Глава 13. – Жестоко оставлять меня в подобном неведении, – пожаловалась Кассандра

– Жестоко оставлять меня в подобном неведении, – пожаловалась Кассандра, когда мы упаковывали белье в ящик. – Раз уж ты не даешь мне прочесть новые страницы книги, по крайней мере, удовлетвори мое любопытство, ведь прошло много лет с тех пор, как я читала роман, и новый вариант весьма отличается от старого. Почему Эдвард не объявил о своей любви к Элинор, до того как покинул Норленд? Почему он оказался столь молчалив?

– Я не могу ответить.

– Не можешь? Или не хочешь?

– Не могу, – ответила я, – потому что не знаю.

За четыре дня, прошедшие после отъезда мистера Эшфорда, я обнаружила, что не способна написать ни слова. Я пыталась. Я перечла старый вариант «Чувства и чувствительности» в поисках отрывков, которые стоит изменить, но ничто не удовлетворяло меня, и страница за страницей сгорали в огне. Я изучила новые главы, которые полагала улучшением ранней работы, но персонажи и сюжет внезапно стали для меня загадкой. Я чувствовала, что не знаю и не понимаю Эдварда и, в особенности, Уиллоби, который был задуман как очаровательный плут, но стал позднее для меня столь привлекателен, что я не могла позволить ему разбить сердце бедняжки Марианны.

– Но ты должна знать, – возразила Кассандра. – Это твоя история. Они твои персонажи. Ты придумала их.

– Верно. Я намеревалась вывести сдержанность Эдварда из того, что мать лишит его наследства, если он женится на ком-то, кого она не одобряет. Но чем больше я писала об Элинор и Эдварде, тем сильнее мне казалось, что этого недостаточно. Человек с характером и принципами Эдварда не станет беспокоиться о деньгах и никогда не позволит матери вмешаться в выбор жены. Полагаю, разлучить истинно влюбленных способна лишь причина куда более серьезная. Но что… какая…

Голос мой пресекся, и неожиданные слезы навернулись на глаза.

Кассандра повернулась ко мне с пониманием той боли, что скрывалась за моими словами.

– Джейн, – произнесла она, нежно обнимая меня, – мистер Эшфорд признался бы в день отъезда, если бы мог, я уверена. Ему помешало лишь неуместное вторжение Черчиллей.

– Хотела бы я в это верить.

Она сделала шаг назад, взяла мои руки в свои и спокойно заглянула мне в глаза.

– Он ведь казался взволнованным? И рассеянным, если я правильно помню?

– Да.

– Именно так вел себя Том, когда просил меня стать его женой. Мистер Эшфорд собирался сделать тебе предложение, не сомневайся.

– Я так не думаю. Когда я вспоминаю наш разговор, мне против воли кажется, что ни в словах его, ни в голосе не звучало любви.

– Мужчины всегда робки в подобных ситуациях и лишаются дара речи. Разве ты не заметила это, когда Харрис делал тебе предложение?

Я кивнула.

– Но Харрис всегда такой. Он от рождения лишен дара речи.

– Но подобное поведение необычно для мистера Эшфорда?

– Да.

– Вот видишь? Обстоятельства лишь отложили его признание. Тебе следует набраться терпения. Он напишет. Приедет навестить нас в Чотон, и со временем все уладится. – Она вздохнула. – И тогда ты обручишься и выйдешь замуж, уедешь, чтобы жить в чудесном имении в Дербишире, и я… я потеряю свою Джейн, любимую сестру и подругу, и проведу остаток жизни с мамой и Мартой, чтобы видеться с тобой лишь раз или два в год, если очень повезет.

Она выглядела совершенно несчастной, но глаза ее так блестели, что я не удержалась и засмеялась.

– Не стоит загадывать так далеко, дорогая, – сказала я, воспрянув духом. – До переезда в Чотон еще три долгих месяца, а у нас осталось всего десять дней, чтоб насладиться здешним обществом. Так давай же извлечем из них наибольшую выгоду.

В тот день мы получили приглашение от соседей, мистера и миссис Смит, на небольшой музыкальный вечер, назначенный на завтра, вечер сам по себе ничем не выдающийся и примечательный лишь последовавшим за ним ужасным происшествием.

Поскольку большая часть наших нарядов была уже собрана, нам с Кассандрой пришлось надеть свои вторые по красоте платья: сестре – прелестный розовый муслин, а мне – голубой в крапинку.

«В этом самом наряде я гуляла по аббатству Нетли», – припомнила я с уколом печали.

Когда мы прибыли, нас радостно встретили и провели в гостиную Смитов, откуда убрали всю мебель и заменили ее рядами стульев. В назначенное время, когда гости расселись, вошла элегантно одетая женщина и весьма приятным голосом долго пела под аккомпанемент рояля, арфы и виолончели.

Среди гостей, как всегда на музыкальных вечерах, было много истинных ценителей и гораздо больше тех, кто в музыке ничего не понимал. Я полагала себя достаточно музыкальной, чтобы находить подлинное наслаждение в происходящем, хотя сие удовольствие несколько умаляло поведение некоторых музыкантов, которые, по-видимому, считали, что среди английских любителей лучше их никого не найдется.

– Какая трогательная лирическая песня, – прошептала Кассандра в конце первой части.

– Она была бы более трогательной, – тихо ответила я, – если бы исполнительница чуть меньше любовалась собой.

В очередной раз обводя комнату взглядом, я заметила знакомое лицо в нескольких рядах перед нами: миссис Дженкинс. Я указала на нее Кассандре, и в тот же миг сама леди обернулась и поймала мой взгляд, после чего широко улыбнулась и вступила в тихую беседу с привлекательной, хорошо одетой молодой особой, сидевшей рядом с ней.

– С кем она говорит? – спросила Кассандра.

– Не имею представления.

Загадка разрешилась, когда по завершении концерта миссис Дженкинс, держа таинственную девушку под руку, пробилась к нам через толпу.

– Здравствуйте, леди! – воскликнула она. – Вот так удача! Я и понятия не имела, что вы еще в городе, я думала, вы давно уехали в деревню, а я так хотела познакомить вас со своей дорогой племянницей. Мисс Остин, мисс Джейн, позвольте вам представить мисс Изабеллу Черчилль.

– Как поживаете? – осведомилась Изабелла.

Это была стройная девушка лет семнадцати, среднего роста, с изящно уложенными темными кудряшками, утонченным лицом фарфоровой белизны и карими глазами, которые изучали нас не без некоторого чванства. С первого взгляда она казалась образцом беспечной юной особы, незнакомой с невзгодами жизни, привычной ко всем удобствам и привилегиям, какие могут обеспечить богатство, молодость и красота.

Мы обменялись учтивыми замечаниями.

– Изабелла ужасно расстроилась, – продолжала миссис Дженкинс, – что недавняя болезнь заставила ее пропустить визит брата и его супруги в город, и поэтому я настояла на ее приезде, как только позволит здоровье. И что бы вы думали? Не успели мы распрощаться с Чарльзом и Марией, как Изабелла прислала письмо, что она совершенно здорова и готова собираться в дорогу. И вот она! Что скажете? Ну разве вы видели когда-нибудь более хорошенькую девушку?

Мы с Кассандрой охотно согласились, что не видели. Я взглянула на Изабеллу, ожидая, что та покраснеет или запротестует, но ничего подобного. Она лишь захихикала и заулыбалась с притворной застенчивостью, по-видимому, привычная к подобным похвалам.

– Прошло уже четыре года с тех пор, как моя любимая, горячо любимая сестра – несчастная матушка Изабеллы и Чарльза – скончалась, оставив безутешными всех нас, особенно Изабеллу, – сообщила миссис Дженкинс.

Услышав это, Изабелла перестала улыбаться и постаралась изобразить безутешность.

– Как тяжело, бесконечно тяжело остаться без матери в столь юном возрасте, – говорила между тем миссис Дженкинс, – а поскольку своих детишек у меня нет, я с превеликой радостью помогала ей, как могла. Ах, думаю, теперь мы с Изабеллой близки совсем как мать с дочерью. Правда, Изабелла?

– Конечно, тетя Дженкинс, – с вежливой улыбкой ответила Изабелла.

– Леди, вы просто обязаны составить нам компанию за завтрашним чаем, чтобы познакомиться поближе! – воскликнула миссис Дженкинс. – Возможно, это наша последняя встреча перед долгой, долгой разлукой! Отказа я не приму.

Чувствуя, что особого выбора у нас нет, мы любезно согласились прийти.

Следующий день, как и предполагалось, застал нас в гостиной миссис Дженкинс за чаем, где мы ожидали паузы в восторженной речи пожилой леди, чтобы вымолвить хоть слово.

– Вам понравился вчерашний концерт, мисс Изабелла? – поинтересовалась я, когда миссис Дженкинс на мгновение прервала свой монолог, чтобы отпить чаю.

– О да! Очень, – ответила Изабелла.

– Изабелла любит музыку, – сообщила миссис Дженкинс. – Она только что вновь села за фортепиано. Полагаю, вскорости она преуспеет в игре на нем.

– Я всегда находила игру на фортепиано весьма приятным занятием, – заметила я.

– Оно было бы куда приятнее, – раздраженно возразила Изабелла, – если бы не требовало столь многих часов упражнений.

– Но упражнения сами по себе немалая часть удовольствия, вы не думаете? – спросила я.

Изабелла безучастно поглядела на меня.

– Неужели?

– Искусство Изабелла тоже обожает, – заявила миссис Дженкинс. – Разумеется, к ней много лет ходил частный учитель, и у нее талант как к рисунку, так и к живописи. У нее дюжины незаконченных набросков, столь многообещающих, что у вас бы дух захватило.

– Вот бы посмотреть на них, – учтиво произнесла Кассандра.

– Тебе следовало взять с собой один или два, дорогая, – сказала миссис Дженкинс. – Ты могла бы здесь продолжить работу над ними.

– О нет! Я бросила рисование, тетя Дженкинс, – отмахнулась Изабелла. – Оно не для меня. Я слишком занята в последнее время, нанося визиты друзьям, чтобы убивать время с карандашом или акварелью. И ведь мы скоро вернемся в Лондон? Сезон начнется в будущем месяце.

– Конечно! – воскликнула миссис Дженкинс, – У меня там дом, знаете ли, на Баркли-сквер. Изабелла много раз останавливалась у меня, и мы всегда прекрасно проводили время. Помнишь ту чудную пьесу, которую мы смотрели в прошлом году, Изабелла?

– Какую, тетя? Мы смотрели целую кучу пьес.

– Я имела в виду «Короля Иоанна».

– А, ту! В которой Сара Сиддонс играет Констанцию, осиротевшую мать! За такую не грех и умереть!

– Умереть? – повторила миссис Дженкинс. – Осиротевшая мать!

И обе прыснули от смеха.

– Изабелла! Право слово! Ну разве она не самая умная девушка на свете?

Кассандра согласилась, что самая. Я кивнула и улыбнулась, стараясь казаться искренней.

– По-моему, на свете нет ничего интереснее Лондона, – сказала Изабелла, глаза ее сияли. – Я поселилась бы там, если б могла.

– Последний год запомнился особо, разумеется, – добавила миссис Дженкинс, вытирая слезы счастья, – ведь он последовал за дебютом Изабеллы.

– Вы дебютировали в Лондоне, мисс Черчилль? – осведомилась я. – Как это, должно быть, прекрасно.

– О нет! Я отчаянно хотела, конечно, – ответила Изабелла. – Быть представленной монарху в Сент-Джеймсе вместе с другими дебютантками, ах! Это стало бы самым волнительным мигом моей жизни! Но папа и слышать ничего не хотел. Он сказал, что нечего тратить деньги на лондонский сезон, коль я уже обручена.

– И все же у вас дома дали прекрасный бал, чтобы отметить это событие, – успокаивающе произнесла миссис Дженкинс. – Надеюсь, ты не перестанешь ездить со мной в Лондон, когда выйдешь замуж, Изабелла?

– Ах! Ни за что на свете, тетя.

– Вы выходите замуж, мисс Черчилль? – поинтересовалась я.

– Ну да, – ответила Изабелла тоном, который подразумевал, что данное обстоятельство должно быть прекрасно известно каждому.

– Мы ожидаем, что дату назначат в течение года, – добавила миссис Дженкинс.

– Я знаю, что мне очень повезло, – деловито заметила Изабелла. – Он весьма уважаемый человек.

– Повстречай хоть тысячу мужчин, – согласилась миссис Дженкинс, – а более достойного, чем мистер Эшфорд, не найдешь.

Мы с Кассандрой одновременно замерли в изумлении.

– Мистер Эшфорд? – повторила Кассандра.

– Да, – мрачно кивнула Изабелла, – Мои друзья не перестают повторять, что он очень стар. Это правда, ведь он в два раза старше меня, а значит, годится мне в отцы. Но я напоминаю себе, что он всегда обращался со мной с превеликим вниманием и любовью.

– Многие счастливые браки основывались на разнице в возрасте намного большей, чем у вас, дорогая, – уверила ее миссис Дженкинс.

– Он все еще неплохо выглядит, – признала Изабелла, – для пожилого человека. Остается надеяться, что он не одряхлеет слишком скоро.

Мы с сестрой сидели в потрясенном неверии. Мое сердце отчаянно колотилось. Я видела, как краска отхлынула от лица Кассандры, и сознавала, что и сама должна быть бледна, точно привидение.

– Разумеется, вы говорите не о мистере Фредерике Эшфорде? – наконец нерешительно выговорила я. – Из Пембрук-холла, Дербишир?

– Отчего же, именно о нем, мисс Джейн, – ответила Изабелла. – Вы с ним знакомы?

– Я… мы… мы немного знакомы с этим джентльменом, – сказала я. – Нам выпало удовольствие повстречать его вновь в доме вашей тетушки не далее как в прошлом месяце.

– Ну конечно! – воскликнула миссис Дженкинс. – Дорогая, я совсем забыла! Конечно, вы знаете, какой хороший человек мистер Эшфорд, и понимаете, почему ее семья так довольна этой партией. Ведь он такой умный, такой скромный и непритязательный, ни следа надменности – подобные качества нечасто найдешь в человеке его положения. Только подумайте! Когда титул и состояние перейдут от отца к сыну, наша Изабелла станет леди Эшфорд, хозяйкой самого большого имения во всем Дербишире. Такое богатство, такой прекрасный дом, такие красивые сады и леса! Нигде я не видывала таких бревен!

– Да кому какое дело до бревен? – спросила Изабелла. – И садов, на мой вкус, у него слишком много, хотя мистер Эшфорд, по-видимому, ценит их весьма высоко. Мисс Джейн, вам нездоровится?

– Нет-нет, благодарю вас, – ответила я, хотя внезапно мне стало трудно дышать.

– Моя сестра скрывает это, но, по правде говоря, в последнее время она чувствует себя не слишком хорошо, и я вижу, что ей необходим свежий воздух, – сказала Кассандра, обретя дар речи. – Если вы простите нас, миссис Дженкинс, мисс Черчилль, мы откланяемся. Премного благодарны за чай.

Дата добавления: 2015-07-16