Лиза Джейн Смит Дневники вампира: Темный альянс 11 страница

Бонни едва успевала замечать, что творится, – слишком много всего происходило одновременно. Мередит перерезала путы на ногах у Кэролайн; Мэтт молотил Тайлера так, что на футбольном поле его обязательно бы дисквалифицировали; Стефан крутил в руках ясеневый шест, словно специально обучался фехтованию. А Клаус бешено хохотал – они со Стефаном обменивались ударами со смертоносной скоростью и точностью, и это занятие явно забавляло его.

Но теперь туго приходилось Мэтту. Тайлер, рыча, подмял его под себя и старался ухватить за горло. Бонни стала бешено озираться в поисках оружия, напрочь забыв о лежащем в кармане разделочном ноже. Ее взгляд упал на сухую ветку дуба. Она подхватила ее и помчалась туда, где боролись Тайлер и Мэтт.

Добежав, она остановилась. Она не могла ударить, потому что боялась попасть по Мэтту. Они с Тайлером катались, сплетясь в единое целое.

Потом Мэтт снова оказался верхом на Тайлере и чуть отодвинулся от него. Бонни поняла, что это ее шанс, и размахнулась. Но тут Тайлер заметил ее. Нечеловеческим усилием он поджал ноги и толкнул Мэтта так, что тот полетел через него. Его голова ударилась о дерево со звуком, которого Бонни не смогла забыть никогда. Глухой звук раздавленной гнилой дыни. Мэтт соскользнул по стволу дерева и замер.

Бонни задыхалась. Она готова была бежать к Мэтту, но Тайлер стоял прямо перед ней, он тяжело дышал, кровавая слюна текла по его подбородку. Сейчас он был еще больше похож на зверя, чем тогда, на кладбище. Как во сне, Бонни занесла свою палку, но почувствовала, что у нее дрожат руки. Мэтт совсем не двигается – дышит ли он еще? Бонни перевела взгляд на Тайлера и почувствовала, что начинает всхлипывать. Это было нелепо, почти смешно: перед ней стоял ее одноклассник. Одноклассник, с которым она в прошлом году танцевала на школьном балу. Как он может не подпускать ее к Мэтту, как он может пытаться их убить? Как такое вообще может уложиться в голове?

– Тайлер, прошу тебя… – начала она в надежде уговорить его, воззвать к его здравому смыслу…

– Маленькая девочка пошла в лес одна-одинешенька? – сказал он, вернее, прорычал низким, утробным голосом, так что звуки, которые он издавал, не сразу сложились в слова. И тут Бонни поняла, что перед ней не мальчик, с которым она ходила в школу. Перед ней зверь. «Господи, какой же он уродливый», – думала она. Из его рта свисали нити густой слюны. А в желтых глазах с вертикальными зрачками Бонни увидела жестокость акул и крокодилов, жестокость осы, которая откладывает яйца в еще живое тело гусеницы. Вся жестокость дикой природы была в паре этих желтых глаз.

– Разве тебя никто не предупреждал? – продолжал Тайлер, и его нижняя челюсть опустилась в собачьем смехе. – Если пойдешь в лес одна, тебе может повстречаться страшный серый…

– Козел! – закончил голос, и с благодарностью, граничащей с религиозным благоговением, Бонни увидела рядом Мередит. В руках у нее был кинжал Стефана, влажно поблескивающий в лунном свете.

– Это серебро, Тайлер, – сказала Мередит, поигрывая кинжалом. – Интересно, что делает серебро с оборотнями. Давай-ка проверим.

Элегантность Мередит, ее невозмутимость, ироничное спокойствие стороннего наблюдателя – все исчезло без следа. Это была настоящая Мередит, девушка-воин. Она улыбалась, но она была в ярости.

– Ага! – радостно завопила Бонни, чувствуя бешеный прилив сил. К ней вернулась способность двигаться. В паре с Мередит они были сильны. Мередит приближалась к Тайлеру с одной стороны, Бонни, с палкой наперевес – с другой. Ее охватило никогда не испытанное прежде острое желание – желание врезать Тайлеру с такой силой, чтобы напрочь снести ему башку. И она чувствовала, что той силы, которой налилась ее рука, на это вполне хватит.

И Тайлер ощутил это звериным инстинктом, почувствовал угрозу, исходящую от девушек, приближающихся к нему с двух сторон. Он сжался и стал кружиться на месте, пытаясь выскользнуть из их тисков, а они старались не выпустить его. Следующую минуту они были похожи на маленькую планетную систему: Тайлер вертелся в центре; Бонни и Мередит описывали вокруг него круги, выжидая удобного момента для нападения.

Раз, два, три. Бонни почувствовала беззвучный сигнал от Мередит. И в тот момент, когда Тайлер прыгнул на Мередит, пытаясь выбить у нее из рук кинжал, Бонни размахнулась и ударила. В памяти сам собой всплыл совет давнишнего бойфренда, который пытался научить ее играть в бейсбол: она постаралась не просто нанести удар по голове Тайлера, а ударить насквозь по воображаемой цели, находящейся с противоположной стороны. Она вложила в этот удар всю силу своего миниатюрного тела, и от отдачи у нее едва не вылетели зубы. Руку пронзила острая боль, а палка сломалась. Но Тайлер рухнул на землю, как подстреленная птица.

– Получилось! Да! Вышло! Да! – закричала Бонни, отбрасывая обломок. Ее восторг выплеснулся в каком-то животном вопле. – У нас получилось! – Она схватила тяжелое тело за шкирку и стащила его с Мередит, на которую оно рухнуло. – У нас…

Она осеклась, и слова застряли у нее в горле.

– Мередит! – закричала она.

– Все в порядке, – простонала Мередит сдавленным от боли голосом.

«От боли и от слабости», – поняла Бонни, которую словно окатили ледяной водой. Коготь Тайлера пропорол ногу Мередит до кости. На джинсах была дыра, а под ней – огромная открытая рана. К полному ужасу Бонни, ей было видно все, что находилось под кожей, – связки, разорванные мышцы, хлещущая кровь…

– Мередит… – отчаянно закричала она. Ее надо срочно показать врачу. Все должны остановиться, понять, что это важно. У них раненый, надо вызывать скорую помощь, надо звонить в 911. – Мередит, – простонала она, чуть не плача.

– Перевяжи чем-нибудь. – Лицо Мередит было белым как мел. Шок. Скоро наступит болевой шок. Как много крови; как сильно течет кровь. «Господи, – думала Бонни, – помоги мне». Она обвела взглядом землю в поисках чего-нибудь, чем можно было бы перевязать рану, но ничего не нашла.

Что-то упало на землю рядом с ней. Длинный нейлоновый шнур с обтрепанными концами, вроде того, которым они связали Тайлера на кладбище. Бонни посмотрела наверх.

– Может, это подойдет, – неуверенно сказала Кэролайн, лязгая зубами.

На ней было зеленое платье, а каштановые волосы растрепались и липли ко лбу от пота и крови. Сказав это, она пошатнулась и рухнула на колени рядом с Мередит.

– Тебе плохо? – ахнула Бонни.

Кэролайн покачала головой, но тут же наклонилась вперед, скорчившись от приступа тошноты, и Бонни увидела отметины у нее на шее. Но сейчас было не время заниматься Кэролайн. Мередит важнее.

Бонни перетянула шнуром ногу выше раны, судорожно вспоминая все, что знала от своей сестры Мэри. Мэри работала в больнице. Она говорила – нельзя затягивать жгут слишком туго и оставлять надолго, иначе начнется заражение. Но ей нужно было как-то остановить поток крови. Ох, Мередит.

– Бонни… помоги Стефану. – Мередит задыхалась, ее голос понизился до шепота. – Ему понадобится помощь… – Она повалилась на спину, захрипела, ее сузившиеся глаза уставились в небо.

Влага. Все было мокрым. Руки Бонни, ее одежда, земля. Все было мокрым от крови Мередит. А Мэтт по-прежнему лежал у дерева без сознания. Она не могла бросить их, особенно рядом с Тайлером. Он мог очнуться в любой момент.

Не понимая, как поступить, она обернулась к Кэролайн, которая дрожала и пыталась бороться с приступами тошноты. На лице ее выступали капли пота. «Бесполезно», – подумала Бонни. Но другого выхода у нее не было.

– Кэролайн, слушай меня, – сказала она. Подобрав самый большой обломок, оставшийся от палки, которой она огрела Тайлера, она сунула его в руки Кэролайн. – Сиди здесь с Мэттом и Мередит. Ослабляй жгут примерно каждые двадцать минут. А если Тайлер начнет приходить в себя, если он даже просто пошевелится, бей его этим изо всех сил. Поняла? Кэролайн, – добавила она, – тебе выпал отличный шанс доказать, что ты на что-то способна. Что от тебя тоже может быть толк. Договорились? – Она поймала взгляд ее бегающих глаз и повторила: – Договорились?

– А ты что будешь делать?

Бонни посмотрела на поляну.

– Нет, Бонни. – Кэролайн вцепилась ей в руку, и Бонни боковым зрением заметила и переломанные ногти, и красные ссадины на запястьях. – Посиди тут, в безопасности. Не ходи к ним. Ты ничем не поможешь…

Бонни выдернула руку и поспешила к поляне, боясь, что мужество вот-вот оставит ее. В глубине души она понимала, что Кэролайн права, и она ничем не сможет помочь. Но в ее сознании звучали слова Мэтта. Надо хотя бы попробовать. И она должна была попробовать.

Однако несколько ужасных минут она могла только одно – смотреть.

Все это время Стефан и Клаус обменивались такими яростными и точными ударами, что их схватка больше напоминала прекрасный и смертельно опасный танец. Но это был бой на равных или, по крайней мере, почти на равных. Стефан отлично справлялся сам.

Бонни наблюдала за боем. Стефан наступал на Клауса со своим белым ясеневым шестом, и Клаус вынужден был опуститься на колени и отклоняться все ниже и ниже назад, словно танцор лимбо,^[10] который проверяет, как сильно он может изогнуться. Бонни видела лицо Клауса – он, чуть приоткрыв рот, смотрел на Стефана. Смотрел, как показалось Бонни, с удивлением и страхом.

А потом все изменилось.

Когда Клаус изогнулся до предела, когда дальше уже было некуда, и казалось, что он вот-вот упадет или переломится пополам, что-то случилось.

Клаус улыбнулся.

Клаус пошел в атаку.

Бонни видела, как напряглись мышцы Стефана, пытавшегося обороняться. Но Клаус, на губах которого играла зловещая улыбка, продолжал наступать. Он был похож на чертика, который выпрыгивает из табакерки, но только очень-очень медленно. Спокойно. Неумолимо. Улыбка становилась все шире и шире, и казалось, что она вот-вот разорвет его лицо пополам.

Улыбка Чеширского кота.

Кота, играющего с мышью.

Стефан стонал и напрягал все силы. Стиснув зубы, он пытался остановить натиск Клауса. Но Клаус и его палка двигались вперед, заставляя Стефана отступать, прижимая его к земле.

Улыбка не сходила с лица Клауса.

И вот Стефан уже лежит на спине, и его собственный шест упирается ему в горло под тяжестью копья Клауса. Клаус, сияя, смотрел на него сверху вниз.

– Мне надоело играть, малыш, – сказал он, выпрямляясь и отшвыривая в сторону свое копье. – Пришло время умирать.

Он выхватил копье из рук Стефана так легко, как будто отобрал его у ребенка. Одним взмахом запястья он переломил копье об колено, показывая, насколько он силен, насколько он был силен все это время. Как жестоко он играл со Стефаном.

Половину разломанного шеста он швырнул через плечо, заставив перелететь через всю поляну. А вторую половину вонзил в Стефана. Вонзил не заточенным концом, а противоположным, заканчивавшимся множеством острых обломков. Казалось, он опустил его без малейшего усилия, но Стефан закричал. Клаус повторял это движение снова и снова, и каждый раз из груди Стефана исторгался крик.

Рот Бонни открылся в беззвучном вопле.

Она никогда раньше не слышала, чтобы Стефан кричал от боли. И ей не надо было объяснять, какой должна была быть эта боль. Ей не надо было объяснять, что для Клауса был смертельным только белый ясень, а Стефана могло убить любое дерево. Что если Стефан еще не умер, то вот-вот умрет. Что Клаус, который уже занес руку, собирается покончить с ним последним мощным ударом. Клаус запрокинул голову к луне, и на его лице заиграла бесстыдная улыбка, в которой ясно читалось, что именно он любит больше всего и что его возбуждает. Убийство.

А Бонни не могла пошевелиться, не могла даже закричать. Все поплыло у нее перед глазами. Она ошибалась. Она не взрослая, она все еще была ребенком. Она не хотела видеть последний удар, но и отвернуться тоже не могла. Всего этого не должно было происходить, но это происходило. Происходило на самом деле.

На лице Клауса появилась улыбка, в которой не было ничего, кроме наслаждения. Поднятая палка в его руках начала опускаться.

Копье пролетело через всю поляну и поразило его в самую середину спины; оно застряло там и подрагивало, как огромная стрела. Папка выпала из разжавшихся пальцев Клауса, безумная улыбка исчезла с его лица. Секунду он стоял, раскинув руки, а потом обернулся. В его спине дрожало копье из белого ясеня.

Хотя перед глазами Бонни кружились серые пятна, она отчетливо услышала этот голос. Голос зазвенел, холодный, высокомерный и исполненный непоколебимой уверенности. Он произнес всего четыре слова, но они изменили все:

– Отойди от моего брата.

Клаус завопил; этот вопль напомнил Бонни о древних хищниках, о саблезубых тиграх, о мамонтах. Одновременно с воплем из его рта вырвалась пена, а красивое лицо превратилось в искаженную яростью маску.

Он завел руку за спину, стараясь ухватиться за ясеневое копье и выдернуть его. Но оно вонзилось слишком глубоко. Бросок был сильным.

– Дамон, – прошептала Бонни.

Дамон стоял на краю поляны, между дубами. Она наблюдала, как он делает шаг в сторону Клауса, потом другой. Он шел упругой поступью хищника, готового убивать.

Он был в ярости. Одного взгляда на его лицо хватило бы, чтобы Бонни со всех ног пустилась наутек, но мышцы отказались ее слушаться. Никогда раньше ей не приходилось видеть такое яростное, едва сдерживаемое бешенство.

– Отойди… от моего… брата, – повторил он почти шепотом, не сводя глаз с Клауса, и сделал еще один шаг.

Клаус снова закричал, но его руки перестали лихорадочно ощупывать спину.

– Идиот! Нам незачем драться! Я же говорил тебе там, в доме! Каждый из нас может просто не замечать другого и идти своей дорогой!

Голос Дамона не стал громче:

– Отойди от моего брата…

Бонни чувствовала, что в нем растет Сила, мощная, как цунами. Он договорил так тихо, что Бонни пришлось напрячь слух, чтобы его расслышать:

–…пока я не вырвал у тебя сердце.

Наконец Бонни смогла пошевелиться и отпрянула на шаг.

– Я тебе говорил! – заорал Клаус, выплевывая пену. Дамон не обратил на его слова никакого внимания. Казалось, он видит перед собой только горло Клауса, только его грудь, где бьется сердце, которое он собрался вырвать.

Клаус подобрал свой уцелевший шест и ринулся на Дамона.

Несмотря на потерю крови, у светловолосого вампира явно осталось еще много сил. Он кинулся на Дамона так неожиданно и быстро, что увернуться было практически невозможно. Бонни увидела, как он занес над Дамоном копье, и невольно зажмурилась, но через секунду открыла глаза, услышав хлопанье крыльев.

Клаус проскочил то место, где только что был Дамон, а над ним парил черный ворон. Вниз медленно летело перышко, Бонни видела, как Клаус, не останавливаясь, пробежал через всю поляну и исчез в темноте.

Мертвая тишина воцарилась в лесу.

Оцепенение прошло, и Бонни сначала сделала несколько шагов, а потом стремглав помчалась к лежащему на земле Стефану. Он не открыл глаза, когда она подбежала, – видимо, был без сознания. Бонни опустилась рядом с ним на колени и ощутила, что все ее тело пронизывает мертвящий холод, как у человека, который долго находился в ледяной воде и наконец почувствовал первые признаки переохлаждения. Если бы не череда прежних потрясений этой ночи, Бонни с криком убежала бы прочь или забилась в истерике. Теперь же это был просто последний шажок к тому, чтобы соскользнуть за пределы реальности. В мир, которого не должно быть, но который все-таки существует.

Потому что дела были плохи. Очень плохи. Настолько, что хуже не бывает.

Она еще никогда не видела таких страшных ран. Даже раны, от которых умер мистер Таннер, выглядели не так ужасно. И никакие советы Мэри ничем не могли помочь. Даже если бы Стефан сейчас лежал на носилках у дверей операционной, это все равно ничего бы не изменило.

Все в том же состоянии пугающего спокойствия она подняла глаза и увидела в лунном свете взмахи мерцающих крыльев. Дамон оказался рядом с ней, и она спросила на удивление спокойно и рассудительно:

– Если поделиться с ним кровью, это поможет?

Казалось, он не слышал ее. Его глаза были абсолютно черными, словно состояли из одних зрачков. Безумная ярость, бешеная энергия – все это отступило, осталось позади. Он присел на корточки и дотронулся до лежащей на земле головы брата.

– Стефан.

Бонни закрыла глаза.

«Дамону страшно, – думала она. – Дамону страшно, Дамону! – и я – боже мой, я не понимаю, что делать. Теперь ничего уже не изменить, все закончилось, мы все погибли, а Дамону страшно за Стефана. Он не скажет, что нам надо делать, потому что сам этого не знает, а значит, принять решение должен кто-то другой. Господи, пожалуйста, помоги мне, потому что я очень боюсь, Стефан умирает, Мередит и Мэтт ранены, а Клаус вот-вот вернется».

Она открыла глаза и посмотрела на Дамона. Он был белым, и его лицо с широко раскрытыми глазами выглядело пугающе молодым.

– Клаус сейчас вернется, – сказала она тихо. Она больше не боялась Дамона. Не было охотника, которому сотни лет, и семнадцатилетней девушки, застывших у края мира. Были просто два человека, Дамон и Бонни, которые старались сделать все, что в их силах.

– Я знаю, – сказал Дамон. Он спокойно держал Стефана за руку, будто происходящее ничуточки его не волновало, и это казалось вполне осмысленным и логичным. Бонни понимала, что он переливает Стефану Силу, и чувствовала, что ее слишком мало.

– Кровь ему поможет?

– Не очень. Разве что чуть-чуть.

– Если поможет хотя бы чуть-чуть, надо попытаться.

– Нет, – прошептал Стефан.

Бонни вздрогнула. Она думала, что Стефан потерял сознание. Но теперь его глаза были открыты, они были живыми, и в них сиял зеленый огонь. Впрочем, глаза были единственным, что в нем осталось живого.

– Не глупи, – сказал Дамон, и его голос стал суровым. Он сжал руку Стефана так, что костяшки пальцев у него побелели. – Ты тяжело ранен.

– Я не нарушу обещания. – Непоколебимое упрямство, звучавшее в его голосе, было написано на его бледном лице. А когда Дамон снова открыл рот, явно собираясь сказать, что Стефан сейчас заткнется и нарушит обещание, а не то он, Дамон, сломает ему шею, Стефан добавил:

– Особенно если в этом все равно нет никакого смысла.

В наступившей тишине Бонни старалась отогнать от себя суровую истину этих слов. В том жутком измерении за пределами обычного мира, где они сейчас очутились, любая благородная ложь или попытка вселить надежду не имели смысла. Годилась только правда. И Стефан говорил правду.

Он по-прежнему смотрел на брата, а тот смотрел на него, пристально, яростно, с бешенством, как перед этим смотрел на Клауса. Как будто это хоть чем-то могло помочь!

– Я не просто тяжело ранен. Меня уже нет, – жестоко сказал Стефан, и его взгляд схлестнулся с взглядом Дамона. «Последняя и величайшая борьба воль», – подумала Бонни.

– А ты должен увести отсюда Бонни и остальных.

– Мы тебя не бросим, – вмешалась Бонни. Она могла так сказать, потому что это тоже было правдой.

– Вы должны! – Стефан не отводил взгляда от брата. – Дамон, ты знаешь, что я прав. Клаус может вернуться в любую секунду. Не рискуй своей жизнью. И не рискуй их жизнями.

– Мне наплевать на их жизни, – прошипел Дамон. «И это тоже правда», – подумала Бонни, как ни странно, совсем не обидевшись. Была только одна жизнь, которая интересовала Дамона, – его собственная.

– Тебе придется, – резко ответил Стефан. Он сжал руку Дамона с такой яростью, словно боролся с ним и хотел таким способом заставить сдаться. – У Елены было последнее желание. Так вот, теперь слушай мое. У тебя есть Сила, Дамон. Я хочу, чтобы ты использовал ее, чтобы помочь им.

– Стефан… – безнадежно прошептала Бонни.

– Обещай мне, – сказал Стефан Дамону, и его лицо исказила гримаса боли.

Бессчетное количество секунд Дамон молча смотрел на него сверху вниз. Потом он сказал:

– Обещаю.

Слово прозвучало стремительно и резко, как удар кинжалом. Он отпустил руку Стефана, встал и повернулся к Бонни:

– Уходим.

– Мы не можем его оставить.

– Можем. – Теперь в лице Дамона не осталось ничего молодого. Никакой незащищенности. – Ты и твои друзья-люди уходят отсюда насовсем. Я – потом вернусь.

Бонни помотала головой. Она смутно понимала, что Дамон не предает Стефана – просто ставит его идеалы выше, чем его жизнь, но все это было для нее слишком мудрено и непостижимо. Она этого не понимала и не желала понимать. Она знала только одно: нельзя оставлять Стефана здесь.

– И вы уйдете немедленно, – сказал Дамон, протянув к ней руку, и в его голосе зазвенела сталь. Бонни уже приготовилась сопротивляться, но тут произошло то, что сразу лишило смысла любые препирательства. Раздался звук, похожий на щелчок гигантского хлыста, на миг стало светло, как днем, и Бонни ослепла. Когда к ней вернулось зрение, она увидела пламя. Огонь вырывался из только что появившейся дыры в основании ствола и полз вверх по дереву.

Клаус вернулся. Вернулся с молниями.

Затем Бонни увидела и его самого. В этом застывшем мире двигались лишь его фигура да пляшущие языки пламени. Как кровавым трофеем, Клаус размахивал окровавленной палкой белого ясеня, которую вытащил из раны у себя на спине.

«Как громоотвод», – мелькнула у Бонни безумная мысль, а потом что-то обрушилось сверху.

С безоблачного неба огромными сине-белыми зигзагами блеснула молния, осветившая все вокруг, словно полуденное солнце. Бонни видела, как молния бьет в одно дерево, потом в другое, все ближе и ближе. Языки пламени поднимались среди листьев, как голодные красные гоблины.

Два дерева справа и слева от Бонни взорвались с таким громким звуком, что она не столько услышала сколько почувствовала взрывы – они больно ударили по барабанным перепонкам. У Дамона глаза были чувствительнее – он вскинул руку, чтобы прикрыть их.

Закричав: «Клаус!» – он прыгнул на белокурого вампира. Это не было осторожное движение охотника, преследующего добычу, – это был удар на поражение. Стремительный прыжок волка или тигра.

Молния настигла его в прыжке.

Бонни закричала и вскочила на ноги. Вокруг разлилось голубое сияние раскаленного газа, воздух наполнился запахом гари, а Дамон лежал ничком и не шевелился. Бонни видела, что от него, как от пораженных молнией деревьев, поднимаются вверх тоненькие струйки дыма.

Онемев от ужаса, она смотрела на Клауса.

Клаус шагал через поляну, держа в руках окровавленную палку, как клюшку для гольфа. Проходя мимо лежащего без сознания Дамона, он слегка наклонился к нему и улыбнулся. Бонни снова захотела закричать, но у нее перехватило дыхание. Похоже, в ее легких не осталось воздуха для крика.

– С тобой я разберусь потом, – бросил Клаус бесчувственному Дамону и повернулся к Бонни.

– Ты, – сказал он. – Тобой я займусь прямо сейчас.

Лишь мгновение спустя Бонни поняла, что он обращается не к ней, а к Стефану. Небесно-голубые глаза Клауса смотрели прямо ему в лицо, потом их взгляд остановился на его окровавленном теле.

– Сейчас я съем тебя, Сальваторе.

Бонни осталась одна. Она единственная могла держаться на ногах. И ей было страшно.

Но она знала, что должна делать.

Ее колени дрогнули, и она опустилась на землю рядом со Стефаном.

«Вот так все и закончится», – подумала она. Ты стоишь на коленях рядом со своим рыцарем и встречаешь врага лицом к лицу.

Она посмотрела на Клауса и сделала движение, словно пыталась защитить Стефана. Клаус как будто впервые заметил ее и нахмурился, будто обнаружил в салате паука. На его лице плясали оранжево-красные отблески пламени.

– Прочь с дороги.

– Нет.

«Это начало конца. Вот так, очень просто, одно-единственное слово, и сейчас, этой летней ночью, ты умрешь. Летней ночью, когда светят месяц и звезды и горят огни, похожие на те, что разжигали друиды, вызывая души умерших».

– Бонни, уходи, – преодолевая боль, сказал Стефан. – Беги, пока еще есть возможность.

– Нет, – сказала Бонни. «Прости меня, Елена, – думала она. – Я не смогла его сберечь. Это единственное, что я могу сделать».

– Прочь с дороги, – сквозь зубы процедил Клаус.

– Нет. – Ей оставалось лишь тянуть время, чтобы Стефан умер от ран, а не от зубов Клауса, впившихся в горло. Разница невелика, но больше ничего она сделать не могла.

– Бонни… – прошептал Стефан.

– Ты хоть знаешь, кто я такой, девчонка? Я прогуливался с дьяволом. Если ты уберешься с дороги, я, так и быть, подарю тебе быструю смерть.

Бонни не смогла выговорить ни слова. Она лишь молча мотнула головой.

Клаус вскинул голову и расхохотался. По его лицу пробежала тоненькая струйка крови.

– Что ж, – сказал он, – будь по-твоему. Тогда вы уйдете вместе.

«Летняя ночь, – подумала Бонни. – Канун солнцестояния. Когда граница, разделяющая два мира, становится прозрачной».

– А теперь скажи: «Спокойной ночи, милый».

Не было времени входить в транс. Не было времени ни на что, только на один отчаянный крик.

– Елена! – закричала Бонни. – Елена! Елена!

Клаус отшатнулся.

На секунду показалось, что одного этого имени было достаточно, чтобы напугать его. Или он ждал, что после крика Бонни что-то должно произойти? Он стоял и вслушивался.

Бонни собрала все оставшиеся силы и вложила их в свое желание, в свой призыв, обращенный в пространство.

И… ничего не почувствовала.

Кроме треска пламени, ничто не нарушило покоя летней ночи. Клаус обернулся к Бонни и Стефану и усмехнулся.

И тогда Бонни увидела, как что-то стелется вдоль земли.

Нет… это не туман. Возможно, дым от огня? Тоже нет… это не похоже ни на то, ни на другое. Нечто, вихрясь, поднималось в воздух, словно маленький смерч или пыльный столб, постепенно складываясь в какую-то фигуру примерно с человека ростом.

Неподалеку возник еще один маленький вихрь. Потом Бонни заметила третий. Они поднимались повсюду.

Туман рос из-под земли, плыл из-за деревьев. Пятна тумана, каждое само по себе, каждое – отчетливо различимо. Застывшая в молчании Бонни видела, что они прозрачные; сквозь них она могла разглядеть языки пламени, дубы, кирпичи дымохода. Клаус уже не улыбался, не шевелился – он тоже наблюдал.

Бонни повернулась к Стефану, не зная даже, как сформулировать вопрос.

– Неупокоившиеся души, – хрипло сказал он, внимательно глядя на поляну своими зелеными глазами. – Солнцестояние.

И тут Бонни поняла.

Они приближались. Они подступали с другого берега реки, где было кладбище. Они двигались из леса, где было бессчетное количество братских могил, вырытых на скорую руку, чтобы тела не сгнили под открытым небом. Неупокоившиеся души солдат, которые сражались и погибли здесь в Гражданскую войну. Духи этого места откликнулись на ее зов.

Фигуры возникали повсюду. Их были сотни.

Теперь Бонни могла различить проступающие в тумане черты их размытых, словно нарисованных акварелью лиц. Она видела пятна синего, мерцание серого. Солдаты Союза и солдаты Конфедерации. Вот Бонни разглядела пистолет, заткнутый за пояс, блеск роскошного меча. Нашивки на рукаве. Черную окладистую бороду, еще одну бороду – тонкую, ухоженную. Маленькую, размером с ребенка, фигуру, с черными дырами вместо глаз и барабаном, висящим у бедра.

– О господи, – прошептала она. – Боже мой! – Это не был шепот отчаяния. Скорее что-то вроде молитвы.

Нельзя сказать, что она их не испугалась. Испуг был. Ведь у нее на глазах оживали все страхи, связанные со старым кладбищем. Происходящее напомнило ей первый сон про Елену, где что-то выползало из черных ям. Только сейчас клочья тумана не ползли, а летели, скользили, плыли по воздуху, а потом, закружившись в вихре, принимали человеческие очертания. То, что Бонни чувствовала на старом кладбище: что оно живое, что в нем полно внимательных глаз и что в его напряженной тишине таится Сила, – все это оказалось правдой. Земля Феллс-Черч исторгала из себя свою кровавую память. Духи погибших снова шагали по земле.

И Бонни чувствовала, что они в ярости. Эта ярость испугала ее, но у нее в душе шевельнулось и другое чувство, от которого перехватывало дыхание. Она крепче вцепилась в руку Стефана. Потому что у призрачной армии был предводитель.

Эта фигура плыла перед всеми остальными, ближе всего к месту, где стоял Клаус. У нее пока еще не было ни формы, ни черт лица, но она сияла мерцающим светло-золотым пламенем, похожим на пламя свечи. А потом, прямо на глазах у Бонни, она словно соткалась из воздуха, каждую секунду все ярче светясь неземным светом, который был ярче полыхавшего вокруг пожара. Он был таким ярким, что Клаус отшатнулся от него, а Бонни заморгала, но, услышав слабый звук и обернувшись, она увидела, что Стефан смотрит на него без страха, широко раскрыв глаза. Он слабо улыбался, как будто был рад, что в конце своей жизни видит именно этот свет.

У Бонни уже не оставалось никаких сомнений.

Клаус выронил копье. Он отвернулся от Бонни и Стефана, чтобы встретиться лицом к лицу со светящейся фигурой, парившей над поляной, как ангел мщения. Золотые волосы развевались от невидимого ветра. Сверху вниз на него смотрела Елена.

Дата добавления: 2015-07-25