Путь к Манифесту 17 октября 1905 года

Неизвестно, как развивались бы дальнейшие события, не окажись Россия втянутой в конфликт на Дальнем Востоке. Витте считал основным проводником российского влияния в этом регионе Китайско-Восточную железную дорогу (КВЖД), сданную вчерне в эксплуатацию в июне 1903 года. Однако некоторые влиятельные круги стремились пойти значительно дальше. При царском дворе укрепилось влияние группы дельцов, захвативших лесные концессии по реке Ялу в Корее (в концессии участвовали своими деньгами Николай II и великий князь Александр Михайлович). Эта активность могла привести к конфликту с Японией, которая на протяжении всей своей полуторатысячелетней истории стремилась закрепиться в Корее.

Однако «небольшую войнишку» для отвлечения общественного мнения от внутренних проблем считали даже полезной. Военный министр генерал А. Н. Куропаткин, ссылаясь на свою недавнюю поездку в Японию, твердил: «Разве они посмеют? Ведь у них ничего нет, они просто задирают нас, предполагая, что все им поверят и испугаются». Витте резко возражал против этой, по его мнению, авантюры, а Плеве не уставал твердить царю, что Витте «красный», что все враждебные правительству силы находят в нем опору и поддержку. И 16 августа 1903 года Витте был смещен с поста министра финансов и назначен председателем Комитета министров — на должность почетную, но совершенно безвластную в условиях, когда каждый министр отчитывался непосредственно перед царем.

Переговоры с японцами зашли в тупик. 24 января 1904 года Япония разорвала дипломатические отношения с Россией, а в ночь на 27 января ее флот атаковал русские корабли на рейдах Порт-Артура и Чемульпо. В обществе к войне относились по-разному, но в победе не сомневался никто.

Выходец из крестьян И. Е. Вольнов, ставший известным деятелем партии эсеров, довольно колоритно рассказал, как узнали о войне в его деревне. Слухи о ней появились на первой неделе поста, но с кем война, никто не знал — не то с турками, не то с арапами, не то с Китаем. Время шло, и как-то незаметно в разговорах появился таинственный «гапонец», живущий за тридевять земель и питающийся человечьим мясом. Говорили о нем шепотом, с оглядкой и молитвой, боясь, что он может выскочить из-за угла и слопать вместе с шапкой. Однажды сырым мартовским утром посыльный из волости развез запасным повестки и наказал не отлучаться из дому, ждать набора.

Через день земский начальник собрал волостной сход и прочитал длинную бумагу, из которой никто ничего не понял, кроме упоминания о «вер-отестве», шапках, которыми надо кого-то закидать, и требования трехсот рублей денег. После долгих просьб сошлись на двухстах. Дома старики ругались: «Шапок им не хватает, дьяволы рогатые! Мы эти шапки с туретчины помним! Отество! Ишь куда загнул! Жили без отества и будем жить!»

Между тем японская армия, заняв Корею, переправилась через Ялу и вторглась в Маньчжурию. Одновременно японские войска высадились на Ляодунском полуострове. Русский флот оказался запертым в Порт-Артуре. Восьмидневная битва под Ляояном завершилась отступлением русской армии к Мукдену.

Витте справедливо назвал Россию военной империей. Военные успехи или их видимость оправдывают у нас любые провалы власти, а вот военные неудачи колеблют все до основания. 15 июля 1904 года в Петербурге купеческий сын Егор Сазонов швырнул бомбу в карету Плеве, ехавшего с докладом к государю. Бронированный экипаж был разнесен б щепки, Плеве и его кучер погибли. Новый министр внутренних дел князь П. Д. Святополк-Мирский заявил, что будет руководствоваться принципом «доверия к обществу».

Между тем на очереди уже стояла обратная задача — создание правительства, которому бы доверяло общество. В сентябре 1904 года в Париже конференция оппозиционных и революционных организаций Российской империи постановила добиваться свержения самодержавия, причем «формы, методы, средства, тактика оставались своеобразными для каждой партии». Иными словами, либералы признали правомерность террора, применявшегося социалистами. Земства,

городские думы, различные союзы наперебой принимали резолюции, начинающиеся словами: «Так больше жить нельзя». Остряки утверждали, что и Союз акушерок вынес резолюцию о невозможности принимать роды в отсутствие конституции.

Гапон после опалы Зубатова вышел из-под опеки полиции. В начале января 1905 года поползли слухи, якобы он готовит процессию из рабочих в надежде, что государь, выйдя к ним, выслушает их мольбы и даст ответ. По мнению Витте, «поп Гапон если бы и хотел, то не мог бы удержать этого (революционного. — Прим. А. А.) течения; но ему не было и никакого расчета удерживать, ибо в то время все или во всяком случае большинство спятили с ума, требуя полного переустройства Российской империи на крайне демократических началах народного представительства... Что же удивительного, что не устоял и бедный поп Гапон».

Несколько общественных деятелей, включая писателя А. М. Горького, умоляли Витте и Свя-тополк-Мирского не допустить кровопролития, но Витте сослался на то, что вопрос выходит за рамки его компетенции, а Святополк-Мирс-кий, полностью доверявший градоначальнику Фуллону, дал понять, что правительство в советах не нуждается. В результате рабочие, пытавшиеся пройти к Зимнему дворцу, были остановлены ружейными залпами. Около 200 человек убитых и раненых молва превратила в тысячи. На первую полосу «Русских ведомостей» были вынесены набранные крупным шрифтом строки: «Гремят выстрелы из ружей и пушек; льется кровь, масса убитых и раненых; это сообщается не с театра войны, а из Петербурга. Петербург погружен во тьму. Гремит канонада...»

Николай II записал в дневнике: «Тяжелый день! В Петербурге произошли серьезные беспорядки вследствие желания рабочих дойти до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять в разных местах города, было много убитых и раненых. Господи, как больно и тяжело! Мама приехала к нам из города прямо к обедне. Завтракали со всеми. Гулял с Мишей. Мама осталась у нас на ночь». В. К. Плеве, министр внутренних дел. Убит террористом в 1904 году.

«камарильи» его «левая» репутация делала его своего рода экспертом по части революционных тайн. Недоброжелатели даже поговаривали, как бы он не спихнул царя, чтобы самому стать президентом русской республики».

На приеме у государя, проходившем 9 октября, Витте четко сформулировал существующую альтернативу: либо объявить конституцию, либо установить диктатуру и залить страну кровью, заявив при этом, что лично он диктатором быть не желает. Предоставляя выбор царю, сам Витте как бы становился над схваткой.

Николай II по своему обыкновению прямого ответа не дал — тянул до последнего. 12 октября он записывает в дневнике: «Забастовки на железных дорогах, начавшиеся вокруг Москвы, дошли до Петербурга, и сегодня забастовала Балтийская... Для сообщения с Петербургом два раза в день начали ходить «Дозорный» и «Разведчик». Милые времена». На следующий день он предложил Витте пост председателя Совета министров — не Комитета, а именно Совета, с задачей «направления и объединения действий» министерств и ведомств.

Витте ответил, что примет назначение только в случае, если будет одобрена его программа. 14 октября по Петербургу развешивается приказ Трепова: «Холостых залпов не давать и патронов не жалеть», а Николай II записывает: «Очень занятой день. Принимал Витте до и после завтрака, обсуждая программу будущих мероприятий. Это продолжалось до 5. Вышел ненадолго в сад. Читал. После обеда сидел с Енгалычевым и кн. Орловым...

15 октября, Суббота. Тоже весьма занятой день. Утром прибыл Николаша. Имел с ним, Витте, Рихтером и Фредериксом длинное совещание по тому же вопросу о реформах. Оно продолжалось до 4 час. Погуляли вместе. День был теплый».

«Николашу» (великого князя Николая Николаевича) хотели сделать диктатором, но он отказывался и, по слухам, угрожал самоубийством, умоляя согласиться с Витте. Лишь теперь, лишившись поддержки даже в ближайшем кругу, Николай ставит на программе Витте резолюцию: «Принять к руководству». В понедельник 17 октября он подписывает подготовленный Витте манифест, оповещавший о даровании подданным «незыблемых основ гражданской свободы» — неприкосновенности личности, свободы слова, печати, собраний и союзов, а также о предоставлении будущей Государственной думе законодательных функций.

Запись в царском дневнике гласит: «Сидели и разговаривали, ожидая приезда Витте. Подписал манифест в 5 час. После такого дня голова стала тяжелой и мысли стали путаться. Господи, помоги нам, усмири Россию».

Спустя несколько лет Витте заметит в мемуарам: «Государь был вынужден обратиться ко мне, потому что Горемыкин уклонился, граф Игнатьев испугался, а Трепов запутался в противоречиях и не знал, как удрать от хаоса, который в значительной степени им самим же был создан. Как в первый раз (при отправке в Портсмут. — Прим. А. А.), так и теперь, во второй, я волею государя был брошен в костер с легким чувством: «Если, мол, уцелеет, можно будет затем его отодвинуть, а если погибнет, то пусть гибнет».

Отправив в отставку наиболее одиозные фигуры, в том числе Трепова и Победоносцева, Витте попытался привлечь в свой кабинет умеренных либералов — Д. Н. Шилова и А. И. Гучкова, но те категорически возражали против П. Н. Дурново, которого Витте прочил в министры внутренних дел. Витте пришел в раздражение от их упрямства. Вел Витте переговоры и с руководителями формирующейся партии конституционных демократов (кадетов). Но те вовсе не собирались мириться с властью, они хотели сами стать властью. Раздражая Витте, с таким трудом выбившего из царя согласие на гражданские и политические свободы, кадеты упорно требовали Учредительного собрания, избранного по «четыреххвостке» и уполномоченного выработать «настоящую» конституцию. П. Н. Милюков напрямую спросил Витте: «Если ваши полномочия достаточны, то почему вам не произнести этого решающего слова — конституция?» Витте ответил «каким-то упавшим голосом»: «Не могу, потому что царь этого не хочет». Распрощавшись с Витте, Милюков заявил своим единомышленникам: «Ничто не изменилось, война продолжается».

В последние годы вошло в моду проклинать кадетов за отказ сотрудничать с самодержавием. В их позиции видят чуть ли не основную причину большевистской революции, забывая простую истину, что кадеты росли в стране, где Александр III и Николай II в течение более двадцати лет урезали права, данные Александром II. Но сами кадеты, в отличие от их нынешних критиков, прекрасно сознавали, что договоренность с Витте ничего не стоит: царь избавится и от них, и от Витте, как только позволит обстановка. Они надеялись, что под давлением развивающейся революции Николай пойдет дальше и откажется от самодержавной власти. Был у них шанс? Безусловно, был. Об этом свидетельствуют и «дарование» свобод, которые царь совсем недавно называл «бессмысленными мечтаниями», и последующее отречение от престола в феврале 1917 года.

«В сущности, — пишет в мемуарах Витте, — я должен был в это время один управлять Россией — Россией поднявшейся, революционизировавшейся, не имея в своих руках никаких орудий управления сложным механизмом империи, составляющей чуть ли не 1/6 всей земной суши, с 150-миллионным населением. Если к этому прибавить, что забастовка железных дорог, а потом почты и телеграфа мешала сообщениям, передаче распоряжений, что 17 октября для провинциальных властей упало, как гром на голову, что многие не сочувствовали новому положению вещей, что многие не знали, в какую им дудку играть, чтобы в конце концов не проиграть, что одновременно действовала провокация, преимущественно имевшая целью создавать еврейские погромы, то совершенно ясно, что в первые недели после 17 октября проявилась полная дезорганизация власти».

Среди кадетов вошло в обиход выражение латинского поэта: «Flectere si nequeo superos Acheronta movebo» — «Если не смогу склонить высших (богов. — Прим. А. А.), двину Ахеронт» (адскую реку. — Прим. А. А.). Роль «адской реки» отводилась крестьянам, чьи аппетиты Манифест 17 октября лишь раздразнил. Односельчанам Вольнова (эсер, оставивший, как мы помним, воспоминания о своей деревне) некий «товарищ Дмитрий» тщетно пытался объяснить, что манифест «открывает широкое поле для деятельности». Те поняли одно — «надо устроить дым коромыслом!»: «Чертова музыка — разговоры ваши! Лупи кому сколько влезет!». И кинулись громить ближайшую помещичью усадьбу. Выст-релом!из ружья убили урядника, молодого офицера ударили шкворнем по голове, барчуку Володе перерубили хребет топором. И вот уже одни рубят деревья в помещичьем саду, другие, перебив топорами всю скотину, жгут конский двор, третьи рвут ковры, подушки, картины, бьют посуду, ломают шкафы, набивают карманы безделушками, пьют вино, рядятся в барскую одежду. Мужик по имени Илья, бегая по комнате с длинной трубкой в зубах, рычит, швыряет стулья в стены, виснет на люстрах, и звонкие хрусталики, как слезы, летят на загаженный пол...

«Дорвались свиньи до навозу, — бурчит отец одного из громил. — Как-то будете расплачиваться за свободу!»

В ноябре—декабре 1905 года подобным образом разгромлено около двух тысяч помещичьих усадеб — больше, чем за все предшествующие месяцы года. В армии и на флоте отмечались десятки случаев неподчинения начальству. Петербургский Совет рабочих депутатов, вышедший из-под контроля Союза освобождения, опубликовал «финансовый манифест», призывая отказаться от взноса налогов, зарплату требовать в золоте, забирать вклады из сберкасс. В самое короткое время было изъято более 150 млн. рублей. Московский Совет рабочих депутатов объявил всеобщую стачку. Его в полном составе арестовали, однако в течение нескольких дней войска в Москве вели бои с повстанцами. Вооруженные выступления происходили и в других городах. Правительством были изданы секретные циркуляры с требованием «без всякого колебания прибегать к употреблению оружия для немедленного прекращения беспорядков». П. Н. Дурново предлагал местным властям «немедленно истребить силой оружия бунтовщиков, а в случае сопротивления — сжигать их жилища», поскольку «аресты теперь не достигают цели; судить сотни и тысячи людей невозможно».

Николай II был крайне разочарован деятельностью Витте. Он скрепя сердце подписал Манифест 17 октября в надежде, что беспорядки немедленно закончатся. Теперь же царь почти физически ощущал: власть ускользает у него из рук и перетекает... К кому? Ответ содержался в письме, по-шутовски подписанном «Секретарь масонской ложи Мезори ордена Розенкрейцеров». Автор утверждал, что Манифест 17 октября, указ о веротерпимости и Государственная дума измышлены «еврейско-масонской партией, насчитывающей многих сочленов среди правящих сфер, в том числе даже особ императорской фамилии, и втайне преследующей цель ниспровержения начал монархического и христианского, для водворения повсеместно самодержавного иудейства». Главой этой «партии» назван Витте.

Николай и сам думал примерно так же. 23 декабря он принял руководителей черносотенцев, в которых видел свою единственную опору. «Поблагодарите всех русских людей, примкнувших к Союзу русского народа, — сказал им царь. — Я верю, что с вашей помощью мне и русскому народу удастся победить врагов России. Скоро, скоро воссияет солнце правды над землей русской, и тогда все сомнения исчезнут. Сыны России, соединяйтесь и будьте наготове».

Разгромы усадеб, восстания в армии и на флоте и прочие эксцессы, которые «умный» царь приписывал жидомасонам, продолжались весной 1906 года. И все же революционное движение уже шло на спад. Новый избирательный закон, подготовленный правительством Витте, в основном повторил булыгинский, но ввел четвертую курию — рабочую. Сам же Витте оказался в политическом вакууме: отношения с царем были предельно натянутые, правая печать клеймила его как врага «устоев», левая — как царского лакея. Дурново, которому он доверял, переметнулся в стан его врагов.

30 марта 1905 года внезапно, без предупреждения было закрыто любимое детище Витте — Особое совещание по крестьянскому вопросу. 14 апреля Витте направляет государю письмо с просьбой об отставке, где, в частности, пишет: «Я чувствую себя от всеобщей травли разбитым... По некоторым важным вопросам государственной жизни, как, например, крестьянскому, еврейскому, вероисповедному и некоторым другим, ни в Совете министров, ни в влиятельных сферах нет единства... Вообще я не способен защищать такие идеи, которые не соответствуют моему убеждению, а потому я не могу разделять взгляды крайних консерваторов, ставшие в последнее время credo министра внутренних дел... В течение шести месяцев я был предметом травли всего кричащего и пишущего в русском обществе и подвергался систематическим нападкам имеющих доступ к вашему императорскому величеству крайних элементов... Покуда я нахожусь у власти, я буду предметом ярых нападок со всех сторон».

23 апреля царь отставку принял. «Государыня и государь были со мною очень любезны, — вспоминал Витте позже, — хотя ее величество никогда ко мне не была расположена, и говорят, что когда она узнала о моем уходе, то у нее вырвалось восклицание «Ух!» в знак облегчения». Последние слова Николая II, обращенные к Витте, как обычно отменно вежливые, прозвучали издевательски: «Я остановился, чтобы назначить на ваше место, на ваших врагах, но не думайте, что это потому, что они ваши враги, а потому, что я нахожу в настоящее время такое назначение полезным».

Никто не сделал больше Витте для приближения эпохи политических и гражданских свобод. Но на самом ее пороге он оказался выброшенным из политической жизни.

В повести братьев Стругацких «За миллиард лет до конца света» несколько ученых наталкиваются на препятствия, порожденные не чьей-то злой волей, а неизвестным ранее законом природы. Как должен вести себя человек, которому противостоит неодолимая сила? Жизнь Сергея Юльевича Витте может служить одним из вариантов ответа на этот вопрос.

Дата добавления: 2015-07-25