Воспоминания о выдающейся женщине

В Ламбарене приезжало много посетителей, со степенями и званиями, нобелевские лауреаты, высокопоставленные политики, учёные, врачи, музыканты, писатели, теологи, философы, люди многих профессий, и такие, кто дома в свободное время отдавал силы делу Альберта Швейцера или другим гуманитарным организациям.

Здесь мне хотелось бы особо упомянуть человека, с которым я познакомился в Ламбарене и с кем был сердечно связан до самой его смерти. Это госпожа доктор Эльзи Кюн-Лейтц, юрист, племянница Эрнста Лейтца, основателя заводов оптических стёкол и приборов Лейтца в Ветцларе.

Я только прибыл в Ламбарене, когда госпожа Кюн-Лейтц посетила Альберта Швейцера. Их связывала многолетняя дружба и совместный интерес к благополучию и будущему Африки. Предстоящая независимость тогдашних колоний - Конго-Леопольдвилль (бельгийской) и Конго-Браззавилль (французской) - стояла в то время в центре политической жизни Экваториальной Африки, и многие опасались, будет ли мирным переход к самостоятельности. Но Эльзи Кюн-Лейтц, которая в Ламбарене была занята мыслями о политке мира, видела вокруг и элементарные нужды в повседневной жизни и проявила готовность и желание помочь, практически работать там, где она понадобится.

Посетителям на короткое время очень нелегко давалось быстрое освоение с госпитальной жизнью. Для простых работ было всегда достаточно чёрных рабочих рук, но для более специфических чаще всего требовались знания и опыт. Но Эльзи не относилась к тем, кто терпеливо ждёт, пока найдётся что-нибудь подходящее. Не задавая лишних вопросов, и без долгих раздумий она прямо с территории госпиталя взяла в свою комнату самых чумазых и плохо одетых детей, среди них и детей из лепрозория, искупала их в собственном тазу и переодела в новую одежду, купленную предварительно в городе Ламбарене. Это молчаливое доказательство любви к людям, это граничащее с легкомыслием мужество - пример купания детей из лепрозория - произвели на меня глубокое впечатление. Мы стали друзьями.

Не могу сейчас вспомнить, сколько дней провела у нас Эльзи Кюн-Лейтц, но пришёл день прощания, и господин Швейцер попросил меня отвезти её в аэропорт. Во время плавания по Огове в лодке с семью гребцами она о многом спрашивала меня а также и о том, какими видами спорта занимается у нас молодёжь. Я коротко ответил, что никакими.

- Почему?

- Ну, если мы об этом спрашиваем доктора Швейцера, он всегда

отвечает: "Если у вас недостаточно работы и вы хотите сделать

больше, то я вам добавлю."

Он всегда говорил так, подмигивая и с плутовской улыбкой. Не потому, что он хотел лишить нас удовольствия, а потому, что госпиталь был для него именно полем деятельности, а не спортивной площадкой или парком развлечений. Да и все новички быстро убеждались в том, что силы и спортивный задор быстро истощались во влажном жарком климате, и вопрос спортивных занятий решался сам собой. Конечно, я рассказал отъезжающей, что с удовольствием играю в теннис, но в Ламбарене слишком много работы, так что о теннисе нечего и думать.

Она спросила и о наших музыкальных интересах и возможностях слушать музыку. Вскоре мы прибыли в аэропорт, и она улетела в направлении своей следующей цели: Леопольдвилль, сегодняшняя Киншаса, столица Конго - формально Заир - где встретилась с Чомбе, главой правительства провинции Катанга.

Примерно через две недели из Йоханнесбурга пришла от неё телеграмма с просьбой прислать меня в определённый день в аэропорт Ламбарене. Самолёт приземлился, открылась дверь и в ней появилась Эльзи Кюн-Лейтц с теннисной ракеткой, двумя коробками и тяжёлым чемоданчиком, оказавшимся проигрывателем. Она передала мне ракетку, теннисные туфли и мячики, проигрыватель с пластинками и свою старую "Лейку", сделанную на заводах Лейтц, благодаря которой я почти семь лет делал снимки для документации госпиталя. Не успели мы обменяться парой слов, как самолёт должен был уже возвращаться в Либервилль, откуда госпожа доктор Лейтц следующим рейсовым самолётом возвращалась в Германию. Она специально сделала крюк из Либервилля до Ламбарене, чтобы собственноручно передать этот ценный груз и быть уверенной, что он попал по назначению. Конечно, радость моя была непомерной; теперь я мог играть в теннис, не на территории госпиталя, а на несколько запущенной площадке отеля Эр Франс в городе Ламбарене. Альберт Швейцер ничего не имел против того, что я играл там, пока его госпиталь не станет спортивной площадкой.

Ну, а проигрыватель предоставил мне отныне возможность каждую субботу устраивать в столовой вечерний концерт для всех. Эти пластинки были только началом коллекции, собранной благодаря подаркам, вскоре начавшим поступать из Европы. А так как вследствие повышенной влажности воздуха все чувствительные аппараты быстро ржавели и выходили из строя, Эльзи Кюн-Лейтц дарила нам каждый год новый проигрыватель; стоимость ремонтов и связанных с ними расходов на пересылку в Европу и обратно были выше, чем стоимость нового.

Наша покровительница посетила Альберта Швейцера ещё дважды и встречалась в рамках своих мирных целей с премьер-министром Конго Лумумбой, а позднее и с Адулой и Мобуту. Эти поездки требовали от неё предельного напряжения сил, но здоровье своё она не берегла. Во время последнего посещения она заболела бильгарциозом, от которого долго страдала. Она лечилась в институте тропической медицины в Гамбурге и других клиниках, но выздоровление шло очень медленно. Меня удивляли её полные мужества письма. Она не жаловалась, а писала мне, что, голодая, сделала открытие: именно так лучше всего думается, приходят самые ясные и лучшие мысли и идеи.

После моего возвращения в Европу, после смерти Альберта Швейцера, мы часто с ней встречались. Я был в Ветцларе, как дома. Я возил госпожу Кюн-Лейтц в культурные и деловые поездки по Франции, Испании, Швеции и Финляндии и имел возможность делать наблюдения, глубоко меня впечатлявшие и ценные для жизни вообще. Несмотря на благосостояние, у неё можно было поучиться бережливости, но и щедрости тоже. Она жила, чтобы дарить, приносить этим радость, уменьшать нужду. Мы не пропускали ни одного нищего, если, конечно, он вёл себя достойно и не был слишком назойлив. У неё был хороший глаз на истинно нуждающихся, скромных, забытых людей, которых никто другой не замечал.

Дата добавления: 2015-12-01