Часть 3. Отведенная нам неделя подходила к концу.

Отведенная нам неделя подходила к концу.

За прошедшие пять дней мы с Марком невероятно сблизились, и сегодня ночью я поймал себя на мысли, что заглядываюсь на него. Часами могу наблюдать за тем, как он перелистывает страницы книги, как меняется в лице каждый раз, когда в сюжете происходит неожиданный поворот, как облизывает губы, прежде чем что-то сказать. Я выучил все его жесты, улыбки и взгляды, все эмоции и забавные привычки, но при этом в нем по-прежнему оставалась какая-то загадочность. Что-то, что мне никак не удавалось уловить, и это еще больше разжигало мой интерес.

Мне нравилось помогать ему. Нравилось разговаривать по душам долгими вечерами, обсуждать книги, профессии, новости. За сравнительно небольшой срок я узнал о нем очень многое. Оказалось, Марк тоже студент и уже два года находится на дистанционном обучении в "Институте Информационных Технологий". А после окончания учебы он собирается работать в мультипликационной студии и оживлять героев с помощью компьютерных программ. Я узнал, что он всю жизнь мечтал увидеть цветение сакуры, что он боится воды и пауков, любит печеные яблоки и терпеть не может, когда мама отбирает книги по ночам. Я знал о нем сотню таких мелочей и рассказывал все о себе. Мы действительно подружились, но кое-что меня беспокоило.
Я привязывался к нему. Не как к другу, нет. То, что я чувствовал, называлось совсем иначе – Марк мне нравился.

Окончательно я убедился в этом сегодня.

У нас был негласный договор - я всегда должен приходить в одно и то же время - к десяти утра. Я мог задержаться или прийти пораньше, но, как правило, не больше, чем на десять минут. Сегодня чертовы пробки вынудили меня просидеть в душном салоне маршрутного такси час с небольшим. Я нервно поглядывал на часы, проклинал сигналящих друг другу автомобилистов, слушающего шансон водителя и невыносимую жару. Не знаю, почему, но чувство беспокойства охватило меня при виде хвоста пробки и усиливалось с каждой минутой. Я прикидывал, что сейчас может делать Марк, и убеждал себя в том, что ничего страшного за час произойти просто не может. По моим подсчетам он уже должен был проснуться, умыться и, скорее всего, ждал меня к завтраку.
"Он бы позвонил, если вдруг что", - подумалось мне, но беспокойство от этого меньше не стало.

Как оказалось, оно не было беспочвенным. Зайдя в квартиру, я застал Марка лежащим на холодном полу среди вороха упавших с верхней полки книг. В первую минуту я даже испугался, что случилось что-то совсем страшное, потому что он лежал, безжизненно раскинув руки и ноги, и на мое появление не отреагировал вообще никак. Я наспех скинул с себя сандалии и в два шага оказался около него. Марк посмотрел на меня холодным отсутствующим взглядом и отвернулся, не сказав ни слова. Опустившись рядом с ним на колени, я коснулся ладонью его холодной щеки, разворачивая к себе лицом. Марк крепко сжал губы и зажмурился, чтобы не плакать. Я сидел как истукан, смотрел на перекосившуюся полку, с которой он, видимо, пытался что-то достать, но расстояние было слишком большое, а полкодержатели совсем не надежные, и ничего не мог сделать. Ни утешить его, ни подбодрить - совсем ничего.

Сообразив, что, лежа на голом полу, он может подхватить простуду, и вот тогда мне точно придется нянькаться с сопливым пацаном, я поднял его на руки – без его помощи это оказалось сложнее, чем обычно – и сел на край кровати. Прижал к себе, обняв за плечи, осторожно погладил по голове. Кажется, именно так мама успокаивала меня маленького. Марк прислонился лбом к моему виску и тихо выдохнул:
- Ты даже не представляешь, как меня бесит эта беспомощность.
Я должен был сказать в ответ что-нибудь… правильное. «Эй, ну что ты? Ты молодец, просто не рассчитал, с кем не бывает». Но я молчал. Убаюкивал на руках, гладил по волосам – вот и все, что я делал. Забывшись, поцеловал его в лоб и тут же встретился глазами с его удивленным взглядом. Между нами повисла неловкость, почти ощутимая физически. С половину минуты мы сидели так, не разрывая случайного зрительного контакта, а потом я очнулся. Чтобы как-то разрядить обстановку, натянул улыбку пободрее и сказал:
- А давай завтракать. Я там тебе яблок печеных принес. Обещал, помнишь?
- Помню, - отозвался Марк. – Помоги пересесть.

***
Весь день я сам себе казался натянутой до предела струной. В том, что случилось с Марком, я чувствовал долю своей вины, хотя умом понимал - ее там быть не могло. Глядя на него, такого непривычно тихого и печального, я острее ощущал желание быть рядом, укрыть его от всего плохого, сделать своим. Я смотрел, как он перебирает вещи в шкафу в поисках какой-нибудь легкой майки, и сердце наполнялось щемящей нежностью. Поддаваясь внезапному душевному порыву, я делал много лишних движений - поправлял взъерошившиеся прядки на затылке, касался руки, подавая кружку с чаем, расправлял складки на футболке - и мне казалось, каждый жест выдает меня с головой, и Марк уже давно знает, о чем я думаю, глядя на него. Один раз я даже к зеркалу подошел, чтобы проверить, нет ли у меня на лбу надписи, сообщающей о моей… влюбленности? Но все было нормально, что, впрочем, успокоило меня ненадолго.
После утреннего инцидента я остался на ночь. "Завтра к вечеру должна вернуться Лидия Семёновна, а сегодня здесь побуду я", - подумалось мне за ужином, и я не поехал домой.

Ближе к ночи я понял, на какую пытку обрек сам себя.

Сама мысль о том, что мы сегодня остаемся вдвоем, ночью, в непосредственной близости друг от друга, а Марк в принципе беззащитен, как ребенок, заставляла мое сердце биться чаще. Нет, конечно же я не собирался его трогать, но возможность этого будоражила кровь.

- Пусть у нас будет маленькая недельная традиция, - сказал Марк, включая телевизор и вытаскивая из тумбы коробку с дисками. - Давай посмотрим кино?
Я согласился. Не найдя ничего путного среди имеющегося разнообразия, мы включили компьютер, пересмотрели десяток сайтов с лучшими фильмами и, после тщательного отбора, остановились на «Хаосе». Видели кода-нибудь Стэтхэма в отрицательной роли? Я тоже нет, вот поэтому мы выбрали именно этот фильм.

Я развернул монитор под удобным углом, пересадил Марка из коляски в обычное кресло, сам сел в соседнее. На придвинутые друг к другу подлокотники поставил поднос с двумя кружками чая, остатками печеных яблок и тарелкой со сладостями, найденными в шкафу. В качестве завершающего штриха, выключил свет и мы погрузились в атмосферу шальных денег, неуловимых преступников и отважных полицейских. Благополучно посмотрев больше половины фильма, я поставил на паузу, выбрав самый не интригующий момент, и сходил за второй порцией чая. Поставив кружки на поднос, решил поправить накидку, сползающую со спинки Марковского кресла. Наклонившись близко-близко к нему, я подтянул наверх насборившуюся ткань, расправляя складки. Едва не касаясь губами его ушка, спросил:
- Тебе удобно?
Марк торопливо кивнул и отодвинулся от меня чуть в сторону. Я вернулся на свое место, аккуратно убрал поднос в сторону, положив вместо него свою руку, и стал ждать. Я точно знал, что через минуту-другую Марк снова потянется к тарелке с печеньем, заинтересованно глядя в экран, и я коснусь его ладони. Так и вышло. Его рука на секунду легла поверх моей, но тут же отпрянула. От неожиданности Марк дернулся и разлил на себя чай, намочив и майку и штаны.

- Господи, Марк! Осторожнее надо, - воскликнул я, торопливо вскакивая со своего места. Наскоро смахнув с его штанов то, что еще не успело впитаться в болоньевую ткань, взялся за резинку, чтобы снять их совсем.
Он приподнялся на руках, уперевшись в подлокотники кресла, а я стянул с него штаны до колен. Даже не подумав, приложил ладонь к чуть покрасневшей коже на внутренней стороне бедра, попутно проверил намокли боксеры или нет - на черной ткани пятна были не видны - и вот тут меня ждало нехилое такое открытие. Моя рука вскользь коснулась члена, но я успел заметить, что Марк возбужден. Для меня это было что-то вроде разрыва шаблона. Не знаю почему, но я был уверен, что не функционируют у него не только ноги...
Секунду я удивленно смотрел на внушительный бугорок, а Марк на меня. Когда мы встретились взглядами, он отчаянно покраснел и отвернулся, сдавленным голосом попросил:
- Дай мне сухие вещи, я переоденусь.
- Я помогу, - решительно сказал я, все еще не сводя взгляда с его промежности.
- Не надо, Дим, пожалуйста.
- Надо, не спорь.
- Тогда не смотри, ладно?
- Марк, ничего нового я там не увижу, поверь.
- Я сам справлюсь.
- Хорошо-хорошо, смотреть не буду, - пообещал я. - Давай, на счет три ты привстаешь, а я снимаю.
Он кивнул, взялся за подлокотники, приподнимая себя, а я стянул мокрые плавки.

Вернувшись в комнату со сменной одеждой в руках, я опустился перед ним на колено и улыбнулся внезапно возникшей мысли о том, что в таком положении обычно кольцо на невесту надевают, а я - трусы на двадцатилетнего парня. Натягивая на него боксеры, я старался аккуратно придерживать широкую резинку, чтобы не задеть то самое шокировавшее меня явление. Естественно, так не получилось. Марк тихо вздохнул и опустился в кресло. Я сделал вид, будто бы нечаянно скользнул ладонью по напрягшемуся стволу, когда убирал руки, чтобы еще раз услышать его невинный вздох, от которого вся кровь у меня разом хлынула к причинному месту. Марк с силой вцепился пальцами в подлокотники и закрыл глаза, но не сказал ни слова против. Я расценил это как разрешение и продолжил. Коснувшись кончиками пальцев живота, неторопливо спустился вниз, накрыл ладонью член и погладил через ткань. Отогнул резинку и обхватил его ладонью, подушечкой большого пальца приласкал головку, осторожно растирая по кругу выступившую смазку, сделал несколько скользящих движений по всей длине и снова дотронулся до вершинки.
Марк томно вздыхал, откинув голову на спинку кресла, а меня приводили в восторг его отзывчивость, смущение, и осознание того, что я могу доставить ему удовольствие. Когда мои пальцы стали влажными и чуть теплыми от семени, запачкавшего прежде залитую чаем майку, я улыбался, как будто кончил сам. Марк расслабился и закрыл лицо ладонями, не решаясь на меня посмотреть до тех пор, пока я не позвал его по имени.
Я не смог тогда определить, что именно было в его глазах, но эмоции он испытывал сильные - в этом сомнений не было. И не только он.

- Майка мокрая, надо снять, - вполголоса сказал я, ощущая, как меня мандражит от желания. Нет, не трахнуть его, как я делаю это обычно. От желания нежить его в своих руках, медленно доводить до экстаза, слушая стоны. Дать ему столько тепла, сколько необходимо для того, чтобы компенсировать последние четыре года ограниченной жизни, обнимать, целовать. Целовать...
Я посмотрел на его губы и облизался.
- Майка, - шепотом напомнил мне Марк.
- Точно, - спохватился я. Поднимаясь с колен и неотрывно глядя ему в глаза, подцепил мокрый край одежки и потянул наверх. Марк послушно поднял руки, помогая мне снять ее совсем. Я уперся ладонями в подлокотники кресла, нависая над ним. Подался вперед и коснулся губами тонкой открытой скулы, спустился чуть ниже, поцеловав за ушком, вернулся обратно и прижался к его губам. Марк ответил не сразу. Лишь несколько секунд спустя, обнял меня руками и приоткрыл рот, позволяя мне проникнуть туда языком. От поцелуя мне окончательно сорвало крышу. Боги, как меня трясло от нетерпения. Как безумно мне хотелось уложить его на постель, ощутить под собой это тело, почувствовать, как оно горит и бьется в моих руках, от того, что ему невыносимо хорошо. Я думал, свихнусь, если мы сейчас не остановимся. Думал, никогда не смогу прекратить целовать эти нежные губы, но все оказалось проще. Когда зазвонил домашний телефон, мы отпрянули друг от друга, будто нас застукали за воровством. Я даже растерялся сначала. Показалось, что это был звонок в дверь и сейчас вернется Людмила Семёновна. Думать о том, что она с нами сделает, не хотелось. Впрочем, как и отвечать на звонок.

Я взял в руки трубку стационарного телефона и передал ее Марку. Поговорив с матерью не дольше двух минут, в течение которых он только и делал, что соглашался с чем-то, улыбался и говорил, что у нас все хорошо, он протянул мне телефон и сказал, что у Людмилы Семёновны ко мне важный разговор. Я на всякий случай вышел из комнаты. Спустя пару минут вернулся к Марку, сел на подлокотник кресла и уставился на него, будто бы его озадаченный вид мог помочь мне определить к хорошим новостям относить решение Людмилы Семёновны, или к плохим.

- Что говорит? – осторожно полюбопытствовал Марк.
- Задерживается, - заторможено ответил я, прокручивая в голове разговор с его матерью. – На неделю.

Дата добавления: 2015-07-25