Читайте также:
|
(в самом центре Москвы)
…Совет Мёртвых сразу решил — стандартной хрустальной сферы, разумеется, не хватит. Чтобы вместить ВСЕХ падших ангелов… нужна конструкция помасштабнее. Этой мыслью и руководствовался Мазахаэль, собрав «Братство Розы» в особом зале, предназначенном исключительно для тайных торжеств. Невидимая сфера в форме дирижабля парила прямо над Кремлём: рядовые падшие восхищались великолепной панорамой рассвета внизу, фотографируя розовеющую в лучах солнца Спасскую башню на мобильники и айфоны. Из хрустальных стен источалась необычайная, очень приятная лёгкость: каждый ангел мог запросто воспарить, зависнуть в воздухе, не помогая себе крыльями. Участники «Братства Розы» улыбались друг другу, без усилий перемещаясь в дирижабле: официантки в стихарях разносили на подносах пресные хлебцы и вино, символизирующее кровь Кудесника. Повсюду царила атмосфера праздника.
Мазахаэль восседал в центре сферы, на голубом троне.
Увы, «волк», «тьма» и «силуэт» не смогли прийти — Совет Мёртвых так и не собрался в полном составе. Они пьют вино у себя в кабинетах — хмельные, счастливые донельзя. Заклятие ещё действует, братья не могут видеться… но ничего — главное, «Братство Розы» одержало победу. С чьей помощью? А это неважно. Небесная Канцелярия закрыла глаза на деятельность агентов Ада на Земле — они сослужили свою службу… но без ангелов и литейных печей им бы не справиться. Лишь одно терзает сердце — Голос молчит. Ни единого слова, никакой реакции. Но, может, не стоит волноваться? «Братство» оказало Небесной Канцелярии огромную помощь — а Голос, вне сомнений, умеет награждать верных слуг. Просто, возможно, сейчас у него полно дел…
Он поднял бокал с вином, чувствуя мускулами приятную невесомость.
— Во имя Голоса, да святится имя его!
— Во имя Голоса! — ответил ему слаженный хор.
Послышался дружный звон бокалов — поющие звуки наполнили дирижабль. Залпом осушив кубок, Махазаэль бросил его через плечо. Тот не разбился — опустился на хрустальную поверхность мягко, словно осенний лист. Он встал с трона. Раздались аплодисменты — ангелы, как принято, хлопали руками и крыльями. В плотном воздухе сферы пронесся небольшой смерч из пуха и перьев.
— Великий день, крылатые братья и сёстры… — Мазахаэль чуть сильнее, чем обычно, повысил свой вкрадчивый голос. — Запомните его навсегда, вырежьте в камне и расскажите о нём своим детям. И поныне, мне кажется — грежу я или вижу наяву? Тысячи лет мы с вами чувствовали себя как Адам и Ева, — те бездумные проходимцы, что, нарушив закон, были изгнаны из Рая.
Он судорожно, как в забытьи, шевельнул крыльями. Искусственными, конечно, — лидеры «Братства» были их лишены после свержения с Небес. Он пристёгивал эти крылья сугубо на сборах, в качестве униформы…
— Но они не пали духом. Изнывая в Аду, поедатели фруктов ждали и надеялись. И дождались! Как гром с неба, в Пресподнюю проник Кудесник, разрушил чертоги зла и вывел людей на свет, яко овец заблудших![74] А почему? Они не переставали верить — как и мы. Да-да. Целыми веками, находясь во тьме проклятого города, глядя, как он обрастает башнями, теснится пробками и ставит на набережных кошмарные монументы, вроде этого монстра Петра Первого, мы с вами лелеяли бессмертную надежду…
Он затих. Какая-то девица-ангел в толпе надрывно всхлипнула.
— Каждый из нас тоскует по Раю, — молвил Мазахаэль, снизив тон до привычной мягкости. — Каждый клянёт себя за ошибки, что привели к изгнанию. Каждый видит сны об утерянном. Нам снятся песочные пляжи. Как в горячечном бреду, мы видим кокосовые пальмы. Мы вдыхаем запах сандалового дерева. Вау… только подумайте — как же прекрасен Рай!
Девичьи всхлипы внутри хрустальной сферы усилились. Тут уж даже бывалые, закалённые жизнью ангелы нет-нет, да и вытерли со щеки слезу.
…Раэль, бледная от гордости, стояла по правую руку от Мазахаэля — посреди отряда ангелов-штурмовиков, утопивших Хозяйку в золоте. Она была закована в серебряные доспехи — короткий ёжик светлых волос венчала шляпа с плюмажем. Ей кланялись, на неё смотрели с восхищением и даже — с завистью. Ну так ещё бы! Ведь именно она сделала явью древнюю мечту, открыв падшим ангелам дорогу в Рай. Пусть официальной оценки Небесами её деяний пока не последовало — она, и только она одна спасла веру в Кудесника, разрушив гнездо заговорщиков и не позволив Земле самоуничтожиться в хаосе безверия. Проходя мимо, сразу четверо ангелов остановились, чтобы сфотографироваться со Спасительницей — отныне это её официальный титул. Раэль повернула голову в профиль, улыбнулась вспышке. В двух шагах, упившись вином, беседовала пара девушек-ангелов.
— Я и забыла, какой он, Рай, — смеялась первая, глотая божоле. — Без преувеличения, тысячу лет там не была — с тех пор, как за связь с земным мужчиной выгнали. Но вспышки воспоминаний до сих пор преследуют. Какие там птички! Какие яблони! Какие облака! А уж какие распродажи…
— Ты чего, Ксения, — одернула её вторая. — Разве в Раю есть распродажи?
— Нету? — вытянулось лицо у первой. — Э… но какой же тогда это Рай?
Раэль едва сдержала улыбку. А что удивляться? Если слишком долго жить в Москве, то деградирует даже ангел. Потребление так захватывает, что ты уже умираешь без новой машины, брендового барахла или сумочки. Мазахаэль всё говорит. О чем он?
— Но прежде чем, осыпая путь цветами, войти в Царствие Небесное, ответьте на вопрос внутри себя, братья и сёстры. Все ли из нас достойны этого? Возможно, то, что ниспослало нам изгнание, было Великим Испытанием. Вспомните и задумайтесь. Кто из вас вёл себя достойно и благочестиво — не совершая семь смертных грехов, не нарушая десять заповедей? Не прелюбодействовал. Не крал. И самое главное — не убивал.
Он повернулся. Голубые глаза смотрели прямо на Раэль.
По спине ангела пробежала дрожь. Она переступила с ноги на ногу.
— Красавица. — В тоне Мазахаэля разливался мёд. — Ты знаешь — все здесь, в сфере, обожают тебя… нет-нет, я не так выразился… преклоняются перед тобой за то, что ты сделала. Не будь твоей храбрости, отваги и иных достижений — никто из нас не стоял бы сейчас в хрустальном дирижабле. Но прошу — загляни внутрь своего сердца. Как ты думаешь, может ли вернуться в райские чертоги ангел, на чьих крыльях кровь сотен людей?
Он выдержал театральную паузу.
— Помню твою исповедь — однажды ты сожгла огнём старушку…
— Да, в её квартире, — еле слышно сказала Раэль. — Божий одуванчик. Она содержала бордель для педофилов. Его я тоже спалила — за компанию, так сказать, вместе с посетителями. Как я поняла — ты меня осуждаешь?
С первых слов Мазахаэля Раэль сразу поняла — ЧТО сейчас будет. Глаза заволакивала тьма, ангел держалась из последних сил. Она не имеет права разрыдаться при всех, просто не имеет! В хрустальной сфере воцарилась ледяная тишина. Героиня ещё пять минут назад, Раэль превратилась в изгоя.
— Я осуждаю?! — возмущённо сказал Мазахаэль. — Да я скорее откушу себе язык! Ты не жалела сил, ты прошла через горнило Ада, чтобы уничтожить тех, кто встал на пути «Братства»! Но… подумай, сестра… разве «Братство» хоть раз отдало тебе приказ предать человека смертной казни?
— Довольно часто, — слабо кивнула Раэль. — Ты же сам говорил…
— Я говорил?! — Мазахаэль всплеснул руками в неподдельном изумлении и сделал шаг вниз по ступеньке трона. — Сестра, о чём ты? Я произносил — «разберись с ним», «сделай так, чтоб мы его больше не видели», «устрани проблему» — и всё. Разве я бы осмелился произнести роковую фразу — «убей его»? Голос упаси. Я не имею права лишать жизни живое существо, хорошее оно или плохое… на это есть только власть Голоса. «Разобраться» можно, проведя душеспасительную беседу, а «устранить проблему» — убедить в греховности избранного пути. Почему ты предпочла убивать? Я готов разрыдаться, сестра, и мне чудовищно жаль… но убийце не место в Раю. И ты сама это понимаешь. Верь — мы будем неустанно молиться за тебя…
Раэль обвела толпу ангелов невидящим взором. Со многими она была знакома лично, ещё со времён Всемирного потопа. Одни потупили глаза, другие отвернулись. Ни один из них не открыл рта и не сказал ни слова в её защиту. Да. Ангелы, и верно, слишком долго жили в Москве. Тут так принято. Если уволили друга, не вякай — иначе окажешься следующим.
— Разумеется, сестра, ты спросишь — а почему только я? — Голос Мазахаэля обволакивал хрустальную сферу, словно шёлк. — Неужели я одна во всем «Братстве» совершила столько грехов, что недостойна Рая? Конечно же нет! Накажут и других. Разве пустят в Царствие Небесное тех, кто брал взятки?
Ангелы из мэрии Москвы и правительства с недоумением переглянулись.
— Я убивала, потому что так было нужно «Братству». — В уголках глаз Раэль закипали слёзы. — Как можно обойтись без смертей при штурме литейного завода? Боюсь, охрана Анны Дариуш не стала бы слушать проповеди…
— Гибель заблудших душ, защищавших любовницу Бабловича, была неизбежна, — охотно согласился Мазахаэль. — К тому же кто знает — не погибли ли они от пуль слуг Ада? Их смерть в кипящем золоте и вовсе представляется неким символом — чего хотели они, то им и было дано. Лично я не осуждаю тебя, сестра. Но… как ты думаешь, одобрит ли Голос расстрел сорока митрополитов в «Хайятте»? О, конечно-конечно. Они злонравны, алчны, развратны. Их образ жизни, благословение руками, что гнутся от тяжести перстней, мало кому понравятся… Я это тоже терпеть не могу. Но УБИВАТЬ?! Сестра, сожалею — твоя самодеятельность зашла слишком далеко. Перед вступлением в Рай «Братство Розы» обязано очиститься от грешных ангелов. Увы, даже у падших есть предел падения.
Ангелы-штурмовики смущённо отодвинулись от вчерашнего командира, как бы делая вид — «мы тут ни при чём». Вокруг Раэль образовалась пустота: никто не хотел иметь с ней ничего общего. Она вдруг вспомнила, как путешествовала по Индии. Иногда на дороге слышался тихий, зловещий звон. Это прокладывал тропу прокажённый, оповещая колокольчиками на шее, что путникам лучше расступиться, отойти, чтобы избежать заразной болезни. Скоро и ей повесят такой колокольчик.
Но несколько в другом виде.
— Хотя… это ведь только моё мнение, и оно довольно спорное, — заметил Мазахаэль с улыбкой Деда Мороза. — Ведь мы не тупые слуги Ада, чтобы слепо подчиняться мнению одного существа? Дорогие братья и сёстры… кто из вас за то, чтобы исключить Раэль из «Братства Розы»? Сообщите нам!
Замешательство ангелов длилось недолго. Одна из девушек (тех, что обсуждали распродажи в Раю) уверенно вскинула руку. Вслед за ней «проголосовала» вторая. Не прошло и половины минуты, как в хрустальном дирижабле вырос целый лес рук — в окружении мягко плавающих перьев.
— Кто против? — взывал Мазахаэль. — Умоляю — выскажитесь!
Молчание послужило ему ответом. Помедлив, блондин поднял руку.
— Я против, — разлился по сфере мягкий голос. — Но, увы, я в меньшинстве.
Раэль тряхнула головой, сверкая глазами. Серебряная броня душила её — хотелось сбросить парадные латы прямо на пол, услышать звон. Ох, как же она ошиблась. Ей надо было не примыкать к движению, а становиться «диким ангелом», оторвой-одиночкой. Но теперь поздно. Второе изгнание для падшего ангела предвещало лишь одно. Она знала, что сейчас последут.
И все вокруг это знали.
Сквозь толпу протискивался ангел в белой маске. Точно такую же совсем недавно носила Раэль — как официальный палач «Братства Розы».
— Прости, сестра. — Голос Мазахаэля дрожал в горести. — Нам всем очень и очень жаль. Мы вечно будем помнить тебя — ту, что вернула нас в Рай. Мы увековечим твой облик — грешной, но храброй Спасительницы в серебряной кирасе. А сколько закажем молебнов в офисах Голоса, так это и за день не перечесть. Преклони колени, бедная сестра. Да сжалится над тобой Голос…
…Ноги Раэль подкосились. Она сама не поняла, как коснулась пола, — сердце рвали обида и боль: у неё не осталось сил к сопротивлению. Ангел в маске встал сзади. Из ножен на поясе скользнула узкая полоска меча…
Экспедиция № 12. Туннель для архангела (Петроград)
…Ленин поднёс к носу яркий фантик и с наслаждением понюхал.
— Дивная вещь, батенька, — закатив глаза, сообщил он Троцкому. — Из Голландии привёз, подарок местных революционеров. Улучшает настроение. А лизнуть обёртку — гениальные образы рождает. Кругом счастье, светлые города и труженики мои портреты несут. Лизнёте?
Троцкий, хрипло кашлянув в кулак, отодвинулся.
— Владимир Ильич, у нас как-никак секретное совещание. Всего через сутки народ на штурм Зимнего побежит, а вы тут фантики лижете. Если уж на то пошло, Крупскую бы лучше лизали, а не эти бумажки…
Ленин бережливо спрятал обёртку конфеты в карман пиджака.
— Архигнусно выражаетесь, товарищ Троцкий, — пробурчал он. — Ох уж ваша извечная любовь к канцеляризму. О чём совещаться? Всё уже на мази. С «Авророй» договорились, в Зимнем лишь две тысячи народу, включая женский батальон Бочкарёвой. Не архисложно справиться, скажу я вам. АнтоновОвсеенко займет почту, телеграф и телефон, а также винные склады. Кстати, спасибо Сталину за совет. Исторически сложилось — у кого винные склады, тот и правит Россией.
Троцкий встал, в волнении прошёлся, глядя на барельефы под потолком. Ангелочки с крыльями внушали ему некоторое отвращение. Из-под двери струился тяжкий дым крепкого «самосадного» табака — Петросовет заполонили солдаты и матросы, ждавшие сигнала.
— Тогда предлагаю заготовить сообщение для прессы о бегстве Керенского. — Сам того не ощущая, Троцкий горячо жестикулировал. — Я ж его знаю — ускользнёт, как налим из рук. Пропишем унизительные обстоятельства бегства? Скажем, что премьер Временного правительства сбежал из Петрограда переодетый в детскую одежду.
Ленин отодвинул чернильницу и рассмеялся. Он смеялся очень заразительно — и даже, пожалуй, больше, чем нужно.
— Да что с вами, батенька? Будто не я, а вы из Голландии вернулись. Оно, конечно, приятно представить Керенского в штанах на лямках и в панамке с помпоном, но таких рослых детей не бывает. Лучше скажем, что он переоделся в женское платье, — и унизительно, и смешно. Хотя это для российской публики. В Голландии такое одеяние — архитипичное явление, даже модное. Прекрасная страна.
— Откуда у вас столько познаний о Голландии? — с подозрением спросил Троцкий. — Вы как из эмиграции весной вернулись, вас же узнать нельзя. Если не ошибаюсь, вы в Швейцарии скрывались?
Ленин с нежностью ощупал шуршащую бумажку в кармане.
— Я туда тайно ездил, через Германию, — мечтательно признался Ильич. — И знаете, Лев Давидович, не жалею. Жизнь заиграла новыми красками. Мак. Сыр. Мельницы. Вот бы и там революцию сделать! Впрочем, я рассчитываю, что после России мы распространим наши идеи на все страны поголовно. По лицензии, хоть и бесплатно.
— Я вам одно скажу, — сменил тему Троцкий, терзаясь завистью к путешествиям Ленина. — Революцию надо летом совершать. Иначе замучаешься потом устраивать парады в слякоть, под дождём.
Ленин глотнул крепкого горячего чаю.
— Летом у нас восстание сорвалось[75], — заметил он, заложив руку за борт пиджака. — Не ждать же теперь год? Сейчас Временное правительство никто защищать не станет. Они — архиговно, а у нас отличная программа для привлечения трудящихся масс. Правда?
Троцкий подумал, что тоже хочет чаю, — но вслух этого не сказал, ибо не хотел экономически зависеть от Ленина. С улицы доносились порывы ветра, переходящие в вой, и пение революционных матросов.
— Программа, Ильич, бесподобная, — причмокнул Троцкий, поправив пенсне. — Фабрики рабочим, земля крестьянам, мир народам — превосходно. Но, на мой взгляд, надо добавить секса. Если в программу включить обобществление женщин, весь Петроград поднимется — юнкеров в Зимнем в яичницу сомнут. И наши поддержат! Например, Коллонтай. Она уже призывала женщин четыре года назад отказаться от ревности к мужику и раскрыть свою сексуальность[76].
— Я подумаю, — пообещал Ленин. — Сначала для вдохновения надо фантик лизнуть. Но вообще тема привлекательная. Взять, например, Надю Крупскую. Почему она никак не раскроет свою сексуальность, а всё очки да пучок в волосах? Ладно, сосредоточимся на революции.
Троцкий поднялся и подошёл к окну. На стекле застыли капли дождя — серые улицы Петрограда сделались пустынны, и лишь грузовики, полные солдат и матросов, носились взад-вперёд, рыча моторами. Внимание председателя Петросовета привлекла странная парочка — молодая женщина, закутанная в пурпурное одеяние, и юноша-брюнет — тоже в чём-то, напоминающем тунику. Эти двое стояли на тротуаре и затравленно озирались. Троцкий почесал бородку, нахмурился.
«Похожи на контрреволюционеров. Кинут бомбу в окно — и киш мир ин тухес[77]. Надо бы послать людей, проверить документы. Враги везде. Меня не будет — революция кончится. А лысому-то, конечно, всё равно — он такой расслабленный. Случись чего, сразу в Голландию уедет». Не сказав Ленину ни слова, он вышел за дверь и позвал дежурного…
…Ни Алевтина, ни ангел не чувствовали холода. Алевтина смотрела на жёлтое здание со стилизованными римскими колоннами и в десятый раз задавала себе вопрос — где они сейчас находятся?
— Я уже его видела, — чуть ли не по слогам произнесла женщина. — Это Институт благородных девиц, в просторечии — Смольный. Считался очень престижным — маменька собиралась отдать меня туда на воспитание. Не сложилось — далеко из Москвы в Санкт-Петербург переезжать… так-так-так… значит, это не Москва. Варфоломей ошибся адресом. Похоже, подземный портал переместил нас на север.
Ангел рассматривал редких прохожих: хорошо одетых дамочек, державших замёрзшие руки в муфтах, и солидных господ — в тройках, шубах, бобровых шапках. Эта публика сторонилась других обитателей города — солдат в серых шинелях, матросов Балтфлота в бескозырках, бесшабашно несущихся мимо на автомобилях. В стороне раздался цокот копыт — проехал извозчик в синей пролётке.
— Да, мама, — потёр лоб ангел. — Тебе неспроста очень и очень знакома сия картина. Помнишь, Варфоломей сказал, что давно уже не занимался перемещениями во времени? Он должен был переместить нас в Москву, на 1972 года вперёд. Но, то ли рука дрогнула, то ли энергию не рассчитал — архангел допустил промах. Элементарно ошибся. Судя по тому, что я вижу перед собой, — это осень 1917-го.
Алевтина прижала руки к щекам. Она лихорадочно оглядывалась — и узнавала, узнавала, узнавала. Вывески — «Купецъ Щербатовъ», извозчики, уличные продавцы газет, матросские патрули. Из окон здания Смольного повисли промокшие от дождя красные флаги.
— Подумать только… — ахнула Алевтина. — Значит, получается… я уже мертва. Ты — тоже. А твой отец — жив и работает в полиции Москвы. Но что мы теперь будем делать, Лёша? Ты опять слетаешь в Небесную Канцелярию, найдешь Варфоломея, а тот всё исправит?
Ангел остервенело почесал крыло под туникой.
— К сожалению, нет, — вздохнул он. — Варфоломей открыл особый портал, «туннель для архангела», — перемещаться без его помощи нам уже нельзя. Мы застряли в этом времени, мама. И если я и раньше был бессмертен, то теперь тебя тоже нельзя убить — такую силу дает «туннель». Ну, по крайней мере, на ближайшие пятьдесят лет.
Алевтина горько усмехнулась. Впрочем, а что удивительного? Она уже побывала в Римской империи, Парфянском царстве, провинциях Египет и Иудея двухтысячелетней давности. По сравнению с ними революционный Петроград — так, семечки. Конечно, встреча с мужем отодвинулась ещё дальше. Но разве в этой фразе есть что-то новое?
— У нас нет денег, нет осенней одежды, нам негде жить, — практично заявила Алевтина. — Да, в одном Шеф точно прав — в Раю всегда косяки. Как Пушкин сказал: «Нет правды на земле, но правды нет и выше». Ладно, давай примем ситуацию такой, какая она есть. Надо поесть, одеться и переночевать — причём в условиях революции. А завтра уже подумаем — как выпутываться. Я чудовищно устала.
Мимо, дымя, проехал очередной автомобиль.
— Это тот редкий случай, когда я с тобой согласен, мама, — кивнул ангел. — Если нам удалось спастись из подземелья в Ерушалаиме, тут тоже справимся. Есть проблема, и мы будем её решать.
Со стороны входа в Смольный послышался топот сапог. Два изрядно запыхавшихся пожилых матроса (судя по всему, они заблудились в коридорах) на всех парах бежали к ним, сдёргивая с плеч винтовки.
— А ну стоять, контра! Чево тут ошиваетесь? Кажи документ!
Алевтина легонько, ласково коснулась плеча ангела.
— Лёша, я тебя очень прошу… пожалуйста, никого не убей.
— Я постараюсь, мама, — обещал ангел. — У меня же нет лицензии.
Услышав лязг и крики, Троцкий приник к окну. Его челюсть отвисла — на тротуаре тёмными пятнами скорчились тела матросов.
…Странная парочка испарилась, не оставив никаких следов.
Дата добавления: 2015-12-01; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав