Соображения доктора Курпатова. Видимо, мне тоже имеет смысл признаться

Видимо, мне тоже имеет смысл признаться... Прямо какая-то глава признаний! Собеседо­вание о приеме на работу я проходил лишь од­нажды. Устраивался на очень серьезную долж­ность — врачом-психотерапевтом в психиатри­ческую больницу. Положение мое, сразу огово­рюсь, было крайне затруднительным...

Во-первых, я до этого десять лет носил во­енную форму, принадлежал «системе», где собе­седований не бывает в принципе, и, ко всему прочему, только теоретически представлял себе существование некоего гражданского здраво­охранения. Так сложилось, что я вырос в семье военных врачей, и иных врачей — кроме воен­ных — просто не видел, разве что в школьном медпункте. А тут — на тебе: надо идти и устра­иваться на гражданскую работу в гражданское здравоохранение, причем еще и с инвалидно­стью. Страшное дело!

Во-вторых, я устраивался на должность, на ко­торую до меня еще никого не принимали. Хо­тя больница эта и специализировалась на по­граничных психических расстройствах, психо­терапевтов в ней до меня еще не видывали.

Были ставки, и были психиатры, которые про­шли «курсы усовершенствования» по психоте­рапии. Но так, чтобы пришел человек с улицы, да с соответствующим сертификатом, да еще и думал о себе, что он психотерапевт, а не психи­атр с дополнительной «корочкой», — такого еще не было.

В общем, совершенно непонятная птица был я для главного врача этой больницы в тот мо­мент. И вызвал своим появлением настоящий стресс. В государственной системе ведь все еще сложнее, чем в коммерции. Тут человека принял на работу—как его потом уволишь, если он ни­куда не годится, да еще скандалит круглые сутки? Только за прогулы. А если он не прогуливает? В остальном — попробуй придерись, его КЗОТ охраняет со всех сторон, как священную корову! А с другой стороны — почему бы и не принять?..

Помню, меня тогда спросили грозно: «Гипно­зом лечите?» Я, разумеется, ответил отрицатель­но, потому как это каменный век, а не метод пси­хотерапевтического лечения. Но озвучивать свои соображения по этому поводу я не стал, дал какие-то пространные объяснения. «Аутотре­нинг?» — спросили меня вторично, теперь уже совсем грозно. И снова, что называется, мимо кассы. Ну какой, к черту, аутотренинг, когда XXI век на носу, а меня спрашивают про технологию начала XX века, причем — самого начала! Опять я что-то блею...

Вопросы закончились. На меня просто воп­росительно смотрят.

Ну и... была не была!

Собравшись с духом, я начинаю рассказывать о своих пациентах — о таких расстройствах, о сяких расстройствах, о пересяких. Что в таких случаях эффективно, что в других. Какие были опробованы способы, методы, схемы, модели и варианты. Как мы с коллегами то делали, как другое, как проверяли эффективность, как соби­рали катамнез. Тут стали возможны ссылки на мои научные работы, на исследования... Через час меня приняли. Первым психотерапевтом в главном специализированном учреждении го­рода. Я очень горжусь.

Правда, в течение целого месяца работы мне не назначили ни одного больного. Потому как непонятно было — кого назначать этому стран­ному доктору, который называет себя психо­терапевтом, но ни гипнозом, ни аутотренингом не лечит? Я сидел в своем кабинете от звонка до звонка, как узник в одиночке. Казалось, еще чуть-чуть, и загремлю на собственное отделение по причине нервного срыва, потому как это просто пытка — быть на работе и ничего не делать. Во­обще — ничего!

Только через месяц у меня появилась первая пациентка. Назначили мне ее, как я потом по­нял, от безысходности. Уже все испробовали — и самые серьезные препараты, и лечение инсу­лином — никакого проку, а ситуация критиче­ская. Нервная анорексия — может быть, самая страшная болячка. Умирает каждая пятая де­вушка, заболевшая этим безумным страхом пол­ноты, способным буквально заморить молодой организм голодом.

Она весила меньше тридцати килограммов, ее уже госпитализировали в кардиологическую реанимацию, потому что ее сердце стало отка­зывать вследствие общей дистрофии. Мы нача­ли лечиться — психотерапией («разговорами»), начали есть. Все наладилось. Моя первая «граж­данская» пациентка выписалась из больницы, набрав больше половины от своего веса при по­ступлении. Счастливая девушка шестнадцати лет, счастливые родители. И мои коллеги, кото­рые теперь меня приняли, убедившись в том, что я могу быть им полезен.

В общем, как я прошел то, первое и последнее в своей жизни собеседование — непонятно. То, что я на нем рассказывал, — было для моего работодателя странной речью странного моло­дого человека. Но, видимо, было что-то очень важное в том кандидате с фамилией Курпатов — он очень хотел работать. И несмотря на то что я говорил вещи странные, непонятные, в чем-то, как я теперь понимаю, даже дикие с точки зрения психиатра с тридцатилетним стажем, меня приняли. Желание кандидата работать — это самое важное на собеседовании. Важнее все­го остального.

Впоследствии я уже не проходил никаких со­беседований. Когда тебе есть что предложить, ты переходишь из разряда наемных рабочих в раз­ряд партнеров. И, мне кажется, это очень важно понять — даже оставаясь наемными работни­ками, мы можем становиться настоящими парт­нерами для своих работодателей. Это правиль­ная позиция. Правильная. Сейчас мы находимся в такой ситуации — социальной, политической, экономической, — что равняться на Запад про­сто глупо. У нас другая ситуация, и действия долж­ны быть другими.

Да, там у них все лучше устроено. Все более правильно — как говорится, «для человека». Но у нас зато куда больше возможностей! Куда боль­ше! И когда я говорю «возможность» — я имею в виду сферы, ниши, области рынка. Сколько еще в России тех, куда не ступала нога рабочего чело­века! И если мы туда не ступим, мы просто не ис­пользуем свой шанс... А терять шансы, по моему глубокому убеждению, это самое настоящее бо­гохульство. Даром, что ли, нам их давали? И об этом нужно помнить.

Хотеть, изучать, включать мозги и действо­вать — вот лучший девиз для всякого, кто ре­шился работать, чтобы «зарабатывать», а не ими­тировать работу, чтобы «получать».

Дата добавления: 2015-07-19