Казахские народные сказки. http://www.ertegi.ru 8 страница

	В прежние времена подружились ли­са, кулан и сорока. Поклялись они быть верными друг другу Однажды кулан попал в ловуш­ку. Он изо всех сил бился, чтоб вырваться, но бесполезно. Обратился кулан к своим друзьям, лисе и соро­ке: придумайте, мол, что-нибудь Подошла к кулану лиса, чтобы пе­рекусить сетку-ловушку, да переду­мала: «А какой толк от того, что освобожу кулана,— ведь его мясо слаще, чем его дружба!». Отошла она и легла под куст, ждет, пока придет хозяин ловушки. Увидела это сорока. Подлетела она к кулану и ска ала: — Друг мои, кулан! У меня нет сил перегрызть сетку. Вот лиса могла бы. Но ей дороже твое мясо, чем дружба. Лучше прислушаися моего совета! Когда придет хозяин ловушки, ты притворись мертвым, не шевелись. Прежде чем зарезать тебя, он освободит тебя и ловушки' Ты вскочи и — наутек. Он не сможет тебя догнать, и ты спасешь я Согласился кулан и лег не шевелясь. Пришел хозяин ловушки уви­дел кулана, подумал, что он мертв и снял сетку с него А кулан соскочил с места и пустился во всю прыть. Хозяин выстрелил вслед кулану. А кулан бежал мимо лисы. И пуля попала в лису, пробила ей легкие. Упала она как подкошенная. Досталась лиса хозяину ловушки. Отсюда и пословица: кто хочет зла другу, тому самому в голову попадет камень.
	Дружба двух псов

	В прежние времена жил один чело­век. Богатству его меры не было, счастье его бурлило, как вода, душа его была спокойна. Все четыре вида скота были у него. Были у него и два пса по кличке Торткоз (Четы­рехглазый) и Мойнак (Ошейник). Торткоз — назвали так, потому что пес был весь черный, только над глазами у него были две желтые точки, такие же, как его глаза. Когда его покличут, он идет, ласкаясь, с опущенной головой и глядит исподлобья. Тогда эти точки кажутся гла­зами. А второго пса хозяин назвал Мойнаком потому, что у него шея была обвита белой полоской, а весь он был черный. Две собаки были настолько смышленые, что днем не лаяли и не бросались злобно на людей. А ночью бегали вокруг стойбища и овец, не подпуская близко ни волка, ни вора. Хозяин всегда был доволен ими и сам проверял, спрашивая у жен: — Эй, дали поесть Мойнаку? Дали еды Торткозу? Однажды в полдень весь скот вернулся и отдыхал, а пастухи по­крикивали для виду «шайт». Богачи, вдоволь наевшись на тоях и сбори­щах, возвращались в аул, молодые девушки и парни тоже сходились вместе, шутили, разговаривали, забавлялись. А два пса, тоже сытые, веселые, лежали себе довольные перед до­мом, грелись на солнце и разговаривали между собой. Они говорили о добре и зле, о щедрости и скупости, о том и о сем и наконец разговор зашел о дружбе и вражде. Мойнак со всезнающим видом сказал: — Торткоз! Вот я думаю: что может быть лучше дружбы? И насту­пит ли когда-нибудь день, чтоб мы с тобой не дрались? Из-за всякого пустяка мы ругаемся и деремся, никогда не относимся друг к другу дружелюбно. Никогда мирно не говорим и не ходим. Каждый день — ругань, каждый день —драка. Так вот и поседеем! Ссоримся из-за вся­кой вещи, и пока деремся из-за нее, у нас ее уносит Кутбан. Я вижу, что Жолдыаяк (Удачливая лапа), Кутбан (Удачник) и Борнбасар (Волкодав) дружнее нас, живут в согласии и делятся добычей. Почему бы нам с тобой тоже не быть в согласии? Давай будем дружны и не будем ругаться! Если станем истинными друзьями, мы будем уважать друг друга, по отдельности и есть-то не сможем, хоть и шесть дней будем голодать. Вот тогда бы и не замечали, как проходят дни! Что скажешь на это, друг мой? Торткоз растянулся, повилял хвостом, приподнял брови и, словно слова Мойнака завладели им, произнес: — Мойнеке, очень верны твои слова! Первый вопрос — это я тоже думал, почему мы с тобой стали драчливыми и злыми? Чего нам не хва­тает? Мы сыты, а хозяин (да будет у него благополучие!) нас не оби­жает, не ругает и не бьет. Очень уважает. Что правда, то правда — во всем виноваты мы сами! Вечно деремся до крови из-за какого-нибудь пустяка! Вот думаю: такого же не было у наших предков! Что же, раз­ве мы не можем им последовать? Ведь путей праведнее чем те, по ко­торым шли наши предки, нам не найти! Мойнак уставился на друга, поджал хвост и не знает, что делать: хочется сказать: «Ну, давай дружить!», а как сказать, не знает, побаи­вается. В это время Торткоз сам обнял его в знак дружбы. Обнялись они, облобызались. — Теперь мы неразлучные друзья, никто и ничто не сможет нас разлучить! Пусть хоть с голоду помрем, но из-за пищи ругаться не бу­дем!— клялись они и стояли, не в силах разлучиться. Вдруг около них упала кость, выброшенная из дома. Тут же наки­нулись на нее они. Оба успели одновременно, начали рычать друг на друга, потом стали ругаться, а потом—драться. До того дрались, что с каждого шерсть клочьями летела. Услышали их Жолдыаяк, Кутбан, Сырттан, прибежали, покусали дерущихся псов, забрали кость и съели. От шума овцы стали разбе­гаться, а пастухи поколотили псов и разлили их водой.
Два гуся и лягушка

	В прежние времена жили два гуся. В одни из жарких дней, не найдя где попить, сели они у маленького озерка. А в нем проживала лягушка. Она не подпускает гусей к озерку. Гуси просят и умоляют—она ни в какую. — Это озерко маленькое. Разве другого нет? Вы улетите, а я куда денусь? У меня нет крыльев,— ска­зала лягушка. — Если это озерко высохнет, мы перенесем тебя на лучшее, большое озеро,— ответили гуси. Согласилась лягушка, так они и договорились. Через некоторое время озерко высохло, а оставшаяся вода стала непригодной для питья. Как и условились, два гуся являются к лягушке и говорят: — Нужно уходить и найти хорошую воду. Лягушка согласилась. Гуси нашли длинную палку, принесли лягуш­ке и наказали: — Держись зубами за середину палки! Не раскрывай рта! Гуси взяли палку за оба конца и полетели. Обрадовалась лягушка, что она в небо поднялась, и вообразила, что она лучше других лягушек. Пролетали они над большим городом. А горожане видят в небе лягушку и гадают, что это такое. — Что это? Это — святая лягушка,— говорят одни. — Нет, не лягушка, а что-то другое!— спорят другие. Услышала их спор лягушка. «Как же я улечу, не назвавшись?»— подумала она. — Я — лягушка!— только она произнесла, как полетела вниз. Она упала прямо на середину базара, где торговали лошадьми. Одна из лошадей, которая как раз скакала, наступила на лягушку и задавила ее. — Дуракам не стоит делать добро!— сказали гуси и улетели. Есть некоторые люди, которые много о себе воображают, как ля­гушка. Никого, кроме себя, знать не хотят. Это приводит к невежеству и к беде. Об этом хорошо сказано у Абая: Людям низким не по нраву честный труд, Самохвальством, плутовством они живут. Но за подлость расплатиться срок придет — Разбивается не в год, а в миг сосуд.
Сырттаны

	Сырттан — так казахи издавна на­зывают сильнейшего среди сильных. Вот как рассказывает об этом леген­да. В давние времена жил один бай. Был у него сын — единственная опора и радость в старости. Как-то сын бая увидел страшный сон, буд­то огромный черный волк хочет его съесть, тянется жадной пастью к его ноге. Проснулся мальчик в испуге. На следующий день сон повторился. И снова мальчик проснулся в страхе в тот момент, когда волк стал тя­нуться к его ноге. Стал сон повторяться каждый день. Лишился маль­чик ночью сна, а днем — смеха. Видят родители, что творится с сыном неладное. Стали его расспра­шивать. Рассказал им мальчик о своем сне. Испугались родители, по­звали толкователей снов, да никто не смог объяснить, к чему бы это. Лишь один сказал: — Видать, ют волк не оставит вашего сына, пока не съест. Даже если построите сыну дом из камня и железа волк съест мальчика. Услышали это родители, сильно испугались, заплакали, спрашива­ют у него: — Как можно избавиться от этой напасти? Отвечает толкователь снов: — Пусть попробует спастись верхом на скакуне Стали искать коня для побега. Много табунов у отца, а такого скакуна, чтобы можно было на нем спастись, найти не удалось. Взял тогда мальчик в руку узду и поехал к табунам. Был там один старый табунщик. Рассказал ему мальчик о своем сне, попросил найти тулпара. Отвечает старик: — Много лет пасу я табуны твоего отца, а такого скакуна не встре­чал. Есть тут, правда, один бледно-гнедой, пятый год ему пошел, а жеребячья шерсть еще не слиняла, тощий — дальше некуда, вдосталь не пасется. Я вот почему на него надеюсь: ночью из-под его копыт искры сыплются. Может, на твое счастье, он окажется тулпаром. Лови его и седлай. Взнуздал мальчик бледно-гнедого, привел его домой Попрощался с родителями и отправился в путь. Пустил коня вскачь, едет куда глаза глядят. Глянул как-то назад и увидел вдали пыль. Подумал- «Наверное волк гонится!» Стал нахлестывать коня. К тому времени старая шерсть с боков бледно-гнедого спала, понурая голова гордо вскинулась, тело вытянулось в струнку, бег стал ровным и резвым. Оглянулся мальчик через три дня — столб пыли вроде бы стал ближе. Чем ближе пыль, тем лег­че и быстрее скачет бледно-гнедой. Прошло еще два дня. Столб пыли все это время следовал за ним. Глянул мальчик назад — от столба пыли отделялось что-то черное, скачет наметом. Топот погони все громче, бледно-гнедой мчится, как птица. Прошли еще сутки. Когда мальчик обернулся еще раз, то увидел того самого черного волка. Язык хищника вывалился, слюна течет струйкой, пасть жадно раскрыта. Мчится быстрыми, широкими скачками. Все ближе черный волк, все сильнее чует он запах человека. Хо­чется волку желанной добычи, рычит в нетерпении. Слышит бледно-гнедой рычание, мчится еще быстрее. Совсем уже близок волк, чуть за хвост коня не хватает. Шерсть у волка жесткая, черная, глаза — словно красные угли, ростом он с двухгодовалого теленка. Рычит в злобе, вы­тягивается в сторону, вцепиться клыками хочет. Вдруг где-то раздался собачий лай: «Манк!». Услышал его волк, замешкался. Вырвался бледно-гнедой вперед. Черный волк — будь проклят его отец— погнался за ним. Нагнал. Собрался вонзить клыки. И тут снова раздался собачий лай: «Манк!». Замешкался волк, стал от­ставать. Бледно-гнедой вырвался вперед, помчался дальше. Куда там—не отстал черный волк! Снова нагнал, собрался вонзить клыки. Но уже совсем рядом раздалось: «Манк!». Разом остановился черный волк. А бледно-гнедой помчался дальше. В безлюдной глухой степи под­скакал к одинокой юрте и разом остановился. Мальчик вылетел из седла и без чувств упал на землю. К нему подошла собака. Сивая, ростом с двухгодовалого теленка, грудь широкая, уши — как попоны, глаза горят красным огнем, углы пасти опущены, морда длинная, мохнатая. Обнюхала мальчика и легла рядом. — Этот черный волк почувствовал сильное желание отведать чело­вечины. Он сырттан среди волков, а твой бледно-гнедой — сырттан среди коней. То, что черный волк захочет тебя съесть, бледно-гнедой знал еще будучи жеребенком. Он решил спасти тебя. Мечтал об этом всю жизнь и сам себя готовил к скачке, пасся помалу, а отдыхал помногу. Будь на месте его другой конь— быть бы тебе в пасти волка! Вот этот моло­дой пес — сырттан среди собак. Он услышал звук погони на расстоянии дин пути, поэтому и залаял. Если бы черный волк съел тебя и утолил свое желание, все волки стали бы желать человечины, поедали бы лю­дей, валили бы их, как баранов, стали бы хозяевами над людьми. Я —сырттан среди джигитов. Бледно-гнедой знал, что я и пес-сырттан живем в этой стороне, и сразу направился сюда. Черный волк еще не ушел. Он поджидает тебя на вершине того холма. Но знает, что здесь бледно-гнедой, пес и я, не решается выйти против трех сырттанов. На рассве­те возьмем пса и пойдем по следу волка. А сегодня отдохни, выспись. Наутро джигит сказал мальчику: — Ты садись на бледно-гнедого, а я поведу пса. Поедем к под­ножью холма. Когда подъедем, я отпущу пса. Собака и волк встанут друг против друга и станут выжидать удобное мгновение, чтобы пере­грызть врагу горло. Ты подъезжай со стороны волка, поднимись пешком на вершину холма. Черный волк почует твой запах и повернет к тебе голову. Тут пес и свернет ему шею! А я подойду позже со стороны со­баки. Если не убить волка, он обязательно съест. Если я подойду рань­ше тебя, пес меня учует и посмотрит в мою сторону. Тогда черный волк перегрызет ему горло, а потом загрызет тебя. Все волки станут поедать людей. Так и сделали. Спустил джигит пса с поводка и медленно пошел следом за ним. А мальчик объехал холм с противоположной стороны. Увидели пес и волк друг друга. Шерсть на них встала дыбом, они вперили глаза друг в друга, зарычали. Не смеют два сырттана напасть один на другого, оскалились, выжидают удобный момент. Тем временем мальчик сошел с коня. Надо подниматься на верши­ну холма. Но страх перед черным волком поселился в душе мальчика, не позволил ему идти дальше. Поднимает он ногу, а ступить не решает­ся. Так и топтался на месте. А джигит медленно поднимался на холм с противоположной сторо­ны. Ничего не подозревая, поднялся на вершину. Почувствовала соба­ка приближение хозяина, повернула к нему голову. Тут черный волк бросился и вонзил клык ей в горло. Мотнул головой— и свернул псу шею! Увидел это хозяин собаки, выхватил кинжал, с ходу полоснул вол­ка вдоль живота. Погибли и собака и волк. Упал джигит на тело соба­ки и горько заплакал. Кусал пальцы и ругал мальчика на чем свет стоит. Да что ругать-то, коли то, что должно было свершиться, свершилось? Сказал джигит: — Если бы пес убил волка, все собаки были бы сильнее волков. Теперь лишь одна из пятидесяти сможет одолеть волка. Немного будет я волков, которые смогут одолевать собак. Если бы черный волк съел тебя, все волки с того самого дня стали бы хозяевами над людьми. Я убил его, теперь человек будет хозяином над волками. Вот так-то. Трусость одного может обернуться бедой для многих.
За добро-злом

	Бодливый бык, который бодал всех, кто ему встречался, нечаянно упал в колодец. Изо всех сил бодал он колодец, обрушил его стенки, но не смог избавиться от беды, которая свалилась на его голову. Когда все его силы иссякли, бык понял, что де­ло худо и он попусту погибнет. По­думал бык, что, может, кто-нибудь вытащит его из колодца, и изо всей мочи заревел, На его счастье, непо­далеку пастух пас стадо баранов. Услышал пастух его рев и прибежал вместе со стадом. — Светики мои, ненаглядные мои, вытащите!—говорит им бык вежливо, с почтением и с улыбкой.— Не убивайте меня, невинного, без­грешного! Я в жизни никому не желал дурного и не делал зла. Кротость моя и хороший нрав всем известны. Друзья мои, ненаглядные мои, вы­тащите же меня] Пастух, тебе дам сабу молока, а вам, бараны, копну хорошего сена! — Бараны, давайте вытащим быка из колодца и получим подарки, которые он обещает!— сказал пастух. — Ну что ж, давайте вытащим невинного беднягу!—ответили бараны. Вытащили рогатого господина. — Вот отдохну, соберусь с силами — отблагодарю вас, уважу вас!— сказал бык. Как может отблагодарить бык, который и человека бодает? Он забодал баранов и пастуха.
Жалайыр Шор

	В древности орел садился отдыхать на облако, а на ночь устраивался на луне. Встретился однажды ему си­зый кречет и спросил: «Как только вы не устаете?» Орел ответил: «Как же мне не уставать? Без устали взмахивая крыльями, достиг я гор­ных вершин. Стремясь изо всех сил, нашел себе место и на луне. Я рань­ше боялся, что если все время буду только летать, крылья мои устанут, а если опущусь на землю, меня поймает Жалайыр Шор, а он знает язык птиц, что летают в небе. Этот Жалайыр Шор и стал предком последующих охотников с ловчими птицами.
Почему летучая мышь летает ночью

	Говорят, в один из дней Сулеймен-патша собрал всех птиц и сказал: «Со­старился я, без мягкой постели мне не обойтись. Дайте все по перышку, я сделаю из них постель». Тогда все птицы, что были в небе, вырвали и дали по перышку Сулеймену—мир ему. Только летучая мышь сказала: «Разве можно дать Сулеймену лишь одно перышко!»—вырвала и отдала все свои хорошие перья. Сулеймен взял ее перья и благословил: «Будь первой среди птиц!» Потом подумал: «Наверное, другие птицы будут смеяться и дразнить ее за то, что она голая»— и молвил: «Ты будешь летать в воздухе по ночам, когда птицы и люди не смогут тебя уви­деть». С тех пор летучая мышь летает только по ночам.
Человеческая жизнь

	Сотворив мир и все сущее в нем, тво­рец земли и неба призвал к себе че­ловека и другие живые существа. Он задумал определить каждому его занятие и жизнь. Самым первым пришел человек. Творец сказал ему: — Ты человек, среди сотворен­ных ты выделяешься обликом и сво­ими качествами. Я дал тебе речь, чтобы ты говорил, и разум, чтобы ты думал. Все остальные твари бу­дут ниже тебя, все они будут в твоей власти. Всеми ими ты будешь повелевать. Травы в степи, плоды де­ревьев, широкие и глубокие моря, горы и скалы — все будет принадле­жать тебе, и жить ты будешь на земле тридцать лет. Тогда человек отошел в сторону и сказал себе: «Если я буду царем мира, если я буду обладать такими качествами; которых нет во всей природе, что пользы от того, что я буду жить каких-то тридцать лет?» Стоит он и смотрит, завидует другим животным, получившим долгую жизнь. И вот настала очередь ишака. Творец сказал ишаку: — Тебя будут много наказывать, ты испытаешь много тяжких му­чений, ты всегда будешь таскать тяжести, до смерти уставать от побоев, будешь едва передвигать ноги. Мало тебе будет покоя, пища твоя будет безвкусной, а вода — грязной. Пусть поэтому твой век будет пятьдесят лет! Упал ишак на колени, ударил лбом о землю, взмолился: — Если я буду жить в мире в таких мучениях, хорошо бы мою жизнь укоротить лет на двадцать! Подошел в это время человек и попросил: — Добавьте мне двадцать лет, которые бросает ишак! После этого подошел черед собаки. Творец сказал собаке: — Твоя обязанность сторожить дом, наблюдать, чтобы вещи целы были. Если придет кто-нибудь из чужих, ты обязана лаять. К тому же ты будешь лежать в тени и грызть кости. Твой век — сорок лет. Сделала тогда собака земной поклон и попросила: — Если я буду жить в мире в таком унижении, сторожить дом и вещи человека, если буду существовать, грызя кости, то хорошо бы уменьшить мой век лет на двадцать! Подошел в это время человек и попросил: — Те двадцать лет, которые не берет собака, добавьте мне! И эта просьба была удовлетворена. Наконец черед дошел до обезьяны. Ей было сказано вот что: — Внешним видом ты будешь похожа на человека, но будешь глупой, словно ребенок. Будешь забавой для детей. Будешь и для взрослых развлечением. Жить в мире будешь шестьдесят лет! Упала бедняга-обезьяна на колени, обратилась с прошением: — Если я только видом буду похожа на человека, а сама буду глу­пой, буду лишь забавой для детей, хорошо бы сократить мою жизнь лет на тридцать! Тут опять подошел человек и сказал: — Дайте мне те тридцать лет, которые бросает обезьяна! И в этот раз просьба человека была удовлетворена. После этого все твари, узнав свои обязанности, разошлись в разные стороны. Пошел и человек. Первые тридцать лет Он жил хорошо, жил беспечальным молодым джигитом. После этого, от тридцати до пяти­десяти, занимался разными делами и испытывал много мучений. Много он работал, чтобы как-то существовать, много перенес трудностей. Эти двадцать трудных лет были годами, взятыми у ишака. После этого, от пятидесяти до семидесяти лет, человек оберегает то, что есть у него в доме, становится мелочным и подозрительным. В это время он не постоит и за тем, чтобы закричать на любого, сце­питься с ним. Это годы, взятые человеком у собаки. После семидесяти человек постепенно лишается ума, становится похожим на ребенка. В это время он делается сутулым, это уже забава, развлечение для других. Это годы, взятые у обезьяны.
Байгыз

	В прежнее время жил один Жалмауыз. Он ловил птиц, наловленным птицам протыкал дырки в носу и на­вязывал их на аркан; все птицы бы­ли изловлены, кроме байгыза. Жалмауыз думает, как бы поймать и байгыза. Кречет вызвался, но Жалмауыз сказал: «Нет, кречет поймает его и спрячет. Пусть поймает его ястреб». Ястреб полетел, нашел бай­гыза и говорит: «Байгыз, что поде­лываешь? Тебя хан требует!» Байгыз спрятал свою голову, притворился больным и сказал: «Голова бо­лит, не пойду». Ястреб ласково сказал ему: «Выйди, потолкуем!» Бай­гыз немного высунулся, ястреб схватил его, положил себе на крыло и понес. Тогда байгыз закричал: Ойбай-ай! Бока твои жестки! Бедную душу мою стиснули они! Ястреб вошел в юрту Жалмауыза, держа добычу под крылом. «Где баигыз?»—спросил Жалмауыз. «Нету»,— сказал ястреб. «Я тебе голо­ву отрублю!»—указал Жалмауыз. Тогда ястреб подал ему птицу. Бай-гыз попросил слова и стал говорить: Голова моя величиной с пальчик, Мяса у меня — как у воробья. Нет во мне в асыма мяса, Heт во мне крови, чтобы человека насытить. «Вы, таксыр,- продолжал байгыз,— всех птиц изловили, прореза­ли им носы и посадили на аркан. Все они плачут, сидят без пищи, голодны, носы болят. Если вы хотите и мне проткнуть нос, то свейте ар­кан из солнечного луча и коровьего масла». «Кто сделает такой аркан?»—спросил Жалмауыз. Вызвался черт. Ловил, ловил руками луч — не поймал; мял масло в руках — все рас­таяло. Тогда Жалмауыз сказал: «Джа! Байгыз ростом мал, но ум его велик. Отпустите всех птиц на волю по велению байгыза». С тех пор баигыз стал птичьим бием. Говорят, что у птиц хан — лебедь, неправда; хаи птиц—байгыз. Поэтому, если казахи встретят байгыза, не уби­вают, считают за грех; даже если могут поймать рукой, не ловят; если берут посмотреть, то потом отпускают. С тех пор у всех птиц дырки в носу, а у байгыза нет.
Спор из-за года

	Как-то среди животных прошел слух, что, дескать, Год едет к ним. Каким будет приближающийся Год для жи­вотных — хорошим или плохим — кто знает; в общем, животные соб­рались и решили его встретить. Все стояли и спорили, каждому хотелось увидеть Год раньше других. Вер­блюд надеялся на свой рост и осо­бенно не волновался. Пока то да се, мышь быстро взобралась па ухо верблюда; она увидела Год раньше всех и громко закричала. Когда верблюд, разозлившись, погнался за мышью, другие увидели Год, и с той поры годы стали называться име­нами животных, которые его увидели, а мышь, увидевшая его первой, стала в начале годов. Верблюд понадеялся на свой рост и остался ни с чем. Поэтому верблюд начинает валяться на земле, едва увидит мы­шиную нору.
	О псе-сырттане

	Как-то ехал по дороге путник; когда он стал спускаться в широкую до­лину, за ним увязался волчий сырт-тан. Наступил вечер, завыл волчий сырттан — сбежалось с пять десят­ков волков. Понял путник, что смерть его близится, направил коня к дереву, которое едва было видно, отпустил поводья. Поскакал быстрее волков, примчался к дереву, оставил коня внизу, а сам, чтобы спасти свою бедную душу, взобрался на вершину высокого дерева. Вконец разъярились волки, с ходу наброси­лись на коня и тут же съели его. Волчий сырттан стал подвывать тол­кал дерево грудью, потом отошел шагов на пять-шесть и улегся. Пять­десят волков разом стали разрывать когтями основание дерева и через некоторое время обнажили его корни. Бедняга путник уж и в живых остаться не надеется. «Одно мне осталось — умереть; стану я пищей для волков в безлюдной степи, кости мои иссохнут в широкой степи; не суждено мне исполнить и последнее желание — повидать родных и близ­ких; тесен стал мир — будь он проклят!—не смогу даже попрощаться с ними, высказать свои несбывшиеся желания. Видно, судьба мне попасть в безлюдной степи в лапы безъязыких тварей и принять смерть от волков»,— так думал он, прощаясь с жизнью, на верхушке дерева. Услышала мольбу одинокого человека в безлюдной степи собака-сырттан, прислушалась, почуяла, что волки взяли в оборот путника, и пустилась бежать на подмогу. Пятьдесят волков услышали рычание собаки на расстоянии дня пу­ти и убежали. Лишь волк-сырттан продолжал лежать неподалеку от путника. На рассвете собака-сырттан прибежала к дереву. Когда собака выбежала из аула, байский ат-косшы. оказывается, выехал следом на коне с другим конем на поводу. Два сырттана не посмели напасть один на другого и легли поодаль друг от друга. Путник, который сидел на верхушке дерева, решил сойти вниз на землю и стал спускаться с вер­хушки дерева. Собака, которая лежала под деревом, обернулась, чтобы посмотреть на человека, а волк-сырттан подскочил и оторвал собаке голову. После этого даже не взглянул на человека и ушел восвояси. Путник, который лишился коня и оказался без собаки, которая спасла ему жизнь, остался сидеть в тоске. Не было в безлюдной степи коня чтобы ехать, не было еды, чтобы поесть, да еще поблизости и людей не было видно. Сидит он в печали и незадолго до полудня видит: скачет какой-то человек с конем на поводу. Увидел его путник, обрадовался- «Был я одинок, теперь и ко мне спутник едет. Тот человек подъехал и с ходу несколько раз огрел камчой сидевшего. Сделал это и, глядя на путника, говорят: «Ты ведь не сказал собаке «айт!»; если бы ты сказал «айт!», она бы одолела волка». Путник говорит: «Да, Я не сказал «айт!». Побеседовали, потом всадник говорит: «Ну, ладно, что случилось — то случилось, вернемся в аул». Усадил путника на одного коня, сам положил перед собой поперек седла труп собаки; переночевал» в пути один раз и прибыли в аул бая. Бай вышел из дома, сразу спросил: «Жива ли собака?»—увидел труп собаки, промолвил: «Погибла, оказывается, собака»—и вошел опять в дом. Когда путник вошел следом за ним, бай расспросил его обо всем и приказал: «Как хочешь, а достань такую же собаку, какая была у меня!» Бедняга путник не стал спорить, говорит: «Достану». Бай дал ему в руки хвост волка-сырттана и говорит: «В какой аул ни придешь, вози с собой этот хвост: если собака — сырттан, она укусит этот хвост, а обыкновенные собаки при виде его будут в страхе убегать». Сел путник на коня, около четырех месяцев ездил по аулам, но везде собаки убегали прочь. На пятый месяц прибыл он в одни аул: все собаки убежали прочь, а у одного бедного человека был маленький щенок — так он подбежал и укусил хвост, который путник держал в руке. Путник чуть не сошел с ума от радости, подружился с хозяином щенка, отдал ему своего коня и забрал щенка. Так, проездив четыре с половиной месяца, прибыл в аул бая. Бай воскликнул: «Эта собака в тысячу раз лучше моей погибшей собаки!»,— обрадовал этим путника, поблагодарил его за услугу, дал ему одежду, хорошего коня, положил в карманы много денег и отпустил домой.
	Хромой саврасый

	В давние времена у одного человека был саврасый тулпар. Решил этот человек умножить потомство тулпара и с одной кобылицей отправил его на необитаемый остров посреди моря. Прошло несколько лег, потомство тулпара увеличилось и составило косяк. Прослышали воры о том, что тулпар находятся на острове и отправились, чтобы увести саврасого вместе с его косяком. Норовистый от рождения, да еще за много лет отвыкший от людей, тулпар как только увидел воров, так и бросился на них. Кусал тех, кто оказался впереди, лягал тех, кто подъезжал сзади, не давал ворам приблизиться. Вконец измучились воры и поняли, что не одолеть его, я вынуждены были выстрелить. в него из лука. Стрела попала в ногу саврасого, он захромал. Пуще прежнего разъярился раненый хромой саврасый, бросился топтать врагов Обессилели разбойники, решили спастись в яме. Увидел это хромой саврасый, разозлился, помчался вместе со своим косяком, через яму я растоптал всех воров. Так тулпар вместе со своим косяком уничтожил врагов и стал жить спокойно.
	Тепен-кок

	В прошедшие времена у одного бедняка был единственный сивый тулпар. Был он, видать, спокойным, но резвым. Бедняк ездил на нем на охоту, чем и жил. Во время охоты он догонял на тулпаре волков и лисиц и забивал их. У тулпара была одна особенность: не мог он легко скакать, пока не вспотеет. Как говорят, привычки коня известны его хозяину: перед выездом на охоту он навьючивал на сивого тулпара два мешка песку, разъезжал на коне взад и вперед рысью, заставляя его потеть. Как-то устроили большой той, на который из разных мест съехались на скакунах певцы и кюйши, акыны, силачи, баи и бии. Начался той, прошли игры, подошла очередь байги. Скакунов, которых приготовили для состязаний, оказалось много. Все надеялись получить приз. Хозяин тулпара решил послать на байгу своего тулпара, а пока еще не прибыл ат-айдаушы, навьючил на тулпара песок и стал гарцевать, чтобы заставить тулпара вспотеть. Прошло немного времени, начались конные скачки. Первым пришел сивый тулпар. Хозяин его получил приз, остался доволен своим конем и, вспомнив, как гарцевал перед состязанием, сыграл кюй и назвал его «Тепен-кок».
Белый жеребец

Дата добавления: 2015-07-16