Голос крови

Пиршество над тушей старого лося длилось несколько дней. Напрасно Серая Волчица пыталась увести Казана поглубже в леса. Мороз спадал с каждым днем, снова наступила пора охоты. Серой Волчице хотелось опять быть вдвоем с Казаном. Но у существ сильного пола обладание властью, должно быть, всегда вызывает какие-то новые ощущения, и Казан увлекся своим положением вожака собачьей своры. Теперь не одна только волчица, а еще четыре лайки следовали за ним по пятам. Снова он испытывал и странное возбуждение и торжество, уже почти забытое им. Серая Волчица угадывала опасность, которой грозила Казану его новая власть.

Трое суток все они оставались поблизости от убитого лося, готовые защищать его от вторжения чужаков. Правда, с каждым днем они становились все менее бдительными. На четвертый день им удалось затравить молодую лань. Казан возглавлял охоту, и впервые за все время, возбужденный присутствием своры, он бросил отставшую Серую Волчицу. Когда они настигли жертву, Казан первый вцепился в ее мягкое горло, и, пока он не начал раздирать зубами мясо, никто не решался приступать к еде! Казан был хозяином. Он мог зарычать и прогнать всех прочь. Когда блестели его клыки, собаки трусливо прижимались к земле.

Кровь его кипела. Возбуждение и радость, которые давала власть, постепенно вытесняли из его сердца привязанность к Серой Волчице. А она, чувствуя это, утратила прежнюю легкость походки, не так уверенно держала голову. К убитой лани она едва притронулась. Теперь слепая морда ее всегда была направлена туда, где находился Казан. Куда бы он ни двинулся, она следовала за ним своими невидящими глазами в надежде, что он позовет ее и они уйдут и снова будут жить вдвоем.

После того как он стал вожаком, в Казане начали происходить странные перемены. Будь у него в подчинении волки, Серой Волчице ничего не стоило бы отбить его от них. Но Казана теперь окружали его братья по крови. Все-таки он был собакой. Жизнь с Серой Волчицей угнетала Казана только одним — одиночеством, а это чувство совсем незнакомо его дикой подруге. Собакам необходимо общество подобных себе существ, и не одного, а нескольких. Природа научила Казана слушать и исполнять приказания человека. Правда, он научился и ненавидеть людей, но к собачьему племени он принадлежал по-прежнему. Ему хорошо жилось с Серой Волчицей, лучше, чем раньше, когда он находился в обществе людей и собак. Но Казан долго был оторван от своей старой жизни, и теперь голос крови заставил его на время забыть скверные ее стороны. И только чуткая Серая Волчица понимала, к чему все это может привести ее друга.

С каждым днем становилось все теплее, и в полдень снег на солнце начал оседать. Прошло уже две недели после сражения возле убитого лося. Свора постепенно продвигалась на восток; в конце концов они оказались в пятидесяти милях восточное и в двадцати пяти милях южнее старого логовища Казана и Серой Волчицы под буреломом. Волчица все больше тосковала по своему покинутому жилищу. Увести Казана обратно она уже не могла. Несмотря на все ее попытки, он продолжал идти во главе своры все дальше на юго-восток.

Инстинкт заставлял собак держаться этого направления. Они еще слишком недолго прожили в лесу, чтобы забыть власть человека, а люди были именно там. Совсем уже недалеко находился форт, откуда эти четыре лайки выехали в свое время с прежним своим хозяином. Казан этого не знал, но вот однажды произошло событие, которое вновь напомнило ему о прежней жизни, о былых привязанностях, которые уже не раз заставляли его покидать Серую Волчицу.

Они поднялись на вершину холма и вдруг остановились как вкопанные. Человеческий голос! Погонщик покрикивал на собак. Казан, чувствуя необычайное волнение, заглянул, вниз, в долину, и увидел упряжку из шести собак, тянущую сани. Позади саней на лыжах бежал человек и окриком то и дело подгонял своих собак.

Дрожа в нерешительности, лайки и их предводитель стояли на холме, а Серая Волчица жалась где-то позади. Они не сдвинулись с места, пока человек и его упряжка не скрылись из виду, но потом подбежали к следу, стали взволнованно нюхать снег и скулить. Мили две они шли за человеком прямо по широким полосам, оставленным его лыжами, лишь Серая Волчица бежала ярдов на двадцать правее, потому что свежий человеческий запах причинял ей мучительное беспокойство. Только любовь к Казану, только доверие, которое она все еще испытывала к нему, заставляли ее находиться так близко к ненавистному следу.

На краю какого-то болота Казан остановился, потом свернул со следа. Собачье влечение к человеку у Казана все росло, но дикие предки оставили ему в наследство подозрительность, которую ничто не могло истребить. Серая Волчица радостно взвизгнула, поняв, что Казан сворачивает в чащу, и побежала рядом с ним, плечо к плечу…

Снега начали таять, а талый снег — это первый признак весны. Весной человек уходит из диких лесов и долин. Вскоре Казан и его товарищи, находившиеся теперь милях в тридцати от форта, почувствовали, что движение на человеческих тропах стало оживленней. За сотню миль со всех сторон к форту съезжались трапперы с последней зимней добычей пушнины. С востока и запада, с севера и юга шли их пути, и все они сходились у форта. Казан и его свора очутились в самой гуще этих путей. Не проходило дня, чтобы они не нападали на один, а то и на несколько совсем свежих следов.

Серую Волчицу мучил непрерывный страх. Не видя ничего, она все же чувствовала, что со всех сторон надвигается опасная близость человека. Но у Казана человеческий запах перестал вызывать страх и настороженность. Трижды за последнюю неделю ему приходилось слышать крики людей, а один раз до него долетели даже мужской смех и лай собак, которым хозяин раздавал ежедневный рацион рыбы. В воздухе Казан улавливал острый запах костров, и однажды ночью до него донеслись обрывки удалой песни, а потом — опять лай собачьей упряжки.

Медленно, но верно притягательная сила человека влекла Казана ближе к форту — на одну, на две мили в сутки, но все-таки ближе. Серая Волчица, зная, что борьба ее обречена на провал, все же решила довести ее до конца. Она чувствовала приближение того часа, когда Казан ответит голосу своей крови и она, его верная подруга, останется в одиночестве.

В форте пушной компании наступили дни приятного волнения и кипучей деятельности. Охотники сдавали шкурки, подсчитывали прибыли и предвкушали всяческие развлечения. В эти дни сюда притекали несметные пушные богатства, которые должны были в скором времени перекочевать в Лондон, в Париж, во все другие европейские столицы. В этом году компания особенно нетерпеливо ждала прибытия людей из леса. Оспа сделала свое ужасное дело, и до тех пор, пока не была проведена весенняя перепись охотников, не удалось бы установить, кому из них посчастливилось выжить.

Первыми стали прибывать с юга индейцы и метисы вместе со сворами своих злых дворняжек. Затем из тундры потянулись охотники, которые везли тюки со шкурами песцов и оленей; их длинноногие, широколапые собаки с Макензи тащили сани, как кони, и визжали, как щенки, когда на них нападали лайки. С берегов Гудзонова залива тянули сани лабрадорские собаки, свирепые и неукротимые, — таких могла сломить только смерть. Низкорослые желтые с серыми пятнами эскимосские собаки, сталкиваясь с крупными темными псами из Атабаски, действовали клыками так же проворно, как их черноволосые хозяева руками и ногами.

Давние недруги и соперники, они прибывали со всех сторон. В воздухе стоял лай, собаки грызлись и рычали, жестоким схваткам не было конца. Дрались с восхода до заката, а потом и ночью, у костров. Многие схватки кончались смертью. Чаще других гибли изнеженные дворняги с юга и медлительные, неповоротливые собаки с берегов Макензи.

Над всей округой стоял дым сотен костров, возле которых толпились жены и дети охотников. Когда снег стал совсем непригодным для санной езды, Уильяме, управляющий фактории, стал вычеркивать из своих списков многих и многих охотников, павших жертвой страшной болезни.

Потом наступил день большого празднества. К нему готовились месяцами, его с нетерпением ждали и мужчины, и женщины, и дети. В десятках лесных хижин, в дымных вигвамах, в снежных жилищах эскимосов волнующее ожидание праздничного дня скрашивало людям однообразные будни. Такие празднества компания устраивала дважды в год.

В этом году, чтобы сгладить воспоминания об ужасной эпидемии и многочисленных жертвах, управляющий пошел на дополнительные расходы. Он отрядил специальных охотников, и они добыли четырех жирных оленей. На широкой поляне в лесу сложили четыре больших костра, над каждым врыли по два десятифутовых столба, а на столбы уложили длинные гладкие шесты. На эти шесты, как на вертелы, нанизали оленьи туши, чтобы зажарить их целиком на костре.

С наступлением сумерек вспыхнули огни, а когда пламя разгорелось, сам управляющий Уильяме первым затянул одну из диких песен Севера — Оленью Песню:

Эй-о, олень… олень… олень.

Быстроногий белый олень!

Ты летишь, как ветер, о белый олень…

— А ну давай все вместе! — крикнул управляющий.

Увлеченный его примером, лесной народ пробудился от долгого молчания, и к небесам понесся буйный, причудливый напев.

Этот громовый многоголосый хор долетел до ушей Казана, Серой Волчицы и четырех бездомных лаек. Вместе с голосами людей слышался и возбужденный визг собак. Лайки неотрывно смотрели в ту сторону, откуда шли эти звуки, беспокойно переступали с лапы на лапу и скулили. Некоторое время Казан стоял, словно окаменев. Потом повернулся и взглянул на Серую Волчицу. Она лежала в десяти футах от него, распластавшись под густыми ветвями пихты. Серая Волчица не издала ни единого звука, только вздернулась ее верхняя губа, сверкнули белые клыки.

Казан подбежал к ней, лизнул ее в слепую морду и заскулил. Серая Волчица не шелохнулась. Тогда Казан отошел и вернулся к лайкам. Шум празднества донесся еще яснее, и тут все четыре лайки, не сдерживаемые больше властью Казана, пригнув головы, словно тени скользнули во тьму. К людям! Казан стоял в нерешительности, все еще надеясь убедить Серую Волчицу пойти вместе с ним. Но она не дрогнула ни одним мускулом. Серая Волчица последовала бы за Казаном в огонь, но не к людям. Вот она услыхала поспешный, быстро затихающий бег Казана. И поняла, что он ушел. Только теперь она подняла голову и завыла.

Это была ее последняя попытка вернуть Казана. Но в его крови все сильнее и сильнее росла тяга к людям, к собакам. Лайки его своры уже были далеко, и первые мгновения Казан летел с бешеной скоростью, стараясь догнать их. Потом замедлил шаг и побежал рысцой, а еще через сотню ярдов совсем остановился. Меньше чем в миле перед собой он увидел пламя огромных костров, которые бросали в ночное небо багровые отсветы. Казан оглянулся: не идет ли за ним Серая Волчица? Потом решительно двинулся вперед и вышел на проезжую дорогу. На ней было множество следов человека и собак, здесь же накануне проволокли туши двух оленей.

Казан вошел в негустые заросли, окружавшие вырубку, на которой были разложены костры. Пламя отсвечивало в его глазах, шум пиршества вихрем врывался в уши. Казан слышал пение и смех мужчин, веселые пронзительные крики женщин и детей, лай и рычание сотен собак. Ему хотелось броситься к ним, снова стать частью той, прежней жизни. Ярд за ярдом он продвигался сквозь заросли, пока не оказался на самой опушке. Тогда он остановился и с тоской взглянул на влекущую его картину, дрожа в нерешительности.

Казан стоял всего в сотне ярдов от костров. Ноздри его вдыхали волнующий аромат жареного мяса. На его глазах огромные оленьи туши были сняты с огня и брошены на тающий снег. Держа в руках ножи, люди обступили их, а за спинами людей сомкнулось рычащее кольцо собак. И тут Казан забыл про все — забыл Серую Волчицу, забыл всю науку, преподанную ему человеком и дикой природой, — и стремглав полетел через вырубку.

Из толпы вышли несколько человек с длинными бичами, чтобы отогнать чересчур назойливых собак. Удар бича обрушился на плечо какой-то эскимосской собаки, и, огрызаясь, та задела зубами приблизившегося к толпе Казана. Казан не остался в долгу, и между ними тотчас завязалась драка. С молниеносной быстротой Казан повалил противника и вцепился ему в горло.

Громко крича, к ним подскочили люди. В воздухе защелкали бичи, их удары обрушивались на Казана, и жгучая боль мгновенно освежила в его памяти прежние дни, прошедшие под знаком бича и дубинки. Рыча, он стал медленно выпускать горло собаки. И тут из беспорядочной толпы людей и собак выступил еще один человек. В руках у него была дубинка! Удар обрушился на Казана с такой силой, что он растянулся на снегу. Потом та же рука снова занесла над ним дубинку, и Казан увидел лицо человека — красное и жестокое. При виде этого лица Казан пришел в бешенство. Когда дубинка опустилась вторично, ему удалось увернуться, а клыки его сверкнули, как ножи. Дубинка поднялась в третий раз, но Казан перехватил удар на лету и полоснул зубами по руке человека.

— О черт! — завопил человек.

Убегая к лесу, Казан успел заметить, как у кого-то в руках блеснул ствол ружья. Раздался выстрел. Казану словно раскаленным углем обожгло бедро, но только добравшись до глубины чащи, он остановился, чтобы зализать рану. Пуля лишь опалила ему шерсть и слегка задела кожу.

Серая Волчица все еще лежала под пихтой, когда Казан возвратился к ней. Она радостно выскочила ему навстречу. Человек еще раз вернул ей друга. Казан лизнул ее в морду и, положив голову ей на спину, постоял так некоторое время, прислушиваясь к отдаленным звукам.

Потом, прижав уши, он понесся прямо на северо-запад. И теперь Серая Волчица не отставала от него, а бежала рядом, как раньше, как в те дни, когда собачья свора еще не присоединилась к ним. Волчица чувствовала, что вернулась их прежняя дружба, и знала, что путь их теперь лежит к старому логовищу под буреломом.

Дата добавления: 2015-07-16