Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

История всемирной литературы 31 страница

Читайте также:
  1. 1 страница
  2. 1 страница
  3. 1 страница
  4. 1 страница
  5. 1 страница
  6. 1 страница
  7. 1 страница

Критические и гуманистические тенденции находят в новеллистике Мериме столь же яркое воплощение, как и в его предшествующих произведениях, но они меняют свою направленность. После Июльской революции противоречия, порождаемые буржуазными отношениями, становятся ведущими во французской действительности. Эти общественные сдвиги отражаются в творчестве писателя, и прежде всего в проблематике его произведений. Внутренний идейный пафос его новеллистики — в изображении буржуазных условий существования как силы, нивелирующей человеческую индивидуальность, воспитывающей у людей мелкие, низменные интересы, насаждающей лицемерие и эгоизм, враждебные формированию людей цельных, способных на всепоглощающие бескорыстные чувства. Охват действительности сужался в новеллах Мериме, но писатель глубже, чем в произведениях 20-х годов, проникал во внутренний мир человека, реалистически более последовательно показывал обусловленность его характера внешней средой.

После творчески исключительно плодовитого 1829 года художественная деятельность Мериме развивается в дальнейшем менее бурно. Он теперь значительно реже публикует свои произведения, подолгу их вынашивая, добиваясь предельной чеканности и простоты их формы. После Июльской революции Мериме (как и Стендаль) поступает на государственную службу. Знаменательной вехой стал 1834 год, когда писатель был назначен главным инспектором исторических памятников Франции. Занимая эту должность в течение почти двадцати лет, Мериме сыграл почетную роль в истории художественной культуры родной страны. Ему удалось спасти от разрушения много прекрасных памятников старины, церквей, скульптур, фресок, способствовать развитию интереса к романскому и готическому искусству, его научному изучению. Мериме и сам написал целый ряд специальных археологических, исторических и искусствоведческих трудов. Литературную деятельность он рассматривал отныне лишь как некий «любительский» аспект своей общественной активности.

И в новеллистике Мериме продолжал сохранять связь с романтической традицией, разрабатывая темы и мотивы, введенные в литературный обиход романтиками. Это и увлечение экзотикой («Таманго»), изображение нравов людей, не зараженных буржуазными предрассудками («Матео Фальконе», «Коломба», «Кармен»), и интерес к вторжению иррационального, фантастического начала в действительность («Видение Карла XI», «Венера Илльская», «Локис»), к анализу смутных, подсознательных душевных побуждений («Партия в триктрак»); а с другой стороны, тяга к воспроизведению колорита и духа минувших исторических эпох (заря Возрождения в «Федериго», коллизии времени заката Возрождения в «Душах чистилища»), разоблачение опустошенности светского общества («Этрусская ваза», «Двойная ошибка»), проникнутое сочувствием внимание к судьбам деклассированных низов, «дна» общества («Арсена Гийо»). Однако вся эта многообразная тематика решается, как правило, писателем в реалистическом ключе.

Характерным примером в этом отношении может служить одна из ранних новелл Мериме «Таманго» (1829). В этой новелле автор с язвительной иронией рисует образ лицемерного и бездушного буржуа, работорговца капитана Леду. Капитану Леду и его помощникам противостоят в новелле негритянский вождь Таманго

211

и его соплеменники. Выступая против колонизаторской деятельности белых и угнетения негров, Мериме подхватывал тему, распространенную во французской литературе 20-х годов. Так, большой популярностью пользовался в эти годы роман Гюго «Бюг-Жаргаль» (второй его вариант был напечатан в 1826 г.). В отличие от романтика Гюго Мериме не создавал идеализированного и приподнятого над действительностью образа вождя чернокожих. Он подчеркивал первобытность и дикость своего героя. Однако Таманго присущи и глубоко человечные черты, возвышающие негра над его поработителями. Так, постепенно читатель приходит к выводу, что в цивилизованном, но гаденьком буржуа Леду скрыто, по сути дела, больше варварства, чем в дикаре Таманго.

Поэтому таким острым сарказмом насыщается концовка новеллы, рассказывающая о жалкой и мрачной участи, которая ожидала Таманго в плену. Здесь каждое слово писателя заключает в себе глубокий иронический подтекст. Плантаторы были убеждены, что они облагодетельствовали Таманго, сохранив ему жизнь и превратив его в примерного полкового литаврщика. Однако привыкший к свободе чернокожий гигант зачах от этих «благодеяний», запил и вскоре умер в больнице. Концовка «Таманго» обозначает новую веху в решении колониальной тематики западноевропейской литературой. Трагическая судьба негров в условиях двуличной буржуазной цивилизации предстает здесь в ее неприкрашенно обыденном, прозаически тягостном виде. Ее изображение не только далеко отходит от рационалистических утопий просветителей XVIII столетия (вспомним Робинзона Крузо у Дефо и его идеальные, подчиненные воспитательным задачам взаимоотношения с дикарем Пятницей). Оно принципиально отлично и от патетически возвышенной трактовки этой темы романтиками.

Вместе с тем, как уже отмечалось, Мериме, работая над «Таманго», не проходил мимо творческого опыта романтиков. Наоборот, писатель использовал и своеобразно преломлял его. Свидетельством тому служит не только проблематика новеллы; об этом красноречиво говорят, например, страницы, рисующие слепой, но одновременно могучий и глубокий человеческий порыв невольников к свободе. Именно романтические ассоциации помогли Мериме придать широкий обобщающий смысл образу корабля, захваченного неграми и гонимого по бескрайним морским просторам.

Существенную роль в новеллах Мериме играет художественное воплощение писателем его положительного идеала. С годами взор Мериме в поисках этого идеала все более настойчиво обращается к людям, стоящим за пределами господствующих кругов, к представителям народной среды. В их сознании Мериме открывает те дорогие его сердцу черты, которые, по его мнению, уже утрачены буржуазией. Тема народа как хранителя жизненной энергии нации, как носителя высоких этических идеалов играет значительную роль в творчестве Мериме 30—40-х годов.

Вместе с тем Мериме был далек от революционно-республиканского движения своего времени, враждебно относился к борьбе рабочего класса. Волновавшую его воображение романтику народной жизни Мариме (этот «гений безвременья», согласно крылатому выражению А. В. Луначарского) пытался искать в странах, еще не поглощенных буржуазной цивилизацией, на Корсике («Матео Фальконе», «Коломба») и в Испании («Кармен»). Однако, создавая овеянные суровой поэзией образы героев, людей из народа, Мериме отнюдь не стремился на руссоистский или романтический лад идеализировать патриархальную или первобытную сторону их жизненного уклада. С сочувствием изображая благородные, героические стороны их внутреннего облика, он не скрывал и отрицательных, порожденных, в свою очередь, окружающей их дикостью, отсталостью и нищетой.

Революция 1848 г. вызвала новый поворот и заметный спад в творческом развитии Мериме-новеллиста. На заключительном этапе своего творческого пути Мериме написал всего лишь несколько новелл. Конечно, и в них мы найдем проявление отточенного художественного мастерства. В «Локисе» (1869) мы ощущаем горячую и неизменную любовь Мериме к миру народных представлений, чувств и верований. И все же в последних новеллах Мериме нача́ло занимательное, склонность к мистификации стеновятся самоцелью. Эти новеллы уступают с точки зрения художественной ценности предшествующим достижениям писателя.

Своеобразные приметы художественной манеры писателя особенно выпукло проявились в новеллах конца 20—40-х годов.

В этой связи следует отметить прежде всего тяготение к подчеркнуто объективному, безличному тону повествования, прямо противоположному сугубо субъективной манере изложения, присущей романтикам. Автор предпочитает оставаться в тени, избегает лирических отступлений, не сливается с героями, а держится на расстоянии от них, пытается придать своему рассказу характер беспристрастного исследования жизненных явлений.

Мериме-новеллист значительно углубил в литературе изображение внутреннего мира человека. Психологический анализ в новеллах

212

Мериме неотделим от раскрытия тех общественных причин, которыми порождены переживания героев. В отличие от романтиков, Мериме не любил вдаваться в пространные описания эмоций. Он предпочитал раскрывать переживания персонажей через их жесты и поступки. Его внимание в новеллах сосредоточено в первую очередь на развитии действия: он стремится максимально лаконично и выразительно мотивировать это развитие, передать его внутреннее направление.

Композиция новелл Мериме всегда тщательно продумана и взвешена. В своих новеллах писатель, как правило, не ограничивается изображением кульминационного момента в движении конфликта. Он охотно воспроизводит его предысторию, набрасывает сжатые, но насыщенные жизненным материалом биографические характеристики своих героев. Большое значение писатель придавал обрамлению и образу рассказчика, способам ввода его в ткань повествования. Произведения Мериме часто построены на контрасте между обыденностью и заурядностью той действительности, которая возникает в обрамляющем новеллу рассказе, и драматизмом, необычностью тех событий, о которых читатель узнаёт из самой новеллы.

Во многих новеллах Мериме, как и в его творчестве в целом, значительную роль играет сатирическое начало. Сатира Мериме в новеллах носит эмоционально более сдержанный характер, чем в его юношеских произведениях, скажем в «Театре Клары Гасуль». Его любимым оружием становится теперь не сарказм, не сатирическая гипербола, а ирония, скрытая, но, несмотря на свою завуалированность, весьма язвительная сатирическая усмешка.

Тяжелый и длительный кризис, который переживал после 1848 г. Мериме-художник, не означал, что его интеллектуальная активность ослабла. Для того чтобы убедиться в этом, достаточно ознакомиться с многообразнейшей перепиской, которую он особенно интенсивно вел в этот период. Переписка Мериме (она занимает в полном издании 17 томов) — выдающийся литературный памятник эпохи. Прогрессивные устремления не глохнут в сознании писателя. Если ему больше не удавалось выразить их в художественной форме, то он находил другие пути для их воплощения: как историк, литературный критик, переводчик. В этом отношении особенно значительную роль сыграло увлечение Мериме Россией, русской историей и литературой, достигшее своего апогея именно в 50—60-х годах.

Мериме находил в русской литературе те высокие эстетические ценности, которыми так дорожил и которые, по его мнению, частично начинала утрачивать современная ему литература Запада: непреодолимое стремление к правде, какой бы жестокой и неприглядной она ни была, а вместе с тем неугасимую веру в человека, жажду идеала, глубокую идейность и простоту. Мериме стал страстным пропагандистом лучших достижений русской литературы. Любимым писателем, своего рода недосягаемым мерилом прекрасного в литературе на протяжении всей жизни Мериме оставался Пушкин. Мериме посвятил ему большую развернутую статью (1868). В глазах Мериме Пушкин был не только величайшим русским писателем, но и наиболее значительным европейским поэтом. В конце 40-х годов французский писатель начал усиленно заниматься изучением русского языка. Эти занятия позволили Мериме взяться за перевод «Пиковой дамы» (опубл. 1848). Кроме того, он перевел в прозе «Цыган», «Гусара» и еще несколько стихотворений Пушкина. В 1856 г. Мериме опубликовал свой перевод «Выстрела».

Внимание Мериме привлекало и творчество Гоголя (статья 1851 г. и перевод «Ревизора»). В 1857 г. Мериме познакомился с Тургеневым. Постепенно между обоими писателями завязалась тесная дружба и литературное сотрудничество, сыгравшее очень важную роль в истории русско-французских культурных связей. Мериме посвятил Тургеневу две большие статьи («Литература и крепостное право в России», 1854, — о «Записках охотника» — и «Иван Тургенев», 1868). Кроме того, его перу принадлежат предисловия к французскому изданию «Отцов и детей» и «Дыма», им же самим и отредактированного. Важный историко-литературный памятник — переписка Мериме и Тургенева.

Широкую известность и признание, со своей стороны, Мериме завоевал в России. Еще Пушкин выделял Мериме на фоне современной литературной жизни Франции. Высокую оценку литературной деятельности Мериме дал и Гоголь. Заслуги Мериме как популяризатора русской культуры во Франции были, в свою очередь, по достоинству отмечены Тургеневым. В некрологе, посвященном памяти французского друга, Тургенев заявил: «Мы, русские, обязаны почтить в нем человека, который питал искреннюю и сердечную привязанность к нашему народу, к нашему языку, ко всему нашему быту...»

Обращение Мериме к передовой русской культуре, к осмыслению русской общественной жизни стало своеобразной отдушиной, позволившей ему в сложные для него годы удовлетворять дорогие его сердцу и уму духовные интересы. Факт этот отражает, прежде всего, возрастающее

213

мировое значение общественных и духовных устремлений русского народа. В то же самое время пример Мериме показывает, как углублялись в XIX в. в Европе международные литературные связи и какое плодотворное воздействие этот процесс оказывал на умонастроения выдающихся писателей. Фигура Мериме, умевшего тонко постигать национальный характер других народов, в этом отношении весьма симптоматична.

Преемственно связанное с классическим наследием французской литературы прошлого творчество Мериме прокладывало путь и художественным завоеваниям будущего. Настойчивое стремление к сугубой объективности повествования предвосхищало поиски Флобера. Новеллы «Матео Фальконе», «Двойная ошибка» или «Арсена Гийо» подготавливали почву для будущих достижений Мопассана-новеллиста. Очень многое почерпнул в наследии Мериме и Анатоль Франс. Именно с создателем «Венеры Илльской» и «Душ чистилища» его непосредственно связывают и гуманистические устремления, и тонкое владение иронией, и размах культурно-исторических устремлений, и великолепное мастерство исторической стилизации, и подчеркнуто объективная манера повествования.

Итальянская литература [первой половины XIX в.]

213

ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ТЕНДЕНЦИИ В ЛИТЕРАТУРЕ НАЧАЛА ВЕКА

Последние годы XVIII в. — это начало длительной и сложной эпохи борьбы Италии за свое национальное освобождение и объединение (Рисорджименто). Итальянская литература в этот период получает мощный импульс к перестройке эстетической системы, унаследованной от века предыдущего.

В первой половине XIX в. эта художественная переориентация идет особенно интенсивно. Она вызывает существенные сдвиги в творчестве тех писателей, которые остаются на позициях классицизма. Растущее самосознание нации наиболее органично воплощается в произведениях романтиков, чья эстетическая платформа формируется в первые десятилетия века в сложном взаимодействии с традициями просветительской эпохи. Наконец, подъем национального самосознания выводит на магистральные художественные пути издавна существовавшие в некоторых итальянских провинциях литературы на местных диалектах, где складываются реалистические принципы изображения действительности.

В духовной жизни Италии рубеж XVIII—XIX вв. обозначен яркой вспышкой патриотических и революционных настроений, вызванных победоносными походами наполеоновской армии, которая уничтожила монархии и превратила все итальянские провинции в республики. И хотя вскоре якобинские иллюзии сменились разочарованием в освободительной миссии Наполеона, политическое и национальное самосознание народа было разбужено. Годы Империи, а затем и начавшееся в 1814 г. восстановление старых порядков и австрийского господства еще более укрепили уверенность итальянцев в том, что им самим надлежит добиваться независимости и единства страны.

В первые годы XIX в. устремления начинающейся эпохи Рисорджименто выражаются в литературе классицизма. Это время расцвета творчества Винченцо Монти (1754—1828). Еще в 80-е годы предыдущего столетия поэт завоевал громкую славу певца свободы, справедливости и возрождения порабощенной родины. Правда, тогда, да и позже, эти идеалы рисовались Монти весьма отвлеченно; он воспевал их и в тираноборческой трагедии «Аристодем» (1784), и в антиякобинской поэме «Басвилиана» (1793). Мироощущение самых первых лет XIX в. — жажда итальянцев окончательно избавиться от гнета вернувшихся в 1799 г. австрийцев — отражено в поэме «На смерть Лоренцо Маскерони» (первые три ее части были напечатаны в 1801 г.). Монти скорбит о вновь униженной родине, пафос нравственных сентенций и обличений, которые произносят четыре героя поэмы — выдающиеся ломбардские просветители XVIII в., — призван укрепить в соотечественниках волю к борьбе за грядущее освобождение.

В трагедии «Гай Гракх» (1802) по-новому трактуется традиционная для поздней классицистической традиции тема противоборства героя с тиранической властью, поправшей все человеческие законы: народ предстал в «Гае Гракхе» сознательным защитником своей свободы. Он борется с притеснителями, и в гражданской войне, возникшей в результате вражды патрициев и плебеев, Гай Гракх, верный своему идеалу справедливости, оказывается во главе сражающегося плебса.

Поэма «На смерть Лоренцо Маскерони» и трагедия «Гай Гракх» Монти входят в число немногих

214

произведений итальянского классицизма начала XIX в., пафос которых передает дыхание того времени.

Творчество Монти в период Империи и в годы Реставрации, когда развитие классицизма поощрялось в придворных кругах, свидетельствует, однако, о все большей утрате классицистической литературой той действенной роли, которую она играла еще на рубеже XVIII—XIX вв. в годы республиканского правления. Хотя мастерство Монти как стилиста по-прежнему очень высоко, после «Гая Гракха» он уже не создает произведений, богатых общественным содержанием. Признанный первым поэтом Италии, он, как правило, пишет теперь лишь стихотворения «на случай» и все более отдаляется от главной линии литературы Рисорджименто.

Классицистические художественные формы не раз использовал и Уго Фосколо (1778—1827), у которого они своеобразно, часто противоречиво сочетались с романтическим мироощущением.

Ранний Фосколо — поэт-лирик — заплатил богатую дань традициям академии «Аркадия». Но бурные события 1796—1799 гг., в которых Фосколо принял самое деятельное участие, направили художественные поиски поэта в другое русло. В одах «Венеции», «Новым республиканцам», «Бонапарту-освободителю» (1797) возобладало влияние Альфьери. Фосколо в этих одах поэт сильных гражданских страстей: жажды подвига, ненависти к угнетателям родины, отчаяния патриота, чувствующего свое бессилие. Произведениям этих лет свойственны резкая смена тональности, диссонансы стиля.

В 1802 г. был напечатан в Милане роман «Последние письма Якопо Ортиса» (окончательная редакция, мало отличающаяся от миланской, относится к 1816 г.). В этом романе соединились черты романа-исповеди и романа в письмах — жанров сентименталистской прозы, по существу не имевшей корней в итальянской литературной традиции. Но принципиальная новизна «Последних писем», позволяющая расценить этот роман как романтический, заключается в другом. Роман Фосколо — первое произведение литературы Рисорджименто, в котором растущее национальное сознание выразилось в душевной борьбе героя, во многом мотивированной событиями эпохи и драматической судьбой его угнетенной страны.

Рассказанная в «Последних письмах» история Якопо Ортиса в значительной степени автобиографична. Трагедия, пережитая героем Фосколо, созвучна тому духовному разладу, который испытал сам автор романа после предательского по отношению к Венеции Кампоформийского сговора Бонапарта с Австрией и после падения первых итальянских республик. В «Последних письмах» почти повторен сюжет гётевского романа «Страдания юного Вертера». Но романтические краски в образе Ортиса — этого «итальянского Вертера» — у Фосколо преобладают. С первых же страниц романа Ортис резко противопоставлен всему, что его окружает. Мироощущение отчаявшегося юноши, чьи иллюзии развеяла жестокая действительность, отразило чувства итальянца, испытавшего разочарование в просветительских лозунгах, разуверившегося в иноземных «освободителях». Якопо Ортис переживает трагедию патриота, обреченного в условиях политической реакции на скитания, бездействие и одиночество. Самоубийство Якопо — акт отчаяния, обусловленный не только безнадежной любовью, но и неприятием угнетенного положения его родины. Судьба Якопо, его жизненные неудачи воспринимаются у Фосколо как знамение времени. Стиль романа, необычный для итальянской прозы начала XIX в., — нервный, то драматически-лаконичный, то многословно-описательный, передает обостренную чувствительность молодого героя.

Новаторское осмысление единства индивидуальных и исторических судеб было развито Фосколо в наиболее значительном его поэтическом произведении — поэме «Гробницы» (1807). Это сохраняющий классицистическую строгость рассказ о мироощущении человека нового века. Гробницы, почитаемые потомками, становятся у Фосколо не символом всеразрушающего времени, но, напротив, как бы свидетельством вечного подвижного сцепления прошлого и будущего. Подобно Вольнею в «Руинах», Фосколо доказывает, какую высокую нравственную и гражданскую ценность имеет хранимая людьми память о прошедшем.

Такой взгляд на прошлое придал поэме «Гробницы» особый патриотический акцент. Слава великих соотечественников составляет разительный контраст с ничтожным настоящим; но память о свершениях предков делает всякого причастным к национальной славе. А поэзия, обессмертив великие деяния, сама становится важным фактором истории народа, она формирует его самосознание.

Воспетые поэтом старинные верования и традиции, глубоко личные воспоминания и чувства, питающие гражданское сознание человека, — все это открывало новые горизонты перед итальянской поэзией.

Три трагедии, написанные в разное время («Фиест», 1797; «Аякс», 1811; «Риччарда», 1813, опубл. в Лондоне в 1820 г.), свидетельствуют о том, как неуклонно трансформировалась

215

творческая манера Фосколо: от подражания Альфьери в «Фиесте» он шел к созданию трагедии романтической по настроению и образной системе. Романтические черты заметны уже в герое трагедии «Аякс» — благородном юноше, разочарованном в человечестве и по собственной воле обрывающем свою жизнь при виде торжествующего зла. «Риччарда» — наиболее романтическая трагедия Фосколо. Романтичен ее навеянный историей сюжет, воскрешающий мрачные времена средневековой феодальной вражды. Романтичны образы персонажей, то неистовых, то меланхолических, раздираемых противоречивыми страстями. Как это типично именно для итальянского романтизма, трагедия Фосколо непосредственно обращена к национальным чувствам современников. История братоубийственной феодальной распри, кончающейся лишь со смертью Риччарды и ее преступного отца, Гвельфо, несла в себе глубоко жизненную для Рисорджименто мысль о необходимости гражданского единства.

После 1809 г. в сознании поэта обостряются кризисные настроения. В 1815 г. Фосколо навсегда покидает родину, где восторжествовала реакция, и последние годы своей жизни проводит в Англии, полностью утратив веру в то, что его идеи будут поняты и продолжены молодыми отечественными писателями.

Перед отъездом на чужбину Фосколо в 1812—1814 гг. работал над поэмой «Грации», которая так и осталась незавершенной. Три больших фрагмента ее представляют собой три гимна античным божествам — символам нетленной красоты, облагораживающей низменный мир людей. Эти гимны, «последний цветок итальянского классицизма», по выражению Фр. Де Санктиса, рождены воображением, погруженным в мифы древности. Разуверившийся в действенности творчества, поэт ищет умиротворения в лирическом созерцании, в классической уравновешенности и гармонии стиха и не делает никакой попытки связать их с тревогами и духовными исканиями современности. И это весьма знаменательно: предаваясь радости творить в тех формах, которые всегда притягивали его своим совершенством, поэт словно бы уже знал, что время их проходит и не им предстоит во всей полноте выразить характер наступившей эпохи. Поэтому «Грации» — гимн классицизму и в то же время приговор его условностям.

Как целостное художественное направление, которому принадлежит ведущий голос в литературе Рисорджименто, романтизм заявил о себе после 1816 г., когда стали появляться первые теоретические манифесты новой школы.

Иллюстрация:

У. Фосколо

Гравюра Жоффруа
к «Избранным произведениям Уго Фосколо».
Париж. 1837 г.

В стремлении пробудить общественное и гражданское самосознание в самых широких кругах соотечественников, романтизм стал действенной формой сопротивления всем проявлениям реакции, воцарившейся в Италии в годы Реставрации. Романтики своим творчеством горячо откликались на выступления революционных сил, а нередко и сами активно участвовали в национально-освободительном движении.

В первой половине XIX в. романтизм проходит в своем развитии два этапа. Их хронологическое совпадение с главными фазами национально-освободительной борьбы — еще одно свидетельство того, что судьбы романтизма теснейшим образом связаны в Италии с судьбами Рисорджименто.

Ранний период романтизма открывается 1816 годом и распространяется на 20-е годы — на время карбонарских заговоров и восстаний. Именно в это время в Ломбардии, одной из наиболее развитых итальянских провинций, принадлежавших тогда Австрии, появляются первые манифесты миланской романтической школы, выходит журнал романтиков «Кончильяторе» («Примиритель», 1818—1819).

216

«Если у нас нет единой политической родины... то кто нам может запретить... создать единую литературную родину», — писал Джованни Берше в первом манифесте итальянского романтизма «Полусерьезное письмо Златоуста сыну» (1816). Основная концепция романтизма — концепция национального искусства, одновременно народного и современного по духу и при этом вписывающегося в панораму развития европейского художественного поиска. Романтики признали нужным не отвергать отечественную традицию, а находить в ней плодотворные импульсы для изображения нравов своей страны.

В «Полусерьезном письме» Берше, в «Литературных приключениях одного дня» (1816) Пьетро Борсьери и в других статьях сотрудников журнала «Кончильяторе», издававшегося поэтом и критиком Сильвио Пеллико, неприятие устарелых канонов классицистической поэтики сочеталось, как правило, с высокой оценкой наследия просветителей. Так, в журнале не раз подчеркивалось актуальное для итальянцев гражданское содержание в трагедиях Альфьери; создателями современного по духу театра предстают на страницах издания и трагедии Шиллера на исторические сюжеты, и «Карл IX» М.-Ж. Шенье.

Романтики выработали своеобразную теорию жанра исторической драмы, проливающую свет на самую сущность итальянского романтизма. В некоторых своих пунктах эта теория оказала значительное влияние на становление эстетических концепций таких неотделимых от судеб всего европейского романтизма художников, как Стендаль и Гюго.

Так, Эрмес Висконти ставил современное звучание исторической драмы в зависимость от того, насколько правдоподобно раскрыта в ней последовательная связь событий и насколько естественно вписывается в панораму коллективных судеб личная судьба героя. В «Диалоге о единстве времени и места в драме» (1818), являющемся одним из важнейших теоретических документов итальянского романтизма, Висконти утверждает новый, по сравнению с классицистическим, романтический принцип правдоподобия действия. Основа его — «воспроизведение происходящего во времени»; имеется в виду изображение естественно и постепенно совершающейся эволюции в сознании, поступках и судьбе героев.

Перекликаясь с романтическими школами других стран Европы, а иногда и отталкиваясь от их опыта, итальянские романтики создали высокие образцы лирики и сатиры, разработали самобытные жанры исторического романа и драмы.

216

АЛЕССАНДРО МАНДЗОНИ

Крупнейший писатель итальянской романтической школы — Алессандро Мандзони (1785—1873).

На рубеже 20-х годов он много писал о задачах литературы романтизма. Правило «трех единств» и обязательное в классицизме подражание античным образцам Мандзони подверг критике с точки зрения народности искусства. Он доказывал, что Италии нужна литература, интересная и доступная возможно большему числу читателей, а не наиболее образованным. Взамен «системы подражания», принятой классицистами, Мандзони выдвинул понятие «исторической системы», основанной на верности фактам и их историческим причинам. В «Письме г-ну Ш... о единстве места и времени в трагедии» (1823) и в письме Ч. Д’Адзельо «О романтизме» (1823, опубл. 1846) писатель раскрыл сформулированный им еще в ранних своих набросках тезис: «Историческая правда — вот тип правдоподобия». Признавая, что единственным объектом романтического искусства является «истинное» (vero), Мандзони рекомендовал писателю-романтику обращаться лишь к сюжетам, интерес которых «порожден жизненным опытом и впечатлениями повседневной жизни». То «истинное», что заключено в истории, выявляется особым историческим видением, в котором участвуют и художнический вымысел, и точное знание фактов. Подчиняясь чувству реально возможного, писатель создает образы, согласованные с «материальной правдой времени». Мандзони требовал, чтобы поэтическое воображение проникло в сущность исторических фактов и передавало ее в характерных для данной среды и эпохи ситуациях и конфликтах. Как и Висконти, он призывал романтиков учиться у Шекспира, чтобы создавать правдивые образы, в которых проступало бы своеобразие исторического момента. В этих теоретических принципах ясно предстает важный аспект романтического художественного мировосприятия, который связывает эстетику романтиков с реалистической и который горячо поддержал в итальянской романтической теории Стендаль.


Дата добавления: 2015-11-30; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав



mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.017 сек.)