ОТ ЮЛИИ К СЕН-ПРЭ

Надо, наконец, признаться в той роковой тайне, что была слишком слабо скрыта! Сколько раз я давала себе клятву, что ее исторгнут из моего сердца только вместе с моей жизнью! Но твоя жизнь в опасности, и это вырвало у меня тайну, а вместе с нею я лишилась и чести. Увы! Я слишком связала себя словом: перенести свое бесчестие — ужаснее самой жестокой смерти.

Что сказать мне? Как нарушить столь тягостное молчание? Но разве я не сказала все и ты не все услышал? Ах, ты слишком много видел, чтобы не понять остального! Увлекаемая постепенно в западню низкого обольстителя, я видела перед собой ужасную бездну и не имела сил остановиться вовремя. Коварный! Моя любовь, а не твоя дала тебе смелость. Ты видел заблуждение моего сердца, ты воспользовался этим для моей гибели, и когда я, благодаря тебе, стала достойной презренья, для меня настало худшее из несчастий — я вынуждена была презирать тебя. Ах, несчастный, я тебя уважала, а ты хочешь меня опозорить! Верь мне, если твое сердце создано для того, чтобы в покое наслаждаться этим торжеством, оно не восторжест­вует никогда.

Ты знаешь, моя душа была чиста. Простой и трудовой жизнью я хотела воспитать в себе скромность и честность, которые были для меня дороги. Но к чему послужили мои старания, если небо отвергло их? С первого дня, когда я имела несчастие тебя увидеть, я почувствовала яд, поразив­ший мое сердце и разум; я это поняла сразу, и твои глаза, твои чувства, твои разговоры, твое преступное перо делали яд с каждым днем более смертельным.

Я употребляла все усилия, желая остановить развитие роко­вой страсти. Не в состоянии сопротивляться ей, я хотела предо­хранить себя от нее, твои преследования обманули мое напрасное благоразумие. Сто раз я думала броситься к ногам виновни-

ков моей жизни, сто раз мне приходило в голову открыть им мое преступное сердце; но они не поняли бы всего, что во мне про­исходит, они могли бы предложить только простые средства для излечения моей отчаянной боли; моя мать — женщина слабая, без силы и значения в доме, мой отец — непреклонно суров и строг, и, открывши им мою тайну, я бы только обес­честила себя, семью и тебя. Моя подруга уехала, брата нет, и в целом мире я не могла найти защитников от преследующего меня врага; напрасно я молила небо — оно остается глухо к молитвам слабых. Все поддерживало пожиравшее меня пламя, все предоставляло меня самой себе или, вернее, все предавало меня тебе; казалось, сама природа вступила с тобою в заговор; все мои усилия были напрасны! Я обожаю тебя назло самой себе. Разве может теперь мое сердце не покориться совсем, если оно не имело сил устоять прежде? Раз отдавшись тебе, разве может это сердце скрыть от тебя свою слабость? Ах! труден первый шаг, но раз он сделан, нет сил остановиться. С первого шага я почувствовала, что меня тянет в пропасть, и теперь ты можешь сделать меня настолько несчастною, на­сколько пожелаешь.

Таково мое ужасное состояние, я его вижу и должна искать помощи только у того, кто привел меня к нему; чтобы удержать меня от падения, ты один должен защищать меня от себя. Я знаю, я могла отсрочить это безнадежное признание, я могла на некоторое время скрыть мой позор и, опускаясь постепенно, обманывать себя. Напрасная хитрость,— она могла бы поль­стить моему самолюбию, но не спасти мою добродетель. Но пусть будет так: я слишком хорошо вижу и чувствую, куда ведет меня моя первая ошибка, и я желаю не подготовлять свое падение, а избежать его.

Во всяком случае, если ты — честный человек, если в тво­ей душе есть хоть искра добродетели, если у тебя остался еще малейший отпечаток того чувства чести, которым, казалось, ты весь проникнут, неужели ты воспользуешься этим роковым при­знанием — ведь оно вырвано у меня в бреду! Нет, я хорошо тебя знаю: ты поддержишь меня в слабости, ты сделаешься моим хранителем, ты защитишь меня от моего собственного сердца. Твои добродетели — единственное убежище моей невин­ности, моя честь предана твоей; ты не можешь сохранить одну, губя другую. Ах, будь же великодушен и сохрани обе! Ради любви к себе сжалься надо мной!

Боже! Разве я недостаточно оскорблена? Я пишу тебе на коленях; я слезами омачиваю бумагу; я воссылаю к тебе мои жалкие моленья. Не думай, однако, чтобы я не могла за­ставить тебя молиться и повиноваться мне, стоило мне только уступить. Но, друг мой, я отдаю тебе эту пустую власть, оставь мне честь; пусть я буду твоей рабой, я не стану покупать ценою бесчестия моего господства над тобой. Если ты соблаговолишь

393 дерзнул помыслить, что она в увлечении своем забыла стыд. Меня нисколько не удивляет, что та философия, которая научила ее броситься в объятия первому встречному, научила ее и ослушаться отца. Поразмыслите об этом. Во всех случаях я стараюсь обращаться с людьми сердечно и обходительно, когда вижу, что это на них может воздействовать; если я и с вами так обращаюсь, то не воображайте, будто я не знаю, как мстят за честь дворянина, оскорбленного человеком низкого звания.

ЗАПИСКА, ВЛОЖЕННАЯ В ПРЕДЫДУЩЕЕ ПИСЬМО

Возвращаю Юлии д'Этанж право располагать своей судьбой и отдать руку без согласия ее сердца.

Письмо XII

Дата добавления: 2015-07-19