Идея личности у Лермонтова и особенности ее художественного воплощения

Е. Н. Михайлова

Все эти великие идеи, отражавшие изменения исторической действительности на перевале от феодализма к капитализму и намечавшиеся еще в литературе XVIII в., теперь стали основным ее содержанием. Они потребовали для себя и новых форм художественного выражения. Тем самым было положено начало новой русской литературе. Среди всех этих идей первостепенное место занимает идея, которой суждено было стать одной из воинствующих идей в период дворянской революционности и которая составила основной пафос творчества Лермонтова. Без ее раскрытия нельзя понять ни путей художественного развития Лермонтова, ни его исторического места, ни особенностей его реализма. Это — идея личности, заявившая о себе еще в литературе конца XVIII в. Еще произведения писателей-сентименталистов свидетельствовали о пробуждении интереса к конкретной личности, о внимании к индивидуальному человеку и его психологическим переживаниям. Однако в наиболее влиятельной — карамзинской — ветви русского сентиментализма утверждение личности сопровождалось изоляцией человека от активной общественной борьбы и замыканием его в пределах жизни сердца, частных привязанностей, «мирных» чувств. Совсем иначе, воодушевленный идеями гражданственности, выступал человек в радищевской линии русской литературы. Здесь, однако, трактовка человека не вполне освободилась от абстрактной рационалистической односторонности.

Только органическое сочетание конкретной общественной проблематики с конкретностью переживаний протестующего героя могло сообщить идее личности всю ее освободительную, зажигательную силу. Такою стало ее воплощение у Лермонтова и ближайшими предшественниками.

У самых истоков прошлого столетия, в философской лирике Пнина и других радищевцев¹«созданья лучшего природы», — его действенного разума, его неутомимой творческой силы. Утверждение величия и мощи человека у радищевцев, вступая в полемику с трактовкой человека у поэтов классицизма²«естественных прав» индивида. С идеей «естественных», «прирожденных» прав человека тесно связаны и гражданственные настроения в лирике начала века, в частности в политической лирике декабризма. Здесь не было еще полноты понимания человека в его историческом бытии, как не было еще постановки вопроса о правах конкретной индивидуальности, — здесь был лишь «человек вообще», взятый в его идее, как абстрактная сущность.

Абстрактность в понимании человека — все это связывало еще поэзию радищевцев и гражданскую лирику декабризма с литературой XVIII в. и с поэтикой классицизма. Отсюда в философской лирике Пнина ее широкая, вселенская рамка, космизм и аллегоризм ее образов; от классицизма в поэтике радищевцев и торжественное течение стиха, размеренная патетика поэтического синтаксиса, высокая отвлеченная лексика. Сходные поэтические особенности отличали и общественную лирику декабристов, но вместо космизма образов здесь налицо их гражданственно-политическая окрашенность, обращение к полуаллегорическим образцам гражданской доблести в истории (Брут, Кассий, Катон) и современности (Риэга), бо́льшая эмоциональная пылкость обличительной и призывной речи. Если философская ода Пнина («Человек») является как бы величественной ораторией, то политическое стихотворение Рылеева — это речь на форуме, обращенная к согражданам. В противовес рационалистической абстрактности идеи человека у радищевцев здесь воплощается сенсуалистическая сторона гуманизма.

«Чувственный блеск материи», прелесть земных легкокрылых очарований (смешанная с грустью об их быстротечности) находят свое эстетическое воплощение в русской анакреонтике начала века. Уже не Человек вообще, Человек с большой буквы, возвышающийся на пьедестале вселенной, но живой, чувствующий атом на фоне идеально облагороженного, эстетизированного человеческого мира делается выразителем самоутверждения личности. Ее права выступают здесь как право на наслаждение жизнью — молодостью, красотой, весельем, дружбой. Гедонистическое обращение к конкретно-чувственной стороне мира ввело в поэзию «неоклассиков» эстетизированные аксессуары пиров, искусства и любви — все эти розы и мирты, кубки и виноградные лозы, цевницы и флейты, наполнило ее ожившими мифологическими образами, обратило взоры ее к безоблачному «детству человечества» — древней Греции. Вместо использования, античных образов лишь в качестве холодных аллегорий и эмблем, как это было в поэзии классицизма, теперь в литературе подымается напоенный светом мир счастливой Эллады, выступающий в материально ощутимых, пластически выпуклых картинах, в плотской теплоте живой жизни (см., например, «Вакханка» Батюшкова, идиллии Дельвига, «Фавн и пастушка», «Торжество Вакха» Пушкина). Самый язык поэзии «неоклассики» вслед за Батюшковым насыщают «итальянской гармонией», превращают его в «сладостный», благозвучный язык утонченных чувств и наслаждения красотой.

Дата добавления: 2015-07-16