|
Сначала королевский двор спокойно реагировал на возникавшие газеты, казалось, не понимая всей опасности происходящего. И это относилось не только к появлению массовок политической печати. Подобное непонимание касалось и других событий Великой французской революции. Большому количеству эмоциональных газет двор противопоставил холодную невозмутимость официального органа, старую «Газетт де Франс», которая ограничивалась публикацией правительственныхактов, храня глубокое молчание о совершающейся на ее глазах резолюции. Так, она ни словом не обмолвилась о падении Бастилии, слепо следуя записи Людовика XVI в его дневнике, где монаршей рукой дни 12 - 14 июля 1789 г. были помечены коротким словом: «Ничего».
Однако вскоре королевский двор забил тревогу и начал поход против революции. Тогда-то и обратили внимание на печать. Первой защитницей трона стала «Газета двора и города» (более известная под названием «Маленький Готье»), сразу же обрушившаяся на революцию и демократическую печать. Позже к ней присоединились «Друг народа» и «Деяния апостолов», другие газеты антидемократического направления. Дни 5 - 6 октября подтолкнули аристократические круги к созданию новых газет для борьбы с революцией[15].
Методы борьбы с демократическойпечатью были различными. Эволюция взглядов на революционную прессу хорошо прослеживается по поведению одного из ярких представителей роялистско-аристократического направленияА. Ривароля, сотрудничавшего в газете «Деяния апостолов». Он сразу же встал на службу контрреволюции, мечтая восстановить старые феодально-патриархальные порядки. Правда, в Людовике XVI он не видел истинного монарха, способного крепко держать власть в своих руках и стоящего выше придворных интриг. Долг короля, по его мнению, стать во главе армии и жестоко подавить революцию. Ризароль высмеивал мероприятия Национального собрания, не очень-то вдаваясь в теоретические рассуждения и не давая втянуть в них себя. Он презирал патетические речи лидеров демократии. Их призывам к добродетели Ривароль противопоставлял частную жизнь ораторов и откровенно смеялся над политическим пылом деловой буржуазии.
Скачала Ривароль и ему подобные пытались бороться против революции и демократической печати политическими и философскими рассуждениями, но после октябрьских дней 1789 г. они полностью изменили свою тактику, стремясь повлиять на революционный процесс путем «разоблачения» вожаков революции и их дела. Как говорит Пелетье, один из самых враждебных революции журналистов, «смех, вышучивание - вот единственное оружие, к которому мы должны прибегать в навязанной нам борьбе»[16].
Следуя этому «рецепту», аристократические газеты повели борьбу с патриотами. Карикатурное изображение революции, непристойная язвительность по отношению к некоторым депутатам Национального собрания, сплетни о частной жизни депутатов третьего сословия и демократических журналистов, всевозможные пародии на революционные произведения, высмеивание постановлений клубов, эпиграммы, злостные панегирики «добродетелям» народных вождей, далеко не аристократическая ругань по поводу распущенности плебса - все это пестрой вереницей следовало одно за другим до свержения монархии 10 августа 1792 г. Население предместий столицы было окрещено усилиями газеты «Деяния апостолов» как «парижская уличная грязь», «свиньи», «дети проституток». А в промежутках между этими перлами, чтобы заполнить вакуум, печатались требования к генералам и армии положить конец «революционному безумию» в таком, например, духе: «Необходимо устроить охоту на всех демагогов и поступить с ними по всей строгости законов, чтобы мы испытали удовольствие видеть их постигшими ту же участь, которую мы готовим кротам в поле. Мы посадим их на колья и заставим на развалинах Бастилии испытывать смертельные муки...»[17].
Со страниц газет «Деяния апостолов» и «Друга короля» впервые прозвучали угрозы «обновить Францию в кровавой купели», отправить на эшафот «мятежников». Мятежниками считались все противники феодально-абсолютистского строя. Один из активных сотрудников «Деяний апостолов» (эту газету читала королевская семья) Сюлло открыто хвастался своими связями с Кобленцем (город в Германии, где формировалась контрреволюционная армия принца Конде).
Зная о том, что клевета есть наиболее эффективное оружие контрреволюционной печати, Робеспьер в одной из своих речей заметил: «Именно она послужила причиной многих несчастных событий... Именно она возвела барьер между нашей революцией и другими народами Европы, показывая им постоянно французскую нацию как шайку людоедов... Интриганы хорошо знали, что толпа невежд склонна связывать с политическими принципами тех, кто их защищает. Они особенно старались очернить наиболее ревностных защитников народного дела»[18].
Так и следовало рассматривать кампанию клеветы, которую систематически вели контрреволюционные издания против патриотов. Эти газеты были более многочисленными, чем патриотические, и находились несравненно в лучшем финансовом положении. Рост их продолжался почти до самого падения монархии. Если в июле 1789 г. было всего три газеты подобного направления, то в конце года - 24 газеты. В следующем году прибавилось еще 40. В 1791 г. возникло 16 новых изданий. Это только те газеты, которые хранятся в Национальной библиотеке[19]. Круг их читателей был значительно шире, чем можно было бы предположить, особенно в первый год революции. Робеспьер справедливо заметил, что «повсюду, где имеются глупцы, люди слабые или порочные, клевета и интриги без риска для себя находят простофиль и сторонников»[20].
«Истина и справедливость - вот единственно, чему я поклоняюсь на земле»[21], - писал Марат в одном из номеров своей газеты. Решительно выступал против распространения непроверенных слухов в газете Лустало, отмечавший, что «многие журналисты усиленно распространяют среди читателей ужасные слухи об опасностях, которым мы будто бы подвергаемся. Мы считаем, что, прежде чем говорить об этом с уверенностью, необходимо, чтобы собранные факты давали достаточно доказательств»[22].
«Первая обязанность политического писателя - это защищать свободу и права граждан. Если же он продает свое перо ради частной мести, если он его заставляет служить личным интересам... то такая свобода печати лишь способна породить страх у каждого человека». Эта отповедь была дана Лустало клеветникам-журналистам, не заботящимся о чести газеты и редактора.
Близка к словам Лустало и характеристика Марата роли редактора газеты: «Я различаю людей исключительно по их личным качествам... Я всегда презирал кумиров удачи и не стану никогда льстить идолам власти... Какой бы строгостью ни отличалось мое перо, оно будет опасно лишь для одних пороков, и даже по отношению к отъявленным мерзавцам оно будет уважать истину; если же оно, хотя бы на мгновение, отклонится от нее, чтобы оскорбить невинность, пусть дерзкий понесет наказание, ведь он в распоряжении закона»[23].
Ведя борьбу против крупной буржуазии, изменившей делу революции, демократическая печать клеймила каждый шаг ее реакционной политики. Каким надо было обладать мужеством, бесстрашием, убежденностью в своей правоте, чтобы с поднятым забралом вступить в бой с противниками, вознесенными не только своим общественным или политическим положением, но и людской молвой, поклонением толпы на вершины славы и власти!
Ф.Энгельс, вскрывая мотивы крайней ненависти к Марату, писал, что все яростные вопли и клевета против Марата «...объясняются только тем, что он безжалостно срывал маску с тогдашних кумиров - Лафайета, Байи и других, разоблачая в их лице уже законченных изменников революции...»[24]. Эти слова справедливы и по отношению к другим журналистам-демократам.
Одним из важных вопросов, по которому развернулась дискуссия буквально с первых дней революции, был вопрос о свободе печати, что нашло отражение при обсуждении «Декларации прав человека и гражданина». Отметим, что эта задача не была простой, так как в прошлом не было подобного прецедента. После нескольких замечаний и дополнений Учредительное собрание 26 августа 1789 г. проголосовало за статью о печати, органически вошедшую в «Декларацию прав человека и гражданина»: «Право сообщать свои мысли и свои мнения - одно из драгоценнейших прав человека: каждый человек может, следовательно, свободно говорить, писать и печатать, отвечая за злоупотребления этой свободой в случаях, предусмотренных законом»[25].
Учредительное собрание не изменило режима политической печати, но оно торжественно подтвердило, что рассматривает свободу печати как естественное право человека, и законодательно это право гарантировало.
Основную тяжесть борьбы с монархией и контрреволюцией несли демократические издания, газеты, редактировавшиеся Маратом, Лустало, Марешалем, Демуленом, Эбером и др. На них-то в первую очередь и обрушивались репрессивные меры властей. Например, 26 июля 1790 г. Марат опубликовал памфлет «С нами покончено!», в котором разоблачал план контрреволюции, преступную апатию муниципального совета к делам и выступал за вооруженное восстание. Памфлет был издан в качестве приложения к газете и расклеен по всему Парижу. Появление его настолько было неожиданным, что произвело эффект внезапно разорвавшейся бомбы. То, о чем шептались, что скрывалось под покровом тайны, лжи и предательства, Марат обнажил со свойственной ему смелостью и поразительным чутьем. О впечатлении, произведенном памфлетом, можно судить по тому факту, что русский посол Симолин переслал его вместе с донесением русской императрице.
Даже в лагере патриотов произведение Марата вызвало разногласия. Демулен был напуган требованием Марата установить диктатуру, ввести террор и считал, что этим вносится раскол в ряды демократии. Он писал в те дни: «Г-н Марат, вы сочиняете красивые истории. Пять или шесть сотен отрубленных голов?.. Вы - драматург среди журналистов... Вы кончаете со всеми липами, принимающими участие в пьесе, за исключением только одного суфлера. Вы совершенно забыли, что непомерно преувеличенный трагизм оставляет нас холодными... вы отрываетесь от своих друзей и заставляете их рвать с вами!»[26].
«Я знаю, что за мою голову негодяи, стоящие у кормила правления, - писал Марат, - дают определенную цену. Пятьсот шпионов разыскивают меня и днем и ночью. Ну что ж! Если они меня найдут и если они меня захватят, они меня растерзают, и я умру как мученик свободы. Сказать, что отечество погибло, а Друг народа хранил трусливое молчание, тогда будет невозможно... Граждане! - обращается он к патриотам, - враги у наших ворот, министры открыли им каши границы под предлогом разрешения свободного прохода по нашей территории, возможно, что в настоящее время они уже быстрыми шагами двигаются против нас... Граждане всех возрастов и всякого положения, меры, принятые Национальным собранием, не способны предотвратить вашей гибели: с вами будет покончено навсегда, если вы не возьметесь за оружие и если вы не найдете в себе тех героических качеств, которые в дни 14 июля и 5 октября дважды спасали Фракцию»[27]. Марат призывает взять под стражу королевскую семью, арестовать министров и их сообщников, во имя спасения своих жизней заключить в тюрьму городские власти, захватить артиллерию и склад оружия. По существу, он призывает к плебейской революции, к захвату власти самим народом.
Ознакомившись с этим памфлетом, Национальное собрание декретировало положение, согласно которому королевский прокурор мог санкционироватьприказ о преследовании авторов, издателей и разносчиков таких газет, которые провоцируют народ к выступлению против законных властей и призывают к пролитию крови и неподчинению Конституции.
Чтобы уменьшить влияние газет, был принят ряд мер против печати, в первую очередь затрагивавших интересы демократических изданий. Например, были повышены цены на газеты, издан закон, запрещавшийрасклеивать газеты на улицах. Вслед за этим появилось постановление гласившее, что впредь на белой бумаге будут печататься только правительственные акты.
После восстания 10 августа 1792 г. в течение почти трех лет революции роялистская пресса, используя лозунг о полной свободе печати, клеветала на революционные газеты и на демократических деятелей, открыто призывая к уничтожению завоеваний революции. Здесь уместно привести слова В. И. Ленина, сказанные им о контрреволюционных газетах: они «...могучее орудие безнаказанной лжи и клеветы, обмана народа, введения в заблуждениекрестьянства, подготовки контрреволюции»[28].
Борьба между жирондистами и якобинцами. Второй этап - с10 августа 1792 г. по 2 июня 1793 г. - отличался тем, что в это время перестала существовать роялистская печать, но зато развернулась напряженная борьба между жирондистами и якобинцами. И здесь важно отметить роль газет Марата, Эбера, Робеспьера и Прюдома. Большое значение имели и брошюры К. Демулена.
Восстание 10 августа 1792 г. покончило с монархией и подвело народный фундамент под Республику. Национальный Конвент единогласно постановил, что королевская власть во Франции упраздняется, и объявил 20 сентября 1792 г. первым годом Республики. Долго не смолкающими аплодисментами и радостными криками «Да здравствует нация!» приветствовали депутаты это решение.
События 10 августа 1792 г. самым решительным образом повлияли на печать. В течение почти трех лет революции контрреволюционная пресса, используя лозунг о полной свободе печати, клеветала на революционные газеты и на демократических деятелей, обрушивая море лжи и открыто призывая к уничтожению завоеваний революции. Свержение монархии привело к исчезновению роялистской печати. Уже 11 августа 1792 г. не появились многие монархистские издания. 12 августа Парижская Коммуна (орган городского самоуправления) назначила трех комиссаров для того, чтобы они положили конец выходу контрреволюционных газет. Имущество враждебных революции типографий было конфисковано и передано демократическим изданиям для укрепления их материальной части.
Теоретически роялистские газеты могли выходить до 4 декабря 1792 г., когда Конвент принял декрет, запрещавший издание контрреволюционных газет и их распространение на территории Франции.
После свержения монархии главную роль играла жирондистская печать. Влиянию жирондистов была подвергнута даже официальная газета «Монитор».Так, эта газета сознательно исказила два весьма важных документа: речь М. Робеспьера, направленную против Жиронды и являвшуюся одним из главных актов в борьбе между Горой и Жирондой, и текст адреса, представленного в Конвент Русселеном.Чтобы обеспечить нужное ему направление, жирондистское правительство через различные источники выплачивало тайком деньги сотрудникам газеты. Это стало возможным потому, что жирондисты, которые не участвовали в народном восстании и даже тайком противились ему, прокрались к власти.
Единство в Конвенте было недолгим. Столкновение между Горой и Жирондой было неизбежным. Уже 25 сентября 1792 г. жирондисты выдвинули обвинение против Марата в стремлении к диктатуре. Через месяц в стремлении к диктатуре был обвинен М. Робеспьер. Неудачные военные действия французской армии в войне, которую спровоцировали именно жирондисты, а также трудности экономического порядка подорвали доверие народа кжирондистскому правительству. Чтобы вернуть себе влияние па общественное мнение, Жиронданапрягла все силы и в поисках спасения стала играть на руку аристократам и контрреволюционерам, поддерживая секционное движение, которое нередко возглавляли роялисты. Жиронда решила нанести удар и по демократической печати.
Основные свои усилия жирондисты сосредоточили против Марата, обвиняя его в призывах к грабежам и убийствам, в клевете на Конвент и в покушении на суверенитет народа. Против этого лживого обвинения выступали Робеспьер, Дантон, Демулен и др. Попытка предать Марата суду Чрезвычайного трибунала окончилась поражением жирондистов и триумфом Марата.
От Марата жирондисты перешли к Демулену. Они в Конвенте резкокритиковали работу Демулена «История бриссотинцев, или Фрагмент тайной истории революции». Так как в это время борьба между жирондистами и монтаньярами достигла крайних пределов, то брошюра К. Демулена произвела сильное впечатление. Жирондистский Конвент осудил эту работу, но против самого Демулена никаких мер не было принято.
В мае 1793 г. следственная комиссия Конвента, состоявшая исключительно из жирондистов, распорядилась арестовать Эбера за материалыв газете «Папаша Дюшен», направленные против бриссотинцев, жирондистов, роландистов и др. Парижская Коммуна потребовала освобождения Эбера, являвшегося заместителем прокурора Коммуны. 28 мая s Эбер был выпущен на свободу.
События 31 мая — 2 июня 1793 г. привели к тому, что Конвент под давлением народных масс постановил арестовать 29 жирондистских депутатов, что означало конец Жиронде, конец дуэли между Горой и Жирондой, длившейся со времен Законодательного собрания.
Дата добавления: 2015-07-16; просмотров: 68 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
Демократическая печать в борьбе за развитие резолюции (май 1789 г. — август 1792 г.). | | | Печать в период якобинской диктатуры. |