских. Артиллерии у японцев 1140 единиц, у русских — 148; боевых единиц флота у японцев 89, у нас — 62, и в основном это устаревшие корабли. В таких условиях начинать войну было просто немыслимо. Назначенный главнокомандующим генерал Куропаткин, который был противник войны, но был честный офицер и прекрасный штабист, понимал, что воевать в таких обстоятельствах нельзя. Надо только отступать, и с самого начала выбрал тактику отступления, потому что понимал, что нас просто разобьют в первом же генеральном сражении. Но что значит отступать? Это значит оставить Порт-Артур или дать возможность его окружить и осадить. Оставить его Государь, естественно, не позволял; соответственно, Порт-Артур и Дальний были к июню 1904 года окружены и осаждены японцами.

Всё было против России. И случайности — гибель адмирала С.О.Макарова, подорвавшегося на мине, и техническая отсталость, и удаленность театра военных действий. Всё то, о чем предупреждали умные люди, всё это и произошло. И в итоге эта война была войной, в которой русскими не было выиграно ни одного сражения, ни на море, ни на суше. Одна за другой проигрывались или в лучшем случае сводились вничью битвы: под Ляояном, потом в конце сентября 1904 года на Шахэ. В июле уже после гибели адмирала Макарова русская порт-артурская эскадра под командованием контр-адмирала Вильгельма Карловича Витгефта, умнейшего и храбрейшего моряка, мало что немца, вышла на сражение в Желтом море и прорыв к Владивостоку. Но Витгефт убит прямым попаданием японского снаряда в рубку флагманского броненосца «Цесаревич», оставшийся без командования флот распался, последовал целый ряд ошибок и никакого прорыва из Порт-Артура во Владивосток не произошло.

19 декабря 1904 года генерал Стессель сдает Порт-Артур. Это катастрофа; сдался огромный гарнизон с запасами боеприпасов и продовольствия. Это было предательство. Стесселя потом и судили за предательство и трусость и присудили к смертной казни. Государь его помиловал. Но, тем не менее, крепость сдана. Всё погибло.

Ну и, наконец, 11-25 февраля — Мукденское сражение и невероятное, колоссальное поражение русской армии, когда мы теряем огромный обоз, гигантское количество людей, вооружения и боеприпасов, и отступаем на север. После Мукденского поражения государь снимает Алексеева и назначает командующим генерала Николая Петровича Линевича, но Линевич может продолжать делать только то же самое, то есть отступать, отступать и отступать.

В октябре 1904 года государь отправляет на поддержку силам флота в Порт-Артуре 2-ю эскадру флота Тихого океана, как она официально именовалась. Безумная затея: были собраны разнокалиберные корабли от новых броненосцев до кораблей береговой обороны, которые шли со скоростью 14 узлов и вообще не предполагались для хождения в открытом море. Англия как союзник Японии, естественно, закрывает Суэцкий канал. Они идут вокруг Африки. Целую эскадру из 33 кораблей обрекают практически на кругосветное путешествие в условиях войны, без возможности где-либо произвести исправление или войти в док, производя погрузки угля не только на открытых рейдах, но даже в открытом море. Участники похода потом вспоминали, что корабли буквально преследовали различные поломки и аварии. Капитан 2-го ранга В.И. Семенов писал: «Наше долгое плавание — это был длинный скорбный лист наших котлов и механизмов и мартиролог наших механиков, которым приходилось и рожь на обухе молотить, и тришкин кафтан перешивать наново <...>»[7]

В конечном счете, совершенно изможденные и люди, и корабли, и машины встречаются в Цусимском проливе с намного более совершенной, большей по числу, только что загрузившейся на своих базах японской эскадрой, и происходит Цусимское сражение, в котором русский флот терпит такое разгромное поражение, какого никогда прежде не знал, разве что в Роченсальмском рейде в конце XVIII века. Практически вся эскадра или гибнет, или сдается в плен, или интернируется в нейтральных портах. В общем, это полная катастрофа. Погибло или сдалось в плен 27 из 33 кораблей, 5045 матросов и офицеров погибли, 7285 русских моряков оказались в плену, в том числе и командующий эскадрой вице-адмирал Зиновий Петрович Рожественский.

После этого в июне 1905 года японцы занимают Сахалин, сопротивляться там некому. Встает угроза занятия Дальнего Востока. Великий князь Николай Николаевич говорит Государю, что ему нужен миллиард рублей, он еще положит 250 тысяч человек, и через год он всё отвоюет обратно. Но Дальний Восток будет занят японцами, потому что флота у нас нет. И вот тут, слава Богу, американский президент Теодор Рузвельт — опять американцы! то они, то англичане, ужас какой-то! — предлагает выступить посредником в ведении переговоров о мире в американском портовом городке Портсмут. В июле начинаются переговоры, для ведения которых посылают того самого опального Сергея Юльевича Витте. Потому что и Безобразов тут же куда-то исчез; исчез навсегда, между прочим. Тихо-спокойно умер в 1931 году в старческом доме в Сент-Женевьев-де-Буа. И адмирал Алексеев снят со всех должностей, тоже исчез, умер своей смертью в 1917 году летом.

Витте заключает мир. Мир на самом деле на очень хороших условиях после такого тотального поражения. Да, сейчас некоторые «патриоты» говорят, что вот, надо было вести дальше войну. Это говорят те, кому, как говорится, своя шейка копейка, и чужая головушка полушка. На самом деле эта война стоила России 400 тысяч убитыми, ранеными, больными и пленными. На эту войну Россия затратила 2347 млн. рублей золотом, около 500 млн. рублей было потеряно в виде отошедшего к Японии имущества и потопленных кораблей и судов. Что такого 2 миллиарда рублей в то время? Расходная часть бюджета России в 1901 году была 1 миллиард 300 миллионов рублей. То есть эти военные расходы вдвое больше бюджетной росписи всех расходов Российской Империи. Кроме того, эта авантюра закончилась тем, что русский флот лежал на дне Цусимского пролива или порт-артурской бухты; Россия оказалась в полной международной изоляции, потому что никто её не поддерживал — ни Китай, ни Англия, ни Франция, тогда уже союзница Англии. Германия пыталась натравить Россию на Францию и формально поддерживала, но очень сдержанно.

Василий Осипович Ключевский, уже старик, который как историк наблюдает за тем, что происходит, подводя итог этой войны, пишет в 1906 году в кратком пособии по русской истории:

«Так закончилась самая несчастная и самая изнурительная война, какую вела Россия. Чтобы собрать мильон войска и увезти его за 7 тыс. верст, понадобилось сломать сотни тысяч крестьянских хозяйств, оторвать от дела сотни тысяч рабочих рук, погубленных затем в Маньчжурии или ввергнутых в острую безработицу, наступившую после войны. Вместе с тем на платежные силы живущего и следующего поколения легла огромная тяжесть мильярдных затрат, сделанных русским правительством на Дальнем Востоке и ради Дальнего Востока в слепой и безответственной трате народных сил» [8].

Мы редко думаем сейчас, что война — это еще и огромные траты, мы их ныне уже чувствуем на себе, и почувствуем еще больше. Это траты денежные, траты народных сил, траты того, что должно тратиться на восстановление страны, а тратится на безумные экспансионистские авантюры.

Как же отреагировал на Портсмутский мир Государь Император, который, собственно, все это и начал? Вообще у него интересные очень реакции. Вот кровавый бой в Желтом море, как раз когда погиб адмирал Витгефт и много других русских моряков. В день, когда пришли телеграммы об этой битве, в дневнике Императора ни слова о ней. Написано совершенно другое: «13.15. Незабвенный великий для нас день, в кот[орый] так явно посетила нас милость Божья. В 1 ¼ дня у Алекс родился сын». 17 августа 1905 года, среда: «Ночью пришла телеграмма от Витте с извещением, что переговоры о мире приведены к окончанию. Весь день ходил как в дурмане после этого!» 18-го августа, четверг. «Сегодня только начал осваиваться с мыслью, что мир будет заключен и что это, вероятно, хорошо, потому что так должно было быть!» А за этим — то, о чем я сказал: 400 тысяч загубленных и покалеченных жизней, то, о чем сказал Ключевский лучше меня.

Надо сказать, народ этого не простил. О «макаках» государевых знали многие. Да и карикатуры рисовали. И в народе стали говорить так: «Говорили, что макаки, ну а сами — кое-каки». Отец генерала Врангеля пишет в своих воспоминаниях об этом времени: «Даже извозчики, эти признанные дипломаты Петербурга, по чьим высказываниям наши высокопоставленные правительственные деятели судили о настроениях крестьянства, находили, что правительство “японца и того проморгало, да и хозяин у нас... он уж и на царя больше не похож”».[9] Это о монархизме русского народа.

И вот в этих обстоятельствах высший слой русского общества обращается к государю с тем, что надо, ну надо, пора вводить некие конституционные формы, переложить на народ ответственность хотя бы за выход из кризиса. В начале ноября 1904 года в Петербурге собирается большой земский съезд. Причем съезд этот был запрещен, но князь Святополк-Мирский, который пришел на место Плеве летом 1904 года, был человеком либеральным и позволил неофициальное проведение съезда, как неофициальную встречу представителей земств. Съезд принимает решение демократическим большинством 60 «за» и 38 «против»: «Насущнейшею потребностью переживаемого времени является правильная постановка законодательной деятельности и предоставление участия в ней народному представительству».[10] Я напомню, что уже окружен Порт-Артур и обливается кровью, уже проиграны Ляоян и Шахэ. В общем, уже очень плохо. Прочтя проект решений этого съезда, государь говорит: «Отчего [они] могли думать, что я буду либералом? Я терпеть не могу этого слова».[11]

Вы представляете себе, что такое слово «либерал»? Liberalis русские люди того времени понимали отлично как сознание свободного человека, не сознание раба. Это римские понятия servilis и liberalis. Вот есть сервильное сознание и либеральное сознание, есть рабское сознание, и есть сознание свободного человека. Царь не был либералом. 11 декабря 1904 года, за неделю до падения Порт-Артура государь заявляет: «Я никогда, ни в каком случае не соглашусь на представительный образ правления, ибо я считаю его вредным для вверенного мне Богом народа».[12] Несмотря на все попытки дать какие-то элементы хотя бы перспективного конституционализма Государь от всего отказывается, и 11 декабря выходят соображения к совершенствованию законодательных установлений. Там довольно много разумных вещей, но это все косметические улучшения. Сущностных нет. Должен сказать откровенно, что один из наших героев, С.Ю.Витте оказался тогда противником конституционализма. Ведь то, что я вам читал в начале лекции, он писал уже в конце жизни. А тогда он выступил одним из главных противников введения конституционных начал. Василий Маклаков вспоминает слова Витте того времени: «... строй в России должен быть пока построен на принципе либерального управления сверху, а не народоправства. Наше правительство пока выше нашего общества, и просвещенный абсолютизм — лучший порядок для нас».[13]

Вот так говорил Витте тогда. Но всё стало очень быстро меняться. Происходит 9-е января. Я не буду вам рассказывать об этом событии, которое достаточно известно. Важно то, что 9-е января было поворотным пунктом в истории России, потому что народ действительно верил Царю. Он ему верил не мистически как божественному правителю. Простые люди таких вещей не понимают. Это интеллектуалы типа Хомякова разбираются. Люди верили ему просто как отцу, как «царю-батюшке». К нему обращались на «ты». Это было нормально для простого народа. Он был добрый отец, который, может, не все знает, потому что от него скрывают многое чиновники и помещики. А он добрый. 9-го января это убеждение было использовано. Не надо думать, что движение к Зимнему дворцу произошло ad hoc, что сами рабочие пошли. Отец Георгий Гапон — сам очень двусмысленная личность; с одной стороны, когда-то давший клятву всю жизнь посвятить простому народу, переживавший за его горести, сын украинского хлебороба. Тем не менее, известно, что он брал деньги у самых разных организаций. С одной стороны, вначале последние сапоги снимал, отдавал рабочим, а потом совсем другими вещами стал заниматься. Брал деньги и у Санкт-Петербургского губернатора Фулона, и у Плеве, и у Зубатова. В общем, довольно темная личность, к сожалению. Он был, безусловно, связан и с левыми организациями, а левые организации были связаны с японцами, это совершенно точно известно. А японцы очень работали над тем, чтобы расшатать единство России, благо тут и работать особенно не надо было… Петр Бернгардович Струве, будучи горячим русским патриотом, как-то в Париже просто спустил с лестницы такого русского социалиста-революционера, который ему предлагал деньги от японцев на революционную деятельность. Это есть в воспоминаниях Ариадны Тырковой-Вильямс, близкой подруги и члена ЦК Кадетской партии, эта женщина была свидетелем этого события.[14]

Утро 9 января у Нарвских ворот. Гравюра

То есть всё это было на самом деле. И требования, с которыми обратились рабочие к Государю, были довольно странные. С одной стороны, они были слишком драматичны. Начиналась петиция так:

«Государь! Мы, рабочие и жители города С.-Петербурга разных сословий, наши жены, и дети, и беспомощные старцы-родители, пришли к тебе, Государь, искать правды и защиты. … Нет больше сил, Государь. … Для нас пришел тот страшный момент, когда лучше смерть, чем продолжение невыносимых мук».[15]

Ну, какие невыносимые муки? Средняя зарплата санкт-петербургского рабочего была 150 рублей в месяц. Да, в целом по стране ситуация была намного хуже. Но в Петербурге было неплохо. Высококвалифицированные рабочие получали до 200 рублей в месяц. При этом фунт (410 граммов) мяса стоил 30-40 копеек, фунт масла — 5 копеек, фунт хлеба — 1,5 копейки. То есть от голода санкт-петербургские рабочие уж точно не умирали. То есть пафос петиции был, безусловно, «немножко слишком». С другой стороны после такого плачевного начала тональность петиции резко менялась:

«Взгляни без гнева, внимательно на наши просьбы: они направлены не ко злу, а к добру, как для нас, так и для тебя, Государь! … Россия слишком велика, нужды ее слишком многообразны и многочисленны, чтобы одни чиновники могли управлять ею. Необходимо народное представительство, необходимо, чтобы сам народ помогал себе и управлял собой. … Пусть каждый будет равен и свободен в праве избрания, — и для этого повели, чтобы выборы в Учредительное собрание происходили при условии всеобщей, тайной и равной подачи голосов. Это самая главная наша просьба, в ней и на ней зиждется всё.... а не повелишь, не отзовешься на нашу мольбу, — мы умрем здесь, на этой площади, перед твоим дворцом...».[16]

Накаркали. К сожалению, и умерли. По подсчетам полиции 200 человек погибли, около 800 были ранены. По подсчетам общественности — раз в десять больше и тех, и других. Но Государь убежал, вот в чем была беда. Он 6-го числа, когда уже было известно о подготовке этого шествия, сбежал в Царское Село, в Александровский дворец. И дал указание сохранять в Петербурге порядок. Что оставалось делать в этой ситуации? Когда уже было ясно, что вот-вот 9-го пойдут, 8-го января в субботу группа видных общественных деятелей — А.В.Пешехонов, Н.Ф.Анненский, К.К.Арсеньев, И.В.Гессен, В.А.Мякотин, В.И.Семевский, Е.И.Кедрин, Н.И.Кареев, Максим Горький — отправились к министру внутренних дел Петру Дмитриевичу Святополк-Мирскому просить, чтобы войска хотя бы не стреляли. Князь Святополк-Мирский их даже не принял. И 9-го войска стреляли. Причем это ведь была демонстрация организованная, шли колонны, впереди этих колонн шли разводящие полицейские. Первыми, кто попал под пули, были разводящие полицейские. Ни один солдат не погиб, хотя говорили, что в толпе были стрелки и эсеры с бомбами, но ни один солдат или офицер не погиб в тот день. Это была действительно мирная демонстрация. На следующий день все участники депутации к Святополк-Мирскому были арестованы и отправлены в Петропавловскую крепость. 11-го января в Риге был арестован Горький, который успел уехать из Петербурга.

То есть поначалу собирались очень серьезно противодействовать смуте. Царь испугался. Но все же опытные министры на этот раз убедили его, что нельзя восстание топить в крови. И именно тогда на место Святополк-Мирского был назначен Александр Григорьевич Булыгин и были обещаны реформы. Интересно, что когда редактировался рескрипт о подавлении выступления 9-го января, Государь выбросил из проекта слова о недопустимости «пролития священной русской крови» — русская кровь не считалась им такой уж священной. А, в конце концов, и сам рескрипт решили не издавать.

Царь дал большую сумму денег, 50 тысяч рублей золотом, для нужд семей погибших; принял рабочую депутацию у себя. И в ходе приема в Петергофе этой рабочей депутации, наскоро собранной из надежных рабочих полицией, Царь, отклоняясь от подготовленного ему официального текста речи[17] задал один замечательный вопрос:

«Что вы будете делать со свободным временем, если вы будете работать не более 8 часов? Я, царь, работаю сам по 9 часов в день, и моя работа напряженнее, ибо вы работаете для себя только, а я работаю для вас всех. Если у вас будет свободное время, то будете заниматься политикой; но я этого не потерплю. Ваша единственная цель — ваша работа».[18]

Рабочие, правда, не очень понимали про эту депутацию: кого позвали? Зачем позвали? Потому что собрали проверенных людей, — так же, как у нас сейчас, когда одно лицо идет в сельскую церковь, то туда везут два автобуса проверенных бабушек, — и многие из этих проверенных рабочих просто не понимали, как и зачем они оказались в Петергофе. Но, как бы там ни было, когда Государь потом правил рескрипт о событиях 9-го января, он вычеркнул характерную фразу: «Недопустимо пролитие и капли священной русской крови». Интересно, что он во второй раз вычеркнет эту фразу в октябре 1905 года, когда будет редактировать рескрипт о революционных событиях октября. Не священна русская кровь! Можно её проливать. Ничего в этом страшного нет. И можно закапывать без христианского погребения. Как закопали при Хрущеве погибших в Новочеркасском расстреле, как часто у нас закапывают — нет тела, нет проблемы. Ведь жертв 9-го января так закопали, что до сих пор не знают точно, сколько людей погибло.

Но после этого началась настоящая революция. Она шла в несколько этапов. Я не буду сейчас подробно о ней говорить. Для интеллигенции это были публичные доклады, активно выступали общественные деятели. По пятьсот человек собирали аудиторию в Москве и Петербурге публичные лекции П.Н.Милюкова. Выступали А.А.Кизеветтер, А.А.Мануйлов, М.Я.Герценштейн и др.

Важным поворотным моментом была встреча 6 июня представителей русского земства и русского дворянства в Царском Селе с Государем. Оратором на этой встрече был выбран князь Сергей Николаевич Трубецкой, ректор Московского университета, знаменитый философ. Он так волновался, осознавая ответственность момента, что, вернувшись домой, через два дня после своего выступления умер от сердечного приступа. Князь Трубецкой говорил, что «В смуте, охватившей все государство, мы разумеем не крамолу, которая, сама по себе, при нормальных условиях, не была бы опасна, а общий разлад и полную дезорганизацию, при которой власть осуждена на бессилие». Он говорил о необходимости созыва народного представительства с законодательными функциями с тем, чтобы оно послужило «преобразованию государственному». Это «собрание выборных представителей … не может быть заплатой к старой системе бюрократических учреждений».

Все тогда верили, что парламент исправит ситуацию. С одной стороны, это было наивно; но с другой стороны, в этом есть свой смысл. Люди могут договориться друг с другом. Не парламент как то, что противостоит царю, а парламент как то, что организует общество, решает его проблемы. Государю довольно прозрачно намекали: дай нам, людям, самим управлять собой, ты же ничего не можешь, ты же всё завалил: и войну проиграл, и страна бедна, и рабочих расстрелял и от них убежал, испугавшись. Ты же сам всё видишь! Уже Цусима была. Ну, почему ты упираешься?!

Государь — а мы помним, что он сказал 11 декабря 1904 года («Я никогда, ни в каком случае не соглашусь на представительный образ правления, ибо я считаю его вредным для вверенного мне Богом народа») — теперь, полгода спустя, говорит иначе:

«Отбросьте Ваши сомнения: Моя воля — воля царская созвать выборных от народа — непреклонна. Привлечение их к работе государственной будет выполнено правильно. Я каждый день слежу и стою за этим делом. Вы можете об этом передать всем вашим близким, живущим как на земле, так и в городах. Я твердо верю, что Россия выйдет обновленная из постигшего ее испытания. Пусть восстановятся, как было встарь, единение между Царем и всею Русью, общение между мною и земскими людьми, которое ляжет в основу порядка, отвечающего самобытным русским началам. Я надеюсь, вы будете содействовать мне в этой работе».[19]

Как вы думаете, кто-нибудь поверил его словам? Никто не поверил. И всё продолжалось. Революция принимала совершенно неслыханные формы. Это называлось «иллюминацией» в деревнях, то есть жгли помещичьи усадьбы. Бóльшая часть русских помещичьих усадеб, тех самых, еще с эпохи Екатерины, с невероятными культурными сокровищами (да, конечно, на крови, поте и слезах рабов бесчисленных накопленными) — это всё погибло не в 1917 году. Это погибло тогда, в 1905 году. И Михайловское с Тригорским были сожжены тогда. В городах, на национальных окраинах — всюду смута. В Балтийских губерниях началась жесточайшая борьба местного латышского и эстонского крестьянства с немецкими «баронами»-землевладельцами, их сжигали живьем целыми семьями. С другой стороны, солдаты при подавлении не щадят восставших — ни детей, ни женщин. В Закавказье, как всегда, вспыхивает кровавая резня между азербайджанцами и армянами и в Шуше, и в Баку; сотни погибших в этой резне. На Северном Кавказе казаки, которым было запрещено сводить счеты с горцами за прошлые обиды, устраивают невероятный чеченский погром в Грозном. А Апшеронский пехотный полк — ингушский погром в предместьях Владикавказа.

Великий князь Александр Михайлович пишет в своих воспоминаниях:

«Вся Россия была в огне. В течение всего лета громадные тучи дыма стояли над страной, как бы давая знать о том, что темный гений разрушения всецело овладел умами крестьянства, и они решили стереть всех помещиков с лица земли. Рабочие бастовали. В Черноморском флоте произошел мятеж, чуть не принявший широкие размеры. … Латыши и эстонцы методически истребляли своих исконных угнетателей — балтийских баронов… Полиция на местах была в панике. Из всех губерний неслись вопли о помощи и просьбы прислать гвардейские части или казаков. Было убито так много губернаторов, что назначение на этот пост было равносильно смертному приговору».[20]

Были убиты 33 губернатора, почти в половине губерний. «Новая пугачевщина» — эти слова теперь были у всех на устах. Петр Аркадьевич Столыпин, тогда саратовский губернатор, пишет своей жене:

«Сплошной мятеж в пяти уездах. Почти ни одной уцелевшей усадьбы. Поезда переполнены бегущими, почти раздетыми помещиками. … Пугачевщина! … До чего мы дошли. Убытки — десятки миллионов. Сгорели Зубриловка, Хованщина и масса исторических усадеб. Шайки вполне организованы. … Пугачевщина растет — все жгут, уничтожают, а теперь уже и убивают. Вчера в селе Малиновке осквернен был храм, в котором зарезали корову и испражнялись на Николая Чудотворца».[21]

Живший в Петербурге барон Н.Е.Врангель пишет:

«Город точно на осадном положении. От заунывных, нестройных революционных напевов толпы тоскливо на душе. В сумерки досками наглухо забивают окна магазинов. Удары молотков бьют по нервам … Обыватели избегают выходить из домов, освещать квартиры... ждут чего-то страшного, чего-то необычайного. Ходят слухи о введении военного положения... Говорят, что завтра ни воды, ни припасов не будет — и все запасаются, но многого уже в лавках нет. И тревога растет и растет. … Какой-то Совет рабочих депутатов где-то заседает и днем и ночью, и власти перед ним пасуют. Говорят о каком-то всесильном Носаре [22] и еще, и еще о нем. Полиция выбивается из сил».[23]

Вот ситуация. Министры, чтобы ездить с докладами в Петергоф из Петербурга, не могут сесть на поезд: поезда не ходят. Они доезжают до Английской пристани и садятся на миноносец, который присылают из Петергофа. Но и сесть на миноносец тяжело, потому что толпа бьет окна карет и автомобилей и пытается судом Линча расправиться с министрами. Полная остановка всего — вот русский бунт, если не хотят планомерной парламентской работы. Если ограничивают демократическую власть, начинается русский бунт. Это — закон. Так начинается бунт не только русский, но и итальянский, испанский, польский.

Именно тогда, в октябре 1905 года, когда бунт уже шел вовсю, Витте писал Императору (не забудем, что хотя он и получил титул графа, он в опале):

«…государство не может жить и развиваться только потому, что оно существует. Оно оправдывается и внутренне заложенной в его существе идеей, … государство живет во имя чего-нибудь. Эта идея и цель государства коренится в обеспечении благ жизни, моральных и реальных. Благо моральное состоит в поступательном развитии свободного по природе человеческого духа. Блага реальные слагаются из совокупности экономических условий существования. И те и другие требуют установления так называемой свободы гражданской, то есть обращения естественной свободы лица в свободу, регулируемую и ограничиваемую объективными нормами права. … Так во имя свободы создается право, определяющее пределы этой свободы. Во имя права — государство с его основными элементами: властью, населением и территорией. … Человек всегда стремится к свободе. Человек культурный — к свободе и праву: к свободе, регулируемой правом и правом обеспечиваемой. … В обществе воспиталась и растет с каждым днем злоба против правительства. Его не уважают, ему не верят. Самые благие начинания вызывают протест».[24]

Это пишет один из виднейших сановников государства!

«Правительство, которое не направляет события, а само событиями направляется, ведет государство к гибели. … лозунг «свобода» должен стать лозунгом правительственной деятельности. Другого выхода для спасения государства нет. … Идея гражданской свободы восторжествует, если не путем реформ, то путем революции. Но в последнем случае она возродится из пепла ниспровергнутого тысячелетнего прошлого. Русский бунт, бессмысленный и беспощадный, всё сметет, всё повергнет в прах. Какой выйдет Россия из беспримерного испытания, — ум отказывается себе представить; ужасы русского бунта могут превзойти все то, что было в истории».

Ну, вспомните Радищева, которого я вам читал на прошлой лекции: постоянно одна и та же мысль, и верная мысль. И мы постоянно наступаем на те же самые грабли!

«Возможное чужестранное вмешательство разорвет страну на части. Попытки осуществить идеалы теоретического социализма — они будут неудачны, но они будут, несомненно, — разрушат семью, выражение религиозного культа, собственность, все основы права. … Наступил момент кризиса. Долг верноподданного обязывает сказать это честно и откровенно. Наш выбор: или стать во главе охватившего страну движения, или отдать ее на растерзание стихийных сил. Казни и потоки крови только ускорят взрыв. За ними неминуемо наступит дикий разгул самых низменных человеческих страстей»[25].

Эта записка от 9 октября 1905 года впервые опубликована в журнале «Красный архив» в 1925 году.[26] На эту записку государь реагирует своеобразно. Он вызывает великого князя Николая Николаевича и хочет назначить его диктатором. Начальник канцелярии Министерства Императорского Двора генерал-лейтенант А.А.Мосолов воспоминал:

«Пред завтраком граф [Фредерикс] мне рассказал, что когда он, обрадованный приездом Николая Николаевича, сказал ему, что его приезд ждали, чтобы назначить диктатором, великий князь, будучи в каком-то неестественном возбуждении, выхватил револьвер и закричал: «Если Государь не примет программы Витте и захочет назначить меня диктатором, я застрелюсь у него на глазах из этого самого револьвера. Надо ехать к Государю. Я заехал к тебе, чтобы сказать то, что только что сказал. Поддержи во что бы то ни стало Витте. Это необходимо для блага нас и России» [27].

Великий князь Николай Николаевич.
Из изд-ния Императорский царствующий дом: [Альбом портретов]. Вып. 1-. - [Москва]: А.Г. Пирогов: [1904]

Я думаю, это был очень большой гражданский поступок.

После этого Государь приглашает Витте и поручает ему подготовить манифест. При этом был целый ряд колебаний: от чьего имени публиковать манифест? От имени Государя или от правительства, чтобы Государя «не опускать». В итоге, как мы знаем, дали манифест от имени Государя, он сам на этом настоял. Слава Богу, мужества хватило. И вот 17 октября выходит манифест. Он обещал важнейшую вещь: не просто созыв Думы, а созыв законодательного собрания. Ни один закон теперь не может быть введен в стране без согласия Государственной Думы. Это было прямо сказано в манифесте. И второе, что было сказано, что настоящие основание всех гражданских и политических свобод обещаются и даются народу.

---

Дата добавления: 2015-07-25