Сугубо 68 доверительно 4 страница

Вечером в Белом доме был устроен траурный прием. Хорошо знакомый мраморный зал, место праздничных и официальных церемоний, на этот раз был тих и печален. Иностранные делегации по очереди проходили мимо стоявшей в зале супруги покойного президента и выражали свое соболезнование. Она, как правило, молча, кивком головы выражала свою благодарность. Но^, когда подошли мы с Микояном и передали глубокие соболезнования от Хрущева и его супруги, Жаклин Кеннеди со слезами на глазах сказала: „Утром в тот день, когда убили моего мужа, он неожиданно сказал мне в гостинице до завтрака, что надо сделать все, чтобы наладить добрые отношения с Россией. Я не знаю, чем были вызваны эти слова именно в тот момент, но они прозвучали как результат какого-то глубокого раздумья. Я уверена, что премьер Хрущев и мой муж могли бы достичь успеха в поисках мира, а они к этому действительно стремились. Теперь оба правительства должны продолжить это дело и довести его до конца".

Микоян был заметно растроган.

На следующий день Томпсон передал мне конверт, в котором было трогательное личное письмо Жаклин Кеннеди Хрущеву. Письмо было написано от руки.

„...В одну из последних ночей, которую я проведу в Белом доме, в одном из последних писем, которые я напишу на этих бланках Белого дома, мне хотелось бы написать Вам это послание. Я посылаю его только потому, что я знаю, как сильно мой муж заботился о мире и какое центральное место в этой заботе занимали в его мыслях отношения между Вами и им. Он не раз цитировал в своих речах Ваши слова: „В будущей войне оставшиеся в живых будут завидовать мертвым".

ПРЕЗИДЕНТСТВО Д.КЕННЕДИ 97

Вы и он были противниками, но вы были также союзниками в решимости не допустить, чтобы мир был взорван. Вы уважали друг друга и вы могли иметь дело друг с другом. Я знаю, что президент Джонсон приложит все усилия, чтобы установить с Вами такие же отношения. Я знаю, что президент Джонсон будет продолжать политику, в которую мой муж столь горячо верил - политику контроля и сдержанности, - и он будет нуждаться в Вашей помощи.

Я посылаю это письмо потому, что я так глубоко осознаю важность отношений, которые существовали между Вами и моим мужем, а также потому, что Вы и г-жа Хрущева были так добры ко мне в Вене. Я читала, что на ее глазах были слезы, когда она выходила из американского посольства в Москве после росписи в книге соболезнований. Пожалуйста, скажите ей спасибо за это. С уважением, Жаклин Кеннеди".

Это письмо как бы дописывало последние трагические страницы президентства Кеннеди.

В доверительной форме Томпсон рассказал мне о новом президенте Джонсоне. Когда последний был вице-президентом, то был знаком со значительной частью личной переписки Кеннеди с Хрущевым, но не со всей. Он ничего, например, не знал об устной договоренности насчет американских ракет в Турции и Италии, достигнутой в ходе кубинского кризиса. Джонсон присутствовал на многих совещаниях у президента по вопросам внешней политики, иногда выступал, но чаще всего просто молчал. Новый президент, таким образом, в общих чертах был знаком со многими проблемами внешней политики США, но знал их неглубоко, да и не проявлял до сих пор большого вкуса к деталям внешнеполитических проблем.

В этой связи, считал Томпсон, следует ожидать значительного усиления роли Раска во внешней политике. Раек давно находился в хороших, чуть ли не в приятельских, отношениях с Джонсоном. Оба они из южных штатов США. Учитывая нелюбовь Джонсона к деталям дипломатических перего­воров, Томпсон ожидал, что во внешнеполитической сфере отношения Джонсона и Раска по-своему будут напоминать отношения между Эйзен­хауэром и Даллесом. Правда, Раек не Даллес, а Джонсон не Эйзенхауэр. У Джонсона более твердый, честолюбивый и вспыльчивый характер, чем у Эйзенхауэра, но в какой-то степени характер его отношений с Раском в области внешней политики будет схожим.

Джонсон собирался уделять основное внимание вопросам внутренней политики и конгрессу, где он был в прошлом лидером сената. Раек только что конфиденциально информировал Томпсона, что Джонсон дал ему указание продолжать линию Кеннеди в основных внешнеполитических вопросах. Сам Томпсон остается основным советником Раска по советско-американским отношениям.

Убийство Кеннеди было воспринято с неподдельной скорбью в Совет­ском Союзе. По государственному телевидению передавалась церемония похорон президента. Газеты опубликовали пространные некрологи. Многие со слезами на глазах стояли в длинной очереди у американского посольства, чтобы расписаться в книге соболезнований. Именно в эти печальные дни в нашем общественном мнении возник необычно благоприятный „феномен памяти" покойного президента.

СУГУБО
98 ДОВЕРИТЕЛЬНО

Феномен заключался в том, что эта благожелательность возникла, несмотря на то, что в советско-американских отношениях в период президентства Кеннеди, если внимательно присмотреться, вроде ничего особенно крупного, не произошло. Было всякое: серьезный кубинский кризис и соглашение о запрещении ядерных испытаний, напряженность вокруг Западного Берлина и соглашение по Лаосу. В целом же отношения были не очень устойчивыми, подвергались разным колебаниям. О личной переписке между Кеннеди и Хрущевым мало что было известно. Конфиденциальный канал между ними был предметом строгой секретности.

В чем же тогда корень этого феномена? Думается, что главную роль тут сыграли кубинский кризис и личная трагедия президента Кеннеди. В течение недели этот опасный кризис держал весь мир на грани войны и народы наших обеих стран в огромном напряжении. Все были потрясены. Благополучный исход кризиса был встречен со всеобщим облегчением. Но одновременно для всех стала ясной жизненная необходимость стабильных советско-американских отношений, независимо от идеологических убеждений. Более внимательно стали всматриваться в эти отношения и правительства обеих стран. Большое внимание привлекла речь Кеннеди в Американском университете в июне 1963 года, в которой он высказался в пользу пересмотра подходов к „холодной войне". Затем подписание договора о запрещении ядерных испытаний и поездка Раска в Советский Союз. Начались разговоры о возможности новой советско-американской встречи на высшем уровне. В октябре 1963 года было заявлено о намерении США вывести из Южного Вьетнама большую часть американских войск, численность которых составляла тогда 25 тыс. человек.

Все это исподволь создавало атмосферу каких-то ожиданий постепенных перемен к лучшему. Сам факт убийства президента грубо прервал все эти ожидания, оставил, помимо естественного, чисто человеческого сочувствия, глубокую психологическую травму в сознании народов обеих стран, ибо подсознательно воспринималось (особенно у нас), что этот молодой симпатичный президент погиб, пытаясь как-то улучшить международную обстановку, отношения с Советским Союзом. В Советском Союзе укрепилась версия заговора влиятельных ультраправых кругов США вместе с мафией, орудием которой и мог стать Освальд. Таков был в частности вывод секретного доклада КГБ, подготовленного по указанию Хрущева для Советского правительства. „Цель заговора: усиление реакционных и агрессивных аспектов в политике США".

Я считаю, что дело шло к известному улучшению отношений, особенно если бы состоялась новая встреча на высшем уровне в 1964 году. Хрущев, как и Кеннеди, надеялся на эту встречу, но он, как и президент, не хотел повторения неудачной встречи в Вене в 1961 году. Для его собственной репутации как государственного деятеля такой исход был неприемлем. Он должен был продемонстрировать определенный успех на второй встрече, учитывая общественное мнение в СССР.

Отсюда и его негласные указания Громыко: исподволь готовить новую встречу с Кеннеди, нацеливая ее на положительный результат. Такую же задачу поставил мне Громыко на ближайшую перспективу.

Надо отметить, что убийство Кеннеди потрясло Хрущева и Громыко, ибо с ним уже установились определенные взаимоотношения и достаточная предсказуемость взаимных действий. С новым же президентом все надо было начинать заново.

ПРЕЗИДЕНТСТВО

Д.КЕННЕДИ 99

Естественно, при оценке итогов развития советско-американских отношений при Кеннеди возникает прежде всего вопрос: „Каковы были особенности развития этих отношений в тот период, и были ли вообще такие особенности?"

Надо признать, что внешнеполитический курс США при Кеннеди сохранил основные черты прошлых лет: курс на глобальное противоборство с СССР. Этот курс и дальше активно пропагандировался консервативными кругами, стоявшими у истоков „холодной войны". Они были убежденными противниками улучшения отношений между обеими странами.

Однако времена в мире постепенно менялись. В конце 50-х годов США перестали быть монополистами в ракетно-ядерной области. Серьезная военная конфронтация с СССР в этих условиях ставила впервые под угрозу национальное существование не только СССР, но и самих США. Понимание этой опасности проявилось в постепенном признании президентом Кеннеди сложившейся к тому времени объективной реальности в виде формировавшегося равновесия ракетно-ядерных сил обеих стран.

Исходя из этого, Кеннеди стал считать важным создание своеобразного позитивного задела в отношениях с СССР с целью воспрепятствовать возможному перерастанию постоянной конфронтации в ядерный конфликт. „Этой цели, - писал Кеннеди в своей книге „Стратегия мира" (изданной еще до того, как он стал президентом), - должно служить сотрудничество с СССР в избранных сферах совпадающих интересов".

Это был не совсем обычный лексикон для американской стороны в разгар „холодной войны". Такими сферами могли быть нераспространение ядерного оружия, прекращение ядерных испытаний, вопросы сугубо двусторонних отношений.

Под этими взглядами мог подписаться - и фактически разделял их - его основной оппонент в те годы, советский премьер Хрущев. Советскому руководству, конечно же, импонировал тот факт, что впервые в послевоенный период Вашингтон признавал за Москвой статус мировой ядерной державы. Больше того, призывал искать совпадающие области интересов. А это уже было близко „к мирному сосуществованию".

Кеннеди пошел еще дальше. Он стал исподволь подбрасывать мысль о необходимости сохранения существующего стратегического и политичес­кого статус-кво, когда каждая сторона должна была избегать действий, которые могли бы привести к серьезным сдвигам в балансе сил между Востоком и Западом, ущемляющим коренные интересы другой стороны. Об этом Кеннеди говорил при личной встрече с Хрущевым в Вене, а также с Микояном в Вашингтоне.

Принцип сам по себе вроде неплохой, но в мире тогдашней реальной политики он был трудно осуществим. США продолжали делать все для „глобального сдерживания коммунизма". СССР вел борьбу „с империализ­мом" и добивался продвижения везде, где можно, „идей социализма", ибо „за ним - будущее". Непрекращающееся идеологическое противоборство между СССР и США продолжало оставаться главным препятствием на пути коренного улучшения двусторонних отношений.

Да и в районах жизненно важных интересов, например, в Европе, обеим странам было далеко не просто применять принцип статус-кво. Как раз на годы президентства Кеннеди приходилась острая борьба вокруг германских дел, и особенно изменения статуса Западного Берлина. Это конкретно имел в виду Кеннеди, когда говорил с Хрущевым и Микояном о статус-кво. А

СУГУБО

ДОВЕРИТЕЛЬНО

именно такой статус-кво тогда уже не устраивал Москву, которая вела курс на закрепление раскола Германии, на вытеснение западных держав из Западного Берлина. Попытка Хрущева ввезти ядерные ракеты на Кубу также свидетельствовала о том, что он стремился изменить статус-кво и в стратегическом соотношении сил обеих стран.

Короче, статус-кво мог быть только „выборочным".

В условиях „холодной войны" и для Кеннеди, и для Хрущева трудно было как-то изолировать сферу советско-американских отношений от других событий или примирить в одном общем курсе два основных, но противоречивых аспекта внешней политики обеих стран, выявившихся в этот период: необходимость уменьшить угрозу ядерной войны, искать компромиссы и в то же время стремиться всеми другими средствами расширить свое влияние в глобальном масштабе. Эта противоречивость в советско-американских отношениях давала о себе знать долгое время при разных руководителях в Кремле и Белом доме.

Большую, порой решающую роль играли при этом особенности внутриполитической обстановки в обеих странах. Надо признать, что в СССР какой-либо сильной борьбы вокруг проблемы советско-американских отношений не было. Курс на разрядку в целом поддерживался в стране.

Этого нельзя было сказать о США. После кубинского кризиса активизировалась поляризация политических сил в американском обществе. Усилились открытые разногласия по вопросам внешнеполитической стратегии и тактики в отношении Советского Союза. В обеих странах продолжалось наращивание ядерной и общей военной мощи. Недружествен­ные пропагандистские кампании постоянно вспыхивали с обеих сторон, особенно по вопросам прав человека и еврейской эмиграции.

Все это в той или иной степени лихорадило советско-американские отношения до середины 80-х годов, когда крупные прорывы в области соглашений по ядерным и обычным вооружениям стали способствовать определенной стабилизации этих отношений.

Оглядываясь на наши отношения с США в годы администрации Кеннеди с нынешних позиций, позиций 90-х годов, невольно приходишь к выводу, мягко говоря, о неразумности поведения великих держав, в первую очередь США и СССР, и их правительств. Сколько триллионов долларов и рублей было потрачено обеими странами за эти 30 лет, сколько опасных международных кризисов, сопровождаемых быстро растущим ракетно-ядерным потенциалом обеих стран, пришлось пройти, чтобы, наконец, в начале 1993 года между США и Россией было достигнуто далеко идущее соглашение о дальнейшем резком сокращении их огромных наступательных стратегических сил на две трети, т. е. до количественных уровней, уже сопоставимых с количественными уровнями периода Кеннеди-Хрущева. Спрашивается, зачем же понадобилось столько жертв, лишений и средств, чтобы, пройдя большой и дорогостоящий путь, снова вернуться, по существу, к тому, с чего начинали?

Конечно, при Кеннеди и Хрущеве было упущено немало возможностей сократить этот путь. То же можно сказать и о последующих годах, когда идеологические, имперские устремления обеих стран, их очередных правителей в Кремле и Белом доме эффективно тормозили этот процесс. Понадобилась почти треть века, чтобы взаимно убедиться в порочности и губительности „холодной войны", в необходимости ее прекращения и перехода к поискам взаимопонимания, сотрудничества и партнерства.

ЧАСТЬ

III

В БЕЛОМ ДОМЕ—

ПРЕЗИДЕНТ

ЛИНДОН ДЖОНСОН,

1963—1969 ГГ.

';

На приеме у президента Джонсона в Белом доме. 1964 год

1. ДЖОНСОН ВЗЯЛ БРАЗДЫ ПРАВЛЕНИЯ

Трагическая смерть Джона Кеннеди

сделала Линдона Джонсона президентом США. Не будь его кандидатура на пост вице-президента выдвинута Кеннеди на съезде демократической партии в 1960 году, Джонсону вряд ли бы удалось самостоятельно добиться президентства. Как вице-президент он вынужден был оставаться пассивным наблюдателем происходящих событий, ибо Кеннеди не включил его в свое ближайшее окружение. Отношения Джонсона с кланом Кеннеди вообще всегда были натянутыми. Весьма вероятно, что если бы Кеннеди был жив и стал бы переизбираться, то он, скорее всего, подыскал бы себе другого вице-президента. Однако переживания и долготерпение Джонсона были, как известно, вознаграждены судьбой.

Потрясенные трагической гибелью Джона Кеннеди американцы восприняли приход Джонсона в Белый дом¹ с надеждой на то, что ему, опытному политическому деятелю, мастеру закулисных сделок в конгрессе, удастся объединить страну перед лицом сложных политических, экономических и социальных проблем, которые встали перед США в начале 60-х годов.

„Медовый месяц" Джонсона длился значительно дольше ставших традиционными первых „ста дней" пребывания в Белом доме, захватив остаток четырехлетнего президентского срока, который не дослужил Кеннеди, и первые несколько месяцев пребывания Джонсона в Белом доме после победы на выборах 1964 года уже в качестве избранного главы государства. Ему удалось на первых порах создать образ откровенного, доступного и непритязательного президента, занятого благосостоянием страны и народа. Короче, новый президент сумел взять хороший старт при необычных обстоятельствах.

Обо всем этом я, как посол, докладывал в Москву одновременно с рекомендациями постепенно втягивать Джонсона в советско-американский диалог.

Вступив на пост президента в конце ноября 1963 года, Джонсон не стал, однако, сразу проявлять активность в области внешней политики. На первых порах он ограничился тем, что дал указание госсекретарю Раску продолжать следовать основным направлениям внешнеполитического курса Кеннеди, в том числе и в советско-американских отношениях.

Об этом мне прямо заявили вскоре после прихода Джонсона в Белый дом и Раек, и Томпсон. Они же откровенно предсказывали, что до конца 1964 года Джонсон будет в основном поглощен вопросами президентской предвыборной кампании, ибо он твердо намерен стать „законно избранным президентом".

И действительно, в течение большей части 1964 года Джонсон, буду­чи занят предвыборной борьбой, уделял вопросам внешней политики заметно меньше внимания, чем внутриполитическим делам, за исключением войны во Вьетнаме. Практическое осуществление внешней политики было в значительной степени возложено на плечи Раска и отчасти Банди.

Заметно выросло влияние госсекретаря, который за кулисами занимал подчас более консервативную позицию в вопросах развития отношений с СССР, чем некоторые другие советники президента и даже сам Джонсон. Последний в начале своего президентства довольно часто по этим вопросам советовался с либерально настроенными сенаторами Фулбрайтом и вице-президентом Хэмфри. Но война во Вьетнаме развела их по разные стороны „баррикад". Большую долю ответственности за трагедию вьетнамской войны несет Раек, но он нашел в себе впоследствии достаточно мужества и признал, что в то время не всегда действовал с правильных позиций. Антикоммунизм, по существу, оставался стержнем американской внешней политики при Джонсоне. Еще будучи вице-президентом Джонсон представил Кеннеди в мае 1961 года специальный доклад после своей поездки по странам Юго-Восточной Азии. В нем Джонсон доказывал необходимость для США взять на себя основное бремя борьбы против коммунизма в этом районе, не останавливаясь перед применением силы. Правда, став президентом, он избегал делать какие-либо заведомо недружественные нам заявления.

В области внутренней политики новый президент энергично проводил политику по формированию и законодательному оформлению своей программы так называемого „великого общества".

Джонсон, памятуя об опасности ядерной войны и пережитых в стране потрясениях во время кубинского кризиса, в период избирательной кампании 1964 года выступал в пользу улучшения советско-американских отношений. Джонсон довольно охотно шел на некоторые соглашения ограниченного характера, заключение которых было известным движением вперед в направлении улучшения отношений с СССР (договоренность о сокращении производства расщепляющихся материалов в военных целях, подписание консульской конвенции, соглашение о рыболовстве в северо-восточной части Тихого океана).

Джонсон считал, что в период предвыборной кампании ему не следует проявлять особой поспешности в делах с СССР по крупным вопросам. Так, в течение всего года правительство США проявляло явное нежелание вести переговоры с СССР по германскому вопросу. Оно считало, что этот вопрос потерял ту остроту, которая ранее требовала от Вашингтона соответст­вующих действий, в том числе поисков путей уменьшения опасностей, таящихся в германской проблеме и берлинском вопросе. В тактических целях Белый дом стал также делать упор на целесообразность решения проблемы объединения Германии в комплексе с решением ряда вопросов европейской безопасности (парадоксально, но факт, что лет тридцать спустя Горбачев пытался провести такую же увязку, когда действительно встал вопрос объединения Германии, но делал он это с точки зрения наших государственных интересов крайне неумело).

Важно отметить, что в целом просматривалось стремление правитель­ства Джонсона отделить вопрос об отношениях с СССР от других мировых проблем. Оно пыталось добиться выравнивания и даже улучшения этих отношений при сохранении за собой „свободы рук" в „периферийных" районах, в особенности во Вьетнаме. Причем, Джонсон, кажется, действи­тельно верил в работоспособность такой схемы.

Хрущев же в течение определенного времени придерживался, по существу, такого же курса. Однако идеологические соображения (ДРВ -„братское социалистическое государство") с течением времени стали все

сугубо
106 доверительно

более активно сказываться на его позиции ввиду усиливавшегося военного вмешательства США во Вьетнаме. Впрочем, в 1964 году это еще не так сильно чувствовалось.

Первые контакты с Джонсоном

Джонсон как государственный деятель практически не был знаком советскому руководству. Никто из руководителей СССР с ним ранее не встречался. Взгляды его на международные отношения также были мало известны.

И все же в Москве надеялись, что переход власти от одного президента к другому не вызовет каких-либо заметных изменений в подходах Белого дома к советско-американским отношениям. Джонсон не отличался откровенным антисоветизмом, проявил определенную сдержанность во время кубинского кризиса. Сразу после гибели Кеннеди Джонсон, как уже отмечалось, заявил, что будет придерживаться внешнеполитического курса своего предшест­венника.

Вот почему, когда решено было послать на похороны Кеннеди Микояна, то одновременно ставилась цель воспользоваться этим, чтобы сразу сделать первый шаг к установлению прямых контактов с новым президентом. Такое предложение вносилось и мною.

Микоян привез личное письмо Хрущева, которое и было им вручено Джонсону 26 ноября в Белом доме.

Надо сказать, что Микоян шел на встречу с Джонсоном с некоторым волнением. Вспомнились ему и не очень приятные встречи в Белом доме с Кеннеди, связанные с кубинскими делами. Да и Джонсон был совсем новым для советского руководителя человеком, с неизвестными еще взглядами на отношения с СССР. Но все обошлось благополучно.

В письме Хрущева подчеркивалась важность советско-американских отношений и одновременно желательность развития хороших личных взаимоотношений с новым президентом. „Мы рассматриваем Вас как представителя того же направления в политике США, которое выдвинуло на авансцену политической жизни таких государственных деятелей, как Ф.Рузвельт и Д.Кеннеди", - как бы авансом писал советский премьер.

Джонсон явно был польщен письмом Хрущева. Поблагодарив за письмо, он, в свою очередь, передал свое заранее подготовленное послание, особо подчеркнув, что подписание этого документа было его первым официаль­ным актом в президентском кабинете Белого дома.

Президент стал далее развивать мысль о том, что главная проблема нашего времени - найти ответ на вопрос, как нам мирно и с пользой жить вместе. Кеннеди и Хрущев несколько продвинулись в этом направлении, но сейчас основная задача заключается в том, как нам найти свой верный ответ на этот вопрос. Я знаю, заявил он, что главная мысль, которая буквально каждый день занимала Кеннеди, состояла в том, какие шаги надо предпринять для укрепления взаимопонимания между нашими народами. И я его политику полностью разделяю. Эта политика будет и впредь уважаться, и мы готовы пройти более чем полпути навстречу друг другу.

У нас, продолжал Джонсон, нет намерений вторгаться на Кубу. Однако кубинская проблема имеет очень серьезное значение для нашего народа. Мы надеемся, что со временем сможем найти решение стоящих перед нами

В БЕЛОМ ДОМЕ -
ПРЕЗИДЕНТ Л.ДЖОНСОН 107

проблем. Мы преданы своей системе и намерены ее сохранить, но это не значит, что мы хотим поработить какие-либо народы или установить над ними какое-либо господство.

Микоян ответил, что ему приятно услышать эти слова нового президента. Мы их разделяем. Об этом же говорится и в послании Хрущева, заметил он.

Еще раз поблагодарив за послание Хрущева, Джонсон сказал, что правительство США будет продолжать практику прямого диалога и обмена информацией. Могу Вам сказать, заявил он, что во внешней политике не будет каких-либо изменений.

Джонсон высказался за конфиденциальный обмен мнениями с Хру­щевым. „Быть может, мы достигнем большего, чем при моем предшест­веннике".

Микоян заявил, что с нашей стороны, как и прежде, посол Добрынин уполномочен вести любой конфиденциальный диалог.

Беседа в целом прошла в хорошей, доброжелательной атмосфере. И Джонсон, и Микоян остались довольны друг другом.

Вскоре последовало дополнительное конфиденциальное послание Джонсона Хрущеву, переданное мне Томпсоном. В послании выражалась признательность за передачу некоторых документов, касающихся Освальда, а также благодарность за личное письмо Хрущева, переданное Микояном. „Я глубоко убежден в ценности личной переписки между Вами и мною".

Томпсон подтвердил твердое намерение Джонсона вести такую переписку, сказав, что, по указанию Джонсона, доступ к личным посланиям будут иметь только Раек, Банди и он, Томпсон (а не так широко, как было при Кеннеди).

В первые дни президентства Джонсона были сделаны попытки некото­рого сокращения военного бюджета США в качестве предвыборного жеста в пользу внутренних нужд страны и как свидетельство мирных устремлений правительства. В конце 1963 года состоялся своеобразный обмен инфор­мацией на этот счет между обеими сторонами. 9 декабря Раек просил меня уведомить Москву, что правительство США намерено сократить свои военные расходы на 1964/65 финансовый год на 1 млрд долл. Он тут же подчеркнул, однако, что США исходят из того, что между обоими правительствами нет никакой официальной договоренности об обмене такой информацией и что Вашингтон делает это добровольно, в духе конфиден­циального обмена мнениями.

Через три дня Москва ответила, что Советское правительство планирует сейчас сократить свои военные расходы по бюджету на 1964 год на 600 млн. рублей и информирует об этом добровольно. Короче, оба правительства осторожничали в этом вопросе, чтобы не оказаться глубже втянутыми в этот процесс.

Раек вновь предложил договориться о пропорциональном и согласо­ванном уничтожении обеими сторонами своих бомбардировщиков -американского Б-47 и аналогичного ему советского самолета. Раек добавил, что США готовы рассмотреть вопрос и о более широком уничтожении различных типов вооружения, которое не потребовало бы инспекции и могло бы быть осуществлено в заранее установленном месте и в присутствии представителей обеих стран.

Москва, однако, отклонила это предложение. Наиболее реалистическим способом решения проблемы разоружения, утверждалось в ответе Громыко, СССР по-прежнему считает осуществление программы всеобщего и полного

СУГУБО

108 доверительно

разоружения, которая предусматривала бы, что должна делать каждая стра­на на той или иной стадии разоружения.

Откровенно говоря, я не разделял такой подход: все или ничего. Я говорил на эту тему с Громыко. Однако у него „любимым коньком" в вопросах разоружения долгое время оставался неплохой пропагандистский тезис еще со времен Лиги Наций - „всеобщее и полное разоружение" - и нежелание рассматривать отдельные шаги в этой области, особенно если они были связаны с иностранным контролем на нашей территории.

Советское правительство и Хрущев, в частности, вообще не очень-то верили в то время в возможность реальных шагов в области материального разоружения в условиях общей гонки вооружений, упуская тем самым в течение ряда лет реальный шанс начать согласованный процесс разору­жения. Единственное, что тогда допускалось, - некоторое сокращение воен­ных бюджетов, по взаимному примеру, но, как поступали и США, без официальных связывающих договоренностей на этот счет.

Мы с Банди (который остался помощником президента) встретились (19 декабря) вдвоем за обедом для неофициального „обзора горизонтов" наших отношений при новом президенте Джонсоне. Банди говорил как бы от себя, высказывая „свои мысли вслух", но ясно давая понять, что его соображения известны президенту и одобрены им. Он „прямым текстом" высказал мнение, что Джонсон пошел бы на то, чтобы встретиться с главой Советского правительства в любом месте на 2-3 дня, если такая встреча будет способствовать достижению какого-либо соглашения.

Берлинский вопрос, согласился Банди, чреват неожиданными взрывами, которые могут возникнуть из незначительных инцидентов. Нельзя ли и тут достичь какой-либо договоренности? Однако он уклонился от обсуждения наших предложений по германскому мирному урегулированию и решения берлинского вопроса на этой основе.

Банди, по существу, признал бесперспективность для США войны в Южном Вьетнаме. Однако он утверждал, что новый президент „не может бросить Южный Вьетнам на произвол судьбы, так как это было бы равносильно политическому самоубийству Джонсона". США не согласны на нейтрализацию Южного Вьетнама, ибо нет никаких реальных гарантий против вмешательства в его дела „с Севера", хотя Вашингтон и не против какого-либо урегулирования между Южным и Северным Вьетнамом.

Дата добавления: 2015-07-19