3 страница. Прельстившись закатами длительных горизонтов, открывших мне черное солнце

***

Прельстившись закатами длительных горизонтов, открывших мне черное солнце, я бы хотел, чтобы оно затмило его лучи, явив собой вечную ночь, которая ознаменовала бы начало новых времен.

***

Я мечтаю о такой надежде, которая покрыла бы мои былые разочарования, сведя их ко сну, который можно было бы забыть как незначительный эпизод среди бесчисленных руин иллюзий, таких же опостылевших нашей сути, сколь и лелеемых где-то в недрах нашей беспринципной апологии к прошлому.

***

Невозможно исчерпать метафизику пустоты, коль скоро мы приняли её объятия, отвернувшись от физических прикосновений. Тоска по материи: я хотел бы слиться и раствориться в ней, угаснуть в один миг с ней, не оставив ничего, что напомнило бы следы моего в ней пребывания.

***

Это мгновение, когда симфоническая музыка разоблачает нашу пошлость и подпорченность ко всему возвышенному.

***

В пределах музыки нет определенных границ: они все расплываются по горизонту нашего сознания, и действуя на слух, отвлекают от пустотности воздуха: его запах слишком знаком, а вслушиваться в него мы не можем, ибо в нем нет ничего, кроме суммы наших никчемных проекций, слуховых галлюцинаций, сопровождаемых хором органов, работающими в такт какой-нибудь животрепещущей мелодии (увы, мы растеряли былые ощущения цельности: связанные с нашими укорами к времени, они мстят и будут мстить до конца наших дней, так и не даваясь во власть наших на них притязаний. Наш удел - остаться навеки в дураках Абсолюта, взирающего с презрением над нашим отступлением. Что же, не проигнорируем и мы этого шалопая Божка, этого созданного вакуума никчемного Бога, запертого в исключительность бесплодия 6-го дня творения. Нам не стоит ничего, чтобы восстать против него как следует, вооружить и подпитать наши инстинкты против этого врага непослушаний, каким он был в былые эпохи. Сейчас он восседает в апатии и ему едва ли будет дело до наших самых неистовых богохульств - до того он утратил важность своей персоны, что ему можно все, не опасаясь проклятий, приписывать вплоть до звания ничего не стоящей букашки).

Метаморфоза наихудшего

Muse…я слушал их, когда в меня вселился черт: я ехал поутру в хорошую летнюю погодку в автобусе, а в моих глазах был сам Дьявол, мечтающий все выжечь дотла. Я встретил её, и мое отчаяние перешагнуло за предел: кома, горы никотина, ницшеанская мрачность. Тогда-то я и понял, что готов умереть.

***

Половое влечение – аффект для проделывания творческого пути; болезненное щекотание; страсть, доведенная до предела; тантра абсолюта. Только Боги погибают в экстазах, в сверхангельской судороге мышц, что даже и не знаешь, умереть ли тебе в расслаблении или в эпилептическом припадке.

***

Пробужденный – буддистский бес?

***

Есть такие песни, под которые самое то - в темноте ночной вскрывать артерии, накачавшись изрядной дозой диссоциативов.

***

Запущенный механизм сексуальности. Такое большое скопление сил, что, кажется, их хватило бы на всех красивых женщин мира. Но мораль последних толкает меня на путь творческий, на высоты, с которых взираешь на шевелящееся сущее.

***

Месть - штука ответственная и неотложная: черная магия могла появиться лишь в государствах, карающих убийства (а таковые - все).

***

Бог это такое ничто, что даже трудно себе представить создание более уродливое, чем то, что нам предложил Иисус, этот анемичный безумец, проповеди которого - одна сплошная болтовня.

***

О музыке Wumpscut. Еще Ницще заметил, что мрачность восприятия - национальная черта немцев (у французов - болезненность). Поэтому они эротики и сластолюбцы, ведь разврат для немца - самое верное средство против его "объективности". Все эти сексуальные крики и стоны экстаза на фоне беспросветной мелодии танцев - разве есть что-то иное, как не выражение сути мира, воплощение смерти и оргазма в одном лике?

***

Сексуальная жизнь у меня в порядке: мой мозг насилует целая вселенная!

***

Изрекать банальности за банальностью - такова натура Симоны Вейль, этого образца святости, которым могут восхищаться разве что вконец развращенные натуры (любой священник - извращенец в чистом виде). Как сказал Ницше, естественность женщин очень портится, когда те обращаются к морали и разного рода религиям, особенно это касается христианства, настоящего отравителя жизни и всего того великолепия, что создано самой природой.

***

"Разбавлять мрак" - странность этого выражения до того поразила меня, что в итоге оно стало казаться мне апокалиптичной затеей, на которую может решиться лишь настоящий безумец.

***

Счастливых гениев не бывает - вполне очевидная вещь. Довольствоваться собой может лишь скотина. Требование к себе - не любить, когда все так и тянется в твои объятия, - императив более суровый, нежели тот, когда отдаешь себя во власть псевдолюбовных стихий.

Ницше прославлял мир из отчаяния, в которое рано или поздно ввергает пессимизм, этот методичный хулитель и ниспровергатель храма жизни. То, что он выбрал безумие, целиком его вина, хоть этот шаг и оказался для него избавительным. Ведь в чём может быть спасение (если отбросить религиозные предрассудки), как не в петле и сумасшедшем доме?

Проблема только в том, что нигилизм однажды доходит до таких границ, что отрицается сама идея страдания, а значит, отпадает и всякая нужда в спасении. Тогда-то мы и продолжаем оставаться в здравом рассудке, но лишь из внешних приличий.

***

То, что называют "адекватным общением" - всего лишь одна из форм официально узаконенного безумия.

***

Танатофобия, или страх смерти, - что еще за бредни сумасшедшего, с собачьей привязанностью цепляющегося за жизнь; положение, свидетельствующее лишь о крайнем малодушии "дрожащей твари"; наихудшая нервная болезнь, какая только может быть.

Смерть - это не неотъемлемая часть жизни, как принято считать, а сама жизнь, обрести подлинное бытие вновь можно только в ней, и кто это отрицает, выглядит по крайне мере наивным глупцом, фанатиком непоправимого.

Нужно пройти через школу стоиков или самураев, чтобы обратить радостный взор навстречу вихрю смерти, ведь её задача заключена как раз в том, чтобы освободить нас от лживой иллюзии этого мира. Выражение Достоевского: "Бытие только тогда и начинает быть, когда ему грозит небытие" следует понимать так: смерть появляется лишь в те моменты, когда ей грозит жизнь, как например, в случае нового рождения и т.д. Время подвластно только тому, кто может схватить его, и стянуть в одну точку, как бы опережая события, устанавливая своеволие, бунт. "Возблагодарим же богов за то, что они никого не удерживают в этом мире силой".

***

Что друг, что ненависть - оба лояльны: первый по отношению к нам, вторая применительно к себе самой.

***

В детстве ты был уверен, что весь мир так и просится в твои объятия, взамен предлагая свои, но ты и не был против. Теперь же единственное, что ты можешь предложить этому миру - отправить его куда подальше, эпично выставив ему в след средний палец руки. Вспомни: ты так делал со всеми своими прошлыми кумирами, в которых рано или поздно разочаровывался.

Каким ты был крайним романтиком, таким и остался. Время ни капли не изменило тебя: ты всё также продолжаешь на что-то надеяться, искать идеалы и, наконец, любить...

***

Падкий до такого жанра как личная исповедь, я просто не мог удержаться, чтобы не процитировать одну из достопримечательностей этого сокровеннейшего музея чувств:

"Все дела идут через задницу - так ласково с нами небытие: смерть гладила мои запястья, когда я наносил на них порезы, целовала сигаретные ожоги на своём будущем клиенте; благословляла петлю, куда я не раз просовывал свой обтянутый кожей череп; молилась, чтобы отчаяние моё не сбавляло ход, добавляя к нему не лучшее положение внешних дел. Находясь в её беспрекословной власти, она распоряжается мной подобно тому, как сутенер терзает свою гнусную шлюху. Почему я всё еще дышу? Вот что: по Земле ходят ангелы (мне довелось встретить лишь пару-тройку). Минута, проведенная с ними, озаряется в вечность, дыхание их легко, невидимо и свободно (словно это то, без чего они вполне могут обойтись). Несмотря на то, что они могли долго и усиленно страдать, глаза их сохраняют в себе рай. Взгляд же их лежит по ту сторону, ибо придя слишком рано, люди не готовы постичь их целомудрие и глубину, поэтому, всё что остаётся тем - одиночество среди человечества, ведь последнее еще младенец в стадии развития по сравнению с законченностью ангельских существ. Но несомненно одно: с уходом последнего ангела рухнет и весь мир".

***

Женщина-мать утрачивает реальность и делается безликой - в угоду роду. Самое лучшее, что может вызвать беременная женщина - отвращение. Куда более интересным представляются шлюхи и святые: обретшие свободу от родового проклятия, нашедшие себя или в боге, или в дьяволе, они стоят на ступень выше плодоносных самок, и уже этим приковывают внимание. Одни услаждают всех мужчин подряд, приводя тех в пресыщение и скуку; другие разжигают любовь до платонизма, сводя её к извечной жажде плоти. Оба состояния пограничны: первое ведёт к цинизму и помрачению, второе - к чересчур ненормальной страсти и бредовой мечтательности. Перегореть можно как на том, так и на другом.

Разврат и святость суть способы для умерщвления жизни, бьющей через край, средства к её логической завершенности в виде скорой смерти и преждевременного небытия. Причем неважно, сохраняется при этом тело или нет: отныне оно функционирует само по себе, мы же отделены от него как от машины, которую заправили всем имевшемся в запасе топливом, и из страсти к разного рода высоким наслаждениям растратили его на дрифт, нитро, наворачивание кругов, сумасшедшую гонку - вместо того, чтобы не спеша ехать в одном направлении. И за этот маниакальный безудерж мы расплачиваемся сполна, что вполне справедливо.

***

Хорошему музыканту мы прощаем все те банальности, что нам приходится от него выслушивать. Философия и музыка – вещи несовместимые. Видение мира у того, кто одарен музыкальными способностями, резко отличается от взглядов на этот счёт болтуна, чей дар – сжигать себя в словах направо и налево. Музыкант более сдержан, терпелив и, как правило, никуда не спешит.

Поэты гораздо ближе к мелодиям, поэтому музыкант скорее найдёт общий язык с рифмоплетом, чем с мыслителем. Более того, что есть музыка, как не поэзия в звуке?

***

Очень странно смех граничит с распадом атомов.

***

В древнегреческой мифологии Боги восседали на Олимпе, устраивали пиры, состязания, споры и по ходу дела шутили. В библейском сказании о Рае Адам не смеялся до тех пор, пока не узнал, что умрет. Значит ли это, что шутка - достояние только Богов, тогда как смех - привилегия простого смертного? Вероятно, где-то на подсознательном уровне произносящий шутку испытывает подобное ощущение и его тщеславию куда приятней, когда он насмешил остальных, нежели чем самого себя. Если представить себе язык злого шутника, он говорил бы примерно так: "Я Бог, и я бессмертен. И потому могу шутить сколько мне влезет, ты же смейся, ведь это может оказаться твоим последним смешком". И тут уже вправе хохотать сам Бог.

***

Человек, имеющий детей – это шизофреник, высвободивший своих демонов наружу.

***

Повешение – это когда верёвка признаётся в любви определенной шее, и в ответ получает взаимность.

***

Юмор - позиция, при котором легкость восприятия напрямую граничит с самой нереальностью бытия.

***

Музыка как процесс познания: самые сокровенные мелодии нашей души звучат через неё; она носит на себе самые разные страсти; в ней, может быть, заключена сама тайна человеческого существования. "Ибо тот, кто живет, живет всегда с песней".

Стоит лишь внимательно присмотреться, как понимаешь, что с песней живут либо безумцы, либо пьяницы.

***

Ощутить такой прилив сил, который смог бы снести этот мир до основания. Всё и так кажется неживым, а вечность - не более чем константа гниения.

***

Только и слышишь со всех сторон: «В чём смысл? Каково наше предназначение?». Куски плоти гниют, а не задаются такими вопросами. Если они встают у нас перед глазами, то только для того, чтобы затмить картину нашего разложения, словно в распаде атомов есть какой-то смысл.

***

Мы упали в неприлично растянутый оргазм во времени, и пусть он иногда перемежается вздохами и стонами, а экстазы сотрясают тело, разряжая черепную коробку, скелет останется единственным, кто сумеет притормозить эти сумасшедшие припадки.

***

Одиночество – настолько мощный инструмент познания, что он способен как извести нашу душу до полного изнеможения (чего очень боится чернь, потому липнет друг к другу, как муха), так и поднять её на вершины, недоступные простому человеческому взору.

***

Ни благополучие, ни умеренность не свойственна неоднозначной душе: имеющий её либо голодает до костей, либо пресыщается до блёва.

***

На встрече со старым знакомым мы разговорились о философии, где я мимоходом упомянул про Шопенгауэра – на что тот мне ответил: «Эрудированный черт». Первым моим желанием было – выдать пощечину. Однако, опомнившись, мне всё же пришлось с ним согласиться. В эрудированности действительно есть нечто бесовское… Кто есть эрудит, как не вечно ненасытный зверь, бросающийся то на одного, то на другого автора в тщетной надежде когда-нибудь утолить свой интеллектуальный голод?

Чрезмерная страсть к книгам (как и любая другая) – тоже своего рода разврат, проституция мысли.

***

Сведение своих социальных контактов к минимуму – единственная прерогатива горожанина, в котором осталась хоть капля трезвомыслия, чтобы отказаться от всеобщего безумия.

***

Сойти с ума, как и умереть - значит невольно признаться в том, что этот мир измотал тебя до предела. Следуя его логике (т.к. любая другая нам, увы, недоступна), у нас, в конечном счете, остается выбор или в пользу того, или другого. Гении, сумасшедшие, самоубийцы (а то и все в одном) – все они имеют отличительную черту, перекрывающую им любые пути к спасению – острое, как нож, сознание трагичности бытия, понимание того, что Рай утрачен безвозвратно. Их существование – это пульсирующая агония, поддерживаемая временем и им же уничтожаемая.

***

Животные ограждены от безумия, т.к. им неведома идея смерти.

***

Когда мне случается вглядываться в зеркало, я тут же замечаю как год за годом мое лицо обезображивается из-за чрезмерного количества страданий. Есть какой-то сладостный мазохизм в наблюдении за собственным гниением. Таким ходом скоро достигну пика красоты, коей любой сможет насладиться, любуясь моим трупом.

***

Не понимаю как кто-то может чему-то радоваться, когда все так и охвачено очагом разложения. Необходим известный сбой мозга, чтобы благословить хоть одну вещь в мире, помимо музыки.

***

Томиться в одиночестве, как в тюрьме – и так вплоть до момента, пока не тронется рассудок. Никто не придет на помощь – все «слишком заняты».

***

Любые нападки на Бога не имеют под собой оснований, ибо он создавал мир прямо противоположный этому. У этого слабака лишь не хватило смелости уничтожить неудавшееся творение, благодаря чему и появилась история…

***

Человек – Адам, подточенный развратом.

***

Обходиться без женщин, как обходятся без одного ребра. Насыщаться плодами то гнева, то меланхолии. Отдаваться во власть настроений подобно шлюхе.

***

Интересно, какое событие могло бы дать мне досрочный отпуск в небытие?

***

Отправляясь на любую встречу, заранее готовить себя к гневу, моральному уничтожению, унижению, опустошению словами, коими располагает собеседник. Любой разговор в той или иной степени разочаровывает. Как известно, идеальных болтунов не бывает. Даже в абсолютном молчании с двух сторон чувствуется неловкость.

Не питать надежды, что удастся вернуться невредимым после диалога… Кто знает, сколько сумасшедших гуляет на свободе? Городской сброд – не иначе как колония тайных преступников. А залог душевного равновесия – крайняя недоверчивость к людям. Следует подозревать даже ангелов…

***

Принюхайтесь к своим рукам: пока вы молоды, они непременно запахнут преступлением.

***

Частым мыслям о женщинах я обязан исключительно своему вкусу ко всему дурному.

***

У кого еще можно встретить такую тягу к безумию, как у героев Лавкрафта? Они доходят вплоть до того, что выстраивают вокруг него свою карьеру, а само схождение с ума ставят главной целью.

Прогулка в пропасть

Преисполненный отвращения к так называемой «живой» музыке, я обратился к электронной, и нашел в её лице такие ипостаси, которые сразили бы самого Бога, будь у этой старой апатичной шлюхи хоть капля желания покружить в бездне и раствориться в бешеном ритме танца.

***

В герметизме вселенной, этой развернутой шизофрении Бога, дьявол строит свои проекты и оживляет цветы безумного существования.

***

В прострации великолепной бессонницы я смотрел на одиночество осеннего дуба, и заметил, что ему это не по нраву. Из приличия он всё также упорно молчал и, дабы не беспокоить его своими бреднями, я смотался восвояси.

***

Парадокс в том, что ежедневно созерцая рожи шатающихся трупов, мы сокрушаемся при виде эпилептиков (коим является любой из живущих), впредь утративших способность таскать на себе судороги и припадки…

***

Уютно обустроившись в гробу, нашедшая покой в последнем пристанище, моя душа уже давно дожидается момента, когда к ней присоединится эта гниющая падаль, некогда её носившая…

***

Идеал беспристрастности: ограничиться простым наблюдением и холодной констатацией фактов; заморозить бурлящую кровь, а потом выкинуть её за ненадобностью, и бледным призраком бродить среди мертвого мира, не забывая кого-нибудь тиранизировать, даже во снах…

***

Почему состояние беспристрастности столь труднодостижимо? Потому что жить – значит находиться во власти бешеных страстей, пребывать по ту сторону равнодушия, бесноваться. Быть человеком и быть душевнобольным – суть синонимы.

***

Принимающий участие в мировом безумии делает невольное признание в том, что смирительная рубашка пришлась ему по вкусу. Только циник ведёт себя как капризный ребенок: перемерив всевозможные костюмы, он однажды делает открытие, что ему ни один не подойдет, т.к. он – особенный сумасшедший… Однако, кичиться своей отличительностью он и не собирается, ведь вся разница между ним и тем, кто проламывает стены черепом, сводится лишь к отсутствию повода у первого.

А ведь радость и безмятежность – самые обманчивые состояния, смерть их преподносит как подарок: чтобы в этом удостовериться, достаточно взглянуть на трупа. Так будем же, пока живы, выставлять свой товар на ярмарке несчастий, корчить гримасы создателю, выкидывать кумиров на помойку, как просроченный продукт; послаблять иллюзии друг друга, дабы бытие стало более сносным, ведь в этом случае оно сведется к простому пониманию, что жизнь не является чем-то особенным, из ряда вон выходящим. Каждый бы тогда пришел к тому, что она – затянувшийся анекдот с приправой псевдотрагедии и не более того. Останутся те, кто будет не прочь дослушать «историю» до конца и те, кому она наскучит настолько, что он со стоическим спокойствием прекратит ей внимать, и вернутся домой – в тот мир, откуда они пришли.

***

Хладнокровные личности потому и притягивают остальных, т.к. олицетворяют собой мир до его непосредственного появления. Подсознательное стремление к состоянию, предшествовавшему нашему рождению, заложено в самой природе человека, во всем его поведении. Конечно, мы вовсе не против понаблюдать за сумасшедшим, принимающим планету за чистую монету – он поражает нас, сводя вселенскую ложь к невинности: упразднив свои страдания, он оставляет их правдолюбцам и тем, кто подвержен телесным недугам (а то и два в одном). Невольно вспоминается Ницше…

***

Нет ни изменчивости, ни прогресса, ни «улучшений» - всё это лишь наглядность всеобщего упадка.

***

Если ты был одинок хотя бы мгновение, ты был одинок всю жизнь. Просто нужен был повод, чтобы это узнать…

***

Перечитывая Чорана, складывается такое впечатление, что он считал себя самым несчастным на земле. Если б он только знал, что бывают еще несчастнее! Написал бы он тогда хоть строчку?

***

Нам не дано познать меру несчастья другого. Потому мы никогда не поймем его полностью.

***

Не стоит обманываться на этот счет: все страдания уходят корнями в половую неудовлетворенность. Стремление убить себя тем выше, чем больше человек носит на себе ярмо сексуальности, не находящей себе выхода вовне. Тогда она обращается вовнутрь и начинает там такую подрывную деятельность, что в итоге хочется одного – исчезнуть навсегда.

Как нельзя лучше это понял Фрейд.

***

Осознав степень своего невезения, дойдя до последней ступени боли, я пришел к тому, что меня не спасет ни безумие, ни даже смерть. Средство для излечения от векового горя еще не придумано. Да и вряд ли таковое когда-нибудь будет…

***

Я смотрю на всех этих тинэйджеров и, не обольщаясь иллюзией их кратковременного бунтарского духа, вижу как вскорости они уходят в разврат, далее – в семью, затем – прямиком в гроб. И весь интерес к ним тут же пропадает.

***

Примерно с 13-летнего возраста можно смело причислять себе звание созревшего для петли.

***

Безусловно, Ницше наиболее понятен нигилистам, каковым был он и сам. Наверное, каждый, кто начинал с ним знакомство, в какой-то промежуток времени, когда не все надежды еще были потеряны, был опьянен его Заратустрой. Про Чорана такого сказать не могу… Я стал его читать, когда вместо красных телец по моей крови уже вовсю растекалось разочарование…

***

Наблюдая за проблемами других, мне хочется одного – кататься по полу от смеха. До того они мне кажутся мелочными и незначительными по сравнению с собственными.

***

Вот уже сколько лет я подыскиваю слова для определения своего отчаяния. В эти моменты сам себе напоминаю глупца, тщетно пытающегося выразить невыразимое.

***

Что только не пыталось изжить разум – религии, мораль, семья, работа… А вот половому влечению это удается без малейших усилий.

***

Мир перестал быть загадочным с тех пор, как явилось знание о смерти. Ведь именно она открыла нам главную тайну – всему когда-нибудь конец… На месте любого я бы уже давно сложил оружие и предался такой праздности и разврату, чтобы хотя бы на мгновение заглушить это смертоносное сознание…

***

Меланхолия подготавливает почву для отчаяния так же, как долгая печаль вскоре вываливается в неистовое буйство. Апатия – это экономия сила для нового пожара нервов.

***

Чтобы добиваться славы приходится идти на унижения. Всегда испытываешь ужас, когда кто-то тебя читает. Если пишешь для себя, не особенно переживая за коммерческий успех книги, судить тебя вправе только Бог. Даже если его нет…

***

Развращенность человека вовсе не говорит о его непостоянстве. Как может быть непостоянен тот, кто упорствует в саморазрушении?

На похоронах слащавого жанра

Поэзия… что это за удивительно никчемный феномен придания миру выразительности, которой он никак не обладает? Неужели он и вправду настолько поэтичен, что по первому зову «вдохновения» нужно тут же хвататься за перо, дабы придать уродствам вселенной шик, напомадить трупов, выставляя природу в таком свете, что не будь она немой и неодухотворенной, расхохоталась бы на месте? «Вам неведомы порывы вдохновения, все ваши ночи бесплодны, поскольку вы проводите их без вашей музы» - могли бы мне возразить эти утонченные шалопаи, припадочные от возвышенного.

- Все это верно, - мог бы в свою очередь заметить я им, - но лучше уж и вовсе обходиться без того слабого демона, что заставляет вас коверкать слова, а не империи, выстраивать из них ряд бесполезных рифм и псевдовымыслов. Все вы – потерянный сброд из домашних сорвиголов и несостоявшихся алкоголиков, раз в целях веселья предпочли слова вину. Если бы самому атлетично сложенному спартанцу пришло бы вдруг в голову почитать где-нибудь стишки не военного содержания - с ним бы даже не стали церемониться. Скала, орошенная его кровью, искупила бы слабость духа, повернувшегося в сторону сомнительных завоеваний. Античные философы также не принимали поэзию, видя в ней размягчение духа. Скептицизм некоторых греческих стоиков вообще не позволял прибегать к любому виду творчества, видя в нем коварную ловушку разума. Уже Гомер предвещал упадок, что уж говорить о современной поэзии, которой давно неведом жанр подлинной трагедии, не связанной с тем чрезмерным отрицанием, что идет от Бодлера и до наших дней. Поэзия началась с прославления жизни и закончилась её неприятием. Так рушится наша последняя из надежд в поисках вечности, бремя которой мы возложили на плечи искусства, но вскоре и они рухнули под её тяжеловесным напором. История устала агонизировать, вернувшись к тому, с чего начиналась – праздности и лени. Нынешняя проза разъедает саму себя, либо кажется чрезмерно пошлой: теперь невозможно воспринимать её адекватно, не боясь за помутнение своего рассудка. Еще недавно жизнь хоть как-то догорала на руинах, предаваясь ностальгии о своем бурном прошлом. В настоящее время нас изгнали даже сны, превратившиеся в сплошные кошмары из-за обильного наличия неврозов, что мы скопили за годы городской жизни. Грезы перестали быть грезами: теперь в них появился человек и отравил все наши мечты, которые, как и любовь, могут быть чистыми только без присутствия его отвратительной физиономии. И куда, спрашивается, податься, когда нас все время подгоняет безумная жажда бытия, плоды которого мы даже толком не вкусили? Где нам обрести хотя бы малую толику рая, а лучше ада? В поэзии? Нет уж, извольте. Жанр отжил свое еще столетие назад, но продолжает биться в конвульсиях умирающего, как бы отказывающегося прибегнуть к асфиксии, предпочитая дышать замутненным воздухом вместо того, чтобы пожаловать на собственные похороны.

По крайне мере, подобные порицания и постоянная критика уделяет внимание этим тщеславным самоучкам, также как атеизм делает честь богу, его отрицая. Глядишь, язвительность, желчь и вообще жесткий прессинг подтолкнут этих мягкотелых негодяев и обманщиков на всеобщей ярмарке знаний, к тому, что зовется «разрушительной поэзией». Если они когда-нибудь и дойдут до её уровня, это все-таки будет «прогрессом», переход от бессилия к мести.

Но кому они мстят? Да и мстят ли? Этот древнейший инстинкт жизни едва ли у них заметен. «Гений может нести что угодно, но если это сказано лирично, красиво и понятно (стало быть, поэтично) – мы простим ему все прегрешения и обязательно похвалим» - вот он, подсознательный механизм восприятия стихов.

За немногими исключениями, поэты – это кучка неудачников, потерявших жизненные ориентиры. И в качестве утешения им выпадает слава, которой они обязательно станут кичиться на каждом углу. Уши вянут, если их послушать… пропадает весь восторг, а вместе с ним и желание искать уникальное. Кайуа Роже, кстати, ставил этот класс (не сословие даже) настолько низко, что не счел даже нужным снисходить до ненависти. Он лишь презирал их, как мы презираем все вялое, безжизненное и неспособное, и обходим стороной мусор, от которого так и веет стародавней гнилью разложения…

Дата добавления: 2015-07-19