Сдается половина дома в тихом пригороде Берлина…. 8 страница

Ехать в пустой дом не хотелось. Он вообще ненавидел пустые дома. И не любил жить один. Именно по этой причине он снял на лето именно половину дома. Когда под боком живет еще кто-то, когда каждый день чувствуешь присутствие живого человека, становится как-то теплее, даже если не контактировать. Билл вернется только вечером.

Наверное, сейчас они сидят за столом все вместе, улыбаются и разговаривают. В сборе вся семья. А рядом резвится веселый песик.

Интересно, какой он породы? Надо спросить у Билла.

Ему тоже всегда хотелось кого-то завести, но родители не позволяли. А потом он стал проводить дома все меньше и меньше времени, и потребность в домашнем питомце отпала сама собой.

Том затянулся сигаретой, выпуская дым в теплый воздух. За соседним столиком сидела парочка и изредка нежно целовалась. Том хмуро посмотрел на них и отвел глаза.

Он ненавидел это чувство. Сидеть в одиночестве, без единой живой души рядом, когда вокруг все счастливы, довольны и жизнерадостны.

Том грубовато затушил окурок. Оплатил счет и вышел из кафе.

До самого вечера он гонял по окрестным дорогам, опустив боковые стекла, так, чтобы ветер в лицо, а в салоне – любимая музыка. Домой он вернулся только вечером, когда, по его расчетам, до приезда Билла должна было остаться всего пара часов.

Первым делом он направился на кухню, не спеша сделал пару бутербродов и стал есть, запивая пивом.

Наверно, его маме понравится подарок. Билл умел делать приятные сюрпризы. Выбрал подарок по ее вкусу, точно знал, что ей хотелось бы иметь…

Интересно, какая у него мама? Наверное, ласковая и заботливая, раз у нее вырос такой сын… По всем их с Биллом разговорам он чувствовал, что он ее очень нежно любил. У него, наверно, было счастливое детство, а родители любили друг друга.

Неожиданно ему вдруг захотелось позвонить матери в Дортмунд. Последний раз они разговаривали три месяца назад. Она звонила ему из Южной Америки, куда отправилась в отпуск. Постоянно ее где-то мотало… Сколько Том себя помнил, мать, продав пару картин, тут же тратила деньги на что-нибудь шикарное. А когда родители развелись, стала вместо этого ездить по странам. Словно наверстывала упущенное. Одной из причин, по которой она разошлась с его отцом, видимо, был контроль ее свободы. Она хотела жить полной жизнью, а он – держать ее при себе. Поначалу для Тома было шоком узнать, о какой жизни всегда мечтала его мать, но потом он понял, что они просто не разговаривали друг с другом, чтобы знать взаимные мечты и стремления. Том набрал номер, но через несколько секунд металлический голос сказал, что абонент временно недоступен. Том захлопнул телефон и сунул его в карман. Что ж, это не новость. Недоступен этот абонент для него был почти всегда. Даже когда они находились друг от друга на расстоянии вытянутой руки…

Том допил пиво и, выбросив пустую банку в мусор, отправился в свою комнату.

Кровать была неубрана, и он удобно устроился, прислонившись спиной к подушке, и дотянулся до пульта.

Вот он, телевизор. Мой верный друг, что бы ни случилось… Ты никогда не отвернешься от меня, верно?

Просто потому, что ты не живой.

Включай, хватит философствовать.

Он нажал на кнопку, и экран засветился, впуская в другую реальность.

Какой-то фильм… Он поудобнее расположился на кровати.

Интересно, что сейчас делает Билл?

Том скосил глаза на мобильник, мирно лежавший рядом. Наверное, они сидят в гостиной и пьют кофе, а Билл описывает, как хорошо ему отдыхается. А может, мама рассказывает, что нового произошло за прошедшие недели.

А моя мама… почему я не помню, чтобы она что-то рассказывала, делилась со мной? Почему я вдруг осознаю, что она никогда особо не разговаривала со мной? Потому, что считала меня маленьким? Или потому, что просто не умела этого делать?..

Он очнулся от мыслей и понял, что отвлекся. Он не стал вникать в сюжет фильма, а просто переключил канал.

Так, что у нас тут?.. Ток-шоу. А тема какая? "Моя семья"? Идите в задницу…

Том резко нажал на кнопку и снова переключил.

Настроение скатывалось под откос, все больше и больше, по мере того, как сердце наполняла холодная тоска, которую он так ненавидел…

На фоне закатного солнца целовалась пара. Мужчина разорвал поцелуй и улыбнулся женщине.

Том хмуро смотрел на экран.

Ну да, блин, все влюблены и счастливы... Хэппи-энд, мать его.

Он небрежно щелкнул пультом и снова переключил канал…

Когда ему было девять и он захотел учиться музыке, отец-банкир с большой неохотой купил ему гитару, лишь когда мама настояла, что у мальчика должно быть хобби. Он помнил, с каким трепетом взял в руки свою первую электрогитару. Пальцы были слабыми и не слушались, струны врезались в подушечки так, что он потом не мог держать в школе ручку и получал нарекания за почерк. Но ему было наплевать на все, кроме музыки. В любую погоду, после школы, неважно, много было задано на дом или мало, он заходил домой и, едва перекусив, брал гитару и шел на занятия. Иногда не успевал выучить уроки из-за того, что часами потом просиживал над разучиванием очередной гаммы. Отец сердито выговаривал ему за неуды, но на те моменты у Тома внутри что-то словно выключалось, и он выдерживал нагоняи равнодушно, кивая головой и признавая, что нужно было учить уроки, вместо того чтобы "тратить время на треньканье", но на самом деле желая, чтобы отец хоть раз похвалил его за часы работы над трудным, но в конце концов блестяще получившимся пассажем…

А через год, когда у родителей начались трения – как раз в период летних каникул – он и вовсе просиживал целями днями в гараже, разучивая риффы. Механическая деятельность и красивые мелодии помогали не думать, и он бросал все духовные и физические силы на то, чтобы добиться идеального звучания. Иногда пальцы так болели, что даже слезы выступали на глазах. Но он упорно долбил и долбил гаммы и упражнения, словно от этого зависело все на свете.

Родители почти не заходили к нему. Отцу не особо нравилось, что сын, вместо того чтобы зубрить формулы, так необходимые будущему финансисту, проводил целые дни, тренькая на музыкальном инструменте, который и гитарой-то по-серьезному назвать нельзя. Шум и визг один и больше ничего… И вообще, как можно восхищаться какими-то длинноволосыми отморозками, которые и пары слов-то связать не смогут, но зато закручивают немыслимые пассажи и так быстро бегают пальцами по грифу, что сын глаз оторвать не может?

Однако Том усиленно занимался, и преподаватель его хвалил. И никто не знал, что мальчик так любил ходить на занятия не только потому, что бредил игрой на гитаре…

У господина Майна всегда было светло и уютно, у него было двое детей чуть постарше Тома и ласковая жена. В их доме часто пахло булочками с корицей, а обитатели разговаривали друг с другом весело и спокойно.

Однажды, когда Том после очередного занятия надевал куртку в холле, фрау Майн с улыбкой сунула ему в руку кусочек какой-то выпечки, завернутый в фольгу. Том смущенно поблагодарил и вышел в ранние декабрьские сумерки. Постояв около дома, он оглянулся на ярко горевшие желтые квадратики окон. Там была жизнь. Там было тепло. Там у кого-то была настоящая семья…

Вернувшись домой, Том закрылся в своей комнате и расчехлил гитару. Матери не было, в то время она уже нашла себе нового ухажера и пропадала по вечерам, избегая нежеланных столкновений с мужем; отец задерживался на работе. Том подключил инструмент и стал повторять разученные сегодня риффы. Раз, второй… Слезы текли из его глаз, но он продолжал играть. За окном продолжал сгущаться синий зимний вечер, и квадратиков окон в домах напротив становилось все больше и больше. Люди приходили с работы, с учебы, с прогулки домой, в тепло, где их кто-то ждал…

И каждый раз, когда он набивал мозоли на пальцах, упорно повторяя неудачные куски снова и снова, ему хотелось думать, что таким образом он не только приближается к уровню мастерства своего учителя, но и прикасается к тому недосягаемому миру, где всегда царили взаимопонимание и любовь…

...Том закурил и небрежно бросил зажигалку на столик. По телевизору все это время шла какая-то научно-популярная передача. Том равнодушно выпустил дым и снова переключил.

…А скоро в их класс пришел новенький. Задира и явный лидер, выглядевший вместо одиннадцати на пятнадцать, уже умевший курить и знавший, где можно достать спиртное, если тебе еще нет восемнадцати. Том, уже давно чувствовавший душевный дискомфорт из-за близившегося развода родителей и тоже иногда тайком затягивавшийся сигареткой за зданием школы, как-то раз разговорился с ним.

Выяснилось, что Юхан поменял школу в связи с переездом, так как его мать с отцом год назад развелись. Цинично попыхивая сигаретой, он сообщил, что всегда презирал родителей за вранье, потому что они, как выяснилось в пылу откровения напившегося отца, хотели развестись еще давно, но решили все же сохранить семью до тех пор, пока сын не станет совершеннолетним. Том не знал, врали ли родители ему, но одно он понял точно: они с Юханом одинаковые, а так как подобное тянется к подобному, они очень скоро стали приятелями и почти все свободное от школы и занятий Тома время проводили в гараже, смеясь, развлекаясь, листая журнальчики с девушками, которые Юхан украдкой таскал у отца из шкафа, и разглагольствуя о всякой ерунде.

Юхан явно не особо сильно страдал от развода родителей, потому что никогда не говорил об этом. Не говорил и Том, избегая беседовать о чувствах с тем, кто, по его ощущениям, не мог помочь ему советом или подсказать решение, и с каждой такой встречей все глубже загонял занозы в подсознание, сначала просто игнорируя, а потом и вовсе их не замечая. Душа не болела, развлечений им с приятелем хватало, так что жизнь, кажется, начала потихоньку налаживаться. К тому же, к их компании присоединилась еще пара одноклассников, и коротать вечера стало куда веселее. Теперь Том уже почти и не появлялся дома и не думал о нем часами.

Единственное, от чего его не смогли отговорить друзья, чтобы больше времени проводить вместе, - это от гитарных занятий. С самого начала их знакомства Том довольно резко осадил одного из пацанов, попытавшегося склонить его бросить их – им, мол, ведь так классно всем вместе, почему бы не встречаться чаще? Музыка была для него всем – смыслом, главной любовью и единственным, чем он хотел заниматься в жизни.

Подготовкой к выпускным экзаменам Том не особо себя утруждал. Ему было все равно, как он закончит школу. Главным его призванием всегда была музыка. Аттестат оказался не особо удачным и, только получив, Том сразу же засунул его подальше на верхнюю полку шкафа, решив вспоминать про него пореже. Он не любил школу. Единственное, что его с ней по-прежнему связывало, - это друзья, которые тоже не собирались учиться дальше и почти сразу устроились кто грузчиком, кто барменом, кто автозаправщиком.

Один Том никак не мог найти себе места. Перебиваясь от одной случайной работы к другой, он наконец осел на автомойке и продолжал упорные гитарные репетиции. И через несколько месяцев судьба наконец дала ему шанс. От напарника он узнал о начинающей рок-группе, которой для полного состава не хватало хорошего гитариста. В тот же день, уйдя пораньше с работы, Том направился в подвальчик, где они репетировали.

Вернувшись вечером домой, он сразу же поднялся к отцу в кабинет. Слегка помедлив перед дверью, вошел.

Отец сидел за столом и читал финансовую колонку в газете. Увидев на пороге сына, отложил газету в сторону.

- Что? – спросил он. – Ты что-то хочешь мне сказать?

- Я только хотел сказать, что нашел настоящую работу и, может быть, скоро съеду, - негромко сказал Том. – Теперь я играю в группе.

Некоторое время отец исподлобья смотрел на него.

- Настоящая работа? – наконец с расстановкой проговорил он. – Да знаешь ли ты, что такое настоящая работа? Что такое кормить семью и копить на старость? Это годы каторжного труда, которому предшествуют годы учебы в университете. А он на гитаре собрался тренькать! И это, по-твоему, настоящая работа?!

- Ты всегда знал, что я хочу быть только музыкантом и больше никем, - тихо и твердо ответил Том.

- Я до последнего надеялся, что ты образумишься! Но сейчас, когда ты приходишь и заявляешь, что собираешься с какой-то вшивой группой раскатывать по клубам, я просто не верю своим ушам.

- Придется поверить, потому что это моя жизнь и мое решение, - ответил Том.

- Какие у тебя могут быть решения? Ты – мой позор! Кому сказать, сын Штефана Трюмпера – бездельник, поленившийся освоить серьезную профессию и поэтому намеревающийся теперь побираться с гитарой по клубам с пьяными девками!

Стиснув зубы и прищурив темные глаза, Том смотрел на отца.

- Весь в мать! – продолжал тот. – Она тоже не особо утруждала себя работой! Хорошо, иди, иди, поиграй, поймешь, может быть, что значит зарабатывать себе на жизнь! Только у меня денег не проси. От меня не дождешься, ты понял?

- Мне от тебя ничего не надо, - ледяным тоном проговорил Том, не отводя взгляда.

- Не хватало еще, чтобы лентяй, профукавший шанс стать специалистом банковского дела, попрошайничал у меня! Учти, ни тебя, ни твоих девок я содержать не намерен!

- Мне от тебя ничего не надо! – крикнул Том и в бешенстве стукнул кулаком в стену.

Еще несколько секунд отец и сын смотрели друг на друга.

А потом Том ногой распахнул дверь и вылетел из кабинета.

Вещи он собрал за двадцать минут. Просто покидал в сумку одежду, зубную щетку, диски, плеер – все вперемешку, лишь бы поскорее убраться. Вскинул зачехленную гитару на плечо, подхватил комбик и гитарный процессор и, не оглядываясь, твердым шагом вышел из дома.

Юхан теперь жил в тесной съемной квартирке на окраине Берлина. Экономя на такси последние деньги, Том прошел пешком шесть кварталов, яростно подкидывая на плече сползавшую сумку и в то же время бережно придерживая гитару…

Был пятничный вечер, и Юхан открыл уже слегка поддатый. Увидев на пороге приятеля в полной экипировке, он сразу понял, что тот ушел из дома.

- Ну заходи, не выгонять же тебя, - ухмыльнулся он, пропуская Тома внутрь.

Квартирка была маленькая и грязная, ковер отсутствовал, и на полу валялись носки и пивные банки. Том не обратил никакого внимания на хлам, свалил вещи в угол, поставил гитару рядом и подошел к окну.

- Не беспокойся, надолго не стесню, - хмуро проговорил он и зажег сигарету. – Завтра начинается новая жизнь…

И она действительно началась. По окончании каждой смены на автомойке Том теперь сразу ехал на репетицию, и они проводили в подвальчике долгие часы, так что он возвращался в квартирку глубокой ночью и сразу заваливался спать. Его не волновало, был ли он один или на соседней кровати Юхан развлекался с очередной девицей. Главное, что имело значение, - было накопление хоть какой-то начальной суммы, чтобы расплатиться с Юханом и наконец снять собственный угол. Все чувства и переживания уже давно атрофировались, и ему было все равно, что он ест, где спит и с кем общается. Единственным, что составляло для него весь мир, была музыка. В голове почти постоянно возникали какие-то мелодии, и он всегда носил с собой нотную бумагу и карандаш. Эти отрывочные наброски он бережно складывал в отсек гитарного чехла, а когда появлялось время, наигрывал и совершенствовал.

Однажды он проиграл пару отрывков ребятам в подвальчике. Реакцией в первые несколько секунд была полная тишина, после чего парни обступили его, наперебой говоря, что это классно и что это стоит доработать, потому что собственная музыка – это то, чего им как группе недостает, чтобы наконец выйти на сцену. После месяцев упорной совместной работы они рискнули предложить свой репертуар сразу нескольким клубам. В одном заинтересовались начинающей рок-группой и пригласили на пробу на один из вечеров. Через год их знал почти весь Берлин…

…Том затушил окурок и снова переключил канал.

Вся его жизнь – бесконечный поиск. Переключение каналов. Он и сам не знал, чего ищет. С целью он определился еще в девять. Однако достиг ее и теперь мог себе ни в чем не отказывать. Отец мог бы им гордиться… Но этого никогда не будет. Да ему и все равно…

Найдутся и другие, кто скажет ему, что он идет в верном направлении, подбодрит, поддержит… Например, друзья.

Том невидящим взглядом смотрел на экран.

Друзья были. Теперь их нет. Теперь прошлое отвалилось, как ненужный балласт. Однако он не был уверен в том, что получит что-то взамен.

Но у него был Билл…

Все-таки тихо в доме без него. Несмотря на воспитание, он был не прочь подурачиться, посмеяться, пошутить… Теперь, когда они общались на одной волне, они словно подпитывались друг от друга и могли острить и болтать целый день.

Где ты, Билл? Наверно, уже мчишь по автобану, слушая любимую волну …

Ничего. Скоро он вернется, и в доме снова будет весело и тепло.

Том выключил телевизор, сполз на подушку и посмотрел за окно.

Очень хотелось отвлечься на любимую музыку, но предаваться раздумьям, не слыша, что происходит вокруг, он не решился. А вдруг Билл неожиданно вернется? Том не любил, когда его заставали врасплох наедине с мыслями.

А ему хотелось думать, что он чувствовал его все ближе и ближе – с каждым новым оттенком вечера, густевшего за окном…

…Он проснулся рывком с ощущением кромешной тьмы и прежней пустоты в сердце. А открыв глаза, на миг испугался, потому что не сразу понял, что просто заснул на своей кровати.

Солнце село, по-видимому, уже давно. Небо было чернильно-черным, кое-где прохладно мерцали звездочки.

Вставая с кровати, Том боялся, что, подойдя к двери, услышит за ней прежнюю тишину.

Но подошел и услышал…

Он метнулся к кровати и в складках покрывала отыскал мобильник. При откидывании крышки дисплей вспыхнул неживым зеленым светом и равнодушно показал время: 01.23.

Руки задрожали. Внезапно ему стало очень-очень страшно…

Он вдруг осознал, что не знает ни номера мобильного Билла, ни где он живет… Он не знал ничего, кроме его простого имени, чудн о й фамилии и того, что этот улыбчивый темноволосый парень каким-то образом подчинил себе его мысли.

Так, главное – не паниковать…

Он спустился вниз.

Свет не горел нигде, и на лестнице, по всей длине стены пролегли синие тени, давившие тоской и тишиной.

Оглушающей,

Безжизненной,

С ума сводящей тишиной…

Том в отчаянии стиснул зубы.

Да где его черти носят?!

Он прошел в темную гостиную, где двадцать четыре часа назад они сидели вместе на диване, шутили и подтрунивали друг над другом.

01.35.

Руки дрожали, стискивая мобильник.

01.36.

Он сел на диван и, закрыв лицо ладонями, постарался выровнять дыхание.

Еще минута – и он выскочил бы из дома, прыгнул в машину и помчал бы навстречу по той же трассе…

Но послышалось мягкое шуршание шин, и Том, вскочив с дивана и опрокинув стул, подбежал к окну и отдернул занавеску.

Два ярких луча прорезали темноту и мягко погасли, когда затих двигатель. Открылась и захлопнулась дверца.

Том вылетел из комнаты и выскочил в холл, где Билл как раз закрывал входную дверь.

- Каулитц, ты совсем охренел? – в исступлении закричал Том. – Второй час ночи!

Билл вскинул огромные удивленные глаза.

- Ой… Если я разбудил тебя… Извини, пожалуйста.

- Черт побери, ты же сказал, что приедешь в одиннадцать!

Билл растерянно смотрел на него.

- Мы просто засиделись… - ошеломленно и тихо ответил он, все еще не понимая, что происходит.

- Да мне пох*р, ночь уже на дворе! Нет уж, раз мы живем в одном доме, будь добр придерживаться сказанного!

Билл смотрел на него и в полутьме холла, в бледных отсветах уличного прожектора, проникавших из гостиной, различил полные отчаяния глаза…

- Ты просто волновался за меня, - тихо проговорил он, чувствуя, как в груди начинает биться волна тепла.

- Да плевать мне на тебя! – снова взвился Том. – Просто надо уважать тех, с кем в одном доме живешь!

- Ты волновался за меня, - нежно улыбнулся Билл, словно не слыша этих слов.

- Иди ты на хрен, Каулитц! – грубо выцедил Том.

- Я уже давно понял, что тебе проще послать человека, сделать так, чтобы он тебя ненавидел, чем открыть свои чувства.

- Психолог ты хренов, да что ты знаешь о моей жизни?!

- Это так?

Том с размаху пнул свои кроссовки у порога.

- Это ведь так?!

Несколько секунд Том как завороженный смотрел в глаза Билла, все больше и больше наполнявшиеся ликованием.

А потом схватил ключи от машины и, обернувшись, выскочил в ночь.

Раздался яростный хлопок дверцы, взревел двигатель, взвизгнули покрышки, и снова стало тихо.

Взволнованно кусая губы, едва сдерживая улыбку, Билл продолжал смотреть на дверь…

Ты стремителен и горяч. Ты пахнешь скоростью и одиночеством дорог, тоскующих по габаритным огням твоего "Ауди", и ветром, играющим твоими волосами.

Но сейчас, до этих пор безликая, ночь через лобовое стекло смотрит на тебя моими глазами …

Том яростно мчал по шоссе.

Музыку он включил машинально, как только вырвался за ворота. Однако взбудораженные мысли метались в голове, мешая восприятию чего-либо извне.

Теперь он волнуется и за тебя… Хлопнул дверью, уехал в неизвестном направлении. Ты фактически поставил его в ту же ситуацию, что и он тебя…

Том стиснул зубы и сильнее нажал на газ.

Да пох*р мне. Заставил меня волноваться – пусть сам помучается. И это называется любит?!

Повинуясь дороге, автомобиль сделал крутой поворот.

До твоего появления в моем мире жилось намного проще. А ты пришел – и перевернул все с ног на голову. Разве я просил тебя об этом? Разве я просил что-то менять, будить мои эмоции, растравлять мою душу, вытаскивать на поверхность все, что я с таким трудом погребал под слоями прошедших лет?! Разве я просил, Каулитц, черт?!

Мокрыми руками Том в отчаянии сжал руль.

Ненавижу тебя… Ты взбаламутил всю мою жизнь. Тебе хорошо упражняться в проницательности, ведь после летних каникул ты снова вернешься под крылышко любящей семьи, которая будет греть даже в другой стране. А кто согреет меня?! Не железный я, не железный, черт! И сердце у меня есть… И никакое оно не гнилое.

Том лихорадочно мчал, неотрывно глядя вперед.

Для чего, для чего ты разбередил мои раны?! Чтобы потом свалить из моей жизни и оставить меня их снова залечивать? Ты еще и не нюхал настоящей жизни, тебе невдомек, чего это стоит! Психолог ты чертов. Этого ты хотел добиться? Этого, Каулитц?! Придурок. Ненавижу.

Только ночь и беспокойно мелькавшая мимо дорожная разметка.

Ритм сердца и музыки и длинная перспектива, уходившая вдаль…

Вечно улыбаешься этой своей открытой улыбкой, как теркой по нервам… Хорошо тебе улыбаться, коли невдомек тебе, что такое быть одному, что такое, когда ты никому не нужен, ни друзьям, ни родителям, ни-ко-му…

Влюбился он в меня! Романтик гребаный. Иди ты к черту со своей романтикой, теплыми беседами и обаятельной мальчишеской улыбкой…

Том сузил глаза, пристально глядя вперед.

Это чувство свободы в скорости впервые пришло, когда ему было четырнадцать и однажды, после очередной ссоры с отцом из-за музыки, он схватил плеер и выбежал на улицу. Он яростно шел, в ушах гремели любимые аккорды, а ноги сами собой подстраивались под ритм, беспокойный и четкий, но удивительным образом упорядочивавший мысли и помогавший отвлечься. С тех пор понял, что лучше всего ему думалось на ходу. Или в движении.

Таком, как сейчас.

Ему уже давно было не четырнадцать лет. Однако ощущение, что никто, кроме дороги и ветра, не понимал его, осталось до сих пор.

Если жизнь била, он только крепче сжимал зубы и циничнее выражался. А когда становилось совсем нестерпимо, садился за руль и мчал вперед, навстречу ночи, которая принимала его в свои объятия каждый раз, когда остальные отвергали. Только ей открывал свои чувства и переживания, заезжал куда-нибудь подальше и думал, пока не приводил мысли в порядок, чтобы на следующий день снова не иметь никаких чувств.

До этого лета в его жизни не было никого, кто бы хотел его понять. А теперь был Билл. Хрупкий темноволосый мальчик, невероятно романтичный и ласковый, но при этом такой проницательный, что невольно захватывало дух от мысли, что он, может быть, видел в нем что-то, чего он сам до сих пор не замечал.

Дыхание постепенно становилось ровнее, ветер, дувший с обеих сторон из опущенных окон, играл дредами, забранными в хвост. Пару раз бросив взгляд на пачку сигарет, забытую возле лобового стекла, он снизил скорость, убавил музыку, а потом мягко съехал на обочину и заглушил мотор.

Вокруг было тихо, только сверчки стрекотали в высокой траве, до самого горизонта распростерлось черное небо, усеянное звездами. Том бросил на него хмурый взгляд и зажег сигарету. Душистый дым мягко оттенил влажноватый, свежий запах летней ночи.

Каулитц, из-за тебя я сегодня не меньше половины нервных клеток потерял.

Влажноватый свежий запах травы и асфальта пробирал смутной ностальгией до самого сердца.

В самую первую ночь их единения, когда они сидели на том бревне, ночь пахла точно так же…

Казалось, что все уже давно забыто, но в памяти всплывали отрывки их разговора. Словно потянув за незримую ниточку, он вспомнил все – как блестели в темноте темные глаза, как мягко звучал голос…

"Почему я тебе так небезразличен?"

"Сегодня ты сказал мне столько всего… С такой яростью убеждал… Скажи, почему?"

Том серьезным долгим взглядом смотрел вперед. Забытая сигарета бесполезно дымилась между пальцами…

Юхан был прав. Он любил меня уже тогда… А его глаза, полные слез… Сладкая летняя ночь сделала тогда свое дело, и он поддался ее очарованию.

А я, как последний идиот, пытался найти что-то в его взгляде, поведении… А надо было просто вспомнить ту ночь, когда он смотрел на меня полными нежности глазами, а я смотрел в ответ и не замечал… черт, я ничего не замечал. Наверное, я причинил тебе боль, Билли, даже не задумавшись над этим.

Чурбан ты, Трюмпер, неотесанный чурбан…

Глубокая, вечная, черная ночь раскинулась над головой. Казалось, весь земной шар спал, и только один он сидел в своей машине где-то посреди мира. В отдалении не было видно ни одного огонька. Только затихший автобан – и щемящая перспектива дорожного полотна…

Вернуться в дом, все еще помнивший последнюю сцену, было выше его сил. Словно Билл ждал бы его в холле, а когда он вошел бы в дверь, подошел бы и посмотрел ему в глаза – пронзительно, открыто, с невероятной проницательностью, и прочитал бы его мысли…

Да и если бы прочитал. Прочитал бы что?

Том не мигая смотрел вдаль.

Этот дом был насквозь пропитан ими двоими. Даже если бы Билл уехал вместо одного дня на неделю, он все равно был бы во всем: в аккуратно расставленных по сушилке кружках, в книжках, оставленных на диване, столике, шезлонге, в запахе шампуня в ванной… Билл везде.

Билл, который поворачивается перед ним, а он смотрит на его узкие бедра, с которых наполовину сползли джинсы.

Билл, непосредственно облизывающий губы и комкающий упаковку от шоколада.

Билл, шепчущий ему в шею теплым дыханием…

Том сжал голову руками.

Господи… Оставь, оставь меня в покое…

Он любит меня. Наверное, ему жутко хочется прикоснуться, погладить, обнять… Может, он сидит сейчас в пустом доме и грустит обо мне.

Но что самое странное – я не чувствую неприязни… Какое-то тепло разливается по телу каждый раз, когда ты рядом. Наверное, то, что ты можешь быть самым лучшим на свете другом, способно затмить то, что ты так необъективно ко мне относишься…

Том затянулся и медленно выпустил дым в ночной воздух.

Ты особенный.

Ты первый, кому мне хочется что-то отдать.

В тебе столько любви, что я чувствую ее почти физически.

Что-то происходит со мной, но я не знаю, что это.

В той, другой жизни, я не умел думать о ком-то еще, кроме себя.

В той?

В другой?

Значит, ты все же признаешь, что сейчас что-то изменилось?

Да, но что…

Том поднял взгляд на звезды, прохладно мерцавшие в глубокой черноте.

Ему просто было уютно с ним. Весело, спокойно. А черная бездна начинала расползаться в душе только когда этого открытого темноволосого мальчика не было рядом…

Том взглянул на дисплей мобильника.

Нужно ехать домой.

Завтра будет новый день. Завтра вы снова встретитесь на кухне, он снова будет посматривать на тебя карими глазами, а ты будешь улыбаться в ответ и острить, только для того, чтобы он тоже улыбнулся. Ведь у него такая красивая улыбка. Он такой уютный, домашний, теплый… Билл. Мой лучший друг Билл…

Том не спеша выкурил еще одну сигарету и выбросил окурок в окно. Он повернул ключ, и мотор мягко заурчал. Том вырулил на автобан и помчался назад.

Беспокойная ты душа, Трюмпер. Скоро светать начнет, а тебя все носит по дорогам…

В коттедже плавала сумеречная тишина. Прислушавшись, Том беззвучно затворил дверь.

Дата добавления: 2015-07-16