Статьи рецензии, заметки 10 страница

валеры (за исключением г. Сабурова) были одеты со всем не по бальному, взглянув на них, всякий мог бы подумать, что они только что кончили прогулку по буле-вару; одна г-жа Ришард явилась на сцену в приличном костюме. Наблюдая за ходом водевиля, в третьем акте мы заметили, что чего-то недоставало в полноте и яс­ности действия, и не прежде разгадали себе эту стран­ность, как по окончании представления. На афише между действующими лицами значился: Брант, отстав­ной гусар, слуга полковника — г-н П. Степанов. На этот раз мы не видали г. Степанова на сцене, следовательно, соображая сие обстоятельство с замечанием нашим, из­ложенным выше, заключаем, что целое явление не было разыграно в конце второго акта, и это подтвердили нам видевшие представление сего водевиля во времена оны Нам сказывали, чго в пропущенном явлении Брант при­носит к полковнику письмо от мэра, по которому зри­тель приготовляется в Эмилии найти дочь Гриднера. Сцена сия совершенно необходима для связи пиесы, и выпускать ее нипочему не следовало. Чья бы ни была тут оплошность, но она досадна для размышляющего зрителя. Водевиль был разыгран очень хорошо, за что обязаны мы благодарить г-ж Сабурову, Репину и г. Са­бурова. Хотя роль г-жи Дюфур совсем не отвечает по летам г-же Сабуровой, но она выполнила ее с большим чувством, точностию, полным успехом и пропела балладу о своем приемыше весьма трогательно. Г-жа Репина иг­рала очень хорошо, просто, благородно, без всяких театральных вычуров; до сих пор отдается в ушах наших ее: да! Г-н Сабуров одет был лихо; костюм его совер­шенно отвечал требованиям роли и нынешней француз­ской моды; играл он весьма хорошо, ловко и выпевал куплеты мастерски, так что ни одна острота оных, ни один каламбур не были потеряны для зрителей. Хотя г. Сабуров и воспользовался замечанием нашим, сказан­ным в предыдущем нумере «Молвы», хотя на этот раз он тверже знал свою роль — но все еще не так, как бы хотелось публике, ибо и в «Трех десятках» язык его не­множко спотыкался. Г-н Лавров в третьем акте отли­чился: он был настоящим отцом, из груди которого вырывались вопли родительской нежности и отчаяния,

и это загладило неловкую и неудачную игру его d пер­вых двух действиях. Г-жа Лаврова была очень мила и нас порадовала доброю надеждою. Публике известны ее дарования, но не было известно то, что она намерена пользоваться ими и вырабатывать свои роли. Г-жа Борисова выполняла свою обязанность также хорошо; зато г.Щепкин ни на волос не походил на честолюбивого французского банкира, г. Бантышев — на образованного и чувствительного человека, а г-жа Петрова —- на благо­воспитанную девушку. Игра сих трех артистов заслу­живает строгое осуждение критики. Спектакль кончился в одиннадцать часов, антракты были сносны, кроме од­ного, в продолжение коего можно б было поскучать, если б в торжественную минуту общей тишины не про­лился из райка двузнаменательныи визг, вроде свиста, вероятно от насморка, которым страдал какой-нибудь из тамошних обывателей. В заключение заметим, что в водевиле мы не слыхали куплета, оканчивающегося так:

Всем мил цветок оранжерейный, И всем наскучил полевой.

Вероятно, он был выпущен для предупреждения соблазна в публике; но мы скорее порадовались бы, если б не пели также двуличною куплета о том, что бы­вает с девушкой на другой день ее замужества.

До «Молвы» доходят сетования артистов на стро­гость ее критики; однажды навсегда объяснимся по этому случаю. С равною готовностью хвалим мы достой­ное одобрения, с какою осуждаем заслуживающее пори­цания. В этом отношении мы руководствуемся вкусом и беспристрастием, а не посторонними какими-либо причи­нами. Цель наша содействовать своими замечаниями успехам российской сцены, которой желаем сравниться с знаменитейшими театрами Европы и даже превзойти их. Руководствуясь таким благородным чувством, мы всегда будем глухи к жалобам провинившихся артистов, к просьбам дружбы, к воплю всяких посторонних отно­шений. Мы не принесем им на жертву благородного искусства, процветание коего в любезном отечестве на­шем необходимо будет содействовать просвещению оного.

«И О С И Ф». Большая опера в трех действиях, соч.Дюваля, перевод Льва Брандта, музыка соч. Мегюля; с принадлежащими к оной хорами, маршами и великолепным спектаклем

«ЗЕФИР, или ВЕТРЕНИК, СДЕЛАВШИЙСЯ ПОСТОЯННЫМ». Балет в одном действии, соч. Дюпора, поставленный Глушковским.

Пятница, июля 24, на Малом театре

Несмотря на недостаток исполнения и осиплый го­лос г. Булахова, мы с большим удовольствием были в театре: прелестная музыка Мегюля все вознаграждала. Нельзя было, однако, видеть без досады, как дурно вос­пользовался автор пиесы этою превосходною повестью священной истории, столь известной каждому зрителю; для чего он не следовал истине, которой одной доста­точно б было для очарования? Переводчик также был с ним заодно, везде напыщенный слог и даже нелепые выражения.

Г-н Булахов, как певец, выполнял роль Клеофаса, или Иосифа, прекрасно. Г-н Лавров в роли Иакова мог бы, при большей степени искусства, дойти до возмож­ного совершенства. Он и теперь был весьма хорош. На­блюдая театр, давно мы заметили, однако, к сожалению,

что г. Лавров играет Иакова с теми же недостатками, как и в первый раз: мы говорим об игре, а не о пении. Быть может, наше замечание покажется странным г. Лаврову, ибо, вероятно, многие твердят ему, что он в роли Иакова превосходен; но если он истинный ар­тист, то почувствует правду наших слов и поймет наше желание: в искусствах надобно идти вперед, в против­ном случае непременно пойдешь назад. Чего недостает г. Лаврову, чтоб сделаться первоклассным актером и пев­цом? Труда, ученья. Пусть он сердится, если хочет, за нашу благонамеренную правду! Вениамина играла г-жа Лаврова и, несмотря на свой прекрасный голос и дарование, играла и пела весьма дурно и неверно, даже не знала роли. Вот в чем состоит несчастие русского театра, где артисты не любят своего искусства и даро­вания их не процветают, а гибнут. Г-н Бантышев, ска­жем откровенно, был нехорош, но по крайней мере он старался выполнить трудную роль Симеона; даже пре­лестный голос его и прекрасное лицо не шли к этой роли. О прочих говорить нечего. Балет танцевали отлично, ибо он был обставлен лучшими нашими танцовщицами и тан­цовщиками.

ТЕАТР

После поста театр открылся русским спектаклем в воскресенье, 16 августа. Давали «Гуситов под Наумбургом», известную драму Коцебу, которая во времена оны заставляла плакать навзрыд и партер и ложи. Хотя сии блаженные времена сохраняются уже только в пре­даниях, но мы видели и ныне несколько белых платков перед глазами зрительниц. И правду сказать, многие сцены в пиесе таковы, что от них никогда не стыдно поплакать. Мы не знаем меры в наших предубеждениях ни за, ни против, и отвержение, лежащее теперь на всех произведениях Коцебу, едва ли более справедливо, чем прежнее фанатическое пристрастие. Нынешняя пиеса, ко­нечно, не имеет в себе никакого художественного до­стоинства: в ней нет действия, главной стихии драмы; но зато есть ситуации, трогающие до глу­бины души. Таковы все те, в которых являются дети. Сцена Вольфа с Берфою, где несчастной ма­тери предоставляется жестокий выбор между детьми, ознаменована печатию глубокой естественности. Г-жа Бо­рисова, игравшая Берфу, вообще была очень хороша, но позволяла себе иногда вскрикивать слишком громко. Г-н Орлов в роли Вольфа был, сверх всякого ожидания, постоянно хорош и держал себя как нельзя лучше; но зато г. Третьяков, игравший видное лицо Прокопия, со­вершено не знал своей роли. Это нестерпимо!

За драмою следовала известная опера-водевиль «Невинный в вине, или Судейский приговор», которая

шла очень хорошо. Г-н Щепкин был, особенно к концу, превосходен; г-жа Над. Репина, по обыкновению, мила. Нельзя было также не заметить с удовольствием, что г. Живокини приметно отвыкает от фарсов, кои безобра­зили, в угодность райку, талант его. На этот раз он играл с большим приличием и ровностию.

В понедельник, 17 августа, на Большом театре да­вался большой балет «Астольф и Жоконд, или Искатели приключений»; на Малом театре играли французские ак­теры. В тот же вечер г. Пивко, актер немецкой труппы, утверждающейся в Москве, праздновал свою серебряную свадьбу, о чем «Молва» не умедлит известить подробно.

«НОЧЬ НА НОВЫЙ ГОД». Новая комедия в трех действиях, переложенная из повести Цшокке В. Мещериновым

«МОЛОД И СТАР, ЖЕНАТ И НЕТ». Комедия-водевиль в двух действиях, переведенная с французскою Н. Ф. Павловым

«СВАТ ГАВРИЛЫЧ, и ни СГОВОР НА ЯМУ». Интермедия с хорами и танцами.

Спектакль на Большом театре, 16 сентября, в пользу г-жи Кавалеровой

Новая комедия этого спектакля служит новым до­казательством того, что из романов и повестей хороших комедий и драм не делается. Прекрасная повесть Цшокке «Ночь на Новый год» в чтении кажется драматическою картиною, которая кипит действием с возрастающею занимательностию; эта же самая повесть на сцене, пере­ложенная в комедию, утомительна до чрезвычайности, снотворна, длинна, болтлива и вовсе незанимательна. Творческая фантазия и самая природа положила резкое различие между действием эпическим и действием дра­матическим. Действие повествования есть рассказ сочи­нителя о поступках других людей; действие драмы — поступки лиц, в ней выведенных. Повествователь гово­рит вам, что видит и как видит; комик не показывается

пред зрителями, но высылает к нам людей, которые сами действуют сообразно с своими характерами, своими на­мерениями и волею, своею или чужою. Нельзя спросить: почему ты это видишь или почему ты это видишь так, а не иначе; но можно и должно спрашивать: почему ты это делаешь или почему ты это делаешь так, а не иначе. Но разве одно и то же происшествие не может быть содержанием и повести и драмы? Может; но не более того, как одно и то же золото идет на ожерелье краса­вицы и вооружение воина. Драматический писатель за­нимает у сочинителя повести — один миф; а все прочее: характеры, пружины действия, положения своих героев, начало драмы, завязку, минуту и обстоятельства раз­вязки творит сам, и все это приводит в соприкоснове­ние так, что последствием оного бывает совершенная гармония целого при совершенном разнообразии частей. Г-н Мещеринов действовал иначе: с робостию неопыт­ного ученика влачился он за Цшокке, перекладывал в разговоры его повествование и отказался от прав и преимуществ изобретателя. Следствием этой робости были повторения в рассказах того, что зритель видел в действии, неясность характеров, незанимательность положений, несвязность явлений с целым и между со­бою; наконец, скука, которая на минуту рассталась с зрителями совершенно без причины и ожидания при уведомлении об адресе Розы, живущей в Молочной улице. Словом, в драме мы не видали ни необходимости драмы, ни необходимости определенной ей развязки; но видели необходимость окончания этой комедии, которая сделалась тягостною работою для зрителей, хотя и была забавой для сочинителя.

Надобно признаться, что и артисты наши отличи­лись в представлении комедии «Ночь на новый год»! По сю пору мы не можем решить: кто играл лучше других, потому что они все играли худо; или кто играл хуже прочих, потому что они не уступали друг другу.

Г-н Щепкин, вероятно решась не выдавать товарищей или, может быть, по свойственному для дарования само­любию, захотев и в дурном оригинальности, проиграл всю свою роль втихомолку, так что едва слышал его беседовавший с ним на сцене г. Мочалов. Должно пожа-

леть о г-же Федоровой, которая, при настоящих даро­ваниях, играет дурно, пищит, кривляется на сцене и не вникает в свои обязанности. В самом безобразии, с ко­торым отделала она роль Розы, мы с удовольствием за­метили истинное дарование и неподдельную природу при ссоре ее с Филиппом в начале третьего акта. Должно сознаться, что и сценическая поставка комедии была достойна игры и пиесы. В пышной танцевальной зале, во время маскерада, неведомо как очутилась кушетка, на которой некоторые из масок изволили покоиться, как у себя дома.

Водевиль искупил с избытком скуку, причиненную комедиею. Он шел прекрасно. Г-н Щепкин был прево­сходен. Г-ну Живокини немногого недоставало к совер­шенству: крошечку б еще поменьше кривлянья и фарсов! Г-жа Над. Репина была очень хороша, и г. П. Степанов, пока оставался стариком, заменял удачно покойного Са­бурова.

В интермедии, не имеющей, впрочем, в себе ничего, мы видели г-жу Кавалерову на своем месте и полюбо­вались от души натуральностью, с которою играла она роль русской простой старухи, для которой она именно и создана.

В заключение должно сказать, что спектакль был блестящий, зрители снисходительны и многочисленны. Это сердечно порадовало нас за бенефициентку, своими дарованиями и трудолюбием совершенно заслуживаю­щую поощрения публики.

«ФРА-ДИАВОЛО, или РАЗБОЙНИКИ В ТЕРАЧИНЕ». Опера в трех действиях, музыка Обера.

«СТРАНСТВУЮЩИЕ ЛЕКАРЯ». Опера-водевиль в одном действии. Спектакль на Большом театре, 18 сентября

Угадать настоящую потребность и вкус нашей пуб­лики в драматическом отношении значит разрешить за­гадку сфинкса. Чтобы увериться в справедливости этого, надобно было только посетить театр во время сего пре­красного спектакля: грусть одиночества томила не­сколько десятков зрителей в первых двух рядах кресел; остальные все были пусты, так же как ложи и бенуары, издавна покрытые тьмою кромешною. Такое хладнокро­вие к русскому театру и русским артистам очень при­скорбно и тем еще более, что оно вовсе незаслуженное, ибо желание совершенствоваться, во многих отношениях с большим успехом уже оправданное, очевидно на нашел сцене. Для поддержания его нужно только ободрение, которое для таланта то же, что солнце для растения. Когда же солнце это проглянет на русских артистов?

Мнение наше об опере «Фра-Диаволо» было сказано при появлении оной в первый раз в бенефис г-жи Репи­ной — мы ничего к нему прибавить не имеем; но в игре некоторых действующих лиц с удовольствием заметили

зрители счастливую перемену и больше внимания к своим ролям. В этом отношении особенно поблагода­рим г. Бантышева (Лоренцо), который ни одним дви­жением не уронил характера представляемого им лица, и г-жу Репину. Последняя привела нас в умиление молит­вою во втором действии, и вообще всю сию сцену, лучшую и труднейшую в пиесе, исполнила в этот раз отлично и с благородством, не позволив себе ни малей­шего отступления от характера, данного ей автором. От­давая всегда полную справедливость усердию и таланту сей артистки, нам тем более приятно делать это теперь, потому что при первом представлении «Фра-Диаволо» долг беспристрастия обязывал нас отнестись об игре се совсем иначе.

За возобновление на нашей сцене «Странствующих лекарей» незабвенного Писарева публика обязана дея­тельности нынешнего театрального начальства, которое в продолжение нескольких месяцев извлекло из мрака забвения многие прекрасные пиесы и поставило не­сколько совершенно новых. Что касается до «Стран­ствующих лекарей», то основная их идея, сама по себе весьма высокая, не могла быть развита с достоинством в тесной водевильной раме. Вот почему пиеса сия ни­когда не произведет желаемого эффекта на сцене, хотя и имеет на то полное право по отличному исполнению, по хорошей музыке и превосходным своим куплетам, из коих в каждом отражается пламенная душа автора.

«СЕВИЛЬСКИЙ ЦИРЮЛЬНИК». Комедия в четырех действиях.

«ДВЕ ЗАПИСКИ». Водевиль в одном действии.

Спектакль на Малом театре, 2 октября

Бедный Бомарше! С какою неблагодарною холод­ностью приняла его московская публика! Театр был почти совершенно пустой. Зато и артисты наши, без хвастовства сказать, не потратили сил даром. Начиная с актеров, выходивших на сцену для двух слов, до г. Щепкина включительно, все были чудесны! Г-н Щеп­кин, в «Женитьбе Фигаро», играл Бартоло стариком до­вольно крепким, а теперь, неизвестно почему, вздумал шемшить в «Севильском цирюльнике». Это шемшенье вовсе нейдет ни к роли, ни к актеру, который от того становится не вразумительнее для зрителей. Везде, где г. Щепкин шемшит, везде бывает он нехорош и везде не выдерживает этого признака дряхлости. Кроме на­стоящего случая, ссылаемся на Скупого и на Каталани в «Кривинкеле». Еще одно замечание для г. Щепкина: Бартоло и Транжирин — две параллели, нигде не сопри­касающиеся. Климат, обычаи, поверья и особенности каждого из этих двух характеров полагают между ними совершенное несходство. И что ж — в конце четвертого действия явился здесь старый знакомец наш Транжирин под нарядом испанского доктора. Г-н Мочалов в образе

пьяного коновала и Алонзо остался тем же Мочаловым, каким он был в прочих явлениях. Ничто не оттеняло разговоров его с Бартоло во всеуслышание от разгово­ров с Розиной потихоньку; прибавьте к тому неловкость г. Мочалова и неуменье быть знатной особой на сцене, и вы будете иметь совершенное понятие о том, как сыграл он графа Альмавиву. Посчастливится ли г. Афа­насьеву в будущие представления «Севильского цирюль­ника»— не знаем; на этот раз он весьма немного походил на Фигаро. Всех хуже была г-жа Панова. Она не рождена для драмы и хорошо сделает, если воротится к танцам. Неприятный голос, балетные ухватки и отсут­ствие всякого дарования должны убедить ее, что новое поприще не по ее силам. Сноснее прочих был Базиль, которого играл г. Никифоров.

Между некоторыми возобновленными водевилями г. Писарева мы с сожалением заметили одно из плохих его произведений: «Две записки». В ней всем пожертво­вано для двусмысленностей, любезных райку. Игра г-жи Репиной и г. Рязанцева поддерживала ее прежде; но г-жа Лаврова — худая поддержка. Г-н Живокини слишком фарсил, слишком суетился и тем затмил не­сколько выражений, произнесенных им весьма удачно. Костюмы были не соблюдены в этом водевиле.

Кстати о театре. В № 216 «Северной пчелы» напеча­тано письмо к Булгарину из Москвы от невидимки В. У., известного в нашей журналистике странными по­нятиями о различных вещах, о которых он довольно от­кровенно беседует в переписке со своим другом, а тот, вероятно для забавы, предает их тиснению. Но на этот раз В. У. к обыкновенной своей странности прибавил нечто новое — именно неправду. Речь идет о комедии «Ночь на Новый год», соч. г. Мещеринова, игранной на нашей сцене и о которой мы отдали уже отчет читате­лям. В. У. решительно недоволен этим спектаклем и, перефразировав нашу о нем рецензию, прибавил к ней, в пылу страсти, несколько неприличных по грубому тону выражений насчет отличнейших артистов и, сверх того, позволил себе написать клевету на дирекцию. «Послед­няя, — говорит он решительно, — выкинула лучшую сцену из комедии, урезала разговор без милосердия,

заменив многие выражения другими и все это — без воли автора, который находился в Петербурге». Мы уве­рены, что ни один из благомыслящих читателей «Север­ной пчелы» г-ну В. У. на слово не поверил; но не менее того долг справедливости обязывает нас сказать, что он говорит совершенную неправду, ибо, сколько нам из­вестно, без воли автора ничего не изменено в пиесе «Ночь на новый год», да и ни в каких пиесах сего не делается и делаться не может. Все доказательство В. У. основы­вается на пустой фразе: который (т. е. автор) находится в Петербурге; но из этого еще ничего не следует, кроме разве того, что В. У. находится хотя и в Москве, а все-таки говорит о ней небывальщину, как ясно видно из всех его писем к Булгарину. Что касается до других придирок В. У. к этому спектаклю, то они смешны и совершенно в духе логики и вкуса г-на В. У. Одно только очень мило: это досада его, зачем декорация улицы герман­ского города не засыпана была снегом. В самом деле, очень жаль, что об этом не догадались, ибо снежок про­хладил бы хоть сколько-нибудь излишнюю горячность, с какою В. У. смотрел на эту пиесу.

«ВОЛЬНЫЕ СУДЬИ, или ВРЕМЕНА ВАРВАРСТВА».

Историческое представление (?!) в четырех действиях, соч. Ламартиръера.

«ДВА МУЖА». Комедия-водевиль в одном действии, перевод г. Ленского.

«Н И Н А, или СУМАСШЕДШАЯ ОТ ЛЮБВИ». Балет в двух действиях.

Спектакль на Б. театре 6 октября, в пользу г-жи Ришард

Ужасная драма, которую и разыграли ужасно. Трудно описать скуку зрителей в продолжение четырех актов длинной и необработанной пиесы. Перевод достоин оригинала. Основная идея сочинения и намерения автора хороши и под искусным пером проявились бы в занима­тельных образах; но перо сочинителя «Вольных судей» едва сумело изобразить слабый очерк благородных уси­лий законной власти к низвержению адского судилища, оковывавшего трепетом Европу средних веков. Г-н Коз­ловский, в роли Германа, показал пес plus ultra ' дурной

¹ Высший предел (лат.).

игры; не говорим о том, что провинциальное произноше­ние его в вечной ссоре с гласными и согласными (май друк, вместо: мой друг!), что он верный представитель старой школы, прославившейся ужасными завываниями, столь нетерпимыми для ушей и вкуса зрителей; нет, мы заметим ему по крайней мере, как немного нужно сообра­жения и внимания на то, чтоб разгадать: должно ли раненому, едва притащившемуся от истечения крови че­ловеку так ужасно кричать, так твердо ходить, так сильно размахивать руками? Мы готовы были обвинить г-жу Львову-Синецкую за то, что она, в качестве су­пруги Германа, невнимательна была к своему полуубитому мужу, но прекрасное состояние здоровья г. Козловского после операции, сделанной над ним по приговору невиди­мых, всякую заботливость о нем сделало бы карикату­рой. Кажется, что обставка пиесы выиграла бы очень много, если бы гг. Мочалов и Козловский поменялись своими ролями. Г-н Орлов (Конрад) играл хорошо, но выступал условными шагами, на которые прошла мода совершенно. Г-н Третьяков... что сказать этому актеру? Некогда мы заметили ему, что не учить своих ролей значит быть неучтивым к публике; теперь уверяем его, что не знать роли значит не знать своих обязанностей, не уважать своего искусства, вредить своим товарищам и шутить над публикой. Г-н Третьяков молод — следо­вательно, когда же было ему потерять память? Мы по­мним, как успешно действовал он на сцене, по скольку новых ролей выучивал он в течение карнавала, как твердо знал он эти роли... но...

Давно, давно уж это было! '

Г-н Лукьянов (сын Германа) был дурен. Его движения и слова отзывались чем-то взрослым и затемняли бла­городные чувства и прос тосердечие детской его роли. Г-жа Львова-Синецкая выполнила хорошо обязанность

¹ Нам оказывали, что в последнем представлении «Пиетро Дандини», кроме госпож Львовой-Синецкой и Репиной, все артисты, а с ними и кит и машины, не знали своих ролей. Какой заразительный пример!

Матильды, и на этот раз преимущество в искусстве пред товарищами остается за нею.

Водевиль «Первая любовь» вознаградил нас за скуку драмы. Гг. Живокини, Ленский и г-жа Репина иг­рали очень хорошо; но первый лучше всех обделал свою роль, второй лучше всех понимал свою, а третья нра­вилась сценическою любезностью. Кажется, однако, что характер Эммелины был бы вернее обработан, если бы в ней романическая мечтательность взяла решительный перевес над простосердечием.

Балет очень длинен: в нем много лишнего и утоми­тельного; хотя главный предмет — сумасшествие от любви — развит дурно, это не помешало, однако ж, г-же Ришард очаровать зрителей верною, благородною, блестящею игрою. Как она была прелестна! как вырази­тельна, как понятна ее пантомима! Бенефициентка попе­ременно возбуждала ужас и сострадание и совершенно обрисовала трудный для выполнения характер балетной Нины. Совершенным контрастом г-же Ришард был театральный отец ее — г. Лобанов. Спектакль кончился в одиннадцать часов. Публика была многочисленна; пу­стых мест мы нигде не заметили. Достойной — достой­ное

«МАРИЯ СТЮАРТ» Трагедия «СТАНИСЛАВ» Водевиль

На Малом театре. Октября 10

Этатрагедия по своему составу есть смесь класси­ческих начал с порывами к романтизму. Игра в ней на­ших артистов представляла также смесь верований ста­рой театральной школы с новыми понятиями о драмати­ческом искусстве. Г-н Козловский, например, в роле Бурлея с верностию сохранил и заказную выступку, ко­торая смешила зрителей, и завывания по каким-то нотам, непонятным даже для музыкантов, и свои телодвижения, не подчиненные никакой уже школе. Г-н Орлов (Мельвиль), отбившись от распевания по методе г. Козловского, не дошел до простого и естественного произноше­ния стихов и довольно неудачно был представителем обеих декламационных систем. Г-н Третьяков (Паулени) пребыл верен своей привычке — не знать твердо ролей. Г-н Мочалов (Лейчестер) в стремлении к естественности перешагнул все возможные пределы и впал в комиче­скую тривиальность. Г-жа Борисова (Елисавета) произ­носила просто, естественно и сыграла бы хорошо свою роль, если б она поняла отношения Елисаветы к Лейчестеру, обрисованные автором в конце второго дейст-

вия, и сохранила бы высокомерный, насмешливый, или, лучше сказать, язвительный тон с Марией в третьем акте. Г-жа Львова-Синецкая (Мария) с чувством, про­стотой и благородством представляла пылкую, стражду­щую женщину, но не Марию Стюарт. Достоинство цар­ского сана, величие и особенные черты характера несчастной шотландской королевы совершенно не были ею сохранены в представлении. Слабость природных средств этой актрисы была заметна. Впрочем, публика на этот раз была к ней одной благосклонна и рукопле­сканиями своими, вероятно, желала наградить старание, но не исполнение. Г-жа Боженовская (Эмма) совершенно затмила театрального Бурлея своими возгласами, неесте­ственными аттитюдами и странною выступкою. В игре ее не было ни на волос натуры, благородства, верности и участия к драме. Нелегко играть с подобными сотруд­никами! Надобно сказать несколько слов о дебютанте, г. Калинине, представлявшем Мортимера. Он играл нехорошо, неестественно, размахивал руками и был со­вершенным новичком на сцене, но у него прекрасная фигура и довольно чувства; с прилежанием и добрым руководством он может быть хорошим актером. Водевиль разыгран был недурно, но с ужасною холодностию. Г-н Живокини не полагал меры своим несносным фар­сам. Публика была немногочисленна.

ИСПЫТАНИЕ В ИСКУССТВАХ ВОСПИТАННИКОВ И ВОСПИТАННИЦ ШКОЛЫ ИМПЕРАТОРСКОГО МОСКОВСКОГО ТЕАТРА

Ежегодно делаются испытания театральных школ в Москве и в Петербурге. Сии так называемые экза­мены, как и все вообще, не достигают цели и не отве­чают даже своему названию. Прежде всего надобно определить назначение театральных школ. Если оно со­стоит в доставлении театрам фигурантов и фигуранток, изредка солистов и никогда актеров или актрис образо­ванных, то мы согласимся, что школы свое назначение исполняли и исполняют. Нам могут возразить, что пуб­лика видела на сцене артистов с дарованиями и даже с большим талантом, вышедших из школы... Это правда; но много ли их было? Образованы ли их способности и развиты ли дарования ученьем?.. Одним словом, гра­мотны ли они были? Бог давал их нам (и то уж давно), а школы в этом столько же виноваты, как Холмогоры с рождении Ломоносова. При теперешнем начальстве московской дирекции публика имеет все причины на­деяться и всё право ожидать, что оно, обратив внимание на ученье, даст другое направление школам — прилич­нее и полезнее прежнего. Из сотни избранных воспи­танников и воспитанниц неужели все обижены от бога, неужели русский народ так беден дарованиями? Нет,

вся тайна состоит в том, чтоб каждого поставить на свое место...

Испытание началось хором Россини (верхний пев­ческий класс г. Эрколани) и дуэтом из оперы «Ilda d'Avent», пропетым девицами Куликовою и Виноградовою; потом воспитанник Петров пел арию из оперы «Невеста» (последний принадлежит к нижнему певче­скому классу г. Наумова). Здесь можем только заме­тить, что Виноградова имеет прекрасный, сильный и одушевленный голос, на котором, вероятно, дирекция основывает свои надежды для оперы: в последнюю зиму мы заметили в Виноградовой способности сделаться со временем не только певицею, но и актрисою; Куликова, кажется, лучше знает музыку, но ее поприщем должна быть комедия, а не опера. Засим следовал танцевальный класс; воспитанники Карпаков, Карасев и Самарин-бис, воспитанницы Санковская-бис, Сонина, Литавкина, Михайлова-бис, Опалихина, две Негины, Самарина-бис, Акимова, Полетаева, Оттаво и Алексеева танцевали разные па —и прекрасно! Соло, сочинения Эрколани, очень хорошо играл на виолончели ученик г. Марку, вос­питанник Куликов: мы надеемся, что он со временем сделается артистом, достойным своего учителя. Скри­пичный класс г. Мазанова отличился: воспитанник Щепин прекрасно играл попурри из тем А. Н. Верстовского, а Гурьянов и Поляков — концертант своего сочи­нения. Все любители и знатоки музыки слушали их с большим удовольствием, отдавая полную справедли­вость исполнению и сочинению концертанта; многие заметили, что для полного успеха недоставало только нашим музыкантам — иностранных фамилий. Потом был разыгран водевиль в одном действии «Новая шалость, или Театральное сражение». Выбор пиесы, назначение ролей и самая постановка показались нам не совсем удачными. Для чего школа разыгрывает пиесу? Вероятно, не для того, чтоб показать множество личик воспитан­ниц и воспитанников, а для того, чтоб в исполнении ролей, по способностям розданных, видеть род и меру дарований маленьких актеров, определить будущее их назначение и ободрить вниманием и похвалою избран­ных зрителей. «Новой шалостью» этого сделать было

Дата добавления: 2015-07-16