Конец царствования Бориса

В течение двадцати лет Годунов управлял Россией сначала как правитель, а затем как самодержец. В по­следние годы его жизни все большую роль в делах управления играла ближняя дума («Тайный совет»). Среди ее членов трое лиц из числа родственников Бо­риса занимали «высшие должности в России коню­ший боярин — глава Конюшенного приказа Д. И. Го­дунов, аптечный боярин — глава Аптечного приказа С. Н. Годунов, дворецкий боярин — глава Дворцового приказа С. В. Годунов. Поле смерти престарелого ко­нюшего С. Н. Годунов стал фактически главой ближ­ней думы. Современники записали прозвище Семена Никитича — «правое ухо царя». В Москве он слыл крайне жестоким человеком. Семен Годунов постарал­ся расширить систему сыска в стране. Польские пос­лы, побывавшие в Москве в дни суда над Романовы­ми, писали, что у Бориса среди подданных много не­доброжелателей, строгости по отношению к ним ра­стут с каждым днем, так что москвитянин шага не сделает, чтобы за ним не следовало два-три согляда­тая. Послы получали информацию от недоброжелате­лей Бориса, а потому и допустили большое преувели­чение.

Известный русский историк Н. М. Карамзин счи­тал, что Борис Годунов мог быть великим государем, если бы был рожден на троне, но он узурпировал власть, пролив кровь последнего отпрыска законной династии, и само провидение осудило его на погибель; что бы ни делал Борис, каждый шаг приближал его к неизбежному концу; возмездие неотвратимо. Н. М. Ка­рамзин натолкнул А. С. Пушкина на мысль изобра­зить в характере царя Бориса «дикую смесь: набож­ности и преступных страстей». Под влиянием этих слов Пушкин, по его собственному признанию, уви­дел в Борисе поэтическую сторону. Разумного и твер­дого правителя не страшит бессмысленная и злобная клевета, но его гнетет раскаяние. Тринадцать лет кряду ему все снится убитое дитя. Муки совести не­выносимы:

...Как молотком стучит в ушах упрек,

И все тошнит, и голова кружится,

И мальчики кровавые в глазах…

Но Пушкин понимал характер Годунова несравненно глубже, чем Карамзин. Мелодрама отступала на зад­ний план. Трагедия Бориса — это трагедия правителя, от которого отвернулся собственный народ. В этом смысл знаменитого монолога Годунова:

Мне счастья нет. Я думал свой народ

В довольствии, во славе успокоить.

Щедротами любовь его снискать,

Но отложил пустое попеченье:

Живая власть для черни ненавистна,

Они любить умеют только мертвых…

Взойдя на трон, Годунов обещал, что покончит с нищетой в России. Но обстоятельства оказались небла­гоприятными для него. Народ пережил страшный го­лод, затмивший беды времен Ивана Грозного. Когда при Грозном случился большой неурожай, тот не сде­лал ничего, чтобы спасти умиравший от голода народ. Борис действовал совсем иначе. Он не жалел казны, помогая голодающим. Он раскрыл перед народом цар­ские житницы. И все же не Борис, а Иван оставил по себе добрую память в народе. Годунов имел все основания сетовать на черную неблагодарность своих подданных. Но жалобы такого рода могли свидетель­ствовать лишь о полной неспособности самого царя.

Обладая мудростью государственного человека, Борис должен был сознавать свою несостоятельность.

Некогда Годунов снискал поддержку страны, рас­пустив «двор» — последыш опричнины — и тем самым покончив с политическим наследием Грозного. Прави­тель справился с боярской оппозицией, не прибегая к погромам и казням. Но все переменилось, едва в стране началась гражданская война. Тысячи казаков и комарицких мужиков, попавших в плен к воеводам после битвы под Севском, были повешены. Множество мирных крестьян, их жен и детей в Комарицкой воло­сти были перебиты без всякой вины с их стороны.

Жестокость стала неизбежным спутником граждан­ской войны. По словам проживавшего в Москве Иса­ака Массы, стоило человеку произнести имя Дмитрия; как царские слуги хватали его и предавали смерти вместе с женой и детьми: «...и вот день и ночь не де­лали ничего иного, как только пытали, жгли, и при­жигали калепым железом, и спускали людей в воду, под лед»¹. Яков Маржарет обвинял Годунова в том, что после появления «Дмитрия» Борис «только и де­лал, что пытал и мучил по этому поводу», «тайно мно­жество людей было подвергнуто пытке, отправлены в ссылку, отравлены в дороге и бесконечное число утоп­лены»². Чем больше людей подвергалось гонениям, тем больше ожесточался народ. Вдумчивый наблюдатель дьяк Ивап Тимофеев писал, что к концу жизни Бори­са надоело его притеснительное, с лестью, кровожад­ное царство и не из-за податных тягот, а из-за про­лития крови многих неповинных.

Проводившиеся в обстановке гражданской войны репрессии царя Бориса отличались от опричного тер­рора. Царь Иван казнил бояр и их «сообщников» за участие в мнимых заговорах. Гонения Бориса носили совсем иной характер. Своими успехами Лжедмитрип был обязан более всего поддержке низов общества. Годунов сознавал, с какой стороны ему грозит смер­тельная опасность, и стремился силой подавить вы­ступления черни. В конце концов правительство утра­тило популярность и лишилось поддержки большинства народа.

Отношение к дворянству было совсем иным. Борис щадил дворянскую кровь совершенно так же, как и самозванец. Крайние меры применялись лишь к немногим дворянам-перебежчикам, к лицам, захвачен­ным на поле боя с оружием в руках, посланцам «во­ра», подстрекавшим народ к мятежу. Последних ве­шали без суда на первом попавшемся дереве.

Сыскное ведомство постоянно расширяло свою дея­тельность. И все же ему не удалось искоренить на­дежды и иллюзии, все шире распространявшиеся в обществе. Народ ждал пришествия законного «доброго» царя, и с этим ничего нельзя было поделать.

Нарастание репрессий привело к тому, что сыскное ведомство расширило свои политические функции. Сохранились сообщения о том, что глава этого ведом­ства Семен Годунов настаивал на казни заподозрен­ных в измене руководителей Боярской думы. Между тем дума была высшим органом государства, а Сыск­ной приказ — лишь одной из ее многочисленных ко­миссий.

Прежде деятельный и энергичный, Борис в конце жизни все чаще устранялся от дел. Он почти не по­кидал дворец, и'никто не мог его'видеть. Прошло вре­мя, когда Годунов охотно благотворил сирым и убо­гим, помогал им найти справедливость и управу на сильных. Теперь он лишь по великим праздникам показывался на народе, а когда челобитчики пытались вручить ему свои жалобы, их разгоняли палками.

Фатальные неудачи порождали подозрительность, столь чуждую Борису в лучшие времена. Царь пере­стал доверять своим боярам, подозревал в интригах и кознях своих придворных и все чаще обращался за советами к прорицателям, астрологам, юродивым. Ещо Горсей отмечал склонность Бориса к чернокнижию. Один из членов польского посольства в Москве в 1600 году писал: «Годунов полон чар и без чародеек ничего не предпринимает, даже самого малого, живет их советами и наукой, их слушает...»³. Однажды Борис пригласил в Москву некоего немца-астролога из Ли­вонии. Когда в небе над Москвой появилась яркая комета, царь попросил составить ему гороскоп. Астро­лог посоветовал Борису «хорошенько открыть глаза и поглядеть, кому же он оказывает доверие, крепко стеречь рубежи». Годунов обращался к знаменитой в Москве юродивой Олене, предсказавшей ему близкую кончину. Царь приглашал во дворец для ворожбы и другую «ведунью»— Дарьицу.

Члены английского посольства, видевшие Годунова в последние месяцы его жизни, отметили многие странности в его характере. Будучи обладателем не­сметных сокровищ, царь стал выказывать скупость и даже скаредность в мелочах. Живя отшельником в кремлевском дворце, Борис по временам покидал хо­ромы, чтобы лично осмотреть, заперты ли и запечата­ны ли входы в дворцовые погреба и в кладовые для съестных припасов. Скупость, по словам очевидцев, стала одной из причин утраты им популярности.

Многие признаки в поведении Годунова указывали на его преждевременно наступившее одряхление. На торжественной аудиенции во дворце в честь посла английского короля Якова I царь, говоря об умершей королеве Елизавете, ударился в слезы. В конце жиз­ни Годунов, тревожась за будущее сына, держал его при себе безотступно, «при каждом случае хотел иметь его у себя перед глазами и крайне неохотно отказы­вался от его присутствия». Один из ученых иноземцев попытался убедить Годунова, что ради долголетия ца­ревича и просвещения его ума надо предоставлять не­которую самостоятельность в занятиях. Однако Борис неизменно отклонял такие советы, говоря, что «один сын — все равно, что ни одного сына», и он не мо­жет и на миг расстаться с ним⁴.

В последние дни Годунова более всего мучили два вопроса. Твердо зная, что младший сын Грозного мертв, царь все же по временам впадал в сомнение, «почти лишался рассудка и не знал, верить ли ему, что Дмитрий жив или что он умер». Другой вопрос заключался в том, сподобится ли он вечного блажен­ства на том свете. По этому поводу Годунов советовал­ся не только со своим духовником, но и с учеными немцами. Невзирая на различие вер, царь просил их, «чтобы они за него молились, да сподобится он вечно­го блаженства». После таких бесед Борис нередко при­ходил к мысли, что для него «в будущей жизни пет блаженства»⁵.

Современники говорили, что Годунов, будучи на троне, «не царствовал, но болезновал». Недуг едва не свел царя Бориса в могилу в 1600 году, когда по всей Москве распространилась весть о его кончине. После выздоровления он ходил, подволакивая ногу. Пользо­вал и царя как европейские врачи, так и народные знахари. В письме к королеве Елизавете Борис писал, что присланный ею в Москву доктор Кристофер Рих-тингер, «венгерец» родом, излечил его от опасной бо­лезни. Одновременно с «венгерцем» Бориса лечил крестьянин Гриша Меркурьев, приведенный из глухих северных погостов в Заонежье. По случаю выздоров­ления царь в 1601 году выдал знахарю грамоту, осво­бодив его деревню от всех податей на веки вечные. В семье знахаря сохранилось предание, что тот «за­лизал рапы на ноге Бориса»⁶.

В последние годы жизни Борис под влиянием не­удач и по причине недомогания все чаще погружался в состояние апатии и уныния. Физические и умствен­ные силы его быстро угасали.

Недруги распространяли всякого рода небылицы по поводу смерти Бориса, последовавшей 13 апреля 1605 года. Годунов будто бы принял яд ввиду безвы­ходности своего положения. По другой версии, он упал с трона во время посольского приема и пр. Осведом­ленные современники описывают кончину Годунова совсем иначе: «Царю Борису, вставши из-за стола после кушанья, и внезапу прииде на нево болезнь люта, и едва успе поновитись и постричи, и два часа в той же болезни и скончась»⁷. Как записал автор Хронографа, Годунов скончался после обеда «по отшествии стола того, мало времени минувшю: царь же в постельной храмине сидящу, и внезапу случися ему смерть»⁸. Борис умер скоропостижно, и монахи лишь «успели запасными дары причастити» умирающего⁹.

Члены английского посольства описали последние часы Годунова со слов лечивших его медиков. По обыкновению врачи находились при царской особе в течение всего обеда. Борис любил плотно покушать и допускал излишества в еде. Убедившись в добром здравии государя, доктора разъехались по домам. Но через два часа после обеда Борис почувствовал дур­ноту, перешел в спальные хоромы и сам лег в постель, велев вызвать врачей. Тем временем бояре, собрав­шиеся в спальне, спросили государя, не желает ли он, чтобы дума в его присутствии присягнула наследницу. Умирающий, дрожа всем телом, успел промолвить: «Как богу угодно и всему народу»¹⁰. Вслед за тем у Бориса отнялся язык и духовные особы поспешно совершили над умирающим обряд пострижении. Близкий к царскому двору Я. Маржарет передает, что Го­дунов скончался от апоплексического удара.

Смерть Бориса дала новый толчок развитию Сму­ты в Русском государстве.

Дата добавления: 2015-07-25