На что похоже счастье 9 страница

– Твой отец… – начала мама, потом умолкла и устремила взгляд куда-то далеко. – В общем, там все было сложно.

– Ну да, – сказала Элли. – Но сейчас все не так. И Грэм не такой.

– Дело не в этом. – Мама уткнулась взглядом в тарелку. Ни одна из них не притронулась к еде, и оладьи стыли на столе. – Он постоянно на виду. А тебе не хватало только оказаться втянутой во все это.

– Да какое это имеет значение? – спросила Элли. – То, что случилось с тобой и с ним – с моим отцом, – никакой не секрет. Это уже просочилось в прессу. Я не понимаю, что за беда, если люди об этом узнают. И не понимаю, почему мы до сих пор должны прятаться.

– Мы не прячемся, – возразила мама, воткнув вилку в кусок оладьи. – Мы просто живем своей жизнью, как нормальные люди. Это не одно и то же.

– Но ты не хочешь, чтобы мои фотографии попали в газеты.

– Дело не только в этом, – вздохнула мама. – Я не хочу, чтобы тебя начали рассматривать под микроскопом. Фотографии в газетах – это еще цветочки. Ты хоть понимаешь это? Достаточно одной твоей фотографии в обществе Грэма Ларкина, чтобы тебя начали повсюду преследовать папарацци. Потом они начнут выяснять всю твою подноготную. И они считают, что имеют полное право сделать все, что накопают, достоянием общественности. Ты была слишком мала и не можешь помнить, что было в прошлый раз. – Она покачала головой и слегка поморщилась. – То, что они творят, просто ужасно. Не знают никаких пределов.

Элли откусила и принялась медленно жевать, обдумывая мамины слова.

– Но если это единственная причина, разве не мне решать, хочу я этого или нет? Готова я пойти на этот риск или нет?

– Все не так просто, – возразила мама. – Это затрагивает и меня тоже. И твоего отца.

Элли фыркнула:

– Теперь ты пытаешься защитить его? – Она откинулась на спинку стула и сложила руки на груди. – Да он ради нас палец о палец не ударил! Он даже не пытался нас найти…

– Ты же знаешь, это потому, что я велела ему не делать этого.

– …а ты все равно о нем беспокоишься? Если он все-таки решит баллотироваться в президенты, до нас и без этого, скорее всего, доберутся. Так какая разница?

– Может, и доберутся, – сказала мама. – А может, и нет. Это было три кампании назад. Новые скандалы вспыхивают один за другим. Эта история в очередной раз всплывет, как бывает всегда, но это еще не значит, что им удастся нас разыскать.

– Ты же сама сказала, что они не знают никаких пределов.

– В политике это вчерашняя новость, – сказала она. – Но для желтой прессы это громкая история. Все, к чему имеет отношение этот парень, становится громкой историей. – Мама повозила последнюю оладью по тарелке. – Как ты не понимаешь? У нас здесь налаженная жизнь. Я работала не покладая рук, чтобы этого добиться. А как только подобная история просачивается в прессу, исправить уже ничего нельзя.

– Но он действительно мне нравится, – севшим голосом сказала Элли.

– Я знаю. – Мама накрыла ладонью ее руку. – Но даже если бы твой отец не был тем, кто он есть, это не то, что тебе нужно. Поверь мне. Никто не захочет утром первым делом видеть фотографов, разбивших лагерь на лужайке у тебя перед домом. Уверена, Грэм Ларкин сказал бы тебе то же самое.

Потом, по пути на работу, Элли задумалась о маминых словах. Когда она спросила Грэма, что он чувствует, если его узнают на улицах, он не захотел говорить на эту тему, хотя фотографов в городе воспринимал с какой-то странной покорностью и относился к ним примерно так же, как к назойливой приблудной собаке, которая отказывается понимать намеки. Она не раз видела в журналах у Квинн его фотографии, сделанные, когда он выходил из спортклуба или пытался спокойно поужинать в ресторане без лишних глаз, и казалось невозможным, что кто-то может полностью привыкнуть к подобным вещам.

Проходя мимо трейлеров на съемочной площадке, она заметила, что народу вокруг толпится меньше обычного, и вспомнила – Грэм говорил, что они будут снимать на воде. И тем не менее чуть в стороне топтался один из фотографов с сигаретой, и Элли ускорила шаг, все еще на взводе после утреннего разговора с мамой. К счастью, сегодня она первую половину дня работала в «Карамельной крошке»; даже если Квинн до сих пор дуется, это все лучше, чем целый день торчать в их тесном магазинчике в обществе мамы, ломая голову над тем, как быть с Грэмом.

Однако когда она вошла в кондитерскую, то, к своему удивлению, увидела за прилавком кудрявую голову Девона.

– Привет, – поздоровалась она, обходя прилавок, и бросила сумку на пол. – А где Квинн?

Он отвел глаза:

– Она попросила меня подменить ее.

– Что случилось? – забеспокоилась Элли. – Она нормально себя чувствует?

Девон кивнул, однако смотреть на нее по-прежнему избегал.

– Она что, не хочет со мной встречаться?

Поколебавшись, Девон поднял глаза.

– Не думаю, – ответил он. – Наверное, у нее просто какие-то другие дела.

Элли кивнула. Она знала Девона с четырехлетнего возраста; он был до безобразия тактичен и болезненно правдив. Если он и сказал ей неправду, то исключительно ради того, чтобы пощадить ее чувства. Элли со вздохом взяла металлическую ванночку, в которой они держали грязные ложки для мороженого, и понесла ее мыть в подсобку. Там можно было побыть в одиночестве.

Бо́льшую часть утра они провели в молчании. В промежутках между покупателями Девон сидел на высоком табурете и читал затрепанный томик «Великого Гэтсби», а Элли боролась с желанием забросать его вопросами.

Когда ее смена окончилась и она уже собирала вещи, Девон опустил книгу.

– Я рад за тебя и того киношника. Элли улыбнулась:

– Наверное.

– Передать от тебя привет Квинн?

– Это было бы здорово, – ответила она. – Спасибо.

Он кивнул и вновь уткнулся в книгу, Элли пошла к выходу, но уже почти у самой двери обернулась.

– Послушай, Девон, – сказала она, и он вскинул голову. Очки при этом съехали у него с носа. – Я тоже рада за вас с Квинн.

Он широко улыбнулся:

– Спасибо.

Пока Элли работала, начался ветер, и, едва выйдя за порог, она остановилась, пытаясь протереть глаза от пыли и песка, которые он поднял в воздух. Вдали виднелся незнакомый катер, входящий в бухту. На носу темнели две мужские фигуры в ветровках, и еще прежде, чем Элли разглядела на борту Грэма с Оливией, она догадалась, что это тот самый катер, на котором должно было происходить действие в фильме. Они уже приближались к буйкам, которыми была отмечена граница бухты, и кто-то заглушил мотор. Катер замедлил ход. Над ним в вышине лениво вились жирные чайки.

С такого расстояния разглядеть лица было невозможно, но Элли видела, что Оливия стоит на корме практически вплотную к Грэму. Наверное, она должна была почувствовать ревность. Скорее всего, любая другая девушка на ее месте уже бы извелась. Впрочем, судя по тому, что она знала об Оливии, нужно было быть шизофреником, чтобы одновременно интересоваться ею и Элли. А их вчерашний поцелуй с Грэмом доказывал, что это не так. Ему была нужна только она.

Это и заставило ее спуститься к морю: воспоминание о том поцелуе. Мама ждала ее в магазине; скоро начиналась смена, и еще предстояло сделать уйму дел. Но катер уже подходил к пристани, и ноги сами понесли Элли к воде, точно под действием какой-то незримой силы.

Она по-прежнему не знала, как быть. В глубине души она понимала, что мама права. И не только в отношении журналистов, но и в отношении всего остального. Одни и те же мысли крутились у нее в голове по замкнутому кругу, точно вещи, забытые в сушильном барабане. Он – слишком известный человек. Его жизнь совершенно не похожа на ее жизнь. Он скоро уедет. Он причинит ей боль.

Но сейчас все это казалось неважным.

Она просто хотела быть рядом с ним.

Когда она добралась до рыболовной лавки на берегу, катер пристал к причалу, и Элли различила название, выведенное краской на корме: «Юркая рыбешка». Грэм выбрался на серый деревянный настил причала. На нем был строгий костюм с галстуком, и у Элли промелькнула мысль, что это довольно странный выбор одежды для выхода в море. Но потом она вспомнила, что по сценарию действие происходит после похорон отца его персонажа, когда Джаспер убегает из церкви и в одиночку уходит на катере в море, а Зоуи пытается его догнать.

Налетевший порыв ветра взметнул волну, и Оливия одной рукой придержала подол платья, а другой ухватилась за протянутую ей ладонь кого-то из желающих помочь ей сойти с лодки. Когда она очутилась на суше, они с Грэмом рядом зашагали по длинному дощатому причалу, сопровождаемые режиссером и несколькими ассистентами. Каждый из них был в наушниках, с папкой в руках и мрачным выражением лица. Два члена съемочной группы задержались на борту, чтобы закрепить оборудование; вчера Грэм упомянул, что съемки будут идти почти до вечера, но Элли подозревала, что им пришлось прерваться раньше запланированного из-за непогоды.

У ограды уже собралась толпа, и при приближении звезд собравшиеся возбужденно завопили. По периметру прохаживались несколько внушительных охранников, но это не мешало туристам записывать все происходящее на камеры телефонов, а две девочки-близняшки перегнулись через ограждение и во все глаза таращились на Грэма. Оливия замедлила шаг и что-то прошептала ему на ухо, прежде чем остановиться, чтобы раздать автографы, и тут словно из-под земли откуда-то появились вездесущие папарацци, чтобы запечатлеть этот миг на свои массивные камеры.

Элли остановилась рядом с домиком администрации порта, на безопасном расстоянии от толпы, но Грэм, направляясь к своему трейлеру, поднял голову и огляделся по сторонам. Его взгляд нашел ее очень быстро, так быстро, словно он знал, что она будет ждать его здесь. Элли машинально улыбнулась ему, но, прежде чем она успела сделать что-нибудь еще – помотать головой или подать ему еще какой-нибудь знак, – он круто развернулся и зашагал к ней, похоже не замечая, что теперь к нему приковано внимание всех собравшихся на причале.

Колени у Элли подкосились, и на краткий миг она застыла на месте, охваченная паникой, не понимая, что делать. Грэм как ни в чем не бывало помахал ей рукой на ходу, с каждым шагом его улыбка становилась все шире. Фотографы у него за спиной перестали снимать, как Оливия раздает автографы, и нацелили объективы своих камер на Грэма. В памяти у Элли пронеслись мамины слова о том, что, как только подобная история попадает в прессу, ничего исправить будет уже нельзя, и ноги сами понесли ее прочь.

«Я не могу», – подумала она, надеясь, что он поймет.

Но он, разумеется, не понял. Элли перехватила его взгляд всего на миг, но этого было достаточно, чтобы увидеть на его лице замешательство, и она почувствовала укол вины. Но было слишком поздно. Она уже завернула за угол магазинчика рыболовных снастей на короткую дорожку, ведущую на пляж. А там, точно заправская фокусница, она исчезла из виду, оставив весь этот балаган позади.

* * *

От: [e-mail]

Отправлено: вторник, 11 июня 2013 12:18

Кому: [e-mail]

Тема: Re: и о погоде…

Э, мы закончили раньше времени из-за ветра. Наверное, это он тебя и унес. Сегодня вечером у меня съемки допоздна, но после них я постараюсь забежать…

Г.

Весь день Грэма одолевала тихая паника, не давая ни на чем сосредоточиться. Пока они ждали, когда улучшится погода, он делал вид, что внимательно читает сценарий, но мысли его были далеко. За стенами трейлера бушевал ветер, и Грэм потер глаза, приказав себе собраться.

Стихия утихомирилась только через два часа, в мире снова наступило спокойствие, и они поспешили выйти в море, пытаясь наверстать потерянное время, пока еще светло. Грэм спотыкался на каждой реплике, пропускал слова, вставал не туда, путался с такелажем, несмотря на подсказки эксперта из-за кадра. По воде разбегалась зыбь, лизала деревянные борта лодки, и, хотя ветер ослаб, команда парикмахеров по-прежнему вела неравную борьбу за то, чтобы хвост Оливии выглядел безупречно.

Грэм остановился на носу, широко расставив ноги, чтобы не потерять равновесия, а Мик тем временем принялся совещаться с двумя операторами, пытаясь решить, то ли сворачивать съемки, то ли поднажать и попытаться отснять хоть что-то. Лодка покачивалась на сизых волнах, палуба кренилась из стороны в сторону. Грэм был уверен, что, если его сегодняшняя игра хоть сколько-нибудь принимается в расчет, они скоро направятся к берегу. Сцена требовала накала эмоций и выстраданных признаний в любви. Она требовала полных муки взглядов и прерывающихся голосов, но Грэм сейчас был попросту не в состоянии изобразить такую страсть. Не сегодня. Не с Оливией. Не после того, как Элли развернулась и ушла от него прочь.

Он до сих пор должен был пребывать на седьмом небе от счастья после вчерашнего вечера. Когда он поцеловал ее, внутри у него точно чиркнули спичкой. Он и не подозревал, что все это время в нем дремало что-то такое, что ждало этой искры извне.

Но утром, когда он увидел выражение ее лица за миг до того, как она отвернулась и пошла по тропинке прочь, у него словно остановилось дыхание. Он не мог ее винить. Зачем он только помахал ей рукой! Едва он это сделал, как кожей ощутил обрушившееся на него внимание. Кто угодно на ее месте поступил бы так же, очутившись перед лицом такой толпы. Но даже с расстояния он без труда прочитал в ее взгляде слово «прости», так же отчетливо, как если бы она произнесла его вслух. Она умудрилась сказать это, не проронив ни слова.

А потом исчезла.

Скорее всего, это была просто минутная паника. Зря он так переживает. И все же Грэм никак не мог отделаться от чувства, что она не просто сбежала от толпы и камер.

Когда они пристали к берегу во второй раз, солнце уже зашло за шпиль церкви, но день еще был далек от завершения. На вечер была намечена съемка еще одной сцены у входа в один из местных баров, и по дороге в свой трейлер Грэм увидел, что осветители уже устанавливают гигантские софиты, разбивая крохотный оазис искусственных сумерек посреди темной улицы.

Ассистент режиссера окликнул его с другого конца площадки, но его выход был только через двадцать минут, поэтому он сделал вид, что не слышит, и на ходу вытащил из кармана телефон. Не читая, он промотал письма от агента и пресс-секретаря, от менеджера и от девицы, с которой познакомился в спортклубе перед отъездом из Лос-Анджелеса. От Элли по-прежнему не было ни слова, и, поднявшись по ступенькам в свой вагончик, он нажал кнопку вызова. В трубке запищали гудки. Он уже начал складывать в уме сообщение, которое оставит ей, если она не возьмет трубку, – что-нибудь небрежно-веселое, чтобы скрыть растущую тревогу по поводу того, что она не ответила на его письмо, – но когда он открыл дверь, то остановился как вкопанный при виде Гарри, который сидел за маленьким столиком в его трейлере. Грэм опустил телефон и на ощупь нажал кнопку отбоя.

– Кто это был? – поинтересовался Гарри, отодвигая в сторону кипу газет.

Грэм ничего не ответил. Заглянув в мини-холодильник и взяв бутылку воды, он молча сел напротив менеджера.

Гарри улыбнулся, но в его улыбке сквозило предостережение.

– Что это за рыженькая?

Грэм запрокинул голову и принялся крупными глотками пить воду, глядя в потолок. Закончив, он утер рот тыльной стороной руки и каким-то чужим голосом спросил:

– Какая еще рыженькая?

– Брось, – отмахнулся Гарри. – Все видели, как ты вчера за ней гонялся.

– Я не…

– Не вздумай заводить шашни с местными. – Толстяк откинулся на спинку стула и поскреб затылок. – Думаешь, я такое в первый раз вижу? Ты выезжаешь из Лос-Анджелеса, и внезапно вокруг оказываются тысячи девиц, которые выкрикивают твое имя…

– Это не то, что ты думаешь.

– Разумеется, – кивнул Гарри, хотя прозвучало это не слишком убедительно. – Но дело в том, что ты выбрал не самый подходящий момент, чтобы внезапно заделаться бабником.

Грэм фыркнул:

– А что, для таких вещей бывают подходящие моменты?

– Я говорю серьезно. Этот фильм – поворотный момент в твоей карьере, и твой имидж сейчас имеет огромное значение. Не хватало мне только, чтобы тебя каждый вечер видели с новой девицей. – Он вытащил из-под кипы газет, которая лежала перед ним, глянцевый журнал и придвинул его к Грэму. – Вот, полюбуйся.

Грэм с подозрением покосился на него и, к своему изумлению, увидел крупный кадр со вчерашней съемки. Снимок был сделан в тот момент, когда он оторвал Оливию от земли и закружил перед тем, как поцеловать. Глаза у обоих были закрыты, руки сплетены, и, в вырванном из контекста, в этом мгновении с легкостью можно было усмотреть нечто большее, нежели просто игра на камеру. «Магия экрана или реальная любовь?» – вопрошала крупная надпись под снимком.

– Неплохая работа, – сказал Грэм и бросил журнал на столик.

Гарри просиял:

– Именно за это ты платишь мне бешеные бабки, припоминаешь? Хотя ты мог бы очень сильно облегчить мне жизнь, если бы прекратил гоняться за этой рыженькой и просто пригласил Оливию сегодня на ужин.

– Мне кажется, я нанял тебя затем, чтобы ты облегчал мне жизнь, а не наоборот, – заметил Грэм, поднимаясь из-за стола. Он бросил бутылку из-под воды в переполненную мусорную корзину рядом с холодильником, а следом за ней отправил туда и журнал. – Да, кстати, у рыженькой, как ты ее называешь, есть имя.

– И какое же?

Но Грэм уже вышел из трейлера.

На съемочной площадке вновь кипела работа. После неудачи со съемками на воде теперь здесь царила атмосфера какого-то скрытого оживления, все деловито сновали ту да-сюда, вдохновленные идеей начать новую сцену с чистого листа.

Уже почти совсем стемнело, лишь у края воды еще слабо розовела полоса неба. В квартале отсюда мощные софиты заливали ослепительным светом тротуар перед баром, где предстояло снимать сцену срыва Джаспера. Грэм понимал, что ему сейчас необходимо настраиваться на съемку, но все равно в очередной раз вытащил из кармана телефон – проверить, нет ли весточки от Элли. Но вместо письма от нее, к своему изумлению, обнаружил письмо от мамы.

Костюмерша уже махала ему издалека. Но Грэм не стал спешить. Прикрыв экранчик телефона ладонью, он открыл письмо. Быстро пробежал глазами текст: нанизанные одна на другую отговорки, перечень уже имеющихся планов на праздники, опасения по поводу необходимости лететь самолетом и дороговизны билетов, предположения, что они все равно будут не к месту среди его «киношных друзей», извинения и обещания непременно повидаться с ним, когда он вернется в Калифорнию.

Несмотря на все это, ему потребовалось некоторое время, чтобы полностью осознать смысл письма.

Они не приедут.

Этого и следовало ожидать. У него не было никаких оснований считать, что они согласятся. И все-таки, лишь опустив телефон, Грэм, вопреки всякой логике, осознал, что в самом деле надеялся их увидеть.

Костюмерша теперь стояла прямо перед ним. Она громко кашлянула. Грэм вскинул голову; девушка его напугала. Она была низенькая, с покатыми плечами и как минимум лет на десять старше его, но это не мешало ей взирать на него с благоговением, как будто он сделал ей огромное одолжение, наконец-то снизойдя до нее.

– Вас уже ждут, – сказала она.

Он кивнул и сунул телефон обратно в карман, старательно сохраняя нейтральное выражение лица.

Даже потом, когда на него надели костюм, уложили гелем прическу, а его самого признали готовым к выходу, он продолжал сохранять все то же непробиваемое выражение отрешенности. Это был его способ освободить место для совершенно другой личности: Джаспера с его проблемами, Джаспера с его мыслями, Джаспера с его противоречивыми чувствами к Зоуи.

Но и он сам тоже никуда не делся, лишь залег на дно: Грэм с его проблемами, Грэм с его мыслями, Грэм с его противоречивыми чувствами к Элли. И не только с ними. Ко всему этому добавлялись еще его нежелание видеть Оливию, раздражение на Гарри, обида на родителей, желание разделаться наконец с этой чертовой сценой и пойти искать Элли – единственное надежное противоядие от всего того, чем сейчас были заняты его мысли.

Съемки закончились очень быстро. Но на этот раз не из-за погоды и не из-за освещения, и уж точно не из-за того, что Грэм никак не мог изобразить нужную гамму эмоций. Наоборот, как только в последний раз прозвучало: «Снято!» – и появившаяся словно из ниоткуда армия рабочих принялась разбирать декорации, к нему подошел Мик и хлопнул его по плечу.

– Это было сильно, – сказал он. – Как думаешь, у нас есть шансы увидеть то же самое завтра утром?

Грэм хрипло хохотнул:

– Я попробую.

Но на самом деле он сейчас нуждался совершенно в противоположном. Он нуждался в душевном покое. Он нуждался в Элли.

По пути к ее дому он запрокинул голову и загляделся на звезды. На съемочной площадке их не было видно из-за яркого света прожекторов. Здесь же они были густо рассыпаны по темно-синему полотнищу неба, и Грэму вдруг вспомнился ящик в подвале их дома, где они с отцом хранили старинный телескоп. Дерево покрывал затейливый резной орнамент в виде крошечных солнц и лун, и маленькому Грэму страстно хотелось притащить телескоп наверх и, выставив его в окно, поймать в лабиринт изогнутых линз звезды. Но удавалось посмотреть на него лишь раз в году, когда папа расстилал на столе в гостиной мягкую ткань и осторожно, точно умирающего, выкладывал на нее телескоп.

– Ну почему нельзя в него посмотреть? – всегда спрашивал Грэм, прилипая к столу, чтобы поглядеть, как отец полирует дерево и чистит линзы специальной бархоткой.

– Это слишком ценная вещь, – неизменно отвечал тот. – Мы ведь не хотим, чтобы с ним что-то произошло.

Поэтому с ним ничего и не происходило. Насколько Грэм знал, телескоп по-прежнему лежал без дела в пыльном подвале, но теперь то, что всегда казалось ему практичным подходом, внезапно стало выглядеть в его глазах как безумное расточительство.

Когда он дошел до холма, за спуском с которого начиналась дорожка, ведущая к дому Элли, он уже практически бежал. В кухне у них горел свет, и перед крыльцом он заставил себя перейти на шаг и отдышаться. Поднявшись по ступеням, он поднял руку, чтобы постучать в дверь, но обнаружил, что не может этого сделать.

Он прошелся по террасе от одного края до другого, потом вернулся обратно, не понимая, что на него нашло. Его вдруг словно парализовало. Он остановился перед звонком, потом отошел в сторону, опустился на деревянные качели и спрятал лицо в ладонях. Что с ним такое? Он никогда не робел так, когда дело касалось девушек, даже в своей прошлой жизни.

Он долго сидел так, сгорбленный и несчастный, не в силах заставить себя постучаться, когда из-за двери послышались шаги, и у него похолодело внутри. Но когда дверь открылась, на крыльцо вышла мама Элли. Она вскинула брови, но ничего не сказала, и Грэм поднялся с качелей.

– Простите, что потревожил, – сказал он. – Я как раз собирался постучать.

Уголок ее губ дрогнул в зарождающейся улыбке. Точно такую же Грэм видел на лице Элли.

– Я еще десять минут назад так думала, – сказала она. – А потом решила подстегнуть этот процесс.

Грэм кашлянул.

– А Элли дома?

– Да, – ответила она. – Но сейчас уже поздно.

Грэм понимал, что его мягко выпроваживают, и его охватило раздражение. Он расправил плечи, приготовившись отстаивать свои позиции. Никуда он не уйдет. Во всяком случае, пока.

– Нельзя ли увидеть ее на минутку?

– Не думаю, – ответила она, и он с изумлением заметил, что в ее взгляде промелькнуло искреннее сочувствие. До него не сразу дошло, что это значит, а потом понимание бетонной плитой обрушилось на его плечи.

Это не миссис О’Нил преграждала ему дорогу. Это не она говорила ему «нет».

Это была Элли.

Совершенно оглушенный, он не мог выдавить из себя следующий логичный вопрос: «Почему?», или «Что случилось?», или совсем уж жалкое «Что я сделал не так?». Вместо этого он просто уставился взглядом на неровные доски террасы.

– Сегодня не самый подходящий для этого вечер.

Миссис О’Нил положила руку ему на плечо.

Следующий вопрос вырвался у него сам собой, хотя он подозревал, что ответ на него ему тоже не понравится.

– А если я приду завтра?

Она поколебалась, открыла было рот, потом вновь закрыла его. И молча покачала головой.

– Спокойной ночи, Грэм, – сказала она и скрылась в доме, оставив его в одиночестве стоять на крыльце.

Услышав стук закрывающейся двери, где-то в доме гавкнул Бублик. Грэм спустился с крыльца и оглянулся на дом. На втором этаже горело всего одно окно, и Грэм увидел край книжной полки. На мгновение он позволил себе нарисовать в воображении Элли, свернувшуюся калачиком на кровати с псом под боком, и от этой мысли внутри у него что-то оборвалось.

Он перечитал массу сценариев. Он знал, как полагается развиваться подобным историям. Парень знакомится с девушкой. Они друг другу нравятся. Парень целует девушку.

А потом? Число возможных вариантов было бесконечно. Но одно Грэм знал твердо: ни один из этих сценариев не предусматривал того, что произошло сейчас с ним. Ни в одном из этих сценариев он не должен был стоять перед захлопнутой дверью, не имея ни малейшего понятия, что произошло.

Он думал, у них есть будущее. Но она, видимо, передумала, и он был ошеломлен тем, с какой скоростью все рухнуло. Все закончилось, не успев даже по-настоящему начаться. Бедный телескоп его сердца – эту хрупкую и ценную вещь – лучше было бы никогда не доставать из ящика.

Часть 2

Черновики

От: [e-mail]

Сохранено: четверг, 13 июня 2013 23:27

Кому: [e-mail]

Тема: (без темы)

Дорогой Грэм, мне очень жаль.

От: [e-mail]

Сохранено: воскресенье, 16 июня 2013 15:02

Кому: [e-mail]

Тема: (без темы)

Дорогой Грэм,

От: [e-mail]

Сохранено: воскресенье, 16 июня 2013 15:05

Кому: [e-mail]

Тема: (без темы)

Квинн, прости меня, пожалуйста. Я и рада бы все объяснить, но не могу.

От: [e-mail]

Сохранено: вторник, 18 июня 2013 17:15

Кому: [e-mail]

Тема: (без темы)

Гр

От: [e-mail]

Сохранено: среда, 19 июня 2013 8:07

Кому: [e-mail]

Тема: (без темы)

Квинн… давай поговорим, пожалуйста.

От: [e-mail]

Сохранено: четверг, 20 июня 2013 21:29

Кому: [e-mail]

Тема: (без темы)

Уважаемая миссис Бодайн, сообщаю Вам, что не смогу присутствовать на поэтическом курсе в августе. К сожалению, я не располагаю средствами, необходимыми для

Дата добавления: 2015-07-25