|
Читайте также: |
Потом был еще раз звонок. Мне говорят, почему, товарищ Сердюк, я последний узнаю о вопросе. Я говорю, о каком. Ты там поставил вопрос о том, что помещение бывшей тюрьмы передать в хозяйственные организации. А язвительно поставил вопрос перед ЦК Украины о том, чтобы бывшую тюрьму освободили и организовать в ней школу по подготовке механизаторских кадров. Он говорит, где узнал. Я говорю, что узнал в ЦК. Он говорит, сколько времени я работаю в органах, что мы никогда почти не обращались в Цыку. А я говорю: товарищ Мешик, сколько я работаю, я всегда обращался в ЦК, а не в Цыку. Положил трубку. А потом у меня был начальник областного управления Шевченко, два секретаря обкома, председатель облисполкома. Я был очень возмущен и говорю товарищу Шевченко – вы что, меня хотите арестовать, секретари были свидетелями этого. А до этого, когда был Пленум ЦК КП Украины – а что такое ЦК для коммуниста и ЦК КПСС как высший орган? Каждый партийный орган – это уважаемый орган для коммуниста. А вот пригласили Мешика на Пленум Центрального Комитета, товарищ Струев тоже был, я говорю ему – смотрите, как он ведет себя на Пленуме. В 11 часов назначено заседание, приходит в 1 час. Ушел, пришел, и так без конца. Ты, говорю, служишь партии, почему же так обращаешься, это я говорил не Мешику, а Струеву, с ним обменивался мнениями. Если же ему скажешь – он арестует (Смех.)
Откровенно говоря, до выступления Мешика на Пленуме ЦК КП Украины я считал, что это просто непартийный человек, не знает, что такое партия, что это, извините, солдафон. Я рассуждал так, что он не понимает, что такое партия, что такое ЦК, я так думал. А потом, когда он выступает на Пленуме ЦК КП Украины, мы с товарищем Струевым обменивались мнениями по этому поводу, я говорил тогда, что он выступал так, что хотел запугать всех, засесть над ЦК у нас на Украине. Товарищ Джо… здесь присутствовал член военного совета, член бюро Львовского обкома, – я говорю, что за выступление и каков финал. Захожу к товарищу Кириченко там был и секретарь товарищ Назаренко, я был возмущен и товарищу Кириченко говорю – Александр Илларионович, если так дальше будет вести себя Мешик на Украине, особенно в Западной Украине, я не потерплю. Он меня арестует. Так, товарищ Кириченко?
Кириченко. Правильно.
Сердюк. Он встает и говорит – ты что, с ума сошел? А я говорю – товарищ Кириченко, он арестует и вам даст протокол дознания, и там будет подпись Сердюк. Он мне опять говорит – ты с ума сошел. (Смех.)
Я, говорю – товарищ Кириченко, вас здесь два секретаря, если он меня арестует, примите, пожалуйста, меры. Прошу вас, помогите, спасите меня. Я приятный коммунист, я в партии не один год, я ни в чем не виноват перед партией. Я вместе с советским народом проливал кровь, спасая нашу Родину. Можно так сказать? (Обращается к Президиуму.)
Из Президиума. Можно.
Сердюк. Я секретарю ЦК сказал. Я пришел домой (обращается к Президиуму) – Никита Сергеевич, Вы меня знаете, и я Вас знаю, Никита Сергеевич знает меня, детей, жену. Я говорю жене со слезами – знаешь, что может случиться, могут меня арестовать, тогда обращайся к Никите Сергеевичу. (Оживление в зале.)
И вот она мне звонит сегодня утром, я вчера не успел позвонить ей. И вот я расплакался. Она не знает, арестовали меня или нет. (Смех.)
Она в курсе дела, нельзя так спрашивать, что арестовали меня или нет, потому что подслушивают по телефону, она не знает, в чем дело. Я только сказал, что перед партией не виноват и прошу обратиться тогда к Никите Сергеевичу, он меня знает. А о том, что могли арестовать меня, секретаря, номенклатурного работника, и могут сделать так, что я буду самым отъявленным бендеровцем.
Ворошилов. И могут сделать.
Сердюк. Теперь уже не сделают. Партия наша сильная, и руководство нашей партии единодушно отрубило грязные лапы этим врагам народа, теперь ни с кем так не случится. Теперь ни с кем этого не случится.
Товарищи, я затянул.
В чем сила нашего решения? В том, что мы, воспитанные Лениным – Сталиным, посоветовались, приняли решение. Я как низовой работник, как секретарь, как коммунист считаю, что партия воспримет это как величайшую победу нашего руководства, народ поддержит, и мы прямой дорогой, которую нам указали великие Ленин и Сталин, под руководством ленинско–сталинского Центрального Комитета пойдем вперед и построим коммунизм. (Аплодисменты.)
Хрущев. Слово имеет товарищ Бакрадзе. Подготовиться товарищу Кагановичу.
Бакрадзе. Товарищи, факты и материалы, доложенные на Пленуме товарищем Маленковым и затем развитые товарищем Хрущевым, товарищем Молотовым, товарищем Булганиным, со всей несомненностью доказывают, что в лице Берия партия, Президиум Коммунистической партии Советского Союза разоблачили крупнейшего авантюриста международного масштаба, отъявленного склочника и интригана, неудержимого карьериста и, по–моему, лично у меня нет никакого сомнения, безусловно матерого шпиона.
С чувством некоторой досады, имеющимся лично у меня, хочется сказать о том, что в Президиуме Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза, в старом Политбюро – нашем святая святых для нашей партии, – досадно, что так долго в этом руководящем органе состоял такой бандит. Но это чувство с лихвой искупается тем, что наконец удалось разоблачить и отсечь этого совершенно исключительного иезуита, и для разоблачения такого иезуита срок 3 1 / 2 месяца все–таки нужно считать небольшим.
Я думаю, сделано большое дело для еще большего укрепления и сплочения нашего коллективного руководства Коммунистической партии Советского Союза. Не только данный Пленум, но и вся партия, весь советский народ единодушно одобрят с чувством великого удовлетворения решения, которые приняты в отношении подлеца Берия.
Мне в свете нынешних фактов, изложенных здесь, на Пленуме хочется вспомнить историю прихода его к руководству в Компартии Грузии в 1931 году и затем к руководству закавказских партийных организаций.
Нужно признать, что и тогда он не совсем честными путями пришел к этому руководству, влез в доверие к Сталину и неожиданно (никто все–таки его так не знал) оказался во главе закавказских партийных организаций. В последующем он буквально все делал для того, чтобы возвеличить свою личность, всю свою деятельность направлял на это. Не терпел никакой критики и никакого противоречия. Выехав в 1937 году[141] из Грузии, оставил своих дублеров. Официально был секретарем ЦК, председателем Совнаркома, неофициально оставил дублеров – Шария и…которые фактически игнорировали ЦК, ни во что не ставили Совнарком, сели на голову, при поддержке Берия были оставлены, и затем все–таки удалось разоблачить, сообщили ему. Он ограничился тем, что вызывает и делает им устную взбучку. То, что Берия проводил с точки зрения грузинских дел, видно на так называемом провокационном мингрельском деле. Лучше всех с самого начала об этом знал Берия. Он с самого начала знал, что это провокация, однако до последнего момента, пока это ему не стало выгодно, он не говорил ничего об этом. Наоборот, то, что он говорил. приезжая на IV пленум в 1952 году,[142] и сейчас, когда я пересмотрел его выступление на этом пленуме, и что он сейчас написал – это совершенно разные вещи. Он хорошо знал каждого из этих работников – и прошлое, и настоящее. знал. кто спровоцировал и кто не спровоцировал. И при жизни товарища Сталина он ничего не сделал для того, чтобы внести ясность в это дело. После смерти товарища Сталина, когда он стал во главе МВД, ему понадобилось вытащить это дело и на этом еще как бы создать авторитет.
Я должен сказать, что я полностью согласен с выступлением товарища Булганина о том. что грузинские дела имели шефа. Шефство это нас угнетало до самых последних дней. Невозможно было самостоятельно работать, покойника нельзя было похоронить, чтобы не указали, где хоронить.
Извело это нас, особенно этот наглец Шария. Берия со мной лично почти никогда не связывался, все через Шария. В расстановке некоторых кадров и сейчас неблагополучно.
Я полностью согласен с заявлением товарища Хрущева о том, что дело это действительно провокационное от начала до конца, но в этом деле были повинны отдельные личности, которые все–таки были правильно арестованы, например Шария, а ведь Шария был освобожден задолго до решения Президиума ЦК КПСС. Решение ЦК КПСС состоялось 10 апреля этого года, а Шария был выпушен в середине марта. Думаю, что об этом можно никого не спрашивать. Среди некоторых работников, проходивших по этому делу. были отдельные работники, не имеющие политического обвинения, но имеющие серьезные хозяйственные упущения, за что они должны быть наказаны.
Теперь получилось, что вообще кругом амнистирование, люди ходят гоголем, а некоторые из них требуют больших постов, не ниже заместителя Председателя Совета Министров или не ниже министра.
Голос с места. Многих и назначили.
Бакрадзе. В целом дело провокационное, но в отдельных личностях, по–моему. еше надо разобраться.
Еще на одном вопросе я хотел бы остановиться. Вячеслав Михайлович, вся эта возня, которую затеял Берия с грузинской меньшевистской эмиграцией,[143] мне кажется, я всегда душой был против этого. Я тогда говорил Чарквиани: «Слушайте, бросьте это бандитское отребье, кому они нужны в Грузии». Водятся с меньшевистской грузинской эмиграцией, с тем чтобы сюда доставить. Мне кажется, что в свете сегодняшних фактов и того, что выяснилось в отношении Берия, эта затея не случайна.
Что касается органов МВД и партийного руководства. Ну, дорогие товарищи. у нас в Грузии органы МВД командуют всеми уже давно. Когда Берия был у руководства там, у него МВД было в кармане, а когда он ушел, назначили Рапава. Он ни с кем не считался. Рухадзе тоже ни с кем не считался. Сейчас, после решения ЦК КПСС, нам очевидно не доверяют, прислали контролеров в виде министра МВД Грузии Деканозова и в партийный аппарат – Мамулова. Когда мы получили решение Центрального Комитета, нам было непонятно назначение Мамулова и Деканозова с введением их в Бюро. причем уже после решения Президиума Берия вызвал меня. а также Деканозова с Мамуловым. и предложил все вопросы обсуждать только в присутствии Деканозова и Мамулова. Деканозов сел министром внутренних дел.
До этого по крайней мере начальник милиции председателю Правительства сообщал сводки о кое–каких уголовных преступлениях, совершаемых по городу Тбилиси. С этого дня и это прекратилось. Абсолютно прекратилось. Человек сидел там более двух месяцев, а ни разу не позвонил, ни разу не зашел. Я уже говорил, что так невозможно, говорил товарищу Кецховели, что, когда будем в Москве, этот вопрос поставим.
Еще об одном моменте хочу рассказать. Президиумом Центрального Комитета мне было поручено доложить на Пленуме о решениях Центрального Комитета по вопросу о мингрельских делах.[144] После решения Президиума Центрального Комитета КПСС позвонил Берия и спросил, получил ли я решение. Я говорю, что получил. – Читал? – Я говорю, что читал. – Как будешь докладывать? – Я говорю, что думаю прочесть решение Центрального Комитета. – Нет, говорит, читай от точки. Там была докладная записка и протокол следственной комиссии.
Все, говорит, читай – от точки до точки. Говорю: хорошо. Перед заседанием Президиума ЦК КПСС товарищ Маленков нас принимал, проинструктировал, сказал, как надо все это сделать, и мы провели пленум. Я считал, что мы пленум провели правильно, но кто–то передал информацию. Как потом выяснилось, стенограмму Тбилисского пленума, пленума ЦК передал Деканозов Берия. Вдруг раздается звонок, я сидел в Совете Министров. Берия говорит: что ты наделал? Как Вы провели пленум? Я говорю: хорошо провели. – Ничего подобного, неправильно провели пленум, ничего ты не понимаешь, консервшик ты, а не политик. (Смех в зале.)
Верно. Я работал министром пищевой промышленности Грузии в течение пяти лет и кое–что в этом направлении с помощью Правительства сделал. А он мне говорит, что ничего ты в политике не понимаешь. Нас здесь проинструктировали: проведите пленум, хорошенько разъясните, затем созовите съезд, а в дебри не вступайте. Так мы и сделали. Но нас заставили открыть большую кампанию, ведь там умеют это делать, весь актив включился, работу бросили, сев провалили. Говорю: мы сев проваливаем, а мне в ответ – какой сев надо политикой заниматься. (Смех в зале.)
Политикой у нас занимается Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза, Советское Правительство, а я должен проводить в жизнь директивы Партии и Правительства. Эти директивы говорят о том, чтобы колхозы укреплять, чтобы планы государственные составлялись правильно и выполнялись, чтобы наше сельское хозяйство крепло, чтобы политическая обстановка в городе и деревне была крепкой. Какая еще политика требуется? Международной политикой заниматься не могу, ею у нас занимается товарищ Молотов. (Смех в зале.)
Больше он мне не звонил. Сейчас мне понятно, что он требовал какую–то другую политику.
Когда я прочитал в печати о назначении Кобулова, у меня сердце екнуло. Хотя у меня прямых фактов и не было, но я знал этого человека как не совсем честного и тогда же сказал: кому это понадобилось перетащить его к нам, ведь при жизни Сталина его выгнали. Так и получилось, Берия собирал того, кого хотел.
Должен доложить Пленуму и Президиуму ЦК КПСС, что и после решения от 30 апреля по грузинским делам у нас не все улеглось, многое недоделано, мешали нам, не смогли мы все сделать. По нашим делам товарищ Булганин говорил здесь, думаю, что Центральный Комитет поможет нам разобраться до конца и нормализовать положение, сейчас у нас положение ясно – ненормальное, кое–кто сел на голову, обнаглел. Такую политику вел Берия, что часть несоветской интеллигенции обнаглела, кладет ноги на стол. Это неправильно. нельзя так распускать людей.
Насчет амнистии. Народу непонятно, почему убийцы, бандиты вернулись на свободу и опять убивают людей. Многое в этом деле надо поправить.
Тяжелое положение и с сельским хозяйством. Никита Сергеевич Хрущев ГОВОРИЛ. что по Союзу уменьшилось на 300 тыс. коров.
У нас только за один год 63 тысячи голов сократилось у колхозников. Есть некоторые районы, в которых 80 % колхозников вообще не имеют никакого скота. Положение тяжелое. Надо все это поправлять, надо работать, а нас здесь путали.
После настоящего Пленума, после того сообщения–доклада, который мы заслушали в части разоблачения мерзавца, крупнейшего шпиона, вредителя, и, видимо, не нового, здесь сказали, что он в 1937 году состоял в разведке, это для меня новость.
Все, что тут мы заслушали в отношении разоблачения мерзавца, несомненно, у меня лично и у всей партии есть уверенность, вера и авторитет в наше коллективное руководство, которое еще больше возрастает. Несомненно, не только Пленум Центрального Комитета, но и вся Коммунистическая партия с величайшим удовлетворением и одобрением встретят решение Пленума в отношении подлеца Берия.
Что касается Коммунистической партии Грузии, созданной еще в далеком прошлом товарищем Сталиным, в целом она безусловно здорова и сплочена вокруг Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза.
Коммунистическая партия Грузии, в целом Грузия есть и всегда будет одним из верных отрядов и надежной опорой Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза. (Аплодисменты.)
Что касается отношения грузинского народа ко всем этим делам, то могу, товарищи, заверить Пленум, что грузинский народ еще много десятилетий тому назад, спасаясъ от физического и национального уничтожения, объединил свою судьбу с великим русским народом на веки вечные[145] и никаким мерзавцам типа Берия не удастся расстроить дружбу грузинского народа с великим русским народом, его преданность великой дружбе народов Советского Союза, его уверенность и преданность советскому строю, его великую преданность делу Ленина – Сталина (Аплодисменты.)
Хрущев. Слово имеет товарищ Каганович. Подготовиться товарищу Багирову.
Каганович. Товарищи, товарищ Маленков ярко, четко и правильно доложил, а товарищи Хрущев, Молотов и Булганин дополнили и осветили Пленуму политическую суть и все обстоятельства дела антипартийного, антигосударственного преступника Берия. Нельзя недооценивать значение всего этого дела, его место в нашей политической жизни и уроки, которые мы должны извлечь из этого дела. Речь идет не о политическом уклоне от линии партии, а об опасном контрреволюционном, авантюристическом заговоре против партии и правительства. Из сообщенных товарищами Маленковым, Хрущевым, Молотовым и Булганиным фактов не трудно увидеть по всем методам, по существу самих действий по целям, что Берия вел дело к перевороту фашистского характера.
Мы знаем, что в нашем социалистическом государстве, при нашей тесной связи партии и правительства с народом и при полном отрыве авантюриста Берия и ему подобных от народа всякая попытка «дворцового» переворота обречена на неминуемый крах. Однако напакостить, нанести большой вред партии и государству, как внутри, так и вовне, и руководству партии Берия мог.
Надо прямо сказать, что если бы Президиум ЦК партии опоздал на очень короткое время, исчисляемое, может быть, днями, мы сегодня имели бы совсем другое положение.
Можно и нужно извлекать уроки, вскрывать наши недостатки и ошибки из этого дела, но прежде всего нам на этом Пленуме необходимо отметить и установить главное и основное. А основное – это то, что, когда факты показали нам, что мы имеем дело с контрреволюционным, фашистским заговорщиком, Президиум Центрального Комитета партии действовал решительно, быстро, а главное, умно. Рука не дрогнула. Враг был исключен из партии и арестован. Тем самым Президиум ЦК оправдал доверие своего Центрального Комитета. (Аплодисменты.)
Голоса. Правильно.
Каганович. Товарищ Булганин здесь правильно отмечал особо выдающуюся роль инициаторов в этом деле товарищей Маленкова, Хрущева, Молотова, и как товарищ Хрущев добавил, и товарища Булганина, и других членов Президиума ЦК.
Я был в это время, когда здесь это дело назревало, на Урале.[146]
Маленков. Но когда сказали товарищу Кагановичу, он безоговорочно, сразу же принял такое же решение, как и мы все. (Аплодисменты.)
Каганович. Потому что мы все люди единой школы, школы Ленина и Сталина, и все мы в своей деятельности стремимся и в мирное, и в военное, и в затруднительное время быть достойными учениками своих учителей. (Аплодисменты.)
И на этот раз наша партия и руководство, все народы Советского Союза убедились еще раз, как это было не раз в истории нашей партии в борьбе с врагами народа, с врагами партии, что народы Советского Союза и партия могут доверять полностью и целиком руководство своим ленинско–сталинским Центральным Комитетом его Президиуму, верным ученикам великих учителей и вождей рабочего класса Ленина и Сталина. (Аплодисменты.)
Конечно, товарищи, нам могут с законным правом поставить вопрос – хорошо, что вы действовали решительно и покончили с авантюристическими замыслами Берия и с ним лично, а где вы были раньше, почему вы допустили в самое сердце руководства такого человека? Этот вопрос естественно возникает и у присутствующих, и у каждого из нас, кто хочет честно сам себе дать ответ на этот вопрос, разобраться и правдиво ответить на него. Этот вопрос возникает и у членов партии.
Я должен сказать, что, анализируя положение дел, как это вышло, мы должны в поведении и в деятельности этого провокатора, как правильно здесь назвали товарищ Маленков, Хрущев, Булганин, большого провокатора, Берия [выделить] два периода. Первый период – до смерти Сталина, второй период – после смерти Сталина.
И. конечно, мы как марксисты, как диалектики не можем ставить резкую грань между первым и вторым периодами, так как старое возникает в новом, новое имеет в себе старое.
Конечно, сегодня мы смотрим другими глазами, по–другому анализируем всю его деятельность, по–другому взвешиваем факты. Однако нужно все–таки сказать, что в первом периоде вряд ли у кого–либо из нас были, так сказать, настроения или оценка Берия такая, хоть приближенная к той оценке, которую мы даем ему сегодня. Он вел себя гораздо скромнее, его отрицательные стороны не столь выпирали наружу, как они начали выпирать посла смерти Сталина. Он действовал с заднего плана, как настоящий провокатор типа Фуше, но меньшего масштаба, он действовал исподтишка.
Мы все видели, что он интриган, что он интригует одного против другого, натравливает одного на другого, натравливает Сталина против нас и других людей, но многие из нас считали, что, возможно, это есть специфические черты характера – склочного, интригующего…
Хрущев. И подлого.
Каганович. И подлого, конечно. Но в основном деятеля, который работает вместе с нами в партии.
Ворошилов. Правильно.
Каганович. Нужно сказать, что над нами довлело еще и другое – товарищ Сталин ему доверял, товарищ Сталин его подобрал. Мы все–таки жили при Сталине спокойнее, надо сказать. Сталин доверяет человеку – значит, мы доверяем человеку. Конечно, и у великих людей бывают ошибки. Сталин велик, но в данном случае была и его ошибка. Мы из истории нашей партии знаем, что даже великий Ленин и то ошибался и ошибся, и потом он сам признался, когда он доверял Малиновскому – провокатору, депутату Государственной думы. Был бы Сталин жив, он бы признал ошибку.
Мы, конечно, подходим по–другому к нему – теперь эти факты встают по–другому. После смерти Сталина этот человек, который до смерти Сталина себя демонстрировал как первого ученика, верного и преданного, начал пакостить Сталину, после смерти он распоясался. Никого не опасаясь, он с заднего плана вышел на передний план, он начал действовать с открытым забралом, он начал нахально и нагло подавлять с каждым днем. Мы, окружающие, все больше и больше убеждались в нетерпимости создаваемой им обстановки, интриганстве, натравливании одного на другого, как здесь рассказывали (товарищи факты приводили, я их повторять не буду), и подавлении малейших критических замечаний на заседаниях – будь то заседание Президиума Совета Министров, будь то заседание Президиума ЦК.
Этот нахал, наглец, как мы его тогда уже начали рассматривать, а впоследствии, как теперь выяснилось, авантюрист и провокатор, не знавший силу большевистской партии, не знавший силу и корни каждого из нас, думая, что он безнаказанно может каждому из нас наступать на ГЛОТКУ, он возомнил себя самым сильным и «великим» человеком, который все может, которому все позволено и которому все простительно. Каждый из нас это чувствовал, видел, переживал, у каждого из нас накапливалась горечь и чувство возмущения, которые потом прорвались у нас. Мы не сговаривались. Почему мы не сговаривались и почему мы терпели 3 1 / 2 месяца, я скажу. Нельзя сказать, что причиной того, почему мы не сговаривались, была боязнь. Конечно, мы рассматривали вопрос политически, и здесь правильно товарищ Маленков, товарищ Хрущев, товарищ Молотов, товарищ Булганин излагали суть дела. Мы не торопились, мы не имели права торопиться, если мы серьезные политические деятели, а не трусы. Каждый из нас мог бы выскочить, раскрыть предварительно карты, заранее, преждевременно, и он, конечно, мог бы наделать политических дел.
Имел возможность, товарищи, если бы он обратился к народу, народ его провалил бы, изгнал бы, а он имел средство в руках. Он был министром внутренних дел. Недаром он рвался к этому посту, а он рвался. Когда я спросил:
«Странно, что ты на МВД себя намечаешь». Он говорит: «Это лучше», – глухо сказал. Вообще он с большинством из нас был малоразговорчив, только на заседаниях. Когда мы накопили эти факты и когда мы получили твердое убеждение, а я скажу, убеждение нужно было получить, нельзя было действовать по чувству обиды, по чувству самолюбия, все должны взвешивать политически. так учили нас наши учителя, так поступают марксисты, мы должны были иметь чувство убеждения, что мы имеем дело не только с интриганом, а что мы имеем дело с заговорщиком, с авантюристом, с провокатором. А когда мы убедились в том, с кем имеем дело, мы начали действовать. Президиум был единодушен в этом деле, Я отметил роль наиболее активных товарищей, но все мы быстро и решительно приняли решение. Было время, что мы терпели. 3–4 месяца – срок небольшой после смерти Сталина. Надо прямо сказать, что при Сталине, имея общее политическое руководство, мы жили спокойнее, хотя товарищ Сталин, как правильно говорили, последнее время не мог так активно работать и участвовать в работе Политбюро. Было два периода – до войны и после войны, когда товарищ Сталин не собирал нас часто, когда не было творческого, живого обмена. Безусловно, это отражалось и создавало благоприятную обстановку для интриганства Берия. Он ловкий человек. На открытых заседаниях все–таки было ему труднее, но тогда мы жили спокойнее насчет единства. Каждый из нас знал – Сталин объединяет и бояться нечего. Это надо прямо сказать, но после того как Сталин умер, после того как предстало тяжкое горе, естественно, что мы, все члены Президиума, старые и новые, мы очень напряженно и бережно относились к руководству того коллектива, который сложился после Сталина. Я употребляю слово бережно, а не осторожно. Мы старались не осложнять свою работу. Мы работали так, чтобы из–за таких дел, казалось, не стоит вносить элементы спора.
Бывали споры, но все–таки мы принимали решения, в общем, единогласно, единодушно. Мы не только внешне демонстрировали единство, нет, товарищи. Каждый из нас внутренне старался действительно этого единства достигнуть, потому что внешнее единство – это не единство, не осложнять работу коллектива. Каждый из нас думал – может быть, пройдет первый период шабровки, наладки, и дело руководства пойдет более нормально. Однако этот наглец, а теперь видно, что это провокатор и политический авантюрист, воспринял эту нашу святую бережность, святую заботу о единстве партии, о единстве коллектива. Он воспринял так, что можно хамить, можно распоясываться, можно действовать, можно наглеть.
И он все более и более наглел, наглел до того, что, когда приняли решение ЦК по вопросу об Украине, не было там в решении о том, чтобы записку Берия прикладывать, не было об этом и в протоколе. Он звонит Маленкову и Хрущеву и настойчиво требует, почему не записано, что утвердить записку Берия приложить к протоколу и разослать всем членам Президиума. Ну, тогда тоже казалось, что не стоит из–за этого устраивать споры, разногласия, потому что с ним приходилось говорить на высоких тонах.
Маленков. С ним надо было решать сразу.
Каганович. С любым из нас можно спорить. Все помнят Серго Орджоникидзе. Это был темпераментный, острый человек. С ним любой вступал в острый спор, но это был высокопартийный, идейный, принципиальный большевик, и любой спор, который бывал между нами, кончался тем, что через два–три дня мы переходили к очередным делам. Ничего подобного мы не имели с Берия. Это человек прежде всего мстительный, и кроме этого он имел свою цель. Если бы мы вступили в розницу в спор по отдельным вопросам, он по сумме вопросов мог бы почувствовать недоверие и мог бы начать действовать преждевременно. Поэтому я считаю, что мы политически поступили правильно, как марксисты, как ленинцы.
Голоса. Правильно.
Каганович. Мы выдержали до конца, а потом одним махом ПРИХЛОПНУЛИ этого подлеца навсегда. (Аплодисменты.)
Президиум ЦК обобщил все его действия и пришел к выводу, что мы имеем дело с врагом партии и народа. Мы вскрыли это дело своевременно, я считаю. Раньше трудно было нам. Тут извиняться Президиуму не приходится. Есть у нас недостатки и ошибки, мы их будем вскрывать в порядке критики и самокритики, но мы с чистой совестью выступаем перед членами ЦК и говорим, что Президиум ЦК раньше не мог раскрыть этого наглеца. В этот короткий срок мы сумели накопить факты, сумели наблюдать, сумели выдержанно все это обобщить и в нужную минуту решить так, как решили бы это дело наши великие учителя Ленин и Сталин.
Партия и народ, несомненно, одобрят это решение Президиума, которое будет, надеемся, утверждено постановлением Пленума Центрального Комитета нашей партии. (Аплодисменты.)
Но, товарищи, конечно, исключить и арестовать мало. Нам необходимо, и для этого мы обсуждаем этот вопрос, – извлечь из него урок и мобилизовать партию для нового подъема на этой основе, на основе борьбы с врагами, как это всегда было в нашей партии, и правильно разъяснить это дело партии и народу. Мы надеемся, что партия и народ, как правильно здесь говорили товарищи, одобрят это мероприятие. Но надо, чтобы даже та небольшая часть, которая будет думать – а как, почему, – чтобы и она правильно поняла, чтобы на основе разоблачения этого факта поднять идейно–теоретический уровень.
С кем и с чем мы имели дело? Каково социально–политическое лицо всего этого события?
Первый и совершенно правильный ответ – это то, что мы имеем дело с авантюристом, проходимцем, провокатором и, безусловно, шпионом международного масштаба, пробравшимся к руководству партии и государства и поставившим своею целью сделать попытку использования своего положения для захвата власти. Но это субъективная сторона дела. Какова же объективная основа, объективная подоплека, кого он отражает, какую свою линию он клал в основу своей деятельности? Обычный авантюрист ставит перед собой цель личной выгоды, но когда мы имеем дело с политическим авантюристом, мы должны смотреть глубже, что этот авантюрист подтягивал какие–то взгляды, беспринципные, безыдейные, но все же свои принципы. В отличие от идейных принципов партийца–большевика, который свою работу, свое положение, свой пост подчиняет принципам идейного служения делу рабочего класса, делу коммунизма, авантюрист, карьерист Берия наоборот, подчинил свое поведение, свою «линию», свои «принципы» своим авантюрным замыслам – захвату власти в свои руки. Видимо, лавры Шишика не давали ему покоя. Но у нас большевистская партия и мощный рабочий класс. У него были свои принципы, свои идеи, которые он подчинил своей задаче и высказывал, поэтому, если разрозненные факты его деятельности систематизировать, проанализировать, то получим, безусловно, систему если не взглядов, то каких–то своих подходов, какой–то своей линии. Правильно здесь говорили тт. Маленков, Хрущев, Молотов и Булганин о другой линии буржуазного перерожденца. Эта линия на буржуазное перерождение направлена на подрыв социалистической страны, на подрыв ее мощи и подготовку благоприятной почвы для захвата власти и перерождения в буржуазное государство.
Дата добавления: 2015-12-01; просмотров: 32 | Нарушение авторских прав