Читайте также:
|
Но он был уже поэтом другой эпохи. Это сразу отметил современник Л. Белинский. В статье «Стихотворения М.Ю. Лермонтова» (1841), сопоставляя Л. и Пушкина, критик писал: «В первых лирических произведениях Л.... тех, в которых он особенно является русским и современным,... виден избыток несокрушимой силы духа и богатырской силы выражения, но в них нет уже надежды, они поражают читателя безотрадностию, безверием в жизнь и чувства человеческие при жажде жизни и избытке чувства... нигде нет пушкинского разгула на пиру жизни, но везде вопросы, которые мрачат душу и леденят сердце... Да, очевидно, что Л. поэт совсем другой эпохи и что его поэзия – совсем новое звено в цепи исторического развития нашего общества».
Художественный мир Л. -поэта отличает именно единство противоречивых устремлений на всем протяжении его творчества. Разочарование у него всегда сопряжено с напряженным поиском веры, идеала, с жаждой действия; а могучая сила духа, энергический протест против несовершенного мира соседствует с глубокой нежностью. Противоречивость лирического самовыражения – композиционная особенность и многих отдельных стихотворений поэта. Яркий пример из ранней лирики – «Исповедь» (1831).
В истории общественного сознания России 30-е годы XIX в. – эпоха безверия и крушения лучших надежд передовых людей. Поэтому гуманизм Л.-поэта воплощается в трагическом мироощущении личности (у Пушкина оно было лишь моментом духовной жизни человека). Оно становится главным отношением поэта к действительности, проявляется как в ранних (например, в «Чаше жизни»), так и в поздних стихотворениях Л. (Например, в стих. «И скучно и грустно»). Неприятие жизни у Л. становится абсолютным. Конечно, за этим стоит неудовлетворенность наличным бытием, но она принимает или стремиться принять форму абсолютного отрицания. Лермонтовское отрицание распространялось на все сферы жизни – от быта, до космоса; в распрю поэта со своим веком втягивались не только люди, но и силы природы – звезды, небо, волны, и мифические существа – ангелы, демоны, бог.
С силой лермонтовского протеста Белинский связывал национальность и народность его творчества: «По этому признаку мы узнаем в нем поэта русского, народного в высшем и благородном значении этого слова, поэта, в котором выразился исторический момент русского общества».
Раскрывая историческое своеобразие поэзии Лермонтова критик писал, что ее «пафос» «заключается в нравственных вопросах о судьбе и правах человеческой личности». Проблема личности – ключевая в творчестве Л.
Высокое призвание личности слито в сознании Л. с ее реальным бессилием. Этот героический и вместе с тем горький опыт составляет главную тему лермонтовской поэзии.
Своеобразие лирического образа у Л. заключается в том, что его лирика имеет рефлектирующий, аналитический характер. Поэта интересует внутренний мир человека. Внешний мир у Л. предстает как отраженный лирическим субъектом.
В развитии Л. обычно выделяют 3 периода. Ранний этап охватывает 1828 –1831 гг. В эти годы Л. пишет по преимуществу стихи. В 1832 – 1836 гг. лирическое творчество почти угасает, но возрастает число произведений, написанных в иных жанрах. Л. создает поэмы, драмы, прозу. Вершинным произведением Л. в переходный период от раннего к зрелому творчеству (1834 – 1836) стала драма «Маскарад». 1837 – 1841 гг. – последний период, в эти годы написаны лучшие реалистические стихотворения, хотя до конца жизни поэт будет параллельно создавать и романтическую лирику (напр. «Сон» 1841) и поэмы.
Юношеская лирика Л. – романтическая. Основной принцип Л. в раннем творчестве – превращение лирики в исповедь, своеобразный дневник, заострение и напряжение личностного элемента. Поэт создает особое «я», которое на весь мир смотрит с точки зрения своей судьбы и судьбу свою делает мировой проблемой:
Я рожден, чтоб целый мир был зритель
Торжества иль гибели моей
(«К»: «Мы случайно сведены судьбою» 1832)
Герой романтической лирики Лермонтова всем своим существом отрицает обыденную жизнь. Естественно в этом контексте появление имени Байрона, романтического бунтаря, борца и защитника свободы, создавшего совокупностью произведений героя, посягающего не только на обычные человеческие законы, но и на разумность всего мироздания. Ранний лирический герой Лермонтова нуждается в литературных образцах и ассоциациях, он примеряет их к себе, питается ими, однако готов взбунтоваться и против их власти над своей душой.
...Байрона достигнуть я б хотел;
У нас одна душа, одни и те же муки;
О если б одинаков был удел!..
К* («Не думай, чтоб я был достоин сожаленья... »)
«Достигнуть» Байрона мыслится как некая сверхзадача, возможная и сулящая подлинное самоосуществление. Но вскоре появляются другие строки:
Нет, я не Байрон, я другой,
Еще неведомый избранник,
Как он, гонимый миром странник,
Но только с русскою душой.
«Нет, я не Байрон...»
Характерно, что утверждение своей личной непохожести ни на кого другого неотделимо здесь от осознания (скорее от предчувствия) национального сходства. Признаются «одни и те же муки», ищется один и тот же «удел», кажется, что одинаковы души, а все же— «как он», но «с русскою душой». Лермонтов еще, быть может, не готов признать, но уже догадывается, что русская душа не принимает характерную для байроновских героев степень отрицания, которая означает бунт против «творенья Бога своего». Правда, знаменательно, что в финальных строчках стихотворения выразилось самосознание лирического героя, которое объективно приближало его к богоборцу.
...кто
Толпе мои расскажет думы?
Я — или Бог — или никто!
Герой мыслит себя равным мирозданию, поэтому не может смириться перед ним, поэтому непреодолимым становится конфликт титанической личности с миром — центральный конфликт ранней лермонтовской лирики. Он порождает мотив неба и земли, их противостояния в сознании лирического героя. Масштаб личности лермонтовского героя не позволяет ему удовлетвориться землею. Все земное представляется ограниченным и даже ничтожным, земное смертно: это пугает, отталкивает и странным образом влечет к себе. В нескольких стихотворениях Лермонтов размышляет о смерти, не столько о ее метафизической, сколько о физической природе. Душа с ужасом смотрит на подверженную тлению плоть. Равно страшны герою конечность земного существования и ничтожество жизни. Сомнению подвергается возможность любить, верить, находить понимание, поэтому одиночество неизбывно для лирического героя.
Небо воспринимается прежде всего как антитеза земле. Стихотворение 1831 года «Ангел» запечатлело это противостояние. Земной мир — мир «печали и слез», томления, тоски по небесному; небо ассоциируется с «тихой», «святой» песнью, с блаженством, с безгрешностью. Душа, услышавшая песню ангела, полная «желанием чудным», не может забыть на миг приоткрывающуюся гармонию мироздания:
И звуков небес заменить не могли
Ей скучные песни земли.
Однако небо в ранней лирике Лермонтова предстает не только как некая объективная данность. Его образ словно вынашивается, оберегается сознанием, небо становится своеобразной частицей души, уставшей от холода, безжалостной, ничтожной земли. Душа хранит и одновременно созидает воспоминания об ином бытии:
Хранится пламень неземной
Со дней младенчества во мне.
(«Отрывок»)
Я здесь был рожден, но нездешний душой...
(«Зачем я не птица...»)
В уме моем я создал мир иной
И образов иных существованье...
(«Русская мелодия»)
В ранней лирике такое мироощущение не позволяет лермонтовскому герою видеть красоту, живую жизнь природного бытия. Он слишком сосредоточен на своем страдании, одиночестве, разрыве с миром, чтобы замечать что-либо вне себя.
Как давно отмечено исследователями, герой Лермонтова пребывает между небом и землей:
...мир земной мне тесен, (Богу.— В.П. )
К тебе ж проникнуть я боюсь...
( «Молитва», 1829)
Он между ними, поскольку как земля, так и небо не познаны в полной мере, до конца недоступны герою.
Я меж людьми беспечный странник,
Для мира и небес чужой.
( Я не для ангелов и рая... )
Такая оторванность от земного бытия и пренебрежение им неестественны. Лермонтов угадывает, что для человеческой природы подобное мироощущение — почва для демонических настроений:
Как демон мой, я зла избранник,
Как демон, с гордою душой...
Герой чувствует, что бесцельное странничество может обернуться демонизмом, но он с вызовом принимает это бремя.
Однако есть в ранней лермонтовской лирике стихотворение, которое позволяет внести определенные коррективы в высказанную характеристику,— «1831-го июня 11 дня». Необычное для лирического стихотворения своей протяженностью, оно синтезирует мотивы ранней лирики и подчеркивает их внутреннюю взаимосвязь. Герой, признавший свое родство с демоном, сказавший о себе «Я... зла избранник», «Я холоден и горд», в этом стихотворении обнажает внутреннюю, потаенную сторону своей души. Стихотворение начинается исповедальными строчками:
Моя душа, я помню, с детских лет
Чудесного искала...
Человеческая душа совмещает в себе отчуждение и влечение к чудесному, она познала «обольщения света», но лелеет и «таинственные сны». Демоническое, бунтующее мироощущение Лермонтовым здесь представлено изнутри. Герой — наедине с собою, он не пред миром, который может заметить слабость и не разглядеть духовного величия. В этой ситуации он непосредственен, высказывая сиюминутные ощущения, и аналитичен, безжалостно выявляя, что стоит за масштабной, почти титаничес кой личностью. В его сознании противостоят друг другу мгновение и вечность, но это противостояние величин, нуждающихся во взаимодополнении. Вечность влечет к себе:
Как часто силой мысли в краткий час
Я жил века и жизнию иной,
И о земле позабывал...
Однако субъективное пребывание в вечности «смущается печальною мечтой»: лермонтовский герой осознает, что все образы, порождаемые бесконечным космосом, знаменуют «ад иль небо», а душа человека тоскует и по «существам земным». Герою ведомы и «боренье дум», и «желание блаженства». Их единство, даже нераздельность, и олицетворяет эту полную противоречий земную жизнь, которая необходима герою, его человеческому существу. «Мысль о вечности», «гармония вселенной» познаны чувством и думою. «Я» героя исполнено желанием действия, борьбы («Так жизнь скучна, когда боренья нет»); оно не ведает покоя («желанье и тоска тревожат беспрестанно грудь»), томимо трагическим предчувствием («Я предузнал мой жребий, мой конец...»). Можно сказать, что все ведущие мотивы лермонтовской лирики действия — борьбы, вечности, свободы — воли, жажды бытия, одиночества, смерти нашли место в этом стихотворении. В итоге лирический текст стал воплощением того духовного состояния, которое проявилось фрагментарно, отрывочно в других текстах, которое подчас казалось демоническим, как будто выводящим героя за пределы человеческого бытия. В этом же стихотворении осмысление вечности и мгновения, неба и земли, жизни и смерти, переживание сладкой мечты и утраты в их взаимодействии и предстает как сущность человеческой жизни: «лишь в человеке встретиться могло священное с порочным». Лермонтов не только выявил собственно человеческую природу всех этих пребывающих в «борении» «дум», но и сформулировал проблему выражения сложнейших духовных состояний:
Я к состоянью этому привык,
Но ясно выразить его не мог
Ни ангельский, ни демонский язык:
Они таких не ведают тревог,
В одном все чисто, а в другом все зло.
Самому Лермонтову совсем не случайно потребовались и все три рода литературного творчества (лирика, эпос, драма), и различные жанры.
Дата добавления: 2015-07-16; просмотров: 73 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Приложение № 3 | | | Реалистическая лирика Лермонтова |