Глава 6. К тому времени, как Семен разобрался с одеждой и обувью

К тому времени, как Семен разобрался с одеждой и обувью, принесенное им мясо безнадежно кончилось. Пришлось опять переходить на морепродукты, точнее — «рекопродукты». Это было так тоскливо и грустно, что он начал было вздыхать по степным просторам, где столько всего вкусного... Но тотчас наступил на горло собственной песне — рано! Если произойдет очередное чудо и он сможет добыть мясо, то возникнет сложнейшая проблема его сохранения, поскольку соли нет и взять ее негде. Способы хранить без соли, конечно, есть, но... В общем, как ни крути, с какого бока ни заходи, а нужна посуда. Емкая, такая, в которой можно производить термическую обработку значительного количества продукта. Практика полевых работ многократно подтвердила, что ведерный бак с вареным мясом, поставленный для охлаждения в воду, делает жизнь значительно приятней. Во-первых, мясо не портится несколько дней, а во-вторых, оно всегда готово к употреблению — его достаточно разогреть или просто есть холодным. Это и «кишке» приятно, и освобождает массу сил и времени у исполнителя. Пытаться сделать посуду из дерева или камня (?!) явно не стоит — хлопот масса, а толку чуть. Значит, керамика. Значит, надо искать глину!

Поскольку поисковая экспедиция состояла всего из одного человека, сборы были недолгими — Семен оделся, обулся, взял в руку изувеченный посох и... стукнул себя кулаком по голове: «Ох, и дурак же вы, Семен Николаевич! Ну, натуральный детский сад на прогулке! Вам мало двух стрел от туземцев? Вам недостаточно волчицы? Вы же, блин горелый, находитесь в каменном веке, где милиции, которая должна вас охранять, нет и в помине!» В итоге никуда в тот день Семен не пошел — он сидел в лагере и выстругивал новый посох. Настоящий — тот, который можно писать с большой буквы.

Закончил он уже в сумерках — получилось неплохо. Древесина почти высохла, но всё равно оставалась удивительно тяжелой. В качестве эксперимента он положил готовый посох в воду — палка, не раздумывая, опустилась на дно. «Просто какое-то «железное» дерево! — покачал головой Семен. — Мне придется долго к тебе привыкать, мой возможный будущий друг».

Чтобы достойно завершить этот день, Семен решил немного поупражняться с новым оружием, чем и занялся на относительно ровном участке берега недалеко от лагеря. Его опасения подтвердились — посох оказался как минимум раза в полтора тяжелее тех, к которым он привык, и работать с ним было трудно. «Похоже, придется тренироваться несколько недель, иначе всё насмарку — не посох, а прямо какой-то лом! Правда, говорят, что против лома нет приема, но это неправда — их очень много».

Семен массировал перетруженные запястья и составлял план будущих тренировок — так, чтобы нагрузка нарастала постепенно вплоть до полной, то есть боевой. Плохо, конечно, что нет напарника, но существует много комплексов формальных упражнений специально для...

— «Поиграй со мной. Почему ты со мной никогда не играешь?»

«Господи, — изумился Семен, — опять волчонок! Столько дней не было!»

— «Где ты был?»

— «Там (образ степи) и здесь (лес)».

— «Почему не приходил?»

— «Ты не охотишься и не играешь со мной».

Глаголом «играть» Семен перевел для себя обозначение некоего действа, которое совсем не является развлечением или забавой. Скорее наоборот...

— «Как же я могу играть с тобой?! У меня только две ноги и совсем маленькие зубы!»

— «У тебя есть длинная лапа».

«Во-от оно что! — догадался Семен. — Он, похоже, был где-то рядом, следил за мной, но обозначил свое присутствие, лишь когда я оказался «в сборе» — в шкуре его матери и с «длинной лапой». Хотя, с другой стороны, я ведь раньше его и не звал, а без зова он подойти, наверное, не решался. Но в конце концов инстинкт победил — ему требуется «игра» с кем-то более сильным. Сам он, конечно, не понимает, зачем это, но иначе ему в стае, наверное, не выжить».

— «Играть «длинной лапой» опасно», — усмехнулся человек.

— «Я знаю, — ответил волк. — Ты ею маму убил».

— «Тогда берегись!» — предупредил Семен и нанес вертикальный рубящий с уходом вниз. Волчонок отпрыгнул и попытался схватить посох зубами. Не сумел, и следующий — сметающий — удар по лапам свалил его на землю. «Больно?» — хотел спросить человек, но не успел, потому что зверь мгновенно вскочил на ноги и в коротком прыжке догнал-таки конец посоха!

«Кажется, у меня появился напарник, — невесело усмехнулся Семен. — Только бы он меня однажды не прикончил... в спарринге».

* * *

Глинистый пласт образовывал довольно просторную площадку под невысоким обрывчиком, которая полого спускалась к воде. Глина здесь была несколько иного — красноватого — цвета. Семен выкопал разведочный шурф, а попросту — ямку, и пришел к выводу, что материал для лепки нужно брать с глубины около десяти сантиметров. О достоинствах глины он судил по ее однородности, отсутствию комков и камешков.

Материал нужно было на что-то выкладывать, и Семен решил забрать у туземца рогожу, а вместо нее накрыть его невыделанной оленьей шкурой. Была слабая надежда, что ее потом удастся отмыть. Поскольку первый опыт был удачным, он решил сразу изготовить побольше посудин и поставить их сушиться. Однако глина, добытая из пласта при помощи палок и каменных сколков, представляла собой скользкие комки, вылепить из которых что-либо оказалось невозможным. Материал нужно было мять. А как?

Семен попытался топтать глину на рогоже босыми ногами, но комки норовили выпрыгнуть в сторону или сползти с рогожи на замусоренную землю. Тогда он попробовал давить их широким плоским камнем. Получилось еще хуже: один большой комок превращался во множество маленьких, которые тоже разбегались во все стороны.

Он яростно воевал с глиной, а в голове крутились прочитанные когда-то слова: «разделка», «сушка», «размочка», «размол», «растирка», «отмучивание» и «замешивание» чего-то. Почему-то больше всего злило слово «отмучивание». В конце концов Семен не выдержал и шмякнул очередной ком в общую кучу: «Блин горелый! Ну, допустим, я представляю, что такое «отмучивание», и догадываюсь, зачем это. Разбодяжить глину в воде, всё, что окажется на дне — комочки и камушки, — выкинуть, а глинистую жижу как-то обезводить. Наверное, нужно дождаться, когда она осядет, воду сверху слить, а потом просто ждать, когда испарится лишняя вода. И работать с тем, что там останется. Всё понятно, всё правильно, но как я это сделаю?! Без посуды!! Глина мне нужна, чтобы лепить посуду, а без посуды, выходит, глину не подготовить?! Не-ет, что-то тут не так! А почему в прошлый раз получилось? Ну, типа того, что глина была не такая липкая, и потом... Понял!»

Обвинить во всём природный материал было проще всего, но из этого следовало, что нужно искать другой. А где? Во всяком случае, поблизости от лагеря такового не наблюдалось, идти же вдаль не хотелось. Значит... Значит конструктивнее обвинить себя самого: «В прошлый раз я взял всего-то комок размером с голову. Конечно, его удалось без особого труда размять. Сейчас же нагреб добрых ведра три — в наивной надежде разом решить все проблемы. Как же, жди! До сих пор такие «кавалерийские атаки» здесь ни разу не проходили!»

Семен вздохнул, подсел поближе к куче и настроился на долгую нудную работу. Он брал комки размером с кулак и, используя ладони, пальцы и плоский камень, методично разминал их до получения однородной массы. Если воды не хватало, смачивал и опять мял. И так без конца. Куча добытой глины заметно не уменьшалась.

Когда от однообразных движений мышцы кистей и предплечий стали ныть невыносимо, Семен решил, что пора заканчивать. По крайней мере, вот сейчас и вот с этой операцией. Однако в душе осталось чувство неудовлетворенности, и он решил хоть что-нибудь вылепить. Движения для этого требовались несколько иные, и он надеялся, что пальцы будут слушаться.

Хотелось изобразить что-то солидное, круглое и емкое — литра на три. Вообще-то, горшки делают на гончарном круге — по телевизору сколько раз показывали. Но круга нет и не предвидится, значит, надо что-то придумать, чтобы поворачивать изделие по мере надобности — не бегать же самому вокруг него. «Ну, это совсем просто: взять дощечку и... Ага, где тут дощечки? В кустах валяются? Может, там и кусок фанеры найдется? Или лучше сходить на ближайшую свалку и поискать?»

После довольно долгих блужданий по осыпям и косам Семен приволок к месту работ довольно широкую плиту какого-то черного сланца. Он водрузил ее на валун и решил, что в качестве рабочего столика эта уродина, пожалуй, сгодится.

Чтобы глина к камню не прилипала, он застелил поверхность листьями, сорванными с ближайшего куста. Когда он шмякнул сверху ком глины и начал его мять, доводя до кондиции и превращая в толстый блин, выяснилось, что глина к камню действительно не прилипает, зато к ней самой прилипают листья и норовят замеситься вглубь. Вывод: идея с листьями правильная, но мять нужно в другом месте.

Технологию Семен применил самую примитивную — ком или толстая нашлепка глины выдавливается изнутри большими пальцами рук, превращаясь в подобие миски или плошки. Приготовленной глины хватило на три посудины, правда, последняя получилась совсем маленькой. Семен не поленился подняться на склон и притащить комок мха. Он смочил его водой и любовно выровнял стенки сосудов изнутри и снаружи. Потом посмотрел на небо, пытаясь угадать, будет дождь ночью или нет. Угадать не смог, но вспомнил, что накрыть изделия всё равно нечем, и с чувством исполненного долга отправился в лагерь.

Дождя ночью не было, следующий день оказался солнечным и жарким, но Семен добрался до своей гончарной мастерской только ближе к вечеру. Помимо обычных хозяйственных дел пришлось долго чинить рыбную ловушку. По-видимому, в нее забрела какая-то крупная рыбина и от удивления развалила всю хлипкую конструкцию. Приемную корзину надо было плести почти заново.

Когда Семен увидел, что солнце сделало с его глиняными творениями, у него возникло ощущение, будто ему врезали под дых: гадство!! Все три посудины сверху обсохли и покрылись глубокими трещинами. В отчаянии он запустил самую маленькую миску в речку. В полете она развалилась, а Семен уселся на обломок какого-то ствола и стал думать.

«Не так сушил? Может, в тени надо было? Или не так лепил? Стенки разной толщины — где-то просохли, где-то нет, возникли напряжения... Но единственная миска, получившаяся в прошлый раз, тоже вся разной толщины! Бли-и-ин...»

Семен стал рассматривать стенки уцелевших от его гнева посудин. Все трещинки были открытыми — зияющими. Такое впечатление, что глина, теряя воду, уменьшилась в объеме, причем неравномерно, поскольку внутренние части оставались влажными.

«Всё ясно, — сказал он самому себе, — имеет место усадка. Остается вспомнить, что это такое и как с этим бороться. Будем, как всегда, двигаться от общего к частному. Из чего состоят все формовочные растворы на свете? Ответ: из вяжущего, наполнителя и затворителя. Последний компонент в строительных растворах представляет собой воду. В той гадости, которой скрепляют кирпичи, вяжущим является цемент, а наполнителем песок. Раньше в качестве вяжущего использовали известь. Вот, помнится, в стройотрядовской юности, между девятым и десятым классом, мы с пацанами работали на бетономешалке. И бригадир на нас всё время орал, чтобы мы не сыпали лишний цемент, поскольку раствор от этого может «потрещать».

А что есть глина? Вообще-то, это конечный продукт разложения минералов-алюмосиликатов. Частички ее совсем мелкие и неустойчивые, не то что у кварцевого песка. Соответственно, наполнителем она уж никак быть не может. Наоборот, чтобы она не усыхала, надо что-то в нее добавлять. Вот когда кладут печи в избах, то кирпичи скрепляют глиной, но, кажется, иногда в нее добавляют и песок. Но не всегда. А почему? Может быть, потому, что в природных глинах песок часто уже содержится? Кстати, в тот раз, в том лагере, глина была явно с песчаной примесью, а здешняя, похоже, таковой не имеет — жирная, как масло. Может быть, всё дело в этом? Нужно ее «отощить?»

Семен еще некоторое время сидел и напряженно вспоминал всё, что он знает о глинах. Как это ни странно, оказалось, что не так уж и мало: начиная от занятий в кружке «умелые руки» и кончая курсом минералогии. И чем больше он думал, тем сильнее удивлялся самому себе: как это ему вообще пришло в голову что-то лепить из чистой жирной глины?! Конечно же, нужен наполнитель-отощитель, а может быть, и что-нибудь еще!

Нужен-то нужен... А сколько? Пять процентов объема, десять, тридцать, пятьдесят или восемьдесят? И какой: мелкий или крупный? Песок, он ведь разный бывает: пустынный наполовину состоит из пылевидных частичек, а речной из зерен размером один-два миллиметра.

«Ну, последний вопрос можно решить простым интеллектуальным усилием: всякие там древние греки и египтяне делали тончайшую изощренную керамику. Уж наверное, в глиняную массу для своих амфор они добавляли не грубый наполнитель, а, скорее, наоборот — растертый в пыль. В Египте же вообще под боком пустыня — там песок перевеивается ветром и от этого становится очень мелким. В данном же конкретном случае особого выбора нет: нужно поискать мелкий песок без примеси ила».

Нечто подходящее Семен нашел в сотне метров от места работ — крохотный песчаный пляжик довольно далеко от воды — вероятно, он был намыт во время паводка. Песок был слежавшимся, светлым и довольно мелким. На всякий случай Семен его протестировал — промыл, как промывают песок для аквариума, — мути почти не было, а та, что образовывалась, быстро оседала. Сойдет, решил он и принялся нагребать песок в подол рубахи.

«Итак, — размышлял он, сидя перед большой кучей глины и маленькой горкой песка, — вопрос «что?» мы решили. Осталось выяснить «сколько?». Может ли эта проблема быть решена теоретически, интеллектуальным, так сказать, усилием? Очень похоже, что нет: глины бывают разные, как и пески. Они различаются по составу собственно глинистых частиц и, кроме того, содержат чужеродные примеси. Наверное, если изучить этот продукт всеми доступными современной науке методами, то ответ на вопрос, получится ли горшок, всё равно найден не будет. Только эксперимент, а это значит...

А это значит, что нужно размять и подготовить как минимум три одинаковых порции глины. Замесить в каждую разное количество песка: ну, скажем, на три части глины одну часть наполнителя, другая проба — три к двум, и третья — три к трем или один к одному, что, по сути, одно и то же. А еще лучше сделать и четвертую пробу с обратной пропорцией: на две части глины три части песка. Потом из каждой надо вылепить что-то одинаковое и посмотреть, как продукт будет себя вести при просушке. Вот такой подход будет научно обоснованным и гарантирующим если не успех, то обнаружение дороги к нему! М-да-а, но возни-то сколько! Вот Робинзон у Даниэля Дефо, кажется, что-то там взял, вылепил, обжег, и всё сразу получилось — везет же людям!»

Семен даже закручинился, осознав необъятность этой задачи: «Стоит ли? Минимум день тяжкого и скучного труда только для того, чтобы выяснить, КАК надо делать. А ведь это лишь первая операция... Обходились же люди тысячи лет без керамической посуды? Да, обходились, но приходится признать, что без нее жить плохо. И чем заменить? Кора, древесина, кость, камень... Чтобы вскипятить воду, нужно греть на костре камни и бросать их в емкость с водой... Интересно, кто-нибудь из моих тамошних современников видел эту процедуру в натуре?»

Если бы речь шла лишь об ублажении собственного желудка, Семен, наверное, бросил бы эту затею. Или, на худой конец, подумал бы об экспедиции за «той» глиной — материала на пару мисок притащить, наверное, можно, а больше и не требуется. Только у него были более серьезные планы. Рано или поздно входить в контакт с туземцами придется. Надо будет предложить им что-то ценное, чтобы заработать хоть какой-то авторитет. А керамическая посуда во все века была очень ходким товаром для обмена с теми, у кого ее нет. То есть ему нужна даже не столько керамика, сколько УМЕНИЕ ее делать. А ради этого стоит постараться.

И он старался. У него с непривычки жутко болели руки, он умудрился сжечь спину на солнце, он забросил сбор ягод и активную рыбалку... Но результат был налицо! Не в буквальном, конечно, смысле, поскольку на свое лицо Семен смотреть не мог, но регулярно счищал с него ошметки глины, смешанной с потом.

Первый опыт удался, хоть и не полностью. Лучше всего высушивание перенесли образцы с максимальным содержанием наполнителя. Это означало, что нужно делать еще одну пробную партию, чтобы выяснить, какое содержание песка будет уже излишним. Последнее титаническое усилие, и фундаментальный вывод был сделан: на три части глины две части наполнителя — пропорция оптимальная! Правда, это означало не окончание трудов праведных, а лишь возможность к ним приступить — всё это было, по сути, лишь подготовкой. Оставалось радоваться, что путь, который, наверное, занял у народов мира не одну сотню лет, он прошел за несколько дней. Или, во всяком случае, мог надеяться, что прошел.

Отставив в сторону подсохшие миски, Семен от души поздравил себя с радостным событием, пожелал себе дальнейших успехов и... объявил выходной. В том смысле, что весь следующий день с глиной возиться он не будет.

Потом он три дня подряд с упорством тупого маньяка разминал и готовил глину для великой лепки. Занятие это было тяжелым и скучным, ему пришлось развлекать себя, воображая, как и что именно можно изготовить из полученного материала. В ходе этих умственных упражнений выявилась некая закавыка: форма керамических сосудов, виденных Семеном «живьем» или на картинках, сильно отличалась от формы привычной металлической посуды. К чему бы это, а?

«Самый главный предмет на кухне — это кастрюля. Что может быть проще: плоское дно, ровные вертикальные стенки. Правда, у металлического котелка или котла типа «казан» дно округлое — перемешивать продукт в такой посуде удобнее, но хранить и ставить на ровную поверхность трудно — того и гляди опрокинется. Но вот почему-то никак не вспоминается, чтобы какой-нибудь глиняный сосуд напоминал формой кастрюлю. Наоборот, они все какие-то округлые, а дно если и плоское, то маленькое, незначительное. Гончары всех веков как бы старались в своих изделиях свести к минимуму присутствие плоских поверхностей. А почему? Какой в этом философский смысл? Если он и есть, то только один: выпуклые, округлые поверхности реагируют на нагрузки и внутренние напряжения иначе, чем плоские. Хуже или лучше — неважно, главное, что иначе. Соответственно, их сочетание в одном изделии может вызвать... скажем так, дополнительные проблемы.

Ну, нет! — решил Семен. — Вот уж чем я точно не буду заниматься, так это выяснять опытным путем, что нужно делать, чтобы у посудины не откалывалось дно! Жизни не хватит! Пускай всё будет равномерное и округлое. В конце концов, кухонные столы здесь еще не изобрели! Кроме того, сосуд в форме кувшина, наверное, не обязательно помещать над огнем, а можно просто поставить в костер и обложить дровами».

Способ наращивания вверх стенок сосуда Семен придумал просто замечательный. Из цельного кома вылепляется, точнее, выдавливается подобие миски или округлого корытца. Потом на камне раскатывается несколько «колбасок» из глины, и эти колбаски прилепляются на края миски по кругу или по спирали. Места стыков можно при необходимости смочить водой и промять, а колбаску, прищипывая пальцами, сделать плоской. Пока раскатывается следующая, изделие успевает слегка подсохнуть и стенки не оседают. Семен был так доволен своим технологическим прорывом, что рискнул изготовить пару посудин, напоминающих настоящие горшки — пузатые в середине и сужающиеся кверху. Он не мог нарадоваться мощи своего конструкторского гения, пока в памяти не всплыл давно забытый термин «ленточная керамика». Он зацепился за него и стал рыться вокруг, словно грибник, ворошащий листья возле найденного белого гриба. Ничего путного он, правда, не раскопал, только вспомнил, что ленточный способ лепки сосудов был, кажется, самым распространенным в примитивном керамическом производстве древности. «В конце концов, это не важно, — утешил он себя. — Я же сам додумался!»

Однажды утром, перед отправкой в «мастерскую», ему пришла в голову новая идея: «А что, если пойти другим путем? Чтобы создать некий сосуд, нужно облечь глиной соответствующий объем пространства — пустоту. А пустота, она, ясное дело, мягкая, ее глиной не обмажешь, поэтому нужно прибегать ко всяким хитростям типа глиняных лент и «колбасок». Вот если бы эта пустота была твердой... А что такого? Это же очень просто: берешь мешочек, набиваешь его песком, завязываешь и обмазываешь снаружи глиной. Когда она подсохнет, песок высыпаешь, а мешочек вытаскиваешь — и все дела! До такого наверняка еще никто не додумывался!»

Идея Семену так понравилась, что он не сразу сообразил, что мешочек из шкуры для этого не годится, а ткани... Потом он довольно долго сидел над кучкой грязных тряпок, которые когда-то были его одеждой, — ничего подходящего среди них не было. Он уже решил махнуть на это дело рукой, как вдруг его осенило: носки!

Да, пожалуй, это могло стать радикальным решением проблемы. То, что носки твердые, поправимо — их можно просто размочить в воде, и они опять станут мягкими. Дырки в них, конечно, большие, но один можно вставить в другой, развернув в обратную сторону... «Ну и голова! — уважительно погладил себя по лбу Семен. — Просто инженерно-конструкторское бюро!»

С применением «носковой» технологии Семен изготовил три сосуда, напоминающие то ли тощие кувшины, то ли толстые бутылки. Уже закончив работу, он задумался над вопросом бездонной философской глубины: «А зачем, собственно, я это сделал? Что мне в эти бутылки наливать?» Но мощный интеллект ученого не подвел и на этот раз: на краю сознания туманным призраком обозначился ответ на вопрос «что?», а за ним вереницей операций выстроился ответ на незаданный еще вопрос «как исполнить?».

— Кыш! — сказал этим мыслям Семен. — Не до вас сейчас!

Готовые изделия он относил в нишу под обрывом, ставил там на подстилку из листьев, а саму нишу снаружи заваливал ветками — пускай сохнут медленно, но равномерно. Может быть, конечно, быстрая сушка на солнце и ветре особого вреда изделиям и не принесет, но стоит ли это проверять?

Когда заготовленная глиняная масса иссякла, Семен поставил последнее изделие на просушку, перевернул изготовленные ранее и уже подсохшие кверху дном и решил заняться подготовкой к следующей операции.

«Обжиг. Как это будет по науке? Удаление химически связанной воды и сплавление частиц глины. Или не сплавление? Кажется, при сплавлении должна получаться стекловидная масса типа фарфора. Пожалуй, это нам не нужно — излишество, как известно, вредит. Обжигают посуду в печи. Могу вспомнить десяток конструкций печей для выпечки хлеба в полевых условиях и ни одной — для обжига. По очень простой причине: вспоминать можно только то, что когда-то знал, но забыл, а я и не знал. В принципе, я могу представить, как такое сооружение должно быть устроено. А вот представить, как его построить здесь, — не могу! Ясно, что это должно быть некое замкнутое пространство, которое заполняется топливом и изделиями. Нужен дымоход и поддувало, чтобы поступал воздух для горения. Вот была бы пустая железная бочка-двухсотка — никаких проблем, а так... Тогда что, костер? Яма? Точнее — костер в яме? Можно ли вообще обжигать керамику на костре, лично мне не вполне ясно. Но с другой стороны, печи придумали на несколько тысяч лет позже, чем изобрели керамику. Значит...»

Глубокую яму Семен рыть не стал: во-первых, без лопаты это трудно, а во-вторых, в нижние слои не будет подтока воздуха. Кроме того, посуды получилось довольно много, и, если размещать ее в один слой, понадобится целый котлован. Потом он натаскал груду хвороста и решил на этом пока остановиться — изделия должны просохнуть. Другое дело, что он не знал, как долго и до какой степени нужно высушивать продукцию перед обжигом. На всякий случай Семен решил подождать дня три.

В принципе, если бы все посудины благополучно прошли сушку и обжиг, то проблему с посудой можно было бы считать решенной. По крайней мере — в первом приближении. Семен уже пускал слюни, мысленно обоняя запах тушеного мяса и ухи. Он даже начал присматриваться к растениям, прикидывая, какие из них можно будет использовать в качестве специй. Правда, хилое знание ботаники его в очередной раз подвело: кроме смородинового листа и дикого лука он ничего не нашел.

И вот исторический день настал. Семен навалил в яму хвороста, кое-как разровнял и выставил на него свою посуду. Сверху еще насыпал целую груду сучков и веток, стараясь, чтобы ни один горшок не оказался обделенным теплом и заботой.

Поджег с четырех сторон сразу. Пламя взвилось к небесам, и пришлось отойти подальше.

Это его спасло.

Первый выстрел раздался минут через пять. Следом — очередь и серия одиночных.

Потом всё рвалось, трещало, в воздух летели угли и головешки, вокруг свистели осколки...

В полном остолбенении, даже не понимая, какой опасности подвергается, Семен смотрел на дело рук своих. Вот из костра вылетел черный обломок величиной с ладонь и, поднявшись на высоту метров двух, взорвался... Возле самого уха с диким визгом пронеслось что-то маленькое, тонкое и, наверное, острое. Потом что-то влепилось в лоб над левой бровью — не сильно и не больно, но по лицу потекло. Семен пощупал и выдернул из кожи плоский осколочек размером с ноготь. «А если бы в глаз попал? — подумал он отрешенно. — Мы в детстве, помнится, кидали в костер куски шифера. Тоже было интересно, но не до такой степени...»

Часа через два он подошел к дотлевающему костру. В золе лежал единственный уцелевший горшок. Семен аккуратно поддел его палкой, поднял, поднес поближе, чтобы рассмотреть. Видимых повреждений и трещин не было. Семен улыбнулся и, чтобы проверить, насколько посудина остыла, плюнул на нее.

С мелодичным звоном горшок осыпался на землю.

У Семена возникло сильное желание выпить чего-нибудь спиртного. Много и сразу.

* * *

Питекантропы, как известно, не сдаются — не умеют они этого. Уже на следующий день Семен сидел на прежнем месте, мял глину и, свирепо взрыкивая, скалил зубы: «А я всё равно сделаю!»

Причина катастрофы была для него почти ясна: быстрый нагрев до высокой температуры превратил остатки воды в глине в пар. Вывод: сушить нужно лучше, а греть медленнее.

Дата добавления: 2015-07-16