Климов Григорий - Песнь победителя 22 страница

Находки такого рода не являлись редкостью. Не раз демонтажники наталкивались на двойные стены, между которыми были замурованы станки. После этого циркулярным распоряжением было приказано выстукивать все глухие стены на демонтируемых заводах. Кроме того демонтажники занимались систематическими поисками оборудования, вывезенного с заводов непосредственно перед капитуляцией. По-видимому, депеша касалась подобной находки.

Полковник Левкович – начальник демонтажной группы, оперирующей в Тюрингии. Капитан Суслов – уполномоченный Отдела Науки и Техники СВА в Тюрингии.

Немедленно полковник Кондаков откомандировал из Карлс­хорста двух сотрудников своего отдела. По прибытии на место последние обнаружили в заброшенных штольнях неоконченного постройкой, замаскированного в лесу, подземного завода тщательно упакованные аппараты, возбудившие подозрение полковника Левковича. По виду таинственные аппараты походили на колоссальные трансформаторы напряжения или высоковольтные разрядники, употребляемые в лабораториях для исследования токов высокого напряжения. Бросались в глаза сверхдеминзионные габариты аппаратов и в особенности высоковольтной изоляции. Аппаратура была рассчитана для условий работы при столь высоких величинах тока и напряжения, какие до сих пор в промышленности не применялись. Следовательно это была лабораторная аппаратура. Для исследования чего? У экспертов Карлсхорста, хотя им и не приходилось сталкиваться с циклотронами, сразу-же мелькнула мысль. Атом!

Эксперты полковника Кондакова немедленно затребовали по телефону специалистов Особой Группы. Спустя несколько часов к месту находки прибыла автомашина из Бабальсберга. За ней следовала вторая автомашина с нарядом солдат в зеленых фуражках – спецчасти Войск МВД. Специалистам Особой Группы было достаточно одного взгляда чтобы убедиться в значении подземной находки.

В Москву в Министерство Специальных Видов Вооружения полетела шифровка на имя генерала Пащина. На следующий день из Москвы самолетом прибыла группа работников специального назначения МВД, которая и взяла на себя всю дальнейшую заботу о найденных аппаратах.

Со дня прибытия людей из Москвы место находки на много километров вокруг было оцеплено охраной МВД. Ни сотрудники Карлсхорста, ни Особой Группы из Бабельсберга не имели больше права вступать на эту территорию пока вся аппаратура не была оттранспортирована в Советский Союз.

Позже выяснились все детали, связанные с обнаружением атомной аппаратуры в Тюрингии и ее научной ценностью. Техническая сторона находки не представляла ничего нового для ученых Советского Союза. Подобные аппараты конструировались в СССР непосредственно перед войной в ленинградских лабораториях академика Капица.

Из высказываний начальника Отдела Науки и Техники СВА полковника Кондакова можно заключить, что мы не обнаружили в Германии сколько-нибудь серьезных новшеств в области атомных исследований. В годы войны Германия не имела возможности широко развернуть эту работу из-за нехватки технических возможностей. Даже для такой технически высокоразвитой страны, как Германия, эта задача была не под силу. Чисто научная-же сторона проблемы атома известна уже сравнительно давно ученым многих стран. Как это ни странно, но тайна атома скрывается в основном за техническими препятствиями в форме колоссальных силовых сооружений и столь-же чудовищных источников энергии, необходимых для раздробления атомного ядра и начала цепной реакции.

В кругах советских научных работников утверждают, что выработанный в ССОР незадолго до войны проект гигантского энергетического узла, так называемый “Проект Большой Волги”, с системой гидроэлектростанций вблизи Куйбышева был тесно связан с проблемой необходимости соответствующего силового источника для проектировавшегося на Урале центра советских атомных исследований. Там же проводилась параллель между американским центром атомных исследований в Оук-Ридж, энергетическим узлом Тенесси-Проджект и расположенной неподалеку крупнейшей в мире гидроэлектростанцией Биг Слейв в ущельях Колорадо.

Затронув проблему атома, невольно бросается в глаза яркая разница в освещении этого вопроса советской и заграничной прессой. Нам, советским людям, стоящим на грани двух миров, это видно лучше чем кому-либо. Если советская пресса излишне молчалива, то западная пресса излишне криклива. В вопросе атома заграничная пресса напоминает женщину, падающую в истерику при виде мыши.

Преувеличенный шум вокруг атомной бомбы служит больше для самоуспокоения тех, кто этот шум поднимает, и означает недостаток чувства реальности. В конечном итоге не одна атомная бомба решает судьбы мира. Атомную бомбу породил Человек и Человек всегда будет сильнее атома.

“Забавно как здесь много кричат об атомной бомбе”, – сказал однажды полковник Кондаков.

“К тому же все сведения из первоисточников,” – усмехнулся его помощник майор Попов. – “То из кругов близко стоящих к Карлсхорсту, то прямо из Москвы. Видно запросто по телефону со Сталиным беседуют.”

“Да. Иностранные газеты знают больше, чем мы сами,” – вздохнул полковник. – “Погоня за “сенсацией...”

Слова полковника Кондакова очень характерны для положения советских официальных лиц. Каждый из нас знает ровно столько, сколько ему необходимо для его работы. Притом большинство людей даже умышленно старается знать поменьше. В свете этих фактов публикуемые в иностранной прессе сведения “из первоисточников” кажутся по меньшей мере несерьезными. Достаточно приблизительно знать координаты источника, чтобы сразу понять, что “источник” просто-напросто не мог знать того, что ему приписывается.

Пока мир трясется в атомной лихорадке, жизнь идет своим чередом. В связи с погоней за атомом у меня в голове невольно ассоциируется следующий сравнительно пустяковый факт повседневной жизни.

Вскоре после возвращения с охоты за атомом в Тюрингии ко мне на стол пришла из Управления Репараций папка с чертежами, к чертежам было приложено сопроводительное письмо: “Настоящим направляем Вам типовой проект стандартного дома коттеджа для рабочих поселков Советского Союза по репарационному наряду-заказу №... Просим согласовать с нами и утвердить электрическую часть в указанных проектах. Кроме того просим составить сводную спецификацию электрооборудования из расчета всего наряд-заказа в количестве 120.000 домов и одновременно указать на каких предприятиях эти заказы могут быть размещены. Начальник Отдела Электропромышленности Упр. Репараций – Петров.”

На чертежах был изображен обычный немецкий дом на одну семью, состоящий из трех комнат с кухней, ванной и уборной. В подвальном этаже кроме погреба для хранения угля было также отдельное помещение для стирки белья.

Я и еще несколько инженеров с интересом просмотрели чертежи. “Вот вернемся в Россию – тоже такой домик получим,” – сказал кто-то из присутствующих.

Электротехническая сторона проекта была согласована, проект был подписан и послан Управлением Репараций в Москву для окончательного утверждения.

Вскоре проект снова очутился на моем столе. Сопроводи­тель­ная записка гласила: “Прошу произвести необходимые изменения в расчетах, вытекающие из указаний Министерства Строительной Промышленности СССР. Петров.”

Я развернул бумаги, любопытствуя что за усовершенствования диктует Москва. Первым делом – ликвидируется подвальное помещение для стирки. По мнению Министерства стирать можно и на кухне. Затем ликвидируется веранда. Это понятно. Чтобы люди не засиживались на веранде с праздным видом.

После изменения и согласования проект снова пошел на утверждение в Москву. Через несколько недель я опять нашел на столе злополучную папку с лаконической запиской: “Прошу внести соответствующие изменения. Петров.”

На этот раз изменения были радикальны. Без объяснения причин предлагалось изъять и ванную и уборную. В рабочих поселках есть общественные бани. Тогда к чему ванные в каждом доме? Это понятно. А уборные? Видимо московские руководители рассуждали так – зачем уборные, когда можно бегать в кусты.

Схема электрооборудования дома была густо усеяна жирными вопросительными знаками красным карандашом. В спальне эти вопросы стояли над электроточками, соответствующими лампам на ночных столиках и проводке выключателя-шнура для гашения света, не вставая с постели. Видимо дядя в Москве не знал что это за вещи. Или, если знал, хотел выразить свое недоумение наличию такой роскоши в жилищах, предназначенных для рабочих.

120.000 домов для рабочих поселков были переделаны на советский манер. Из коттеджей получились обычные избы. Окончательно “модернизированный” проект ходил затем по рукам инженеров Управления Промышленности в качестве анекдота. Люди качали головами и молчали. Никто не высказывал желания жить в таком доме.

От одной четверти до одной третьи суммы общего бюджета текущей послевоенной пятилетки “восстановления народного хозяйства СССР”, приблизительно 60 миллиардов рублей, идет прямо или косвенно в жертву атому. Если же Человек, венец творенья и творец атомной бомбы, захотел до ветру, – то беги в кусты. Так требуют интересы государства.

2.

В середине лета в Карлсхорст прибыли из Москвы комиссии, различных Министерств в целях изыскания на местах новых возможностей размещения заказов по репарациям и использования готовой продукции, имеющейся на товарных складах промыш­ленных предприятий Германии. Представители Министерства Судостроительной Промышленности СССР, беседовавшие со мной о возможностях моей отрасли промышленности, предложили мне проехать с ними по провинциям советской зоны для ознакомления с положением на местах. На другой день инженер-полковник Быков, капитан II ранга Федоров и я выехали из Карлсхорста курсом на Веймар.

По дороге я ближе познакомился с моими спутниками. Оба оказались на редкость милыми людьми и вопреки военной форме обращались друг к другу и ко мне по имени и отечеству, а не по званию как этого требует устав. Они были не строевыми офицерами, а инженерами. Это составляет большую разницу в интеллектуальном цензе военнослужащих. Кроме того они были офицерами Военно-морского Флота. Тот кто сталкивался с моряками, сразу знает разницу между Флотом и Армией.

По прибытии в Эрфурт мы остановились в отеле “Хаус Коссенхашен”, который занят под штаб-квартиру демонтажников, оперировавших в Тюрингии. Отель “Хаус Коссенхашен” офицеры СВА в шутку окрестили “Малым Совнаркомом”.

Сидя в старинном, отделанном темным дубом, холле лучшего отеля Эрфурта в ожидании обеда, мы беседовали и наблюдали происходящее кругом. Я уже не первый раз бывал здесь и все это было для меня не ново. Мои же спутники, только несколько дней тому назад приехавшие из Москвы, были явно заинтригованы.

“Скажите, Григорий Петрович, тут что – экспедиция на Северный Полюс подготовляется?” – перегнувшись через кресло, спросил в полголоса инженер-полковник.

Поводом к столь странному вопросу служил тот факт, что все как один демонтажники, с деловым видом торопливо снующие вокруг нас, выряжены в огромные унты из оленьего меха. В то-же время на дворе стоит лето. Облаченные в меховую обувь люди ни на минуту не расстаются с охотничьими двустволками, которые они тащат с собой даже в обеденный зал.

“Нет. Просто демонтажники разыскали где-то склад немецкого авиационного обмундирования для полетов в Арктике. Ну вот и вырядились на радостях”, – отвечаю я. – “А ружья они таскают с собой потому, что после обеда они все отправляются на охоту.”

“Забавная компания!” – качает головой инженер-полковник. – “Что им – нечем больше здесь заняться?”

“Тут положение запутанное”,-поясняю я.-”Основной демонтаж давно окончен и большинству из них здесь абсолютно нечего делать. Но живется им здесь неплохо и потому они всеми правдами и неправдами стараются затянуть свою работу. Поскольку ими командует Москва, СВА бессильно что-либо предпринять.”

“А чем же они сейчас занимаются?” – спрашивает капитан II-го ранга.

“Просто шаромыжничают.” – отвечаю я, – “До обеда рыскают по окрестным заводам в поисках где чем можно поживиться. Кто поленивее, тот просто сидит в Коссенхашене и пьет водку.”

“Нам в Берлине рассказывали что многие сделали себе здесь настоящее состояние. На всю жизнь хватит.” – говорит капитан II.

“Как раз недавно Отдел Точной Механики СВА занимался одним подобным делом”, – говорю я. – “Там замешан директор II-го Госчасзавода. Вы об этом ничего не слыхали?”

Получив отрицательный ответ, я продолжаю: “Этого директора послали сюда в Германию для демонтажа часовой промышленности. Вскоре после возвращения в Москву в СВА поступили материалы, что в процессе демонтажа он незаконно присвоил себе несколько тысяч золотых часов и несколько десятков килограмм золота.”

“Этого, действительно, на всю жизнь хватит, – уверенно говорит капитан. – “Для пожизненного заключения тоже”.

“Вот последнее – не думаю,” – замечаю я.

“Как так?” – удивляется капитан II.

“Очень просто”, – отвечаю я. – “Дело было передано выше, а там его без шума замяли.”

“Но почему?” – не может понять капитан II.

“Для меня это тоже загадка”, – говорю я. – “Видимо не хотят дискредитировать таких людей. Как говорится – не выметай сор из избы... Это не первый случай.”

“Мало ему было что имеет. Золота захотелось,” – возмущается инженер-полковник. – “И это называется советский директор!”

У меня невольно появляется горькая усмешка. Я киваю головой в сторону снующих вокруг нас демонтажников и говорю: “Все, кого Вы здесь видите, в Советском Союзе являются руководящими работниками Министерств или директорами заводов. И все они мало чем отличаются от директора II-го Госчасзавода, Поверьте уж моему опыту. К нам в CВА все чаще и чаще поступают подобные материалы.

Наш разговор заканчивается неловким молчанием. Вскоре к нам подходит метрдотель и приглашает нас в обеденный зал.

В течение двух дней мы обследуем заводы в районе Эрфурта. Мои спутники имеют задания, касающиеся специальной электроаппаратуры для оборудования военно-морских судов, в особенности подводных лодок. Торговый флот, потерпевший колоссальные потери во время войны, пока восстанавливать не думают. Все внимание уделяется строительству Военно-Морского Флота. Так выглядит послевоенное восстановление народного хозяйства СССР.

Мне невольно бросается в глаза реакция моих спутников на все окружающее. Я пробыл уже год в Германии и все контрасты потеряли для меня свою новизну. Я уже привык к тем вещам, которые кажутся интересными для человека, несколько дней тому назад прибывшего из СССР.

Однажды мы приехали на завод “Телефункен”, чтобы установить возможности размещения репарационных наряд-заказов на изготовление приемно-передаточных станций, для Военно-морского Флота. Когда мы проехали заводские ворота и наш автомобиль спускался вниз по дороге, ведущей к зданию заводоуправления, инженер-полковник, смотревший из окна автомашины, сказал капитану II: “Посмотрите, Виктор Степанович! Корты!”

Тот, в свою очередь выглянул в окно. Действительно, несколько теннисных кортов, аккуратно обтянутых сеткой. Кругом разбиты клумбы цветов и подобие маленького сквера для отдыха. Все это внутри территории завода и, по-видимому, предназначается только для служащих данного предприятия.

Капитан II смотрит на корты со странным интересом. Он окидывает взором не только корты, но также и скрытую зеленью фабричную ограду и возвышающиеся неподалеку производственные корпуса, как будто оценивая факт местонахождения теннисных площадок именно в этом месте.

В СССР поднимают много шума о необходимости устройства для рабочих подобных уголков отдыха на территории заводов. Несмотря на шум, зеленые уголки отдыха существуют преимущественно на бумаге, да еще на некоторых предприятиях, где это создано исключительно на показ. И вдруг здесь в Германии из-за кустов, без крика и без шума, выглядывают вещи, которые в СССР рекламируются как исключительные достижения советской системы. Мне кажется, что во внимательном взгляде капитана II я прочел без слов: “Да ведь эти корты построены здесь давным-давно...”

Неподалеку от здания, где помещается заводоуправление, осиротело ржавеют несколько рядов специальных стоек для велосипедов.

“Григорий Петрович”, – спрашивает меня капитан II. – “А где же велосипеды?”

“Ну это уж совсем детский вопрос”, – отвечаю я. – “Конечно, в России”. “Ах, да...” – улыбается капитан II. – “А раньше их видно много было. Почти на каждого рабочего велосипед”.

После беседы с советскими контрольными офицерами и представителями дирекции “Телефункена”, во время которой мы оформляем необходимые нам наряд-заказы, инженер-полковник обращается ко мне с неожиданным предложением: “Как-бы нам устроить маленькую экскурсию по заводу. Ознакомиться с процессом и организацией производства”.

Технический директор “Телефункена” с готовностью берется сопровождать нас по заводу. Мы проходим по всем отделам, соответственно движению выпускаемой заводом продукции. В огромном зале, где производится намотка и оборка электродов радиоламп, сидят за сборочными столами несколько сот девушек и женщин. Технический директор объясняет нам детали процесса, которые по его мнению должны интересовать советских инженеров.

Инженер-полковник почти не слушает объяснений технического директора. Он несколько отстал от нас и, по возможности не привлекая внимания окружающих, осматривает перспективу зала. Его глаза медленно скользят по огромным окнам, как-бы оценивая количество световых единиц на рабочее место. Затем они так-же внимательно прикидывают высоту помещения. Его глаза на минуту задерживаются на перегородках из армированного стекла, отделяющих работниц друг от друга наподобие кабинок для чтения в благоустроенном читальном зале.

Инженер-полковника не интересуют рассуждения о принципе отжига радиоламп. Вместо этого он внимательно осматривает рабочее место одной из работниц. Крупный министерский работник, начальник одного из Главных Управлений в Министерстве Судостроительной Промышленности, он без сомнения хорошо знаком с условиями труда рабочих в Советском Союзе. Теперь он столкнулся с чем-то, что его глубоко заинтересовало. Я угадываю его мысли. В уме он сравнивает условия труда на немецком предприятии с соответствующими советскими заводами.

Когда мы собираемся выходить из зала, капитан II останавливает меня: “Григорий Петрович, как Вам нравится этот стул?”

Капитан II садится на стоящий неподалеку пустой стул, ничем не отличающийся от сотен других, на которых сидят работницы. Это стандартный стул с пружинной спинкой и регулируемой высотой сиденья.

“Что Вы в нем особенного нашли, Виктор Степанович?” – спрашиваю я.

“Во-первых, стул удобный”, – отвечает он. – “Для рабочих, можно сказать, даже шикарный стул. А потом обратили Вы внимание какие стулья в заводоуправлении стоят?”

“Нет. Не смотрел”, – признаюсь я.

“Те же самые стулья”, – с легкой усмешкой произносит капитан II. – “И директор и рабочие работают на одинаковых стульях. Стулья, действительно, удобные”.

“Здесь это стандарт”, – говорю я.

“Хм...” – коротко заключает капитан II, когда мы шагаем вдогонку обогнавшей нас группе.

Вы входим в вакуумное отделение. Здесь жарко. Поблескивают язычки газового пламени. Слышится монотонное шипение сжатого воздуха.

“Вот здесь наша основная трудность”, – говорит тех. директор. – Мы установили несколько старых вакуумных агрегатов, но они не соответствуют техническим требованиям. Этим в основном объясняется масса рекламаций со стороны Управления Репараций”.

“Да, тут что-то не в порядке”, – соглашается инженер-полковник оглядываясь кругом. Работающие вакуумные насосы для откачки воздуха из колб радиоламп взяты, по-видимому, со свалки железного лома. Рядом виднеются несколько пустующих бетонных фундаментов. Из фундаментов, наподобие перерезанных артерий, торчат трубы подводки газа, воздуха и тока.

“А эти агрегаты где?” – спрашивает капитан II.

“Демонтированы и теперь работают на “Светлане”, – отвечаю я.

“А-а-а...”, – принимает к сведению капитан II.

В ходе объяснений тех. директор жалуется на большую текучесть рабочей силы. Это отрицательно влияет на качество продукции.

“Мы обучаем рабочего в течение четырех недель”, – говорит он. “Многие, из этих рабочих, проработав неделю, на завод больше не показываются. Кроме того очень велико количество прогулов”.

“Неужели Вы не имеете возможности воспрепятствовать этому?” – спрашивает инженер-полковник, удивленный беспомощ­нос­тью директора по отношению к рабочим.

Директор пожимает плечами. “До трех дней рабочий имеет право не выходить на работу без документального объяснения причин” – говорит он. – “В случае более продолжительного периода времени рабочий обязан представить справку от врача”.

“Что же может предпринять дирекция против прогульщиков и текучести рабочей силы?” – спрашивает инженер-полковник.

“В случаях, которые я только что упомянул, мы не имеем права уволить рабочего. Если-же рабочий хочет уволиться, то мы не имеем права его удерживать”, – отвечает директор.

“Я говорю не об увольнении, а о том, чтобы заставить рабочих работать”, – настаивает инженер-полковник.

Директор смотрит непонимающе. “Bitte!” – произносит он, прося повторить вопрос. Инженер-полковник повторяет.

“Мы не имеем законных прав заставлять рабочих работать. Мы имеем только право увольнять тех, кто нарушает трудовой кодекс”, – отвечает директор.

Возникает неловкая пауза. У немцев самым суровым наказанием является увольнение рабочего с завода. В СССР увольнение часто является для рабочего недостижимой мечтой. Советский директор распоряжается рабочим полностью по своему усмотрению – он может перевести рабочего в порядке приказа на низшую и хуже оплачиваемую работу, может, или вернее обязан, отдать рабочего под суд за опоздание на работу на несколько минут. Рабочий, со своей стороны, не имеет права оставить место работы без разрешения директора. В противном случае суд и тюрьма.

Мы привыкли к этому и для нас непонятна беспомощность немецкого директора. Он, в свою очередь, удивляется нашим, по его понятиям, диким вопросам. Два мира – две системы.

“Вы сказали о трудовом кодексе”, – продолжает инженер-полковник. – “Скажите пожалуйста какие законные положения определяют на сегодняшний день взаимоотношения работодателя и рабочего? Законы гитлеровского времени?”

“В основном германский трудовой кодекс был принят еще во времена Бисмарка”, – отвечает директор. – “Если не считать незначительных изменений, то он останется в силе и сегодня.

“Во времена Бисмарка?!” – недоверчиво переспрашивает инженер-полковник. – “Ведь это около 70 лет тому назад...”

“Да”, – говорит директор и по его лицу в первый раз мелькает еле заметная тень гордости. – “Социальное законодательство Германии считается одним из передовых в мире... Я хочу сказать в Западной Европе”, – быстро поправляется он, вспомнив что перед ним стоят советские офицеры.

Инженер-полковник смотрит на капитана II. Тот, в свою очередь обменивается взглядом со мной. Я уже привык к этому немому разговору. Так реагируют советские люди на вещи, которые заставляют их думать о многом, но которые нельзя дискутировать.

Воспользовавшись тем, что с нами нет контрольных офицеров, стационированных на “Телефункене”, я спрашиваю директора о причинах резкого понижения выпуска радиоламп за последний месяц. Контролируя заводы, всегда рекомендуется выслушивать обе стороны независимо друг от друга.

“Основной причиной является нехватка вольфрамовой и молибденовой проволоки”, – отвечает директор.

“Да, но ведь недавно Вашему заводу был выделен контингент, достаточный для обеспечения плана на шесть месяцев”, – говорю я. – “Разве Вы не получили эту проволоку из Берлина?”

“Разве Вам, герр майор, не известно...” – бормочет в смущении директор. – “Разве герр Новиков не докладывал Вам..?”

“Нет. А в чем дело?”

Директор мнется некоторое время, потом говорит: “Мы испытывали такую острую нужду в проволоке, что не дожидаясь прибытия контингента по железной дороге, отправили специальный грузовик в Берлин”.

“Ну и что?” – спрашиваю я.

“На обратном пути машина была остановлена и ограблена...”

“А проволока?”

“Герр майор, наши люди не могли ничего сделать...”

“А где проволока?”

“Когда наш грузовик подъезжал ночью к Лейпцигу, ему преградил дорогу другой грузовик, поставленный поперек полотна. Вооруженные автоматами люди высадили шофера и экспедитора на дорогу, а автомашину угнали с собой. Проволока...”

“Кто были бандиты?” – спрашиваю я.

“Эти люди были в советской форме”, – после некоторого колебания отвечал директор.

Когда мы, распрощавшись с директором, садимся в автомашину, капитан II говорит: “Кому мог понадобиться грузовик с проволокой? Может быть это диверсия, чтобы сорвать репарации”.

“Мы к таким диверсиям уже привыкли”, – говорю я. – “Скоро этот грузовик найдут где-нибудь в лесу. С проволокой, но без резины и без аккумулятора. На это, наверное, надеется и Новиков. Потому он пока и молчит”.

“Кто-же тут такими вещами занимается?” – спрашивает капитан II.

“А вот поживете подольше – увидите”, – говорю я, избегая прямого ответа.

После “Телефункена” мы выехали на завод прецизионных станков и часов фирмы “Тиль”, находящийся в маленькой деревушке, которую мы с трудом отыскали по карте. В этой-же деревушке было еще несколько довольно крупных промышленных предприятий, выпускавших электроарматуру. Деревушка тянулась по дну узкой долины, зажатой между поросшими лесом горами. По склонам гор карабкались аккуратные тюрингские домики, выкрашенные яркими красками. Трудно было предположить, что живописная деревушка является рабочим поселком и здесь размещены несколько крупных заводов.

“Больше смахивает на санатории чем, на рабочий поселок”, – заметил капитан II то-ли с завистью, то-ли с сожалением. – “Тут рабочие живут, как на курорте”.

После нашего визита к контрольным офицерам СВА, расквартировавшимся в вилле владельца одного из заводов, инженер-полковник усмехнулся: “Виктор Степанович, как Вы думаете – чего эти ребята больше всего боятся?”

“Чтобы их отсюда не перевели куда-нибудь”, – ответил капитан II не задумываясь.

Слово “куда-нибудь” было понятно нам всем и без точного обозначения.

Люди Запада никогда не догадаются, что больше всего удивляет советского человека, в частности инженера, при первом столкновении с заводами Германии. Люди Запада наверное предполагают, что советские инженеры стоят разинув рот, пораженные грандиозными заводами, многочисленными машинами и прочими достижениями техники. Нет, это время ушло в область прошлого. Если говорить о размерах промышленных предприятий и их техническом оснащении, то удивляться придется людям Запада, если они столкнутся с советскими заводами.

Новым для нас на Западе сегодня является не Техника и Машина, а положение Человека в комплексе общества и государства. Нам приходится убеждаться, что люди Запада, люди в системе свободной эволюции социальных отношений, пользуются гораздо большими правами и свободами, что они имеют гораздо больше от жизни, чем советские люди соответствующего социального уровня.

Покончив с заводом “Тиль”, вечером этого дня мы выезжаем к следующему пункту нашей поездки. Вблизи Иены у нашей автомашины садится аккумулятор и начинает шалить зажигание. Чтобы не разряжать аккумулятор окончательно, мы выключаем фары и медленно едем в темноте. С одной стороны узкой дороги поднимается вверх поросшая деревьями круча, с другой стороны обрывается черная бездна.

Капитан II ворчит, обвиняя шофера-матроса в небрежности. Тот молчит, вцепившись руками в руль и прижавшись лицом к ветровому стеклу.

В самом диком месте, среди темноты и ущелий, наш автомобиль окончательно отказывается двигаться дальше. Пока шофер при свете карманного фонаря копается в моторе, мы выходим из машины чтобы размять ноги.

Неожиданно из темноты вырываются два ослепительных огненных глаза. Чуть не наскочив на нас, встречная автомашина резко тормозит и останавливается. Из темноты звучит голос по-русски.

“Товарищи офицеры, вы здесь стрельбы не слыхали?”

“Нет”, – отвечает кто-то из нас. – “А в чем дело?”

“Да здесь наши люди поехали на охоту и одного из своих подстрелили. С нами врач едет. Вот теперь дорогу не найдем”.

“Ну, кажется попали мы в подходящее место”, – бормочет капитан II, когда призрачный автомобиль снова исчезает в темноте.

Мимо нас по дороге шагает темная фигура, ведя в руке велосипед. “Что это здесь за место?” – спрашиваю я.

“Это замки Гёте”, – отвечает немец. – “Вот как-раз над Вашей головой”.

“А есть здесь где-нибудь жилье поблизости?”

“Да. Вот сейчас будет мост, а за мостом деревня”, – отвечает голос из темноты.

“Ничего не могу поделать, товарищ полковник”, – докладывает в это время матрос. – “Нужно в мастерскую”.

“Что-же нам теперь делать? В машине ночевать придется?” – досадуют мои спутники.

“Зачем?” – говорю я. – “Тут рядом деревня. Там и переночуем”.

“Что Вы, Григорий Петрович!” – в ужасе восклицают моряки. – Ведь там-же нет ни комендатуры, ни гостиницы для военнослужащих”.

“Вот это самое и хорошо”, – говорю я.

“Нет, нет. Оставьте такие шутки”, – возражают мои спутники. – “Нам еще жить не надоело”.

“А в чем дело?” – удивляюсь я.

“Да разве Вы забыли, где мы находимся? Ведь тут-же что ни день, то убийства. Ведь сами только что слыхали, что рядом кого-то подстрелили”.

Дата добавления: 2015-07-16