Письмо четвертое. Отец василий проповедует милиции

В рулоне оказался большой настенный ковер. Но какой! Степанов, конечно, расстарался, выбирая ковер по своему вкусу. На ковре была изображена охота на кабана, причем вместе с охотниками в тирольских шляпах и со старинными ружьями на заднем плане присутствовали нимфы-охотницы: в коротеньких туниках, наподобие сильно обрезанных ночных рубашек, и с золотыми колчанами, из которых торчали золотые стрелы… Но главное — все это было каких-то кошмарнейших тонов, таких ярких и ядовитых, что невозможно представить! Кабан был огненно-рыжим — такими рыжими иногда изображают тигров на глянцевых новогодних открытках и плакатах, но даже китчевые тигры уступали в ослепительности несчастному кабану, истекавшему багрово-малиновой кровью! Не менее кричащими были розовые лица охотников и розовые тела нимф, салатовая зелень травы и изумрудная зелень крон деревьев, а над кронами сверкало небо цвета медного купороса. По всей видимости, материал, из которого был сделан ковер, был очень дорогим — похожим на плюш, но на ощупь более мягким и толстым.

— Господи!.. — мама так и застыла в дверях с блюдом пирожков с капустой, которое несла на стол, в руках. Из-за её плеча выглядывала тетя Катя, державшая миску с салатом «оливье». — Что это за кошмар?

— Подарок Степанова, — сообщил отец. — Я так понимаю, он послал нам самое дорогое, что только мог найти.

— И ты хочешь сказать, с этим «вырви-глаз» нам теперь предстоит жить, чтобы не обидеть Степанова?

— Мы что-нибудь придумаем, — успокоил её отец. — В крайнем случае, будем вешать ковер на стену, когда Степанов будет заезжать к нам в гости. Ведь это случается не чаще одного раза года в три…

Это было верно. Я не видел Степанова уже лет пять, а то и побольше. Даже когда он со своими гостями бывал в заповеднике, в одном из охотничьих комплексов, он к нам не заглядывал — то ли излишне докучать не хотел, то ли боялся, что кто-то из нас может ненароком упомянуть лишний разик, как он когда-то шоферил на отца. Степанов этого не стеснялся, но и слишком рекламировать не желал. Так что с ковром можно было поступать как угодно.

— Давайте посмотрим, что там ещё есть, — сказал отец.

Другие подарки оказались более практичными: набор тефлоновых сковородок для мамы, немецкий стругально-резальный станок со сменными насадками отцу и немецкий же детский двухместный снегокат для нас с Ванькой. Кроме того, в коробку со снегокатом были аккуратно пристроены и завернуты в пластик, типа тонкого белого поролона, несколько шоколадных яиц с сюрпризом. А ещё там лежала упаковка петард и фейерверков, стреляющих разноцветными огнями, с большим грохотом, а иногда свистом — если в ракеты, которые из них вылетают, вделаны крохотные свистульки.

— Разбушевался, мужик, — покачал головой отец.

Мне показалось, что мама заметно напряглась: она всегда побаивалась подарков от Степанова, был у неё страх, что в виде ответной услуги Степанов может попросить отца о чем-нибудь противозаконном. Но Степанов достаточно хорошо знал отца, чтобы и не заикаться о сомнительных делишках. Ссориться с настоящим лесником — не с тем, который охраняет «цивилизованный» лес возле дачных поселков, а с таким, который является полным хозяином огромной заповедной территории — было бы накладным для самого крутого гангстера. Я уже говорил о том, что во все времена лесников побаивалось и уважало самое высокое начальство, так повелось ещё сотни лет назад… При случае я расскажу вам некоторые легенды о лесниках, которые собирал отец: о том, например, чем кончался конфликт с лесниками даже для самых знаменитых разбойников, главарей крупных банд. За лесниками существовала слава колдунов, да и слишком многие были заинтересованы в их работе, чтобы дать их кому-нибудь в обиду… Впрочем, как я уже сказал, у отца и Степанова вообще были не те отношения, чтобы они когда-нибудь пошли друг на друга в штыки. Хотя определенную осторожность отцу, конечно, соблюдать приходилось. Как он говорил, «смелость не в том, чтобы попусту зверя дразнить».

Отец подмигнул маме, показывая, что все в порядке, и что не надо искать в подарках какой-то особый зловещий смысл.

— Это я ему услугу оказываю, принимая подарки. Тем более, перед приездом министра. Он на что надеется? Увидит министр этот ковер на стене и спросит: «А кто вам такой ковер подарил?» «А Степанов», — ответим мы. «Ну-ка, подать сюда Степанова, я тоже такой ковер хочу!..»

— Так ты министра ждешь? — спросил дядя Сережа. — Может, мы не вовремя?

— Очень даже вовремя! — заверил отец. — Министр — хороший мужик, и жить он будет отдельно, в доме для особых гостей. Мы славно отдохнем все вместе, и детям будет веселей…

— Что за министр? — поинтересовалась мама Фантика.

— Степан Артемович, мое, можно сказать, начальство, — объяснил отец.

— Степан Артемович?! — воскликнул дядя Сережа. — Так вот он куда…

И умолк, перехватив строгий взгляд, который отец исподволь на него метнул. Мы тоже заметили этот взгляд. «Вот оно что! — подумалось мне. — Отец знает о том, о чем начала говорить Фунтик… И все знают, кроме нас с Ванькой и мамы. Интересно, отец знал что-то загодя или его Степанов предупредил во время недавнего звонка? Отец сказал: «Спасибо, учту». Может, Степанов вовсе не предлагал свою помощь, а по своим каналам узнал, что министру угрожает опасность, и поспешил предупредить отца — чтобы отец был начеку и не лопухнулся? Может, поэтому министр и едет к нам так втайне? Но кого можно бояться самому министру?»

Слова дяди Сережи чем-то насторожили и его жену, тетю Катю.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она. — Хочешь сказать, что министр прячется?

— Вовсе нет! — ответил дядя Сережа. — Я имел в виду, что буквально вчера я ведь был в министерстве — из-за этого участка леса, примыкающего к нашей ферме — и зря прождал, потому что мои документы попали на подпись к самому министру, и лишь к концу рабочего дня мне удосужились сообщить, что он уже уехал и вновь появится на работе лишь после всех праздников, аж через две недели!

Мне показалось, что дядя Сережа сказал неправду — или, по крайней мере, не всю правду.

В общем, понял я, нам надо поскорее остаться наедине с Фантиком и расспросить её поподробней.

Тем временем Ванька задумчиво пересчитывал шоколадные яйца.

— Шесть штук, — сообщил он. — Хорошо, что на три делится. Мама, можно мы съедим их прямо сейчас? Чтобы поглядеть, какие сюрпризы у них внутри?

— Нет, — ответила мама. — Я думаю, лучше будет, если вы съедите их после полуночи, когда наступит Новый год, или, ещё лучше…

Она не договорила, потому что с улицы опять донеслось тарахтение автомобиля.

— Кого там ещё черт несет?! — непроизвольно вырвалось у отца.

Дядя Сережа расхохотался.

— Хочешь сказать, и нас черт принес? Смотри…

— Да нет! — отец мазнул рукой, досадуя на собственную оговорку. — Вы ж знаете, мы всегда вам рады. Это я из-за ковра… — он с большим отвращением взглянул на это чудо ткацкого искусства. — И вообще…

От этих нескладных объяснений все расхохотались ещё пуще.

— И вообще, — продолжил отец, тоже борясь со смехом, которым он заразился от остальных, — я, кажется, знаю, кто это, так что поминать рогатого вообще было не к месту…

— Точно! — шепнул я Ваньке. — Ведь так тарахтит только старый УАЗик отца Василия!

Про отца Василия мне тоже надо сказать несколько слов. Он уже давно был настоятелем церкви в ближайшем к нам городе — который мы называли просто «Город» — и с отцом был в самых хороших отношениях. По-моему, отцу нравилась его энергия, которая равнялась только его незлобивости. Причем его внешность, при всей его незлобивости, была самая воинственная: длинные и встрепанные седые волосы, горящие черные глаза, резкие движения — такие резкие, что он постоянно путался в своей рясе — и резкая речь, казавшаяся ещё резче на фоне округлого говорка наших мест. При первой встрече с ним люди обычно робели и даже его побаивались и лишь потом разбирались, что он и мухи не обидит. А он вечно носился с устройством горячих обедов для бедных при своей церкви, устройством сирот в пристойные детские дома и разными другими идеями, которые он называл «моя партизанщина». Отец помогал ему, чем мог, и всегда бывал в его церкви, когда наезжал в город, поэтому отец Василий числил его среди самых активных своих прихожан, хотя не скажу, что отец проявлял особое усердие в вере или обращал особое внимание на церковь там, где дело не касалось отца Василия.

Вот вам и ещё один человек, оказавшийся в наших краях в тот памятный вечер. Здорово у меня получается, прямо как у Агаты Кристи, да? Все съезжаются и съезжаются, и вот-вот должно что-то произойти, и все окажутся невольными свидетелями, а кто-то, возможно, преступником… Мне самому нравится, как все складывается — то есть, нравится теперь, когда все позади, а тогда, конечно, мы ещё не знали, что будет, и даже с Фантиком мне никак не удавалось переговорить, чтобы выяснить, откуда она взяла, будто «министра хотят убить». Ведь это были бесценные сведения, которые очень помогли бы расследованию, верно?

Но сейчас нам было не до того. Топа зашелся от лая, и мы поняли, что отец Василий не один. Отец придержал Топу, мама открыла дверь и впустила отца Василия и ещё двух человек, нашего инспектора милиции Алексея Николаевича, которого мы все хорошо знали, и незнакомого нам молодого человека.

— Ба! Откуда вы? — изумился отец.

— Да вот, подобрал на дороге, возились около застрявшей в сугробе машины, — со своими обычными энергией и напором стал объяснять отец Василий. — Мир этому дому!.. — он размашистым жестом благословил всех присутствующих. — Хорошо, я решил срезать путь и поехал через край заповедника, иначе бы так и сидели до утра…

— Так ведь не так давно по нашей дороге должна была проезжать машина Степанова, — сказал отец. — Что ж вы не попросили о помощи? Или они мимо промчались? Тогда надо поговорить со Степановым, чтобы он всыпал им по первое число…

— Да останавливались они!.. — махнул рукой Алексей Николаевич. — Даже помощь предлагали… Но вот он… Да, позвольте представить вам, Зозулин Михаил Дмитриевич, новый начальник нашего местного ФСБ.

В Городе было свое отделение ФСБ — старое двухэтажное здание, возле которого всегда стояли две-три машины и мелькали молодые ребята. Но Михаил Дмитриевич казался моложе всех своих нынешних подчиненных.

— Да, вот, понимаете… — он несколько смущенно развел руками. — Нехватка кадров, так сказать… Меня направили к вам на полгода… Ну, если в гражданских терминах, то в виде преддипломной практики… Так что буду стараться оправдать доверие.

— Очень приятно. Леонид Семенович, — отец протянул руку. — И все равно не понимаю, почему вы не воспользовались помощью проезжающей машины?

— Ну… — Михаил Дмитриевич совсем зарумянился. — Алексей Николаевич успел сказать мне, кто это, и я подумал… Ну, ведь, нельзя пользоваться помощью людей, которых, возможно, тебе придется арестовывать.

— Вот! — с каким-то веселым торжеством провозгласил Алексей Николаевич. — Понимаете? Серьезный начальник у нас появился!

— Вообще-то, нехорошо, что вы не дали этим людям сделать доброе дело, — строго заметил отец Василий.

— Ну… — Михаил Дмитриевич немножко оправился от смущения и рассмеялся. — Я понимаю, что в каждой местности есть свои особенности жизни и уклада, с которыми нужно считаться. Надеюсь, за полгода я их узнаю. Но, пока я ещё человек совсем новый, я хотел бы избегать любых ложных шагов. Ну, которые могут быть неправильно поняты…

Отец кивнул.

— Вы вообще откуда? — спросил он.

— Из Санкт-Петербурга, — ответил Михаил Дмитриевич. — Но я родился и провел детство в Белозерске, поэтому меня и направили сюда, практически в родные места.

— Так что, можно сказать, не чужой здесь? — улыбнулся отец.

— Можно считать, что так, — согласился розовощекий Михаил Дмитриевич.

— Ну, это главное, — сказал отец. — А остальное приложится, и опыт в том числе… Вы, значит, ехали, чтобы познакомиться со мной?.. Но вы проходите в гостиную, что в дверях-то стоять!

Все стали перемещаться из прихожей в гостиную.

— Господи Иисусе Христе! — воскликнул отец Василий, первым вошедший в гостиную и первым увидевший ковер, так и лежавший развернутым на диване. — Прости, меня, Господи, что поминаю имя твое всуе! — истово перекрестился он на висевшую в углу икону, которую сам когда-то подарил нашей семье. — Но помилуйте, откуда у вас это чудище обло и озорно?

— М-да, прямо глаза выжигает, — заметил вошедший следом Алексей Николаевич. А шедший за ним Михаил Дмитриевич просто молча уставился на ковер, будто не веря, что такое ядовитое полыхание может существовать воочию.

— Подарок Степанова, — сообщил отец. — Как раз решали, как с ним быть…

— Может, он поблекнет и станет приемлее и красивее, если его промыть и прочистить разика два-три? — предположил Михаил Дмитриевич.

— А это идея! — заметила мама. — Но что мы все стоим? Я так понимаю, что вы никуда отсюда не денетесь, раз машина сломана, так что давайте все сядем за стол! Новый Год на носу!

— Право, не знаю… — с сомнением ответил Михаил Дмитриевич. — Мои подчиненные приготовили новогодний стол у нас на работе, и ждут меня… Собирались посидеть все вместе, познакомиться толком… А у Алексея Николаевича, насколько мне известно, семья, которая тоже его ждет…

— Я могу вас отвезти! — предложил отец Василий. — А за машиной завтра вернетесь и вытащите её. Сейчас начало десятого — не позже одиннадцати мы будем на месте, даже если кое-где придется ползти на черепашьей скорости по заснеженным дорогам.

— Тогда, может быть, отведаете что-нибудь? — спросила мама.

— Не могу, — покачал головой отец Василий. — У меня ведь пост, до самого Рождества.

— Так ведь Новый год!.. — вставила тетя Катя.

— Новый Год — праздник сугубо светский! — сурово возразил отец Василий. — Календарный, но не главный, так бы я сказал. А вот на Рождество и погуляем… — усмехнулся он.

— Смутили вы нас, — заметил дядя Сережа. — Вы пост держите, а мы пировать будем.

— Вот и попируйте, вот и попируйте, — как-то очень живо откликнулся отец Василий, словно боясь, что своим назиданием может спугнуть в других праздничное настроение. — Только помните, что главный праздник впереди.

— Так ведь Дед Мороз приходит на Новый год!.. — не выдержала Фантик.

— А кто такой Дед Мороз? — сурово вопросил отец Василий. — Во все века на Руси разносил подарки Святой Николай, покровитель нашей страны. И разносил он их в свой день — девятнадцатого декабря по новому стилю — и на Рождество…

Я заметил, что отец поманил Михаила Дмитриевича в соседнюю комнату, воспользовавшись тем, что все внимательно слушают отца Василия — и они быстро удалились. Ну, понятно — новый начальник ехал к отцу поговорить с ним о чем-то срочном и важном, иначе бы с чего он пустился в путь за несколько часов до Нового Года! Поговорить о министре и об опасности, которая ему угрожает?.. Я чувствовал, как вокруг нас все плотнее сгущается нечто неведомое — завеса тайны и опасности, если хотите!

— Все это безобразие началось, когда пришла безбожная власть! — бушевал тем временем отец Василий, сверкая на всех своими черными глазами. Видно, вопрос про Деда Мороза и Святого Николая был для него очень болезненным (может, его слишком часто спрашивали об этом и, что называется, «достали», при всей его кротости? — подумалось мне). — Какой там Святой Николай с подарками, когда одно время даже елки запрещали ставить! Вот и придумали Деда Мороза, который ходит на Новый год, а не на Рождество!.. Только шапку сменили — Святой Николай ходил в красной шубе и в красной епископской митре, а Деду Морозу нахлобучили такой головной убор, что и не разберешь, на что он похож! А знаете, почему считается, что с рождественскими подарками ходит именно Святой Николай? Были в его городе три юные девушки-красавицы, и настолько они были бедны, куска хлеба у них не было, что их отец согласился выдать их замуж за трех стариков — богатых, но злых и уродливых! И когда Святой Николай прослышал об этом, он в канун Рождества — в Рождественский Сочельник — забрался на крышу их дома и сбросил в их печную трубу три мешочка с золотом! Сам забрался, хотя к тому времени уже был епископом — а представляете, как сложно лазить по крышам в полном епископском облачении?

Мы представили — и невольно рассмеялись. Отец Василий тоже улыбнулся, понемногу остывая.

— Так Деда Мороза нельзя встречать? — растерянно спросила тетя Катя. — Но как же…

— А вот так! — ответил отец Василий. — Святой Николай — он большой хитрец. Надо было — и прикинулся обычным Дедом Морозом, чтобы детей без подарков не оставить. Потому что детей обижать нельзя… Но вы все-таки помните, от кого на самом деле все эти подарки. И лучше было бы дарить их в Рождество, а не в последние дни поста. Но раз уж привыкли, то пусть будет и так и так…. В конце концов, чем больше подарков, тем лучше, — добавил он после паузы, как бы стараясь помягче закруглить свою суровую проповедь. — Правда, не таких… — он покосился на несчастный ковер, который во всех вызывал такие сильные чувства.

— Ну, вы, батюшка, чудак! — покачал головой Алексей Николаевич. — Неужели и в детстве вы ждали не Деда Мороза, а Святого Николая? Ни за что не поверю!

— Так у нас и детство было другое! — резко повернулся к нему отец Василий. — А если нам в нашем детстве врали, то это не значит, что мы должны врать нашим детям! И вранье-то было убогое! Я на всю жизнь запомнил, как на елке в Доме Культуры, когда мне было пять лет, пьяный Дед Мороз рухнул, не дойдя до середины зала, где он должен был раздавать подарки детям!

— Актер всегда актер, — резонно возразил Алексей Николаевич. — Если уж он начал отмечать праздники, то ему все равно, кого он играет на детском утреннике — Деда Мороза или Николая Святителя. Так и так упадет!

— А вот и нет! — яростно заспорил отец Василий, явно собиравшийся доказывать, что если актер обряжен не кем-нибудь, а Святым Николаем — это налагает слишком большую ответственность, чтобы он стал дозволять себе лишнее и падать при детях. — Хороший вы человек, но взгляды у вас чисто советские, сплошное безобразие в мозгах! Если человек надевает красную шубу и епископскую митру, да ещё берет в руки не что-нибудь, а епископский посох, то… — он осекся, потому что увидел, что вернувшиеся из другой комнаты отец и Михаил Дмитриевич стоят в дверях и Михаил Дмитриевич знаками сигналит инспектору, что, мол, ехать пора. — Не будем смущать хозяев нашим несогласием. Поехали, по дороге доспорим.

— Что вы, это очень интересно! — сказал дядя Сережа.

— Интересно-то интересно, только нам ехать пора! — ответил отец Василий. — И вообще, вразумление невежествующих есть дело приватное, а не на потеху окружающим, будто театр или цирк какой! Так что вы ужо у меня!.. — он погрозил кулаком Алексею Николаевичу, а заодно и Михаилу Дмитриевичу, хотя тот в споре не участвовал и вразумлять его, вроде бы, было не за что.

— Неужели, батюшка, вы и кулаком вразумить можете? — осведомился Михаил Дмитриевич, скрывая улыбку.

— А что? — живо отозвался отец Василий. — Вразумил же Ария Святитель Николай…

— Это как? — с большим любопытством спросил Ванька.

— А вот так! Была в свое время, в начале христианства, арианская ересь, названная так по имени человека, эту ересь придумавшего — Ария. И столько сторонников эта ересь завоевала, что сам византийский император — Святой Константин, сделавший христианство главной религией империи — велел призвать пред свои светлы очи две… две делегации, как сказали бы мы сейчас. Защитников ереси, во главе с Арием, и её противников, во главе со Святым Николаем. Мол, кто убедительней докажет свою правоту — по пути того и вся церковь пойдет! И вот спорят они день, другой, третий… Никак друг друга переспорить не могут, а император Константин то в одну, то в другую сторону склоняется. И кончилось тем, что Святитель Николай вышел из себя — характером бывал он сердит и крут — и как следует врезал Арию в лоб!.. И Святой Константин счел это настолько убедительным доказательством, что арианскую ересь сразу запретил, признав правоту Святителя Николая, епископа Мирликийского, и его сподвижников!.. Так что и я могу этот довод в нашем споре использовать… А сдачи мне будет дать нельзя, потому как, во-первых, я лицо духовное, неприкосновенное, а во-вторых, и самое главное, я за рулем буду — а водителю в лоб дать, чтобы он управление потерял, это себе дороже обойдется!..

— Хитрый вы, отец Василий, — смеясь, заметил Алексей Николаевич, отлично знавший, что отец Василий никогда и ни при каких обстоятельствах не поднимет руку на ближнего своего. Ну, может, если доведут его, как Святого Николая довел Арий, буквально оправдавший присказку про то, что «этот святого из себя выведет». Но ни Алексей Михайлович, ни Михаил Дмитриевич не были из тех людей, разногласия которых с отцом Василием могли бы зайти столь далеко. По всему было видно, что они уважают священника, и что инспектор больше поддразнивает его из мальчишеского озорства, чем из-за действительного желания поспорить.

— Как лис хитрый! — ответил отец Василий. — Всех вокруг пальца обведу! Ну, поехали, дети мои!.. — и, подбирая рясу, чтобы она не мешала его размашистым шагам, направился прочь.

Отец вышел их проводить, после этого отпустил Топу, которого посадил на цепь, увидев вместе с отцом Василием ещё двух людей, в том числе одного незнакомого, и, в виде компенсации за понесенный моральный ущерб, позволил Топе (который все это время рвал, метал и лаял так, что под конец его лай стал совсем хриплым) вернуться в дом, а не оставаться на улице.

— Все! — торжественно объявил он. — Суматохе конец! Через пятнадцать минут садимся за стол! Чтобы все были готовы и при параде!

— Мне нужно переодеться, — сказала Фантик. — Моя комната там же, где всегда?

— Да, рядом с комнатой ребят. Помнишь, где это?

— Разумеется, — ответила она, и, выловив среди горы вещей в прихожей свою сумку, стала подниматься по лестнице на второй этаж.

— Мы тоже удалимся! — шепнул я отцу. — Нам надо быстро придумать подарки для гостей!

Отец кивнул, и я тоже помчался на второй этаж, а Ванька — за мной следом.

Фантика мы догнали уже возле двери её комнаты.

— Постой! — я схватил её за руку. — Объясни, наконец, что ты имела в виду, когда сказала, что нашего министра хотят убить?

Дата добавления: 2015-07-19