ПОСЛЕСЛОВИЕ 5 страница

В чем эти планы заключались, мы можем догадаться уже из текста послания. Одна тема настойчиво проходит через весь текст обширной грамоты царя польскому королю: обвинения Батория во вражде «христианству» и пособничестве «бесерменству» (мусульманству). Как это часто бывает у Грозного, обвинение это сперва возникает исподволь; в начале послания царь вскользь замечает, что нарушать «крестное целование» не принято «в хрестьянских государствах», и дальше почему-то прибавляет: «а и в бесерменских государствах тово неведетца».. Далее, по мере того как могучий темперамент автора начинает брать верх над желанием быть «смиренным», тема эта начинает звучать все яснее: «А что ты присягал на том, что тебе давно зашлых мест отъискивати...ино то для неповинного кровопролитства хрестиянского уделано з бесерменского обычая, и тот твой мир знатен: ничого иного не хочеш, толко бы хре-стиянство истребити». И, наконец, уже прямо: «Ино то знатьно, что ты делает, предаваючи хрестиянство бесерменом! А как утомиш обе земли - Рускую и Литовскую, так все то за бесермены будеть. И ты хрестиянин именуешсе, Хрыстово имя на языце обносиш, а хрестьянству испровержения желаеш».

Враждебность к «бесерменству» - новая тема в творчестве Грозного; если мы обратимся к истории его внешней политики в предшествующие годы, то вспомним, что враги царя обвиняли его как раз в противоположном грехе: в нежелании воевать с «бесерменами». Но мы вспомним также, что мысль о столкновении «Московии» с мусульманским миром уже многократно выдвигалась в XVI в. и что такое столкновение было постоянным предметом мечтаний и домогательств габсбургско-католической дипломатии. Эта тенденция Габсбургов особенно ярко обнаруживалась во время польского бескоролевья: стоило Грозному проявить хотя бы некоторую склонность к вражде с Крымом и Турцией, и он уже превращался на страницах германской печати из «ужасного Московита» в «дружественного государя». Когда же трансильванский князь Стефан Баторий, поддержанный султаном, опередил Габсбургов в борьбе за польскую корону, именно габсбургская дипломатия стала убеждать царя, что Стефан - ставленник султана и опирается на «силу Турского». Следует заметить, что Грозный (которому об этом самолично писал император Максимилиан II) первоначально отнесся к этому обвинению с поразительным равнодушием: в 1578 г. он даже сам, между прочим, заметил послам Батория, что следует чтить и «бесерменских государей» (Цит. выше рукопись ГПБ (Q. IV. 33, л. 61).). И если теперь, когда недавние враги Батория готовы были забыть о прежних грехах польского короля и признать его католическим крестоносцем, Грозный счел нужным возобновить эти обвинения, то дело было, конечно, не в усилении его вражды к исламу, а в новой дипломатической комбинации, возникшей перед царем.

Комбинация эта возникла еще за год до написания послания Баторию. В августе 1580 г. Грозный послал со своим гонцом, Истомой Шевригиным, грамоту к новому германскому императору Рудольфу II. В грамоте этой, многими местами совпадающей с более поздним посланием польскому королю, царь заявил Рудольфу II, что он терпит нашествие «мусульманских государей и посаженника салтана Стефана Ботуры...за то, что есмя с братом нашим, а с твоим отцом с Максимилияном цесарем, и с тобою, с братом нашим, с Руделфом цесарем, были в ссылке...та наша ссылка с отцом твоим...стала салтану Турскому и Стефану королю ненавистна: потому сложась на нас и стали с одного». Точно такое же обвинение должен был передать Шевригин и другому адресату царя - римскому папе Григорию XIII (Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными, т. I, стлб. 790 - 793: т. X, стлб. 10 - 11.). Именно посещение папы, с которым до сих пор Грозный не имел никаких сношений и которого он просил вмешаться в русско-польскую войну и прекратить ее, было главной целью миссии Шевригина. В случае, если папе удастся остановить своего «крестоносца», Грозный обещал выступить против «бесермен». Неожиданный визит русского гонца к папе неизбежно должен был вызвать у последнего и другие надежды: на обращение «схизматического» царя в лоно римской церкви.

Обращение русских «схизматиков» в католицизм было давней мечтой римского престола. В XV в. папству едва не удалось на короткое время достигнуть своей цели: на Флорентийском соборе 1439 г. митрополит всея Руси грек Исидор вместе с другими греками, представителями восточной (православной) церкви, согласился на унию с католицизмом и признание верховной власти папы; но по возвращении на Русь Исидор был свергнут с митрополичьего престола, и в дальнейшем идея унии (т.е. фактически подчинения католицизму) неизменно отвергалась русскими государями. Догадывался ли Грозный, что его обращение к папе вновь воскресит старые надежды, и хотел ли он их воскрешать? Грамоты, посланные с Шевригиным, не дают ответа на этот вопрос. Но если мы снова обратимся к посланию Стефану Баторию, то найдем там упоминание и об унии. С негодованием отвергая аргумент польских панов, что Ливония - католическая страна и должна принадлежать католическому государю, Грозный писал: «Называетеся хрестиане, и у папы и у всех римлян и католиков одно слово, что однако вера греческая и латынская; а коли собор был в Риме при Евгеньи папе Римском...и тогда был на том соборе греческий царь Цариграда Иван Мануйлович, а с ним патреарх Царьградский Иосиф...а из Руси был тогды Исидор митрополит; и уложили на том соборе, что однако [т. е. единой] быти греческой вере и з Римскою». И дальше Грозный изображает благородное негодование по поводу недисциплинированности польских католиков: «А они и папе своему не верають: папа их уложил, что однако вера греческая и латынская, и они то разрушают». Чтобы оценить это неожиданное высказывание, следует иметь в виду, что во всей русской литературе того времени не было сюжета более ненавистного, чем «осьмой собор латынский» 1439 г.: в полемическом задоре русские книжники осуждали не только результаты этого собора (действительно, выгодные католикам), но и самую мысль об «осьмом соборе» и «соединении с римляны». А царь, выросший и воспитавшийся на этой литературе, говоривший католикам: «а что кровью своею святой Господь совокупил нас всех воедино, ино вы ж за много лет разодрали ересью латинскою», выражает свое почтение к решениям «осьмого собора» и негодование по адресу их нарушителей! Конечно, это было не прямое указание на готовность возобновить унию, а косвенный (и ни к чему не обязывающий) намек; но царь отлично понимал, что его замечание о Флорентийском соборе в официальной грамоте польскому королю не останется тайной для представителей римского престола в Польше (что и случилось).

Расчет Грозного был верен: постоянно стремившийся к созданию антитурецкой лиги, мечтавший о привлечении в свое лоно новых «овец» (взамен покинувших «стадо Христово» ради Реформации), римский престол с готовностью откликнулся на обращение царя. Результатом этого обращения было, как известно, посредничество папского агента иезуита Поссевино, прибывшего вскоре после отправления послания Баторию и заключившего русско-польское перемирие. Конечно, согласие Батория на заключение этого перемирия в гораздо большей степени объяснялось его внутренними затруднениями (известными Грозному уже во время написания его послания королю (См. об этом в дневнике польского королевского секретаря Петровского - «Дневник последнего похода Стефана Батория на Россию» (Псков, 1882, стр. 46).) и, особенно, неудачей под Псковом, чем папским посредничеством, - но, с другой стороны, самое это посредничество никогда не имело бы места, если бы Грозный не пообещал осуществить, наконец, давние домогательства Габсбургов и выступить против Турции.

Собирался ли он сделать это в действительности? Думал ли он перед лицом военных неудач на Западе изменить свою внешнеполитическую линию и пойти по пути, намеченному Курбским и его единомышленниками? Конечно, нет! Грозному нужно было только одно - передышка, и он получил ее, заключив в 1582 г. Запольское перемирие с Баторием. А после того как Поссевино выполнил свою миссию, Грозный достаточно легко сумел от него отделаться. С «Перекопским» (крымским) ханом он воевать отказался, заявив, что он с ним «в дружбе и любви», а участвовать в антитурецкой лиге согласился только при том условии, если в этой лиге будут участвовать все «короли и княжата хрестьянские» - условие для того времени абсолютно невыполнимое, как это хорошо понимал сам Грозный. Что же касается объединения церквей, то, когда Поссевино напомнил царю (почти его же словами) о Флорентийском соборе, «на котором был царь Иван Мануйлович и папа Евгений и многие патреархи и философы…и уложили, что быть вере греческой с римскою одной вере», Грозный кратко заявил, что «нам с вами несойдетца в вере», и превратил весь дальнейший религиозный диспут в сплошную комедию, спрашивая Поссевино, зачем он «сечет бороду» и зачем папа носит крест «ниже пояса» (Памятники дипломатических сношений..., т. X, стлб. 300 - 303).

Запольское перемирие было передышкой, - только такой смысл имело оно в глазах царя. В этом отношении чрезвычайно характерен разговор, имевший место между русским послом в Англии и английскими политическими деятелями через несколько месяцев после заключения Запольского мира: «Государь наш, - заявил русский посол, - хочет со своею сестрою, с королевною Елизаветью, а с вашею государынею в докончанье и в соединенье быти, потому что учинился государю нашему недруг Стефан король Полский и Литовской, а спомогают ему папа и цысарь и иные короли». Англичане заметили: «Здесь де нам слух дошел, что папа Римской похваляетца тем, будто он государя вашего с Литовским королем помирил». «Воля папе, что хочет, то говорить за очи, - возмущенно ответил посол, - а коли б он государя нашего с королем помирил, и [т. е. то] государь бы наш Литовского короля себе недругом не называл и к сестре своей, а к вашей государыне, х королевне Елизавети недругом себе не писал» (Сб. РИО, т. 38, стр. 37 - 39.).

Собираясь возобновить Ливонскую войну, Грозный хорошо знал, что «папа и цесарь» (германский император) будут в этой войне его врагами, - именно поэтому он и попытался воскресить проект союза с Англией. История переговоров с королевой Елизаветой в 1582 - 1584 гг. - последних дипломатических переговоров в жизни Грозного - выходит за рамки этой статьи. Нам необходимо только отметить, что переговоры эти велись царем с единственной, ясно указанной им целью - возобновить войну в Прибалтике и отвоевать свою «Лифлянскую вотчину». Когда английский посол Джером Баус во время переговоров в Москве вздумал поднять вопрос о русских правах на Ливонию, спросив царя, «исстари ли то ево вотчина?», Иван Васильевич так грозно заметил ему, что он «своей сестры Елизавет королевны...не в судьи просит», что посол поспешил ослабить значение своих слов, заявив, -что они сказаны им между прочим, «в розговоре» (Там же, стр. 132 - 133.).

«Розговор» этот происходил в феврале 1584 г., за месяц до смерти Грозного. До последних дней своей жизни царь сохранил веру в конечный успех своей политики. «Он был настойчив в своих попытках против Ливонии; их сознательной целью было дать России выход к Балтийскому морю я открыть пути сообщения с Европой» (Архив Маркса и Энгельса, т. VIII, 1946, стр. 165.).

АРХЕОГРАФИЧЕСКИЙ ОБЗОР ПОСЛАНИЙ ИВАНА ГРОЗНОГО (Составили Д.С.Лихачёв и Я.С.Лурье)

(Археографический обзор списков послания в Кирилло-Белозерский монастырь составлен Д. С. Лихачевым; обзор осталных посланий - Я. С. Лурье).

Проблема издания сочинений Ивана Грозного связана с особыми трудностями: до нас не дошло ни одного сборника сочинений царя - ни от XVI в., ни от последующих веков. Исследователям древнерусской литературы придется еще когда-нибудь задаться вопросом: почему в Московской Руси XVII в. собрания сочинений «изменника государева» князя А. М. Курбского тщательно и многократно переписывались, а творения первого «царя всея Руси», свойственника царей XVII в. - Романовых, подвергались явному пренебрежению?

Так или иначе, издателю сочинений Грозного приходится, прежде всего, начать с извлечения этих сочинений из самых различных литературных и нелитературных памятников XVI-XVII вв. Сложность этой задачи заключается не только в том, что при этом приходится принимать, во внимание чрезвычайно широкий круг памятников (в значительной части не изданных), но и в том, что самый принцип отбора сочинений Грозного еще далеко не установлен. Что именно из числа подписанного именем царя Ивана Васильевича всея Руси может быть отнесено к подлинным произведениям его творчества? Что оставил он как человек и писатель? Этот вопрос был уже поставлен в русской науке акад. И. Н. Ждановым в его посмертной работе «Сочинения паря Ивана Васильевича» (Сочинения И. Н. Жданова, т. I, СПб., 1904, стр. 84 - 90.). Едва ли, однако, можно согласиться с попыткой разрешения этого вопроса, сделанной И. Н. Ждановым. Признавая, что среди посланий Грозного к иностранным государям имеются такие, которые «совершенно чужды условных правил официальной дипломатической переписки», что изложение этих грамот отличается «игрой остроумия, рядом колких, вызывающих насмешек», а «по содержанию - это трактаты, посвященные то изложению общих государственных взглядов, то общим припоминаниям и сближениям», и что «невидимому, письма подобного рода должны быть отнесены к числу памятников, оставленных нам царем Иваном, как писателем», - признавая все это, Жданов, тем не менее, отказывается от включения этих посланий в число сочинений Грозного (стр. 86 - 87). Этот неожиданный приговор (относящийся едва ли не к большей части известных нам произведений Грозного) основывается, повидимому, на двух предпосылках: на официально-документальном характере этих писем (на этом основании Жданов включает в обзор «записку» к Магнусу 1573 г., но отвергает грамоту к нему 1577 г., - стр. 111) и на предположении, что они могли быть написаны не самим царем, а по его поручению другими лицами.

Обе эти предпосылки представляются весьма сомнительными и находятся в резком противоречии с принципами, примененными самим же И. Н. Ждановым при отборе других произведений. Разве не относятся к числу официально-документальных произведений завещание 1572 г. или многочисленные «богомольные грамоты» (грамоты, посылаемые в монастыри в связи с военными походами), включенные Ждановым в число сочинений Грозного? Разве не могли быть и эти произведения написаны по поручению царя его подчинёнными? Царь мог ведь «велеть отписати» любую грамоту к любому адресату.

Очевидно, единственным критерием, позволяющим выделить подлинные сочинения паря из числа документов, подписанных его именем, могут быть индивидуальные особенности стиля, знакомые нам по другим сочинениям Грозного. Говоря о «богомольных грамотах» Грозного, И. Н. Жданов отмечает, что в некоторых из них «ярко рисуется его настроение в данное время, под влиянием того или иного события». Но это в гораздо большей степени относится к дипломатическим посланиям Грозного - например к посланию Иоганну III, написанному в 1572 г., после победы над крымпами (единственный, приведенный Ждановым пример дипломатического послания, который Грозный «велел отписать» - послание к Эрику XIV - как раз неудачен, так как послание это до нас не дошло, и мы не можем судить, были ли в нем те черты, которые представляются нам индивидуальными чертами Грозного). Сам И. Н. Жданов заметил, что большой раздел в грамоте Грозного гетману Я. Ходкевичу дословно совпадает с соответствующим разделом во втором послании Курбскому, и на этом основании включил грамоту Ходкевичу в число собственных сочинений царя (стр. 116 - 117). Но если можно включить послание к «гетману Лифлянские земли», то почему нельзя включить послания к иностранным государям, обнаруживающие столь же-характерные черты творчества Грозного? Несомненно прав акад. А. С. Орлов, разбирающий в своем очерке об Иване Грозном в академической «Истории русской литературы» в качестве характерных произведений пера Грозного как раз эти дипломатические послания (История русской литературы, т. II, М. - Л., 1946, стр. 507 - 510.). (а также послание Симеону Бекбулатовичу, тоже не включенное Ждановым в число сочинений царя). При отыскании и извлечении сочинений Грозного исследователь не должен заранее ограничивать себя определенным кругом памятников, а должен будет извлекать их и из многочисленных в XVI - XVII вв. сборников разного содержания (например первое послание Курбскому, послание в Кирилло-Белозерский монастырь и др.), и из летописей (например отмеченные уже Ждановым послания к Макарию, послание патриарху Иоакиму и др.), и в огромной степени из таких сборников документального характера, как «Посольские дела» и даже «Разрядные книги» (например грамота Магнусу 1577 г.).

Настоящее издание, будучи по своему характеру собранием избранных сочинений Грозного, не ставит перед собой задачи выявления и публикации всего творчества Ивана IV. В состав его входят только послания царя русским адресатам и те из его дипломатических посланий, которые могут рассматриваться как литературные памятники (огромная, чисто деловая дипломатическая переписка Грозного остается поэтому за пределами данного издания). Эпистолярный жанр является преобладающим в творчестве Грозного, и все наиболее выдающиеся (в литературном отношении) памятники этого жанра в издание включены, однако при таком ограничении в состав издания не могли быть включены два важных памятника иного жанра, обнаруживающие несомненные и индивидуальные черты творчества царя: «Стоглав», собрание постановлений церковноземского собора 1551 г., заключающее в себе ряд выступлений Ивана IV, и знаменитое «Завещание» Грозного, написанное в 1572 г. Желая дать читателю хотя бы частичное представление об этих памятниках, мы помещаем на страницах настоящего комментария выдержки из них: часть вступительного «писания», данного Грозным собору (из гл. 3-й «Стоглава») и ту часть «Завещания», которая имеет характер послания к сыновьям - Ивану и Федору.

Отрывок из «писания» мы приводим по тому списку «Стоглава», который считается в литературе (Д. Стефанович. О Стоглаве. СПб., 1909, стр. 148) наиболее древним списком наиболее ранней редакции - по списку Рукописного отдела Гос. Публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина, Софийское собрание, 1515 (список XVI в.). Отрывок этот посвящен описанию детства и юности паря и многими чертами напоминает соответствующее место из первого послания Курбскому:

«Видим вси, каковы различный казни и милостивное наказание на нас посла Господь, обращая нас от заблужения, яко чядолюбивый отець; мы же никакоже о сем не въспомянухомся. Первое - смирил нас Бог отнял у меня отца, а у вас пастыря и заступника; еще же сия скорбь не мину, начашя ся множити великиа бедныа скорби; боляре и велможи вернии и любимии отцом моим совет не благ совещашя ми, вменяюще яко мне доброхотствуют, наипаче же себе самовластие улучающе, яко помрачени умом дръзнули поимати и скончяти братию отца моего. И егда хощу въспомянути нужную их смерть и немилостивное мучение, весь слезами разливаюся и в покаание прихожу и прощениа у них прошу за юность и неведание. И по скончяиии дядь моих не по мнозе времени и мати моя преставилася, и оттоле горкая скорбь постиже нас, мне сиротствующу, а царству вдовствующу. И тако боляре наши улучиша себе время; сами владеша всем царством самовластно, никому же возбраняющу им от всякого неудобнаго начинания. И моим грехом и сиротством и юностию мнози межуусобною бедою потреблени быша злей. Аз же возрастох в небрежении и в ненаказании отца своего и матери, якоже подобает наказати отцу чядолюбцу, и навыкох их злокозненный обычаи и таяжде мудръствовах якоже и они. И от того времени и доныне каких зол не сътворихом пред Богом, и каких казней не послал на нас Бог, приводя нас на покаание: ово пленением и святым церквам разорение, и попрание всяким святыням, и многобесчисленное кровопролитие, и пожжение, и истопление, и в плен расхищение всякого священничьскаго и иночьскаго чина, князей и боляр и всякого хрестьянского роду, мужеска полу и женска; разсеяны по лицу всея земля и осквернены всякими нечистотами и всякими страдании и муками томимы и смертей предаеми. Мы же о сем многажды покушахомся месть сътворити врагом своим и ничтоже успехом; ни уразумехом сего, еже Господь наказует нас сими, а не поганых поспешьство над нами; и сими великими казньми в покаание не внидохом, сами межоусобство зло сътворихом и бедным хрестианом всякое насильство чинихом. И милосердый Господь за премногыя грехи наша наказан нас, ово потопом, ово мором и различными болезньными бедами, и никакоже не наказахомся. И посла Господь на нас тяжкиа и великия пожары, вся наша злая събрания потреби, и прародительское благословение огнь пояде, паче же всего святыя Божиа церкви и многиа великиа и неизреченныя святыни и святыа мощи и многое безчисленное народа людска; и от сего убо вниде страх в душу мою и трепет в кости моа, и смирнея дух мой и умилихся и познах своя съгрешениа. И прибегох ко святей соборной и апостольстей церкви, и припадох к Божию великому человеколюбию и к пречистой Богородицы, и к всем святым, и к твоему первосвятительству, и всем иже с тобою святителем, умильно припадая с истинным покаанием, прося прощениа, еже зле съдеях, и Божия ради великиа милости получих от вас мир и благословение и прощение о всем, еже съдеах зле. Тогда же убо,яз всем своим князем и боляром по вашему благословению, а по их обещанию на благотворение, подах прощение в их к себе прегрешениях. И по вашему благому совету Богу помагающу нам начя же вкупе устрояти и управляти Богом врученное ми царство, елико Бог поспешит, а у нега милости и помощи прося».

Отрывок из «Завещания» мы приводим по единственному сохранившемуся списку - копии XIX в., сохранившейся в «портфелях Малиновского» [Центральный Государственный архив древних актов. (ЦГАДА) - «Акты, собранные Малиновским», портфель 3-й, № 79]; на заголовке этого списка имеется помета, указывающая, что он является копией с копии 1739 г., «списанной с оригинальной сей духовным человеком, искусным и любопытным, как примечания показуют».

«Во имя Отца и Сына и Святаго Духа, святыя и живоначальныя Троицы, и ныне и присно и во веки веков, аминь, и по благословению отца нашего Антония митрополита всея России. Се аз многогрешный и худый раб Божий Иоанн пишу сие исповедание, своим целым разумом, но понеже разума нищетою содержим есмь, и от убогого дому ума моего немогох представити трапезы пищи ангельских словес исполнены, понеже ум убо острюпись, тело изнеможе, болезнует дух, струни телесна и душевна умножишася, и не сущу врачу, исцеляющему мя, ждах, иже со мной, поскорбит, и не бе, утешающих не обретох; воздаша ми злая возблагая, и ненависть за возлюбление мое. Душою убо осквернен есмь и телом окалях. Якоже убо от Иерусалима божественных заповедей ко ерихонским: страстей пришед, и житейских ради подвиг прелстихся мира сего мимотекущею красотою; якоже к мирным гражданам привед, и багряницею светлости и златоблещанием предахся умом, и в разбойники впадох мысленныя и чувственный, помыслом и делом; усынения благодати совлечен, бых одеяния, и ранами исполумертв оставлен, но паче нежели возмнитися видящым, но аще и жив, но Богу скаредными своими делы паче мертвеца смраднейший и гнуснейший, его же иереи видев не внят, левит, и той возгнушався премину мне. Понеже от Адама и до сего дни всех преминух в беззакониях согрешивших, сего ради всеми ненавидим есмь! Каиново убийство прешед, Ламеху уподобихся первому убийце, Исаву последовах скверным невоздержанием, Рувиму уподобихся осквернившему отче ложе, несытства и иным многим яростию и гневом невоздержания. И понеже быти уму зря Бога и царя страстей, аз разумом растленен бых, и скотен умом и проразумеванием, понеже убо самую главу оскверних желанием и мыслию неподобных дел, уста разсуждением: убийства и блуда и всякаго злаго делания, язык срамословия и сквернословия, и гнева и ярости, и невоздержания всякаго неподобнаго дела, выя и перси гордости и чаяния высокоглаголиваго разума, руце осязания неподобных, и грабления несытно, и продерзания и убийства внутрення, ея же помыслы всякими скверными и неподобными оскверних, объядении и пиянствы, чресла чрезъестественная блужения, и неподобнаго воздержания и опоясания на всяко дело зло, нозе течением быстрейших ко всякому делу злу, и сквернодеяниа и убийства, и граблением несытнаго богатства, и иных неподобных глумлений. Но что убо сотворю, понеже Авраам не уведе нас, Исаак не разуме нас, и Израиль не позна нас? Но ты, Господи, отец наш еси, к тебе прибегаем и милости просим, иже не от Самарии, но от Марии девы неизреченно воплотивыйся, от пречистых тя ребр воде и крови яко масло возлияв, Христе Боже! Язвы струп моих, глаголюще душевныя и телесныя, обяжи и к небесному сочетай мя лику; яко милосерд, Господи Боже мой, мир даждь нам, разве тебе иного не знаем и имя твое разумеем; просвяти лице твое на ны и помилуй ны. Твоя бо есть держава неприкладна, и царство безначално и безконечно, и сила и слава и держава, ныне и присно и во веки веков, аминь.

«И понеже, по писанию, не должни суть хранити имения чада родителям, но родителие чадам, и яже убо вышнее имение, якоже реченно: «премудрость во исходящих поется, на краех же забралных мест про-поведается, при вратех же сильных дерзающи глаголет, се предлагаю вам глас мой, сыновом человеческим, лучше бо ту куповати паче злата и сокровища много, честнейши же суть камения многоценна, все честное недостойно ея есть». Глаголет Господь: «мною царие царствуют и силь-нии пишут правду». Сего ради и аз предлагаю учения, елико мой есть разум, от убожества моего. Чадца моя! благодать и Божий дар вам.

«Се заповедую вам, да любите друг друга и Бог мира да буди с вами. Аще бо сия сохраните, и вся благая достигнете; веру к Богу тверду и непостыдну держите, и стойте, и научитися божественных догматов, како веровати, и како Богу угодная творити, и в какове оправдании пред нелицымерным судиею стати: то всего болше. Знайте православную христианскую веру, держите крепко, за нее страждите крепко и до смерти. А сами живите в любви. А воинству поелику возможно навыкните. А как людей держати и жаловати, и от них беречися, и во всем их умети к себе присвоивати, и вы б тому навыкли же; а людей бы есте, который вам прямо служат, жаловали и любили их, ото всех берегли, чтобы им изгони ни от кого не было, и оне прямее служат; а которые лихи, и вы б на тех опалы клали не вскоре, по разсуждению, не яростию. А всякому делу навыкайте, и божественному, и священническому, и иноческому, и ратному, и судейскому, московскому пребыванию и житейскому всякому обиходу, и как которые чины ведутся здесь и выных государствах, и здешнее государство с иными государствы что имеет: то бы есте сами знали. Также и во обиходе во всяких, как кто живет, и как кому пригоже быти, и в какове мере кто держится, тому б есте всему научены были: ино вам люди не указывают, вы станите людям указывати, а чего сами не познаете, и вы не сами стате своими государствы владети и людьми. А что, по множеству беззаконий моих, Божию гневу распростершуся, изгнан есмь от бояр, самоволства их ради, от своего достояния, и скитаюся по странам, таможе Бог когда не оставит (и вам есми грехом своим беды многая нанесены), Бога ради не пренемогайте в скорбех, возвержите на Господа печаль свою и той вас препитает, по пророку глаголющу: «отец мя и мати остависта, Господь же восприимет, понеже бо вся в руае Господеви, яко чаша уклони от сия, в сию смиряет, а сею возносит, никтоже бо приемлет честь от себе, но званный от Бога, дает бо власть, ему же хощет, и воздвизает от земли убога и от гноища возносит нища, посадити его с князи людей, а престол славы наследует ему». А докудова вас Бог помилует, свободит от бед, и вы ничем не разделяйтесь, и люди бы у вас заодин служили, а земля бы заодин, и казна бы у вас заодин была: ино то вам прибылняе. А ты, Иван сын, береги сына Федора, а своего брата, как себя, чтоб ему ни в каком обиходе нужды не было, а всем бы был исполнен, чтобы ему на тебя не в досаду, что ему не дашь удела и казны. А ты, Федор сын, Ивана сына, а своего брата старейшаго, докудова строитель, уделу и казны не прося, а в своем бы еси обиходе жил, смечаясь, как бы Ивану сыну не убыточнее, а тебе б льзе прокормити было, и оба вы есте жили заодин, и во всем устроивали, как бы прибыточнее. А ты бы, сын Иван, моего сына Федора, а своего брата молодшаго, держал и берег и любил и жаловал его и добра ему хотел во всем так, как себе хочешь, и на его лихо, ни с кем не ссылался, а везде бы еси был с Федором сыном, а своим братом молотшим, и в худе и в добре один человек, занеже единородныя есть у матери своей. И вы бы сами о себе прибежище положили, якоже рече Христос во святом Евангелии: «идеже собрани аще два или три во имя мое, ту есмь аз посреде их»; и аще Христос будет посреде вас, для: вашея любви, и никто может вас поколебати, вы будете друг другу стена и забрало и крепость. К кому ему прибегнуть и на кого уповать?' Ты у него отец и мать, и брат, и государь п промысленник. И ты б его берег и любил и жаловал, как себя; а хотя будет в чем пред тобою и проступку какую учинит, и ты его понаказал и пожаловал, а до конца б его не разорял; а ссоркам бы еси отнюдь не верил, занеже Каин Авеля убил, а сам не наследовал же. А Бог благоволит вам, тебе быть на государстве, а брату твоему Федору на уделе: и ты б удела его под ним не подъискивал, а на него лиха ни с кем не ссылался; а где по рубежам сошлась твоя земля с его землею, и ты б его берег и накрепко бы еси смотрел правды, а напрасно бы еси не задирался, а людским бы вракам не потакал: занеже аще кто и множество земли приобрящет и богатства, а трилакотна гроба не может избежати, и тогды то все останется, по Господней притчи ему же угобзися нива, иже хотяще разорити житницы и болтая создати, к нему же рече господь: «безумие! в сию нощь душу твою истяжут от тебе, а яже уготовал, кому будет»? А ты б любовь нелицемерную держал к брату своему, а к моему сыну Федору, яко же рече божественный апостол Павел: «любы не завидит, любы не гордится, любы не злообразуется,.. не вменяет злое, не радуется о неправде, радуется же о истинне, все уповает, вся терпит, любы николиже отпадает»; якоже рече той же апостол: «аще кто о ближних своих не промышляет, веры отверглся и есть невернаго горищ». А ты, сыне мой Федор, держи сына моего Ивана в мое место отпа своего, и слушай его во всем, как мене, и покорен буди ему во всем и добра хоти ему, как мне, родителю своему, во всем, и во всем бы еси Ивану сыну непрекословен был так, как мне, отцу своему, и во всем бы еси жил так, как из моего слова; а будет благоволит Бог ему на государстве быти, а тебе на уделе, и ты б государства его под ним не подыскивал, и на ево лихо не ссылался ни с кем, а везде бы еси с Иваном был в лихе и в добре один человек; а докуды и по грехом, Иван сын государства не доступит, а ты удела своего, и ты бы с сыном Иваном вместе был заодин, и с его бы еси изменники и с лиходеи никоторыми делы не ссылался; а будет тебе учнут прельщать славою и богатством и честию, или учнут тебе которых городов поступать, или невольность которую учинят мимо Ивана сына, или на государство учнут звати, и ты б отнюд того не делал и из Ивановой сыновниной воли не выходил, как Иван сын тебе велит, так бы еси был, а ни на что бы еси не прельщался; а где тебя Иван сын пошлет на свою службу, или людей твоих велит тебе на свою службу послати, и ты б на его службу ходил и людей своих посылал, как коли сын мой Иван велит; а где по рубежам Иванова сыновня земля сошлась с твоею землею, и ты б берег того наикрепко, смотрел бы еси правды, а напрасно бы еси не задирался и людским бы еси вракам не потакал: занеже аще кто множество богатства или земли приобрящет, а трилакотнаго гроба не может избежати, и тогда то все останется, токмо едина дела, что сотворихом, благо ли, или зло. И ты б сына моего Ивана, а своего брата старейшаго, держал в мое место, отца своего, честно и грозно, и надежду бы еси держал во всем на Бога да на него, и ни в чем бы еси ему не завидел, занеже единородные есте у своей матери; и вы б сами себе прибежище положили, якоже рече Христос во святом Евангелии: «идеже собрани два или три во имя мое, ту есмь и аз посреде их»; и аще Христос будет посреди вас, для вашия любви, ино кто может вас поколебать? Он тебе стена и забрало и рать и крепость; к кому тебе прибегнуть и на кого уповать? Он тебе отец и мать, и брат старейший, и государь, и промысленик. И ты б, Федор сын, сыну моему Ивану, а своему брату старейшему, во всем покорен был и добра ему хотел и во всем так, как мне и себе, и во всем в воли его буди до крови и до смерти, ни в чем ему не прекослови; а хотя будет на тебя Иванов сыновей гнев, или обида в чем-нибудь, и ты бы сыну моему Ивану, а своему брату старейшему, непрекословен был, и рати никакой ни вчинял, и собою ничем не боронился, а ему еси бил челом, чтоб тебя пожаловал, гнев свой сложить изволил и жаловал тебя во всем, по моему приказу; а в чем будет твоя вина, и ты б ему добил челом, как ему любо - и послушает челобитья, ино добро, а не послушает, и ты б собою не оборонялся ж, совсем бы еси печаль на радость преложа положил на Бога; занеже всяким неправдам местник есть бог. И ты б, Иван-сын, с братом своим молодшим, а с моим сыном Федором, жил в любви и в согласии заодин во всем, по моему приказу. И вы б, дети мои, Иван и Федор, жили в любви и в согласии заодин, и сей мой наказ памятовали крепко; аще бо благо учнете творити, вся вам благая будет, аще ли злая сотворите, вся вам злая сключатся, якоже речено бысть во Евангелии:..аще кто преслушает отца, смертию да умрет».

Дата добавления: 2015-07-16