|
Читайте также: |
Вполуха слушаю, как седоватый сапер негромко успокаивает Сашу:
— …в бою-то не страшно, крутишься как посоленный, думать некогда, а вот после боя… Помню, взяли Гульрыпш, с грызунами договорились обменять пленных и мертвых, всех на всех. У нас было два десятка грузин и мегрелов. Наших у них — восемь трупов и пять живых. Мы подвезли пленных в бэтээре к месту, грузины приехали на «Урале». Смотрим, а наши все мёртвые. Восемь уже окоченевшие, а от пятерых еще пар идет. Январь был. Связистки — Анна и Александра, наши русские девчонки, из Питера. У Анны грудей не было, отрезали, а Шуре загнали кол… Мы увидели это, и все… Вытащили грузин из машины — и эршиссен всех. Везде кровушка и парок над ней… Ничего, это пройдет, скоро отпустит…
Решаю пойти по пути наименьшего сопротивления — запросить Николаича. Тот удивляется — Семен Семеныч тоже у нас радиофицирован, связаться с ним можно. И действительно — о, чудо Великого Маниту(!) — певун-рыбак скоро откликается.
Стараюсь внятно изложить ситуацию. Он хмыкает и задает два вопроса — пил ли я когда-нибудь касторку, и не ели ли наши поносники масляную рыбу?
Касторку я не пил. Насчет рыбы… Вообще-то я ее в продаже видел. Обещаю уточнить и ответить.
Инвалид в штабе говорит, что понятия не имеет, кто что ел — он в рыбах не разбирается. Минут пять у него уходит на уточнения. Да, была масляная рыба. Макрель такая. Типа тунца.
Саша опять вызывает Семен Семеныча. Тот с некоторой ехидцей замечает, что странно — доктор, а не в курсе. Масляная рыба так называется потому, что в ней именно жира до черта. Если ее не обработать, как положено, то это он срабатывает, как стакан касторки. Принцип тот же.
Черт! Я ж сам рекомендовал нашим по ложечке растительного масла. Ну а тут, при таком количестве жира… Тут перистальтика[67] так улучшилась, что со свистом и песней, как скорым поездом… Даже название этого явления вспомнил — пищевая стеаторея. От животных жиров такого не бывает, а вот от жидких масел…
Искренне благодарю Семен Семеныча за науку. Связываюсь с крепостью. Ловлю себя на том, что говорю этаким мерзким менторским профессорским тоном, но никак не остановиться. Рекомендую проверить наличие жира в поносе — каемочка жирная должна быть, особенно заметно будет, если на газету наложить, например. Успокаиваю. Дескать, угостились наши люди стакашком касторки. Ничего страшного. Главное — водичку восполнить потерянную. И соли.
Инвалид обещает все передать в точности.
Уф! Ну, с этим разобрались. Не забыть выручившему меня певуну что приятное сделать.
Компания вернулась быстро. На потрепанном бронетранспортере, как и рассчитывали. Железяка встала почти вплотную к двери, и под понукания сапера и Николаича мы по-быстрому покинули домик. Мутабор не мог объяснить, в каком из цехов располагалась лаборатория, поэтому особенно и не возбухал, ожидая прибытия группы. Но сейчас, когда понял, что место медцентра стало известно и мы туда едем, опять стал проявлять нетерпение. Мне с трудом удалось отвертеться от соседства с ним и ехать на броне.
— Получается так, что у нас на все про все час-полтора, — устало и монотонно говорит Николаич.
— А что потом?
— Потом будет темно и людям в цехах придется терпеть еще одну ночь. Соваться разминировать на ощупь — неинтересно. Саперы считают, что здесь хоть и не шибкий мастер сработал, но сюрпризы поганые будут.
«Старшой» переводит дух.
— Ну а пульты-то нашли?
— Один. Разбитый вдрызг. У того румяного мента в кармане был. Не могли они без подстраховки действовать — должен быть дубликат. Они сволочи, но, к сожалению, не глупцы.
— Может, пока светло — глянуть на третью группу? Похоже, у тех должен быть пульт, — замечает Серега, сидящий с другой стороны и слушающий нас.
— Мы туда и едем.
Вовкиным надеждам на трофейные БТР не суждено сбыться — это мы видим сразу, как только добираемся до места, где днем вертолеты шли в атаку.
— Два бэтра было и грузовик, похоже, — говорит Сергей.
Глазастый! Я на этой свалке вижу задравший нос БТР и кучу хлама.
От грузовика осталась груда рваного металлолома, на которую взгромоздился горелый БТР, словно на постамент. Странно он выглядит — характерные мощные шины сгорели, и теперь у него убогий вид. Второй бронетранспортер съехал с дороги и был накрыт уже в лесу. С виду вроде целый. Но только с первого взгляда, через деревья. Просто большая разница с тем, который сгорел, и стоит теперь черно-бурой громадиной, почему-то с розовой подпалиной на боку… Воняет мерзкой смесью горелой резины, паленой шерсти, горелым железом — и жареным мясом. Последнее заставляет подумать, что пару дней мы с удовольствием будем лопать вегетарианскую пищу. Ну, кроме Вовки, пожалуй, его такие сантименты не трогают.
Ссыпаемся с брони.
— Осмотрительнее действовать! Руками не трогать, пока сапер не глянет.
Ну, это они зря так перестраховываются, под вертолетом мины-сюрпризы ставить не станешь. Хотя начальству виднее.
Вылезший Мутабор, оглядевшись и увидев, что мы в лесу, от досады грохает кулаком в борт привезшей нас железяки. Меня радует такое проявление человеческих привычек.
— Он злится, — вполголоса замечает Саша.
— Нормальная заменная реакция. Когда хочется треснуть оппонента по морде, а вместо этого стучат по столу или стене. Лично меня это радует.
— С чего это?
— Подтверждение того, что он себя может контролировать.
Николаич взглядом показывает на злого морфа. Да я уже и сам поспешаю.
— Хессих! Фффреффя!
Ну вот, завел шарманку. Время… А кстати — сколько у нас времени? Вот морф — он вечен или нет? Это у него — бессмертие наконец или как?
— Мины. Сюрпризы. Надобность, пульт, поиск.
— Ы?
— Пульт. Управление. «Ленивка».
Морф немного успокаивается. Тычет опять пальцем в дырявый башмак.
— Возможность — фугас. Объем, взрыв.
Дальше, пока мы ведем дискуссию, причем морф далеко переплевывает самых упертых пациентов, которых я когда-либо видел, наши делают свое дело. У тех, кто был в сгоревшем БТР, пульт искать без толку — из люка на крыше торчат голова и плечи, видимо, водителя — сильно обгоревшие, черные, обугленное лицо с впадинами глазниц и с белым оскалом зубов. Второй труп — голый, в ботинках, с вздутым животом, я вижу у борта. Сначала подумал подсознательно, что негр. Нет, просто прокоптило хорошо. И дальше что-то невнятное лежит в лохмотьях железа, но я уверен — там валяется третий. Их прожарило так, что не обратились даже. В нескольких местах еще и дымок идет.
Подошедший Николаич, покашляв, выдает:
— Мутабор! Поиск, пульт. Раз, два, три, четыре, пять. — Тут он перед зубастой харей бестрепетно загибает пальцы. — Сволочь, отход, лес. Просьба, помощь, поиск.
По-моему, морф слишком уж заинтересованно смотрит на шевелящиеся у его морды пальчики. Мало не облизывается. Но тем не менее переспрашивает в свойственной ему манере:
— Ы?
Николаич спокойно и терпеливо репетует. Морф подозрительно смотрит. «Старшой» выдерживает взгляд.
— Хессиххх?
— Подтверждение. Операция, взрыв фугаса. Нежелательность.
Не нравится мне, как выглядит Николаич — вижу отчетливо, что держится из последних сил, скрутила его хворь почечная явно. Но сейчас ему не до этого.
— Беглец с пультом! Возврат к заводу! Сигнал — взрывы! Медпункт на воздух. Медик на воздух. Мутабор на воздух. Пульт — безопасность!
— Хаа хоссухх?
Николаич изображает руками что-то вроде ядерного взрыва, отчетливо выговаривая сероватыми губами: «Ба-бах!»
Мутабор медленно кивает «старшому». Тот — мне. Подходим ко второму БТР, и я вижу, что он битый и драный, только почему-то не загорелся, хотя все вокруг в соляре, аж под ногами хлюпает. Вот меня всегда удивляло — почему как битая техника, так вокруг сразу помойка возникает?
Внутри машины матюки и характерный металлический лязг — что-то наши орлы уже отвинчивают. А Серега показывает на кровавый след — словно волоклось что-то по насту, а потом с другого бока еще три пары следов. В лесу снега оказалось больше — цепочки отметин от башмаков видны неплохо, даже я вижу, не то что такой следопыт, как Серый.
Делимся. По кровянке идет пара водолазов, а мы по другим следам. Попытки убедить Мутабора в том, что ранение медика сведет на нет все начинание, не увенчиваются успехом. Очень скоро слышим сзади пару неторопливых выстрелов. Водолазы нашли объект.
— Пистолет, похоже, — говорит Сергей очевидную для всех вещь.
— Ага, — соглашается Саша.
Мы идем сбоку от следа, из опасения нарваться на растяжку.
Удравшие из БТР не помышляют о мести — следы четко идут от завода. Не догоним. Пройдя пару километров, поворачиваемся назад.
Нас уже ждут. Битый агрегат без пулеметов в башне стоит на буксире за нашей тачанкой. Рассаживаемся и трогаемся назад.
На заводе неожиданно для нас царит оживление — прибыли еще пара групп из Кронштадта, совершенно неожиданно пригнали вояки три полевые кухни. И ПАК-200 вижу — это такой грузовик с кухней в кузове, обычно офицерской. Шмотки стопками на насте — вываливают прямо из грузовиков. Мимо нас волокут на буксире ржавый остов БТР без колес, прямо на брюхе.
— Ворота такими подпирают в тех местах, где никто не отозвался и есть шанс, что там зомби. Заодно утюгом таким разминирование идет, — поясняет мне «старшой», когда мы вслед за седоватым сапером гуськом двигаем в направлении того самого «медпункта».
— А что, мины еще есть?
— Получается — что да. И не только самопалы.
Это паршиво.
Медпункт — небольшой домик. По сравнению с цехами завода, конечно. Там, кстати, все еще постреливают. Редко, одиночными, но все время.
Воспользовавшись тем, что Мутабор с сапером пошли обходить зданьице, «старшой» сдергивает с морды вивисектора полоску скотча и внятно спрашивает:
— Какие-нибудь поганые сюрпризы в твоей норе есть? Предупредишь — вколю промедол. Если кто из моих ребят нарвется — я тебе сам все поотрезаю. И сам пришью. А режу и шью я медленно и плохо. Ну?
— Да пошел ты!
От плевка Николаич уворачивается, да и плюнуть нашему пленному не вышло — слюна, липкая и вязкая, повисает на его подбородке.
— Как скажешь. — И Николаич лепит скотч на место.
Как раз к появлению из-за угла сапера с Мутабором.
— У нас, похоже, гости.
Не торопясь оборачиваемся туда, куда смотрит сказавший эту фразу Сергей.
К нам идут трое. Одного я знаю — это тот майор-танкист. Остальных тем более — рядом с Надеждой Николаевной прыгающей походкой рассекает мой братец. Вот уж кого не ожидал тут сейчас увидеть.
— Сейчас майор начнет рык на тему — какого хрена мы тут копаемся.
— Или потребует нейтрализации Мутабора.
— Ну и не удивлюсь ни разу.
Здороваемся, майор представляется, Николаич в ответ представляет нас. Обходимся без рукопожатий, на нашего морфа майор смотрит как-то чересчур внимательно.
— Через полчаса саперы снимут мины с первого из цехов. По ориентировочным прикидкам, там около двух тысяч человек. Медпункт будет нужен, а мне сказали, что вы его займете надолго с какой-то странной целью. К тому же двое медиков в категоричной форме заявили, что отказываются что-либо делать без команды вашего врача. Хотя по моим данным — главным тут тот, который на берегу сейчас корячится.
— И вы хотите нас построить? — невинно вопрошает Николаич.
— Нет, — совершенно неожиданно отвечает майор.
Николаич удивляется, причем искренне.
— Мне нужно разобраться, что тут у вас происходит? — Майор неожиданно для своей грубоскладчатой физиономии широко улыбается.
И продолжает:
— А еще у меня ревматизм разыгрался, и нужно бы подлечиться по-быстрому.
— Вы уверены, что ревматизм? Может быть, просто артрит или остеоартроз…
— Мне так сказали. С утра таблеток наелся, а сейчас опять мозжит.
— Вам вообще-то в больницу бы надо. Обоим, что характерно, вместе с нашим старшим.
— Ну да, разумеется. Начальство долой — и вы тут такое устроите… Давайте лучше насчет моих вопросов. Что у вас тут? И насчет таблеток? И, наверное, уколов — раньше меня кололи пенициллином в такой ситуации.
— Гм… Вроде был у меня ибупрофен.
— Мовалис лучше, — влезает братец.
В итоге по второму пункту майор получает вожделенные таблетки и обещает при первой же возможности залечь в больницу. Говорит это он так искренне, что я ему сразу не верю.
— Знаете, «ревматизм лижет суставы»…
— «И кусает сердце». Знаю. Серьезно — закончим тут в общих чертах — с удовольствием залягу. Но вы с темы не съезжайте. Что вы тут собираетесь делать?
Забегать поперед батьки в пекло — нарушать субординацию. Выразительно смотрю на Николаича.
— В ходе сегодняшних мероприятий на нашу сторону перешел Мутабор. За его содействие и спасение жизни нашему доктору ему обещали некоторое воздействие на того, кто его, собственно, создал. Этим и собираемся заниматься.
— И что за воздействие?
— Многократное проведение реанимации и потом ампутация конечностей с вшиванием их в задницу.
— И зачем?
— Во-первых, с целью установить — является ли экстренная ампутация укушенной зомби конечности спасением для укушенного, — браво заявляет Надежда Николаевна.
— Во-вторых, узнать — можно ли таким образом продлить жизнь для умирающего человека, — так же бодро добавляет братец.
Я чертовски умею владеть собой, и потому никто не заметил, насколько они оба меня удивили. Впору бы стоять с открытым ртом. Вот чего братец-то приперся. Как мы утром начали сообщать о четвероруком морфе, Валентина за это дело четко ухватилась. И впрямь — перспективы тут разворачиваются…
Майор некоторое время раздумывает, поглядывая на морфа. Тот начинает слегка раскачиваться.
— Ясно. Давайте глянем на медпункт, да я сейчас сюда танк подгоню.
— Танк-то зачем?
— На всякий случай. Наш номинальный командир — этот полный морской офицер — в Кронштадте потерял семью при нападении мутанта. А через полчаса-час вполне себе найдутся желающие из спасенных вырвать вашему соратнику зубы и кишки. Этот ваш инженер…
— Севастьянов?
— Он самый, Севастьянов, — много чего рассказал… Так что такую возможность тоже сбрасывать со счета не стоит. Тем более в плане раздача спасенным, способным носить оружие, патронов и ружей со склада.
Нашу беседу прерывает небольшой автобус, с грохотом врезающийся в здание медпункта. Саша и Мутабор чудом вывертываются из-под колес.
При виде вылезающего из кабины водятла невозмутимый до этого момента майор меняется в лице и орет, явно не владея собой:
— Фетюк, летатьтулюсю, опять ты, чмо университетское!
Водятел тут же бодро и стремительно кидается в направлении, откуда приехал.
Майор яростно сплевывает, плевок тяжело, словно свинцовый, прошибает наст — и, по-моему, даже еще шипит там, остывая.
Николаич окриком останавливает Сашу, намеревавшегося влепить в сторону удирающего очередь.
— Это еще что за чудло в перьях? — ядовито осведомляется «старшой» у майора.
Майор в ответ еще раз сплевывает:
— Дали мне этого коня педального в экипаж, когда диверсанты основной порезали. Дескать, вот! Не боец, а сокровище, все знает. Все может… У меня выхода не было. Держится орлом, смотрит свысока, поговорили три минуты — так он мне пять раз по разным поводам заявил: «Вы не в теме!» Ладно, я его поспрошал — вроде как что-то знает. Поехали. На третьем выстреле электроника крякнулась. Слышу — возится там, пыхтит в башне. Спрашиваю — не отвечает. И второй — тоже из пехотных — помалкивает. Полез смотреть. Сначала не понял ни черта — они там что-то перочинным ножом режут. Наконец пригляделся — дошло, почему электроника сдохла. Откуда-то в башне оказался старый валенок — так он у них в лючок для эвакуации поддонов от выстрелов упал — и его там зажало, вот они валенок этот тянут, а он не вылезает, зажевало его там… Я этому олуху говорю, что делать, а он так свысока глянул и заявляет через губу: «Вы жалки!» Я не утерпел, обвернул его хренами и погнал вон из машины. А он, оказывается, еще что учудил — свой автомат пристроил так, что тот провалился в конвейер подачи зарядов. Выдернули, в конце концов, а его помяло так, что затвор не передернешь. Вот что точно знаю — идти с такими ходячими авариями в бой — живым не вернешься. Это горе заднеприводное вернется, а все вокруг сдохнут. Когда с завода выскочили — мне на глаза попался тот, кто этого Фетюка сосватал. Оказалось, что у них он тоже всем пыль в глаза пустил, а когда дело дошло до снаряжения боезапаса — напихал в магазины для «калашей» макаровские патроны.
— Ну, вот это вы точно преувеличили!
— Ни на грамм. Автобус, кстати, вот он стоит.
Автобус действительно стоит, и под ним увеличивается темная лужа.
Сапер тем временем машет нам от двери. Чисто, можно заходить. Внутри темно и запашок совсем неуместный для медпункта. Пахнет, черт его дери, ацетоном и мертвечиной. И еще одеколоном или духами — ну совсем как в морге.
Сапер опять-таки подсвечивает своей указкой в придачу к нашим фонарям. Выходим из коридорчика в помещение, толком не успеваю что-нибудь заметить, кроме какой-то мебели, как сзади меня сильно толкает кто-то. Отлетаю к стене, прямо передо мной возникает куча-мала из нескольких человек.
Николаич не ввязывается в свалку. По его примеру пытаюсь охватить лучом фонаря комнату. Совершенно неожиданно за кучей из возящихся людей вижу — совсем близко — тянущего руки зомби. Стрелять не могу — зацеплю кого-нибудь из дерущихся, дергаюсь вбок, сталкиваемся с Николаичем.
— Стойте, стойте! Оно на цепи. Не дотянется!
Ребята начинают подниматься с пола. Предпоследним встает Филя, от души навешивает пендаля по ребрам лежащему ничком голому вивисектору.
— Получается так, что надумал соскочить, фрукт.
— Ага. А еще и кого из нас бы тяпнула.
Филя добавляет лежащему по ребрам еще раз.
Теперь мы все смотрим на прикованного к стенке на цепь зомби.
Филя собирается добавить еще разик. Но я его останавливаю. Реанимацию проводить клиенту со сломанными ребрами сложно, а теперь я уверен, что буду заниматься этим столько раз, сколько выдержит пленник.
Зомби, тупо пытающийся дотянуться до нас руками, — девчонка лет одиннадцати. Голая, если не считать драных сетчатых чулок и какой-то латексной фигни из БДСМ[68] атрибутики. Лихо накрашена, но макияж смазан и на мертвом лице жутко смотрится. А в остальном — обычный, голодный ходячий мертвец. Только вот в садомазонаряде я мертвецов не видал раньше.
Совсем рядом, буквально за стенкой, начинает знакомо как-то тарабанить движок. Кто-то щелкает выключателем — вспыхивают лампочки. Жмурюсь, вспоминая, что вообще-то учили один глаз в темноте прикрывать, на случай внезапной засветки.
— Йопта! — говорит кто-то из наших.
Ни хрена это не медпункт. Бред дурацкий, а не медпункт. Да, есть операционный стол, кое-какие аппараты, обшарпанное древнее гинекологическое кресло, столик с инструментарием — но в зальчике тут же здоровенное ложе, покрытое черными простынями, — и задрапировано густо-алым блескучим материалом — видно, кто-то разматывал прямо из рулона и приколачивал гвоздями к стенке. Получился стиль «Мерилина Мэнсона»[69] в провинциальном исполнении.
С улицы заходит Вовка с седоватым сапером — ясно, кто генератор врубил.
— Эй, осторожно, там девчонка на цепи.
Вовка равнодушно проскальзывает взглядом по зомбачке, зато сексодром его определенно заинтересовывает. А седоватый сапер — наоборот, словно даже и цепенеет немного.
— Хрреммя… — напоминает о себе Мутабор.
— Получается так, что пора. Принайтовывайте этого к столу.
— «Старшой», тут шестнадцать матрасов стопками! — не к месту вклинивается Вовка.
— Потом!
Неохотно оставив распотрошенное лежбище, он продолжает осмотр на предмет «что бы нам отсюда свистнуть» — вид у него, как у охотничьей собаки.
А мне пора думать, как оно все выполнять. После мертвой девчонки, наверное, ни у кого в нашей группе не возникает сомнений в том, что определенная справедливость в подходе морфа к своему создателю есть.
— Николаич! Тут живые!
— Не отвлекаться! Этого без присмотра не оставлять!
Очень вовремя сказано — потому как уж больно у Вовки голос удивленный. А наш водитель довольно тертый калач, его удивить сложно.
В маленькой комнатушке, где еле-еле помещается матрасик, еще две девчонки, ну, может, чуток постарше, чем сидящая на цепи. Но так же одетые, то есть скорее — раздетые. С тем же БДСМ уклоном. Одна в ужасе забилась в угол, закрыв голову руками, вторая тоже напугалась, но держится лучше.
— Да продлится жизнь вечно! — бойко тарабанит она.
— Это ты к чему?
Девчонка немного теряется и, по-моему, начинает радоваться, но боится это показать.
— Э-э-э… вы — всеблагие?
— Получается, что мы тебя не понимаем. Мы из Кронштадта. Вышибали отсюда сегодня каких-то уродов.
— То есть вы — не всеблагие?
— Нет. А всеблагие — это кто?
— Вау! Круто! — Девчонка с размаху кидается обнимать Николаича.
«Старшой» некоторое время стоит с нелепо разведенными руками — вроде как было хотел ее обнять ответно, да смутился — девчонка-то голая практически.
— Так кто это — всеблагие?
— Да говнюки эти, молельщики.
— А ты кто?
Девчонка криво ухмыляется:
— Я — парное мясо.
— А подружка твоя?
— Гонишь, папик. Какая она мне подружка! Она — старое мясо.
— То есть? И давай по-людски говори.
— Маста меня привел. Сказал — кто лучше ублажит, тот живет. Я ублажила лучше. Так что сегодня ее — в кормушку. У нее вроде крыша поехала, пока ожидала.
— А на цепи кто?
— Я откуда знаю? Наверно, предыдущая.
— А Маста — это кто?
— Хозяин наш местный. Крутяка тут строил, прыщ сифозный!
— Вафлистка дешевая! — доносится голос вивисектора. Видно, скотч отлепился.
Девчонка в ответ выдает тираду, скорее подходящую заскорузлому портовому грузчику. Меня особенно удивляет, что ее, по-видимому, искренне оскорбил только эпитет «дешевая»!
— Эй, девочка, ты все-таки со взрослыми говоришь, язычок-то придержи, а?
«Красотка» отлипает от Николаича, меряет глазами сказавшего это Серегу и невинным голоском отвечает:
— Я, дяденька, два года в элитном эскорте работаю. Так что кто взрослый тут — вопрос большой. А этому козлу можно слегонца в кису насыпать? Я быро!
— Насчет Масты, как ты его величаешь, планы другие. А элитный эскорт, это ты имеешь в виду…
— Ага. Именно это.
И девчонка, по своей фигуре скорее похожая на лягушонка, принимает вызывающую позу, которая, может, и сработала бы как надо, будь она взрослой, но тут вызывает скорее желание накинуть на эту нелепицу худенькую какое-нибудь покрывало потеплее.
— Ладно, давай собирайся, у нас тут дело есть.
— Так мне собираться-то нечего — вон кроме этих тряпок, что на мне, тут нечего надеть. Есть вон ящик — так там тоже дылды и такие же с секс-шопа прибамбасы.
— А можешь нормально-то говорить?
— И по-английски, и немного по-японски.
— Коннети-ва! — не выдерживает Ильяс.
— Ага. Охренеть. Если кто хочет — обслужу бесплатно! Вы мне нравитесь.
Николаич наконец очухался.
— Получается так, девочка, что вот повзрослеешь, отрастишь себе, что женщине положено, — тогда и будем об этом говорить. А сейчас — не мешай. Сережа! Притащи что из одежки и обувки, да и давай девчонок на эвакуацию. Тут им делать нечего.
— А я хочу с вами остаться!
— Мы сейчас будем этого гуся потрошить. А ты нам будешь мешать.
— Я тут насмотрелась уже. А потрошить — так я помогу, а?
— Получается, что нет. И взять тебя с собой не можем — у нас сегодня еще рейд со стрельбой. Давай, Серега, действуй.
Пока они препираются, осматриваю сидящую в углу девчонку. Вроде цела — следов побоев, синяков разной свежести, мелких ожогов, вероятно от сигарет, и неглубоких порезов много, но так вроде в порядке. Только она в ступоре. В глубоком. Ну да таких сегодня будет много — когда начнут людей из цехов выпускать.
Смущает меня то, что дефибриллятором я пользовался мало. И давно. И практически все забыл. Опять же как-то этого мерзавца надо доводить до клинической смерти — это тоже мне проблема.
Потом надо его несколько раз реанимнуть, ампутировать руки — и чтоб жив еще был. Ну, ампутировать-то это я могу — на оперативке давным-давно насобачился. Тогда мы поспорили со студентами из параллельной группы — правда, в мифе про французскую хирургию или нет, вот я и подготовился. До уровня Ларрея[70], правда, не дошел, конечно, тот, говорят, умел ампутацию сделать быстрее, чем его коллега успевал очки надеть, но, в общем — и я насобачился.
А еще бы неплохо не просто ампутировать, а именно с прикидкой — спасает ли это от заражения при укусе.
— Я приготовила дефибриллятор, — ровным голосом говорит Надежда Николаевна.
— А… клиент?
Не годится тут слово «пациент» никак.
— Готов.
— Вам работа с дефибриллятором знакома?
— Более чем…
В этот момент по нервам бьет истерический визг.
Потом хохот ребят и обиженный голосок эскортной девочки.
Понимаю, что она подобралась к своему мучителю в кису ему насыпать, или что там еще ей в голову пришло, и тут наконец разглядела рядом Мутабора. Он там стоял — наслаждался видом хозяина, примотанного к столу. Теперь девочка не имеет ничего против, чтоб чесать отсюда. Куда глаза глядят, лишь бы подальше от морфа.
— Все. Приступаем.
Мутабор тащит откуда-то из угла сверток толстого полиэтилена. Становится понятно, как Маста его убивал. Примеряюсь закрыть лицо вивисектору. Меня хлопает по плечу Николаич.
— Давайте-ка лучше я это сделаю. А вы реанимайте потом. Так оно лучше будет.
Неожиданно для самого себя чувствую странно — облегчение. Николаичу неожиданно возражает седоватый сапер:
— Не пачкайтесь. А мне лишний грех не в тягость. Может, наоборот, несколько грехов скостят, когда в котел рогатые запихивать будут. Вы вот, Доктор, лучше скажите — девочка эта — она, может, тоже в разуме?
Он показывает на зомби, прикованную к стенке.
— Нет, к сожалению.
— Уверены?
— Уверен.
— Тогда упокойте ее. Мало ли что, нехорошо мертвую за спиной держать.
Смотрю на Николаича. Он утвердительно кивает. Скорее для набившихся в комнату людей, чем для себя, задаю девчонке несколько вопросов. Чуда не происходит. Обычная зомби. Вытягиваю «Марго».
Сапер морщится от гулковатых в помещении выстрелов. Потом стягивает с вивисектора держалку для кляпа.
— Последнее желание будет?
— Покурить дайте!
— А нету. Не свезло тебе.
Найдя меня глазами, Пендрила кричит во всю мощь легких:
— Вы ничем не отличаетесь от меня! Вы такая же мразь! Совершенно такая же!
Крик осекается. Немного звенит в ушах, и потому глуховатый голос майора-танкиста похож на шепот:
— Да, мы тоже люди.
Тело вивисектора не хочет умирать. Борется за жизнь изо всех сил. Я чуть не пропускаю момент, когда наступает клиническая смерть, — и Мутабор рыком указывает мне на это. Странно, он просто стоит, но как-то видит и чувствует момент остановки сердца. Странно, очень странно.
— Руки поднять вверх, так, чтоб я видела. Всем на шаг назад от стола, — командует Надежда. — Разряд!
Тело на столе дергается, сердце заводится тут же — раздышать вивисектора удается тоже без особой проблемы…
Морф пьет глазами это зрелище. Еще раз. И еще раз.
Тут уже начинаются проблемы. Удается реанимация, но солоно нам она приходится.
— Доктор, растолкуйте Мутабору, что нам не нужно превращать вивисектора в умника. Время поджимает — пора к хирургии переходить.
Я начинаю растолковывать морфу точку зрения «старшого», неожиданно легко мертвяк соглашается. При этом добрая половина нашего отряда, быстро и не сговариваясь, выкатывается из помещения. Вроде взялись Вовке помогать таскать матрасы, но вижу, что рады сбежать. Другие, наоборот, приближаются и дышат в затылок.
Вивисектор приходит в сознание. Пытается что-то мычать, таращит глаза. Вздрагивает, когда Мутабор, смакуя, откусывает ему пальцы с правой руки. На пол прыскает кровь. Николаич начеку и накладывает старательно жгут.
— Время наложения жгута писать не буду. Хорошо?
— Да, конечно.
— Вы в двух словах — как ампутировать-то?
— Так я сделаю. А вы посмотрите.
— Нет, лучше вы растолкуйте — вдруг нам придется вскорости такое на своих отрабатывать… Те, кому страшно смотреть, — не смотрят. Кто в обморок мог упасть — уже слиняли.
— Ну. Если просто… Выше места разреза — тоже жгут кладем. Режем между двумя жгутами. Это понятно? Хорошо. Грубо говоря, есть такой способ, как гильотинная — это быстро и любой может сделать. Нож лезвием от себя — и перерезаем ткани до кости в ближней к себе половине, потом нож перекладываем лезвием к себе — и так же одним разрезом — дальнюю часть тканей. Мышцы тут же сокращаются, открывают кость. А ее пилим.
— А если отрубить одним махом? Без жгутов?
— Кровопотеря будет большая. И осколки костей останутся. Потом остеомиелит трудно лечить будет. Да и очень непросто одним махом отсечь. Вот еще стоит, перед тем как резать, выкроить лоскут кожи. Чтобы культю прикрыть. Заживать будет лучше, но это уже не гильотинный способ.
Дата добавления: 2015-12-01; просмотров: 53 | Нарушение авторских прав