Введение. Указ о порядке наследования в движимых и недвижимых имуществах – наиболее

Указ о порядке наследования в движимых и недвижимых имуществах – наиболее значительный законодательный акт Петра I в области гражданского права, памятник столь же известный, как Уставы воинский и морской, Генеральный регламент, Табель о рангах. Указ завершил длительный процесс сближения правового режима поместий и вотчин, уравняв их в этом отношении и объединив в единой категории недвижимых вещей, к которым были отнесены также дворы и лавки. Одновременно он существенно ограничил имевшую место ранее свободу распоряжения недвижимостью, запретив, в частности, ее дробление при передаче по наследству. Отсюда второе, общепринятое в науке, наименование указа – указ о единонаследии.

Рассматриваемый указ носит на себе зримый отпечаток личного участия Петра в его разработке, Петра – законодателя того времени, когда он, по выражению Н. И. Павленко, смог, наконец, отложить в сторону шпагу и взяться за перо, т. е. сосредоточиться в значительно большей, чем прежде, степени на делах внутреннего управления и связанного с ним законотворчества.

Изучением вопросов, составивших содержание указа о единонаследии, Петр стал заниматься не позже 1711 года, когда он собственноручно предписал Посольской канцелярии перевести из различных западно-европейских законов нормы о первенстве детей и их наследовании, а также дал ряд иных связанных с выяснением этих вопросов поручений¹⁰² [Воскресенский Н. А. Законодательные акты Петра I, том I. M. – Л., 1945, с. 37]. В начале 1713 года царь живо заинтересовался доношением Ф. Салтыкова, находившегося в Англии для закупки кораблей, который в свободное от основных занятий время, будучи здесь, прилежно потщился выбрать из правления уставов здешняго английского государства и прочих европейских, которое приличествует токмо самодержавствию, а не так как республикам или парламенту ¹⁰³ [Цит. по: Милюков П. Н. Государственное хозяйство России в 1-й четверти XVIII в. и реформа Петра Великого. 2-е изд. СПб., 1905, с. 398]. В представленных в том же году Петру по его повелению пунктах Ф. Салтыкова содержалось, в частности, предложение о введении майората.

Как показал Н. А. Воскресенский, выявивший и систематизировавший значительную часть материалов, относящихся к истории создания указа о единонаследии, личное участие Петра в разработке самого текста закона состояло в следующем. Вначале им было написано введение к указу и сделаны (26 февраля 1714 г.) наброски ст. ст. 4 и 5 будущего закона. Затем появилась перебеленная писцом первая редакция указа, которую Петр подверг основательной доработке. Он разбил наличный текст на 13 обозначенных цифрами статей {пунктов – по терминологии того времени), внес изменения и дополнения в ст. ст. 3, 4, 5, 7, 8, 12, написал две новые статьи – 14 и 15, а затем переделал часть ст. 14 и обозначил этот текст как п. 16.

Текст первой редакции, исправленный и дополненный Петром, составил, по Н. А. Воскресенскому, вторую, черновую, редакцию указа. После перебеливания текста Петр утвердил его, снабдив собственноручной резолюцией: Сей указ напечатат и публиковат во всем государстве. В Санкт-Питербурхе 18 д. марта 1714. Петр. На обороте следующего листа этой второй, беловой, редакции имеется секретарская помета: С сего указу копия в типографию послана марта 19 дня 1714 году. Однако работа Петра над текстом указа, уже утвержденным и отданным в типографию, на этом не завершилась. Вскоре, 23 марта, он вновь вернулся к нему, конкретно к п. 16, дополнив его категорическим запретом решать неясные и даже ясные дела, но не предусмотренные прямо указом, без доношения Сенату и нового указа, дабы тем не дать злым вымышленикам свои мины устроить ¹⁰⁴ [ОРФ Института истории СССР АН СССР, ф. А, р. 1, оп. 1, д. 90, ЛА. 84–105]. В таком виде закон и был опубликован в Петербурге 24 марта 1714 г. тиражом 675 экземпляров, а 12 апреля 1714 г. в Москве, на этот раз в количестве 2400 экземпляров¹⁰⁵ [Описание изданий гражданской печати. 1708 –январь 1725. М. – Л., 1955, с. 148].

Нет, пожалуй, ни одной сколь-нибудь серьезной работы по истории русского права или истории петровского времени, а также по истории вещного, наследственного права, дворянского землевладения позднефеодальной эпохи, в которой бы не рассматривалось содержание и значение указа от 18(23) марта 1714 г., как нет, пожалуй, ни одного другого крупного законодательного акта петровского царствования, который вызвал бы такую суровую критику, как этот документ.

Первыми критиками указа Петра стали его современники, которым он был адресован и о благополучии которых, казалось бы, столь основательно заботился, прежде всего, широкие круги дворянства. Содержание указа в части, касавшейся уравнения правового режима поместий и вотчин, было желанным лишь для поместного дворянства, но ничего не давало «чистым» вотчинникам. Запрет дробления недвижимостей, в свою очередь, мог быть желанным только для той, заведомо меньшей по численности, группы среди дворянских нисходящих, которая оказывалась или могла оказаться монопольным наследником земельной собственности. Однако совсем по-иному это запрещение должно было восприниматься теми из нисходящих, которых указ лишал родительской недвижимости и обрекал хлеба своего искать службою, учением, торгами и протчим. Наконец, ограничение той свободы распоряжения вотчинами и поместьями, которой дворянство фактически и юридически обладало до издания указа 1714 года, должно было встретить единодушное непонимание и осуждение практически всего господствующего класса. Так оно и произошло.

Дворянская критика указа о единонаследии, вначале молчаливая и скрытая, выражавшаяся главным образом в поиске различных путей его обхода, после смерти Петра I обрела гласный, открытый характер, а в 1730 году вылилась в публичное требование его отмены. Указом Анны Иоанновны 17 марта 1731 г. новый порядок наследования недвижимости был отменен. Одновременно подтверждалось установленное указом 1714 года равенство правового режима поместий и вотчин. Если дворянство критиковало пункты указа 1714 года о порядке наследования недвижимых имуществ по чисто практическим соображениям, то его ученые критики подвели под нее своего рода теоретическую базу, объявив указ плодом некритического заимствования чужеземной и совершенно чуждой для России идеи майората – особой системы наследования недвижимых имуществ, при которой оно нераздельно переходило по наследству в порядке старшинства в роде или семье. Существо этих воззрений, сложившихся еще в середине XIX в. и продолжавших широко бытовать в русской научной литературе в конце XIX – начале XX в., хорошо передано В. Н. Латкиным и А. Романовичем-Славатинским. Указ 1714 года, писал В. Н. Латкин, «служит наглядным примером несостоятельности всех попыток реформировать государственный и гражданский быт народа в направлении, совершенно противоположном историческим традициям последнего... В этом несоответствии нового порядка наследования, перенесенного Петром с Запада в Россию, с условиями русского юридического быта и кроется неудача названной реформы, как и недолговечного существования указа о единонаследии»¹⁰⁶ [Латкин В. Н. Учебник истории русского права периода Империи (XVIII – XIX вв.)- 2-е изд. СПб., 1909, с. 32]. Столь же определенно высказался и А. Романович-Славатинский, усмотревший в указе 1714 года аристократическую тенденцию. «Увлеченный образцами Запада», Петр, по его мнению, старался поднять дворянское сословие «до феодальной аристократии, переняв у нее основной ее институт – майорат, дабы фамилии – потомство прапорщиков и надворных советников – не упадали... Но феодальное учреждение к нашему дворянству не привилось, да и не могло привиться вследствие коренного отличия нашего дворянства от аристократии западноевропейской¹⁰⁷ [Романович-Славатинский А. Дворянство в России от начала XVIII в. до отмены крепостного права. 2-е изд. Киев, 1912, с. 59].

С резкой критикой такого рода суждений еще в 1890 году выступил В. Е. Якушкин. Закон 1714 года, писал он, «до сих пор иногда ошибочно называют законом о майорате; вместе с тем приписывая всему закону аристократическую тенденцию, обвиняют Петра, что он заимствовал свои постановления из Англии, хотел в подражание ей ввести в России совершенно чуждый и несогласный с нашей жизнью порядок». Якушкин утверждал, что закон 1714 года «вводил не майорат, а единонаследие; лишь при отсутствии завещания наследником являлся старший сын, но закон, – подчеркивал он, – вовсе не предпочитал этого... Таким образом, – делал вывод Якушкин, – в законе Петра мы встречаем учреждение, отличное от английского... Я не говорю, – писал он далее, – чтобы закон составился совершенно без влияния европейских порядков.., но зачем мы будем подозревать в разбираемом законе прямое подражание Англии, когда мы в самом указе находим достаточные для него мотивы, данные непосредственно русской жизнью?» В связи с этим Якушкин обращал внимание на возможные национальные корни института единонаследия. Петр, писал он, «мог иметь тут в виду еще очень недавнюю практику поместного наследования; в поместной системе было постоянным явлением, что один из сыновей, чаще всего младший, оставался дожидаться отцова поместья и наследовал его, а остальные сыновья верстались другими поместьями, т. е. сами получали себе поместья за службу. Этот порядок наследования, – по мнению Якушкина, – аналогичен тому, что было установлено законом 1714 г.» Итак, заключал Якушкин, «указ об единонаследии не был бессмысленной выдумкой и чуждым заимствованием, он имел основания в русской жизни, имел связи с исторической действительностью...» Отсюда общая оценка закона и причин его неудачи: «По своему содержанию закон этот является замечательной мерой, неудача которой зависела не от ложности ее основ, а от слишком резкой постановки дела и от торжества по смерти Петра таких стремлений и таких принципов, которые не могли бы проявиться при Петре, которые по государственным идеям его были немыслимы, недопустимы вообще»¹⁰⁸ [Якушкин В. Е. Очерки по истории русской поземельной политики в XVIII и XIX вв. Вып. I. XVIII век. М, 1890, с. 8–13].

Концепция В. Е. Якушкина встретила возражения со стороны П. Н. Милюкова, предпринявшего попытку подвести под идею заимствования конкретную источниковую базу. Сличив «пункты» Ф. Салтыкова, которые Петр, судя по его пометам, внимательно изучил, с текстом введения и первыми статьями указа и обнаружив некоторые черты сходства между ними, Милюков заключил, что доношение Ф. Салтыкова и есть искомый «несомненный источник» петровского закона. Полемизируя с Якушкиным, Милюков довел критические суждения об указе 1714 года до крайней точки, назвав его «злосчастным» и заявив, что он «был не «замечательной», а просто необдуманной и случайной мерой». Правда, в отличие от некоторых своих единомышленников, Милюков не усмотрел в законе аристократической тенденции, а посчитал главной причиной его принятия фискальный интерес¹⁰⁹ [См.: Милюков П. Н. Указ. соч., с. 400–401].

Источниковедческие разыскания и построенные на них выводы П. Н. Милюкова не убедили, однако, его учителя В. О. Ключевского. Как и Якушкин, Ключевский полагал, что указ 1714 года – это «не закон о майорате или «о первенстве», навеянный будто бы порядками западноевропейского феодального наследования, как его иногда характеризуют... майорат был случайностью, наступавшей только при отсутствии духовной. Указ, подчеркивал Ключевский, установлял не майорат, а единонаследие, неделимость недвижимых имений, и шел навстречу затруднениям чисто туземного происхождения, устранял дробление поместий, усилившееся вследствие указа 1684 г. и ослаблявшее служебную годность дворянства. В предшествовавшее же указу 1684 года время верстанием в отвод и припуск «выработалось правило, устанавливавшее фактически не только наследственность, но и единонаследие, неделимость поместий», уничтоженное названным указом, разрешившим передавать поместья, независимо от размеров, в нисходящей прямой линии сыновьям и внукам ¹¹⁰ [Ключевский В. О. Соч., т. IV, с. 88, 86].

По иному подошли к оценке содержания и значения указа 1714 года советские ученые. Его главный смысл и значение заключаются, по их мнению, прежде всего в окончательном законодательном оформлении слияния поместий и вотчин в единую по своему правовому режиму монопольную сословную дворянскую собственность, что, в свою очередь, содействовало консолидации, укреплению господствующего класса и окончательному вытеснению остатков местничества, отмененного в 1682 году, но продолжавшего проявлять себя и в пору петровского царствования¹¹¹ [Черепнин Л. В. Вопросы методологии исторического исследования. М., 1981, с. 192 и другие работы]. Именно этой части содержания указа суждена была долгая жизнь и именно в этой, главной, части отчетливо прослеживаются местные, национальные корни указа 1714 года, прямое продолжение и развитие Петром I линии, закрепленной в Соборном уложении и в законодательных актах второй половины XVII в.

Не случайно некоторые из дореволюционных исследователей указа 1714 года не увидели в слиянии правового режима поместий и вотчин ничего принципиально нового. Еще в 1848 году А. Лакиер высказал мнение, что до появления названного указа «существовало только различие в выражениях – поместья и вотчины, а в существе своем они были уже тождественны»¹¹² [Лакиер Александр. О вотчинах и поместьях. СПб., 1848, с. 223]. Еще более определенно высказался на этот счет В. Е. Якушкин. «Несомненно, – писал он, – что поместья и вотчины совершенно сблизились до закона 1714г., в начале XVIII и в конце XVII в. Пункты 1714 г., признавая одинаковые правила для распоряжения поместьями и вотчинами, в этом смысле не делали никакого нововведения, основывались не только на жизненном факте, но и на прямых установлениях предшествующего законодательства»¹¹³ [Якушкин В. Е. Указ. соч., с. 6].

Вторая часть содержания указа 1714 года, устанавливающая ограничения свободы распоряжения недвижимостью, в том числе запрещающая ее дробление между наследниками, – один из ярких примеров стремления Петра обеспечить мобилизацию всех материальных, финансовых и людских ресурсов России на дело преобразований, не останавливаясь при этом и ради этого перед ущемлением некоторых ближайших интересов значительной части господствующего класса. В сопротивлении дворянства проведению в жизнь нового порядка наследования недвижимости проявилось нередко имевшее место в реальной действительности острое противоречие между коренными интересами этого класса, выразителем которых выступал в данном случае Петр, и мелкими эгоистическими интересами представителей данного класса, озабоченных вовсе не мыслью о необходимости соблюдения государственного интереса, содействия достижению «общего блага» и «всенародной пользы», а сохранением и умножением личного блага и личной пользы, понимаемыми как возможность вести сытую и спокойную жизнь за счет дарового труда крепостного крестьянства, а не путем добывания «хлеба своего» службой, учением, торгами и иными полезными занятиями, как хотел того Петр. Взятый в таком ракурсе закон 1714 года – выразительное проявление относительной самостоятельности государственной власти по отношению к господствующему классу, достигающей своего максимума именно в эпоху абсолютизма. Вместе с тем закон 1714 года в его практической реализации ярко демонстрирует и узость жизненных рамок этой относительной самостоятельности, за пределами которых построенная на ее основе государственная политика становится практически неосуществимой или, как в данном случае, обрекается на неудачу в конечном счете.

Текст указа публикуется по подлиннику, подготовленному к печати Н. А. Воскресенским. – ОРФ Института истории СССР АН СССР, ф. «А», р. 1, оп. 1, д. 90, лл. 97–105.

Текст

Мы, Петр первый, царь и самодержец, всероссийский и протчая, и протчая, и протчая.

Объявляем сей указ всем подданным нашего государства, какого чину и достоинства оныя ни есть.

Понеже разделением имений после отцов детям недвижимых великой есть вред в государстве нашем, как интересам государственным, так и подданным и самим фамилиям падение, а имянно:

(1.0 податях). Например, ежели кто имел тысячу дворов и пять сынов, имел дом доволной, трапезу славную, обхождение с людми ясное, когда по смерти ево разделитца детем ево, то уже толко по двести дворов достанетца, которыя, помня славу отца своего и честь рода, не захотят сиро жить, но каждой ясно (хотя и не так), то уже с бедных подданных будет пять столов, а не один, и двести дворов принуждены будут едва не то ж нести, как тысяча несла (а государственныя подати – податми), от чего не разоренье ли суть людем и вред интересам государственным, ибо податей так исправно не могут платить двести дворов в казну и помещику, как тысяча дворов, ибо (как выше писано), с тысячи один господин (а не с двусот дворов), которой пятою долею доволен будет, а в протчем облегчит крестьянам, которыя исправнее в казну и господину подати платить могут. И тако от того разделения казне государственной великой есть вред и людем подлым разорение.

(2. О фамилиях.) А когда от тех пяти по два сына будут, то по сту дворов достанетца, и тако далее умножаясь, в такую бедность придут, что сами однодворцами застать могут, и знатная фамилия, вместо славы, поселяне будут, как уже много тех эксемпелев (образов) есть в российском народе.

(3. О непотребности). Сверх обеих сих вредителных дел, еще и сие есть, что каждой, имея свой даровой хлеб, хотя и малой, ни в какую пользу государства без принуждения служить и простиратца не будет, но ищет всякой уклонятца и жить в праздности, которая (по святому писанию) материю есть всех злых дел.

Напротиву ж того.

(На 1-ю) Ежели недвижимое будет всегда одному сыну, а протчим толко движимое, то государственныя доходы будут справнее, ибо с болшаго всегда господин доволнее будет, хотя по малу возмет, и один дом будет, а не пять, (как выше писано), и может лутче льготить подданных, а не разорять.

(На 2-ю) Фамилии не будут упадать, но в своей ясности непоколебимы будут чрез славныя и великия домы.

(На 3-ю) Протчия не будут праздны, ибо принуждены будут хлеба своего искать службою, учением, торгами и протчим. И то все, что оныя сделают вновь для своего пропитания, государственная польза есть.

Чего ради за благо изобретено чинити по сему, как обявлено ниже сего.

I.

Всем недвижимых вещей, то есть, родовых, выслуженых и купленых вотчин и поместей, также и дворов и лавок не продавать и не закладывать, но обращатися оным в род таким образом.

II.

Кто имеет сыновей и ему же, аще хощет, единому из оных дать недвижимое, чрез духовную, тому в наследие и будет.

Другие же дети обоего полу да награждены будут движимыми имении, которые должен отец их или мать разделити им при себе, как сыновьям, так и дочерям, колико их будет, по своей воли, кроме оного одного, который в недвижимых наследником будет.

А ежели у оного сыновей не будет, а имеет дочерей, то должен их определити таким же образом.

А буде при себе не определит, тогда определится указом недвижимое по первенству болшому сыну в наследие, а движимое другим равною частию разделено будет.

То ж разумеется и о дочерях.

III.

А кто бездетен, и оный волен отдать недвижимое одному фамилии своей, кому похочет, а движимое кому что похощет дать сродником своим, или и посторонним, и то в его произволении будет.

А ежели при себе не учинит, тогда обои те имения да разделены будут указом в род: недвижимое одному, по линии ближнему, а прочее другим, кому надлежит, равным образом.

IV.

Кому по духовной или по первенству достанутся недвижимые, у того и движимаго имения части других в сохранении да будут до тех мест, пока ево братья и сестры приспеют возраста своего, мужеской – до осмнатцати, а женской – до семнатцати лет.

И в те уреченные лета должен тот наследник их, братей и сестр, кормить и снабдевать и учить всех грамоте, а мужеской пол и цыфирному счету, также и наукам, к которым приклонность будет кто иметь.

А потом, когда выдут те лета, то им каждой персоне дать его жребей по духовной сполна, не зачитая издержек, учиненных (на них) в вышереченные лета.

V.

И для того надлежит отцам или матерям заранее духовные писать и движимыя имения долями описывать.

Буде же отец или мать умрет без духовной, то тотчас детям их обявить после смерти родителей своих, где они ведомы, и требовать, дабы пожитки описать, и доли им определить при свидетелех.

А покамест наследники недвижимых вещей до дватцати лет возраста своего не придут, а другия, оставшияся в движимых имениях обоего пола до вышеписанных лет не приспеют, никаким их писмам или записям не верить, которые прежде тех лет явятца у кого.

И дабы кадеты обоих полов каким образом не были притеснены в молодых летех, того для неволно в брак вступать ранее, мужеского пола до дватцати, а женского – до семнатцати лет.

VI.

Ежели которая девица, возраста своего по осмнатцати летех, у брата своего жить не похочет, то оная, взяв долю имения своего, отойти от него вольна при свидетелех же.

А буде у него жить похочет до своего замужества, или и вовсе (есть ли замуж не пойдет), и то да будет в ее воли.

VII.

А для возобновления фамилеи, в которой фамилии мужеска полу останетца один, прочий же от нисходящей и восходящей линии того рода все вымрут, кроме женска полу, которых едина или несколко осталося в девицах или замужные, то помянутой последней оной фамилии повинен все недвижимые вещи, которые ему по наследию пришли, отдать в наследие единой из оных, кому похочет, замужней, вдове или девице; однакож с таким изяснением, что муж замужней повинен принять прозвище того, от кого получить недвижимое (оставя свое), он и его наследники, а девице или вдове не посягать за такого, которой не приимет прозвания.

И для того прежде в брак не вступать, а женатым не укреплять недвижимых, пока оной писменного обязателства не подаст, где те дела ведомы, что он оное прозвание примает вечно себе и наследником своей линии. Ежели же никто из них прозвания оного не приимут, тогда недвижимое все повинно будет взять на государя, кроме движимого, которое в разделении оставляется предявленным образом.

VIII.

А у кого будут дети от разных жен, а за матерми их были приданые поместья и вотчины, а отец их учинит наследником одного, и та воля отеческая на его токмо отеческие недвижимыя имения, а в матерних быть наследником детям их.

Тем же образом чинить и женскому полу, которая будет иметь детей от разных мужей.

И тако сей указ (пункт) должен в действителной быть силе до тех мест, донеле же оные дети, которые родились до сего указа, в недвижимых приданых матерей своих наследниками будут, ибо впредь с недвижимым приданым уже никого не будет.

IX.

Которая жена после мужа останется бездетна, то и недвижимое мужа ее имение да будет по смерть ея или по пострижение.

А как умрет или пострижетца, тогда недвижимое мужа ея отдать одному фамилии ево не ис кадетов, но из наследников ближнему, а приданые ея деревни, которые у нее есть, да возвратятца в род ея таким же образом. А прочие мужа ея и ея имения, естьли она без завету умрет, да возвратятца одни мужа ея в род ево; а другие, что ея, сродником ея ближним, кому надлежит, всем равною частью, кроме тех, кому недвижимое приидет.

А буде оная вдова замуж выдет, то недвижимое первого мужа ея имение возвращено будет в род ево, одному старшему по линии, как выше обявлено, а от протчего все при ней да будет. И сей пункт имеет силу против осмаго пункта.

X.

А буде за кем обявятца какие деревни и земли, укрепленые для каких ни будь причин, а владеют теми деревнями и землями те люди, чьи те деревни и земли были, а за кем укреплены и те люди теми деревнями и землями не владеют, а иные и владеют за причиною малолетства и вдовства и сиротства, и таковым деревни и земли возвращать по прежнему обыкновению.

И в том дается сроку на год, а офицером и салдатом, обретающымся в армеи и которые пребывают в чужих краях, на два года, чтоб могли оные деревни и земли или за ними укрепить или обявить.

А буде в такое время кто не исправится, и тем деревням и землям быть за тем, кто ими ныне владеет, невозратно.

XI.

У которых деревни и земли заложены до сего указу и просрочены, или и не просрочены, и те деревни и земли выкупать по прежнему указу.

А буде кто не выкупит, записывать за заимодавцы по тем крепостям, с платежем прежних пошлин.

XII.

А с сего указу кто принужден будет из недвижимых продать вотчину или поместье, или иное что, и за то имать пошлины с рубля по гривне для того, чтоб никто ничего из недвижимого вымыслом для укрепления не продавали.

А буде перепродаст кто что из оного меншим детям (обоего пола, которые не наследники недвижимым) без платежа денег, как прежде сего делали, или иным каким вымыслом, а о том кто на него донесет, и то недвижимое, которое в перепродаже явится, отдать тому доносителю.

XIII.

Выкуп вотчин и поместей и протчего недвижимого должен быть тем, которые оным наследники будут по линей ближние, а не кадетом их.

И при выкупе за новоприбылое строение взятье по скаскам отставить, а платить по свидетелству и по осмотру, наложа настоящую правдивую цену, во что стало.

XIV.

Сей указ не на прошедшие времена, но с сего 1714 году действо свое имеет.

И хотя в прошедшия два месяца какие розделы где и зделаны, то оныя переделить по сему указу.

А тем, которыя до сего году, быть так, как учинены, толко даетца воля отцам и матерем, ежели хотя за несколко лет детей своих и разделили, а ныне похотят по сему указу переделить, и то да будет в их воле.

XV.

Когда кто из кадетов дворянских фамилей захотят итить в чин купеческой, или какое знатное художество, также за сорок лет (с подлинным свидетелством к указом, подписанным от тех, где оне ведомы) своего возраста и в духовныя, то есть в белыя священники, то тем, которыя в сие вышеписанное вступят, не ставить ни в какое безчестье им и их фамилиям ни словесно, ни писменно.

XVI.

А буде явятца какие дела впредь, что сим указом решить их невозможно, и о тех делех доносить на писме в Сенате, где на то положены будут особыя пункты и выданы будут в народ печатью, как и сей указ.

А не дождався новаго указу, отнюдь не вершить, (под потерянием всех своих пожитков и ссылкою), хотя и право покажетца, дабы тем не дать злым вымышленикам свои мины устроить.

Петр.

Печатано в Санкт Питербурхе 1714 году марта в 24 день, государствования нашего 32 году.

ОРФ Института истории СССР АН СССР, ф. «А», р. 1, оп. 1, д. 90, лл. 97–105.

КОММЕНТАРИЙ

Дата добавления: 2015-07-25