История всемирной литературы 37 страница

Полемика, развернувшаяся в 40-х годах между Готшедом и швейцарцами, не только внесла оживление в литературную жизнь двух стран, но и существенно способствовала углублению эстетической мысли (подробнее об этом см. в гл. «Немецкая литература»). Собственное поэтическое творчество Брейтингера («Поэма о Ное», 1749) интереса не представляет.

В первой половине XVIII в. Швейцария выдвинула только одного поэта европейского масштаба — Альбрехта Галлера (1708—1777). Выдающийся ученый-естествоиспытатель, профессор

246

Геттингенского университета и член многих академий, Галлер придерживался умеренных взглядов и на протяжении всей жизни стремился сочетать просветительские воззрения с религиозными убеждениями. В просветительской философии начала века ему ближе всего были идеи Лейбница, Вольфа и Шефтсбери.

Критическое отношение к современной социальной жизни проявлялось у него преимущественно в годы молодости: именно тогда были опубликованы его поэма «Альпы» (1729) и сборник «Опыт швейцарских стихотворений» (1732).

Поэма «Альпы» стоит в ряду других произведений распространенного в XVIII в. жанра описательной поэзии (Брокес, Томсон, позднее Трембецкий, Донелайтис). Изображение горного ландшафта, детальное описание альпийской флоры (очень точное под пером ученого-ботаника) искусно сочетаются с картинами жизни швейцарских крестьян. Поэта умиляет простота и безыскусственность их образа жизни, его восхищает даже невежество сельских жителей, которое, по его словам, уберегает их от пороков, «зла и коварства», царящих в больших городах:

Блаженны вы! Для вас, по дивной воле бога,
Закрыта к гибели опасная дорога.

(Перевод Ф. Миллера)

Идеализация патриархального уклада часто встречается в произведениях XVIII в., противоречиво выражая идеи эпохи. У Галлера проповедь незапятнанной добродетели, прославление достоинства простого труженика неотделимы от религиозного мироощущения. Как и Брокес, Галлер воспевает величие мира, видя в нем проявление мудрости творца.

Поэма Галлера рассудочна. Природа предстает у него в описании, а не в переживании. Он тяготеет к классицистической эстетике, главным образом в ее английском варианте: с большим интересом Галлер относился к Александру Попу. Поэзия классицизма помогает Галлеру преодолеть влияние барочного стиля, которое заметно в первых его поэтических опытах. Вместе с тем художественный образ Галлера конкретен, точен: он живописует не горы вообще, а родные ему швейцарские Альпы. Современников привлекло и очаровало именно это новое, непосредственное изображение, искусная передача реальных примет природы. Более того, перед нами ученый-ботаник, автор трехтомной «Истории швейцарской флоры». К поэтическому тексту он нередко дает сноски, в которых комментирует явления природы с позиций естествоиспытателя. И эта новизна особенно остро воспринималась во Франции, где «Альпы» имели большой успех у читателей, воспитанных на поэзии классицизма.

Это был первый шаг на пути к будущему сентиментальному восприятию природы. Недаром Галлера считают предшественником Руссо. И все же швейцарский поэт остается в сфере рационалистического мироощущения. Лессинг воспользовался примером из поэмы «Альпы» для критического осуждения самого принципа описательной поэзии XVIII в. Рассудочность как основную черту поэзии Галлера отмечал позднее и Шиллер. В качестве примера он приводил стихотворение Галлера на смерть жены: «Он хочет представить нам не чувства свои, а мысли по поводу этого события».

В сатирических стихотворениях Галлера, включенных в сборник 1732 г., идеализированное патриархальное прошлое выступает как антитеза современной Швейцарии. Его критика направлена против своекорыстия, жадности, эгоизма, честолюбия, т. е. пороков буржуазно-патрицианской Швейцарии («Испорченные нравы», 1731). Одновременно он обличал пустоту, тщеславие, моральную распущенность и духовную деградацию придворного общества, имея в виду прежде всего французский двор («Светский человек», 1733).

Сатиры Галлера несут в себе нравственный и общественный идеал — своим современникам поэт противопоставляет или героев древности, или деятелей национальной истории, участников освободительной борьбы.

По мере расширения просветительского движения в Европе и углубления критики феодального общества Галлер все больше склонялся к примирению с существующими порядками и все чаще выступал против французских «вольнодумцев», особенно Вольтера и Руссо. Он защищает религию от нападок Вольтера и пытается опровергнуть идею демократии, выдвинутую в «Общественном договоре». Руссо — для него самый опасный противник. В романе «Фабий и Катон» (1774) автор вкладывает идеи Руссо в уста софиста Карнеадеса, против которого выступает рассудительный Катон. По слонам Катона, демократия противоречит рассудку, ибо природа не создала людей равными.

В 1753 г. в расцвете сил Галлер оставил высокий академический пост в Геттингене и вернулся в Берн, заняв должность маленького чиновника в городской ратуше. Это было выражением его приверженности бернскому укладу жизни, проявлением кантонального патриотизма, вступавшего в противоречие с его собственными, хотя и умеренными просветительскими идеями. Почетный член 12 академий и научных обществ Европы, ученый энциклопедического склада, книги которого по медицине

247

и ботанике были переведены на многие языки, Галлер не смог преодолеть давления консервативной швейцарской среды.

В середине XVIII в. болотная тишина швейцарских кантонов была нарушена крупным политическим событием. В 1749 г. в Берне Самуэль Генци организовал заговор с целью ликвидации диктатуры местной олигархии. Он требовал отмены крепостных повинностей, облегчения налогового бремени, демократизации судопроизводства. Генци опирался лишь на небольшую группу смелых людей. Массовых движений в Швейцарии XVIII в. не было — сказывалась разобщенность угнетенных, парализующая роль церковной проповеди, провинциализм местной буржуазии. Заговор был раскрыт, Генци казнен, а власти пытались представить заговорщиков как людей корыстных, якобы замышлявших поджоги и убийства. Но мужественное выступление Генци нашло широкий отклик далеко за пределами Швейцарии. В 1753 г. Лессинг напечатал драматический отрывок «Самуэль Генци», вызвавший бурную реакцию в Берне. А в журнале «Геттингенские ученые записки», выходившем под редакцией А. Галлера, была опубликована весьма резкая рецензия. Это был еще один из парадоксов в судьбе Галлера, ибо, как установлено, на формирование политических взглядов Генци оказали влияние именно сатирические стихи Галлера, в которых поэт, порицая современные нравы, ссылался, как на образец для подражания, на героев прошлого, мужественно отстаивавших свои убеждения и шедших во имя их на любые жертвы.

В середине XVIII в. выросло значение Цюриха как крупного литературного центра. В 1744—1763 гг. здесь издавался журнал «Доверительные известия о новых книгах и других ученых вещах». В 1760 г. на торжествах по случаю 300-летия Базельского университета было создано «Гельветическое общество в Шинцнахе», а в 1761 г. в Цюрихе по инициативе Бодмера — «Гельветическое общество у скорняков». Просветительская пропаганда в этих обществах и журналах носила мирный характер, ставила целью воспитание добропорядочных граждан. В середине века активно продолжали свою деятельность Бодмер и Брейтингер. Бодмер восторженно приветствовал первые песни «Мессиады» — он увидел в Клопштоке наследника Мильтона. В 1750 г. состоялась встреча Бодмера с Клопштоком, приехавшим в Цюрих. Бодмер сначала говорил об этой встрече как о «величайшем событии в своей жизни», а потом был разочарован, не обнаружив в авторе «Мессиады» признаков того пиетизма и благочестия, которые он связывал со своим представлением о религиозном поэте.

Иллюстрация: А. Галлер

Портрет Ж. Р. Юбера. 1736 г.
Швейцария. Частное собрание

Крупной заслугой Бодмера было обращение к сокровищам средневековой немецкой поэзии, находившейся до того в пренебрежении, а частично и неизвестной. На основе так называемой Большой гейдельбергской рукописи, хранившейся в Париже, Бодмер опубликовал (1747—1759) собрание песен миннезингеров. Ему же принадлежит публикация (1757) фрагмента из «Песни о Нибелунгах» — «Месть Кримхильды и Плач». Позднее, на склоне лет, он подготовил сборник «Старинные английские баллады» (1780).

С Цюрихом связана деятельность Иоганна Каспара Лафатера (1741—1801). В 1762 г. он смело выступил в печати против ландфогта и тем снискал себе поздне́е уважение в среде немецких писателей «Бури и натиска», которые видели в нем своего соратника. Гете вспоминал в автобиографии «Поэзия и правда» в связи с этим фактом биографии Лафатера: «Эстетическое чувство, объединившись с юношеской отвагой, рванулось вперед, и если совсем еще

248

недавно молодые люди учились, чтобы добиться должностей, то теперь они стали своего рода надзирателями над должностными лицами». Но широкая популярность Лафатера связана с его занятиями по физиогномике. Он утверждал, что внешний облик человека — это зеркало его души и по лицу можно безошибочно определить характер. «Фрагменты по физиогномике в целях наилучшего познания человека и распространения человеколюбия» (4 тома, 1775—1778) заинтересовали Гете, который даже принял участие в этом издании. В среде штюрмеров поиски примет неповторимости внешности каждого человека воспринимались как проявление интереса к человеческой индивидуальности. Снисходительно-доброжелательное отношение со стороны Гете и Гердера вскоре сменилось критическими оценками по поводу физиогномических опытов. А у немецкого сатирика Г. К. Лихтенберга идеи Лафатера вызвали резкое осуждение (1778). Н. М. Карамзин встречался с Лафатером в Цюрихе в 1789 г. В «Письмах русского путешественника» он изображает его почтительно, но иногда с доброжелательной иронией.

Наряду с религиозно-дидактическими сочинениями, переложениями библейских и евангельских сюжетов, Лафатер был известен стихами и песнями на швейцарские исторические и современные темы. Среди исторических песен — героическая песня о Вильгельме Телле.

Учеником Бодмера и Брейтингера по Цюрихскому университету был выдающийся швейцарский педагог Иоганн Генрих Песталоцци (1746—1827). Под влиянием Бодмера он в молодые годы заинтересовался Руссо, книга которого «Эмиль, или О воспитании» сыграла в жизни Песталоцци решающую роль, определив его интересы и призвание. Под влиянием Руссо была написана его ранняя книга афоризмов «Пожелания» (1766).

Педагогическая система Песталоцци тесно связана с кругом социально-этических проблем эпохи Просвещения. Она отвечала стремлению утвердить права человеческой личности в обществе. «Обстоятельства делают человека, но я также скоро увидел: человек делает обстоятельства. Он имеет в себе силу направлять их по своей воле», — писал Песталоцци в работе «Мои исследования путей природы в развитии человеческого рода» (1794—1797).

Многогранная деятельность Песталоцци оставила свой след и в литературе. Некоторые его педагогические сочинения написаны в форме диалогов, бесед, в свободной разговорной манере.

Песталоцци принадлежит и дидактический роман «Лингард и Гертруда» (1781—1787), которому он придавал особое значение, полагая, что в беллетризованной форме он сможет лучше донести свои педагогические идеи до широкого круга читателей.

Роман написан в наивно-безыскусной манере. Главные персонажи даны прямолинейно-дидактически (преступный староста Гуммель; благородный помещик Арнер; трудолюбивая, отзывчивая Гертруда и т. д.). По сути своей это просветительская утопия, которая могла возникнуть именно на швейцарской почве. Песталоцци не ограничивался проблемами воспитания и образования детей, он говорил и о социальных проблемах. Изобразив в романе деревню Бонналь, поместье и мануфактурное производство, Песталоцци представил в миниатюре тогдашнюю швейцарскую провинцию.

Самый популярный швейцарский писатель второй половины XVIII в., умноживший славу Цюриха, — Саломон Геснер (1730—1788). Он выступал в разных жанрах, но шумное признание приобрел у современников своими «Идиллиями» (5 томов, 1772).

В известной мере неожиданно, что эпоха острых идейных конфликтов отмечена расцветом самого бесконфликтного жанра — идиллии. На эту парадоксальность указывал К. Маркс: «...Во времена сильного, страстного отрицания и отречения, как, например, в XVIII веке, появляются честные и благомыслящие мужи, хорошо воспитанные и добропорядочные сатиры, вроде Геснера, которые исторической испорченности противопоставляют идиллию неподвижного состояния» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 4, с. 297).

Мир идиллии условен. Герои ее — идеализированные пастухи и пастушки — ничего общего не имеют с реальными персонажами ни настоящего, ни прошлого. Галлер рисовал свой идеал патриархального состояния, возвышая реальных обитателей альпийских деревень, исходя из их действительных достоинств — трудолюбия, умеренности, честности. Геснер полностью абстрагируется от реалий быта, как это было в пасторальной лирике рококо. И все же это новая идиллия, рожденная веком Просвещения. Обращаясь к читателю (1762), Геснер своеобразно обосновывает свое право не изображать современного крестьянства: его невозможно идеализировать, ибо, по мнению поэта, «притеснение и нищета сделали его и безнравственным, и хитрым, и подлым».

Этический и эстетический идеал конструируется в совершенно выдуманном мире пасторали именно потому, что поэт убежден в бесплодности поисков его в реальной действительности.

249

Хотя обращение к Феокриту традиционно для всех авторов идиллий, но существенно, что Геснер ссылается на античного поэта, минуя французские образцы. Ему ближе Брокес, Гагедорн, он сочувственно пересказывает идеи Бодмера о роли воображения в искусстве.

Идиллии Геснера написаны ритмической прозой. Ф. Шиллер замечает в связи с этим: «Он в нерешительности колеблется между прозой и поэзией, как если б боялся, что условность стихотворной речи слишком отдалит его от подлинной природы, а отказ от этой условности лишит его поэзию полета». Некоторые идиллии написаны в форме диалога, но они не перерастают в драму, ибо не содержат острого конфликта. Поэт Геснер известен, кроме того, как художник-график и художник по фарфору. И герои его идиллий подобны раскрашенным фарфоровым статуэткам. Характеры их однородны, чувства однообразны. Поэт фиксирует состояние, а не действие.

Для современного читателя самое поразительное — огромный успех цюрихского писателя у современников. Его переводили на все европейские языки: в России, во Франции, в Италии были изданы полные собрания сочинений. Наивные и слащавые сцены, в которых амуры воздвигают паруса из роз и жасминов, а героини произносят приторные нежности, доставляли радость новому, сентиментальному читателю. Но Геснера ценили и такие взыскательные современники, как Дидро. Тонкий анализ «прекрасной, возвышенной фикции», созданной Геснером, дан в статье Ф. Шиллера «О наивной и сентиментальной поэзии». «Пастух Геснера... — пишет он, — не может нас восхитить истинностью своего изображения, как природа, ибо для этого он слишком идеальное существо; так же мало может он нас удовлетворить как идеал, бесконечностью мысли, ибо для этого он слишком уж незначительное создание». Но Шиллер признает, что он может нравиться именно тем, что «стремится соединить в себе наивное с сентиментальным, и, следовательно, в определенной мере ответить сразу обоим противоположным требованиям, которые предъявлены поэзии».

В стороне от всяких литературных споров современности стоял Ульрих Брекер (1735—1798). Он не претендовал на славу писателя. И неожиданно для себя приобрел известность, когда один из доброжелателей опубликовал рукопись его автобиографической книги «История жизни и достоверных приключений бедного малого из Токенбурга» (1788—1789). Бесхитростный рассказ о собственной судьбе раскрывал существенные черты социального уклада и образа жизни в патриархальном захолустье тогдашней Швейцарии. В литературе всего европейского Просвещения немного книг, в которых была бы так запечатлена изнурительная борьба человека с нищетой, голодом, борьба за элементарное человеческое существование. В книгу включено письмо, написанное И. К. Лафатеру — крик отчаяния, призыв о помощи, просьба об «отеческом совете», как избежать гибели. Письмо не было отправлено, ибо автору было ясно, что и этот «лучший друг человека» ничем, конечно, помочь не может.

Но биография героя — не только история борьбы за существование. Это одновременно и повествование об усилиях вырваться из тесных, сковывающих рамок провинциального образа жизни, преодолеть узость суждений, рабской религиозной психологии. Некоторое время Брекер провел в наемных прусских войсках. Годы солдатчины обернулись для него нелегким опытом, сделали более проницательным и непримиримым к средневековым формам гнета на своей родине. И потому герой книги не просто жалуется, он размышляет над всем виденным, жизненные невзгоды — свои и окружающих людей — дают ему основание критически оценить «благость божью». Брекер переживает серьезную эволюцию в своих религиозных взглядах, усваивая многие аргументы просветителей. Пассивно-пиетистские мироощущения сменяются призывом к активному действию в жизни, причем если сначала речь идет о личной борьбе за счастье, то в годы Великой французской революции Брекер приходит к пониманию и признанию общественной активности, действий народа.

Примечательна в наследии Брекера книга «Нечто о драме Вильяма Шекспира» (1780). Себя он называет на титульном листе «бедным необразованным гражданином мира, которому посчастливилось прочесть» Шекспира. Само обращение к Шекспиру примечательно в годы, когда в Германии усилиями Гердера и Гете было привлечено внимание к наследию великого английского драматурга. Брекер ценит Шекспира за его правдивость, и решительная защита реализма была весьма плодотворной в тогдашней Швейцарии. Однако само понимание реализма наивно и узко и сочетается с попытками оценивать драмы Шекспира с позиций моралиста.

Опыт личного участия в качестве наемника в Семилетней войне позволяет ему остро ощутить несправедливость той борьбы, которую вели в 1792 г. войска прусско-австрийской коалиции против революционной Франции. «Достойно удивления, — пишет Брекер, — что сотни тысяч довольно скудно оплачиваемых наемников позволяют своим деспотам так слепо себя вести, кровь и самую жизнь ставить на карту,

250

чтобы сражаться против свободы и человеческих прав, и это солдаты, чьи родители и родственники сами стонут под игом рабства». Брекеру представляется более логичным, если бы наемники повернули штыки против деспотов и тиранов.

В этом сказалось социальное чутье человека, много выстрадавшего в жизни; вместе с тем общественный опыт швейцарского мелкого собственника был недостаточен, чтобы исторически осмыслить опыт революции. Дело не в том, что он, как и многие просветители других стран, не принял якобинской диктатуры, но он и самую революцию понимал как акт проявления самозащиты народа, а не как переворот во имя установления нового общественного порядка. «Морально-религиозная критика, — отмечает известный литературовед ГДР Г.-Г. Тальгейм, — классовых битв в революционной Франции объективно была реакционной, но субъективно она выражала незрелость мировоззрения и политическую беспомощность».

Немецкоязычная литература Швейцарии XVIII в. отражает многие общие тенденции, характерные для литературы германских государств. Некоторые швейцарские писатели принимают участие в общегерманском литературном процессе (Бодмер, Брейтингер, Лафатер). Но практически ни одному швейцарскому писателю не удалось превозмочь давления консервативных традиций, преодолеть многовековую инерцию патриархального уклада. Более того, слава Геснера как раз свидетельствует о том, что поэтизированная и идеализированная патриархальность, будучи поднята до искусства, могла даже обрести мировую славу, хотя и кратковременную.

Литературы скандинавских стран и Финляндии [XVIII в.]

250

ОСОБЕННОСТИ
ЛИТЕРАТУРНОГО ПРОЦЕССА

Судьбы скандинавских народов по-разному складывались в XVIII в. Дания и Швеция играли весьма заметную роль на европейской политической арене. Между ними, как и в XVII в., продолжалось противоборство. В Северной войне между Швецией и Россией Дания была на стороне России. Дании удалось вытеснить Швецию с южного побережья Северного моря и с острова Борнгольм. Международный престиж Швеции был особенно поколеблен после поражения в войне с Россией.

Вместе с тем Дания и Швеция выступали в роли метрополии: Норвегия и Исландия входили в состав Датского королевства, Финляндия принадлежала шведской короне. При этом социальная структура и социальные отношения складывались в разных Скандинавских странах неодинаково. Например, крепостное право в Дании и Швеции было отменено только в последние десятилетия XVIII в., в то время как Норвегия вообще не знала крепостной зависимости.

Кризис феодального строя, в разной форме проявлявшийся в Скандинавских странах, создавал почву для формирования и распространения просветительских идей. В зависимых странах этот процесс имел свою специфику, отражая стремление к децентрализации, культурной автономии, а в перспективе и к самоопределению.

Неравномерно было размещение культурных центров. В Дании таким центром стал Копенгагенский университет. В Швеции существовало два университета — в Лунде и Упсале (последний основан еще в XV в.), в Финляндии — в Турку. В 1739 г. была открыта Шведская академия наук, ее первым президентом стал Линней, ученый с мировым именем. В 1786 г. создана другая Шведская академия, специально по гуманитарным наукам и искусству. В 1722 г. открылся театр в Копенгагене, в 1737 г. — Шведская королевская сцена в Стокгольме, и хотя оба театра временами прекращали свою деятельность, роль их трудно переоценить. Именно в театром в Копенгагене связана слава одного из блестящих мастеров европейской комедиографии классицизма, сатирика и моралиста, идеолога раннего Просвещения Людвига Хольберга (1684—1754).

В Дании начиналась деятельность и первых норвежских просветителей. Хотя различные норвежские общества создавались и в некоторых городах Норвегии, наиболее представительным и влиятельным явилось Норвежское общество, основанное в 1772 г. в Копенгагене. Во главе его стоял известный драматург Ю. Х. Вессель, туда входили также видные норвежские поэты. Деятельность их была умеренной, ибо участники общества не ставили перед собой политических

251

целей. Более радикальными, особенно к концу века, были народные движения в Норвегии, направленные главным образом против произвола датских чиновников. Огромный резонанс имело дело норвежского крестьянина Лофтуса (1786—1787), который был осужден датским судом за подачу датскому кронпринцу жалобы от имени крестьян (ибо по данному делу жаловаться не полагалось) и умер в тюрьме. Дело Лофтуса в немалой степени способствовало формированию национального сознания норвежцев.

В Финляндии, входившей в XVIII в. в состав Швеции, развивается течение «феннофильства», ставившее своей задачей пропаганду национальной культуры и финского языка в противоположность официальному — шведскому. Предпринимаются первые попытки создания истории финского народа (Д. Юслениус), появляются первые стихотворения на родном языке (Г. Гундерус).

Исландия к началу XVIII в. была полностью подчинена Дании. Немногочисленные ученые-исландцы получали образование в Копенгагене и, возвратясь на родину, становились преимущественно духовными лицами. Однако и здесь культурная жизнь понемногу развивается в «светском» направлении: изучением природы занимается естествоиспытатель и поэт Эггерт Оулафсон (1726—1768). Его дневник (изданный в 1772 г. на датском языке) был знаменательным для своего времени произведением — он как бы открывал Исландию для скандинавов. Восхищаясь древнескандинавским прошлым, Оулафсон возлагал большие надежды на крестьянство, как на основную силу нации. На исландском языке в XVIII в. писали многие самобытные авторы (Гуннар Паульсон, Йоун Стейнгримсон, Йоун Торлаукссон, Сигурд Пьетурсон и др.).

Культурный процесс в Дании и Швеции развивался в одном направлении — от преобладания церковной идеологии к Просвещению. Хотя к началу XVIII в. в этих странах имелась довольно значительная литература на национальных языках, представленная в основном религиозной (частично светской) поэзией, а также историческими, философскими и естественнонаучными сочинениями, все же ей не хватало как прочных связей с литературами других европейских стран, так и внимания к подлинным народным традициям и своей национальной культуре. Задачу преодоления традиций барокко, господствовавшего в литературе XVII в., размежевания светской и духовной литературы, утверждения не только новых жанров, но и новых взглядов на деятельность писателя как на служение обществу решали Людвиг Хольберг в Дании и Олаф Далин в Швеции.

Хольберг и Далин, а также их окружение — поэты-классицисты выдержали нелегкую борьбу за литературные права родного языка: к началу века в науке господствовала латынь, а на сцене — французский и немецкий. Писателям первой половины XVIII в. предстояло заново создать на национальных языках почти все основные жанры художественной литературы: в поэзии — оду, сатирическую поэму; в драматургии — комедию и трагедию; в прозе — роман, повесть, эпистолярный жанр, путевые заметки. В эти десятилетия возникает и получает развитие периодическая печать, играющая, по мнению скандинавских исследователей, немаловажную роль в становлении шведского и датского языков.

Иллюстрация: Датский театр

Гравюра. 1750 г.

Большую роль в формировании новых скандинавских литератур сыграли созданные по образцу английского «Зрителя» журналы «Датский зритель» и «Шведский Аргус» Далина, которые затрагивали актуальные вопросы общественной жизни и политики, знакомили с событиями культурной жизни европейских стран.

Значительно оживляются филологические исследования в области языка, собираются и критически издаются средневековые тексты (Х. Грам и Я. Лангебек в Дании), создается датское «Общество отечественной истории и языка» (1745).

Первые успехи делает также и национальная историография: появляются первые исторические труды (Хольберга на датском и Далина

252

на шведском), доступные широкому читателю, написанные с новых, рационалистических позиций.

Философская мысль получила наибольшее развитие в Швеции. С одной стороны, здесь оставалась живой и развивалась традиция рационализма, получившего признание еще в XVII в. (в Стокгольме провел последний год своей жизни Декарт). С другой, крупнейшей фигурой шведской философии в XVIII в. являлся Э. Сведенборг, мистические взгляды которого полемически противостояли мировоззрению просветителей.

Внутрискандинавские литературные связи в первой половине века были ограничены несколькими наиболее известными именами: творчество Хольберга, норвежца по происхождению и датчанина по языку и по литературной традиции, имело общескандинавское значение, его «Размышления о морали» и «Письма» способствовали развитию этих жанров в Швеции. Важным фактором шведской литературы стала его переписка с поэтессой фру Нурденфлюкт. Произведения Хольберга знали и ценили Бельман, Валленберг и Чельгрен. В свою очередь, в Дании знали Далина как журналиста и как поэта.

В середине XVIII в. в датской и шведской литературах заметно расширяются контакты с европейским Просвещением. Европейские писатели также начинают проявлять интерес к романтическому содержанию скандинавского эпоса и мифа. С переездом Клопштока в Копенгаген значительно оживляются датско-немецкие культурные связи.

В 50-е годы развивается описательная поэзия, изображающая ландшафты родной страны в разные времена года (Крейц и Гилленборг в Швеции, Туллин в Дании), образцами для которой послужили английские поэты Ал. Поп и Дж. Томсон, отчасти «Альпы» швейцарца Альбрехта Галлера. К этой же теме обращаются и поэты 70-х годов.

«Свобода печати» (правда, весьма относительная), провозглашенная в Дании и Швеции в 70-е годы, благоприятно сказалась на развитии литератур этих стран. В Исландии монополия церкви в издательском деле также была несколько ограничена.

Однако самое значительное завоевание трех последних десятилетий — это пробуждение национального самосознания. Оно нашло свое выражение в движении «готицизма», в основе которого лежало увлечение древней скандинавской культурой. Древнеисландскую литературу еще в XVII в. именовали «готской», а ее наследие считали общим для всех германоязычных стран. Гипотеза о происхождении скандинавов от древних готов, в свое время выдвигавшаяся учеными, теперь решительно отвергнута исторической наукой, но в литературе этот термин остался как обозначение стремления деятелей культуры опереться на некое общегерманское наследие.

Сборник саг «Подвиги северных богатырей», изданный в 1737 г. Э. Ю. Бьёрнером (1696—1750), пользовался исключительной популярностью еще во времена юности шведского романтика Тегнера. Однако ориентированная на французский классицизм официальная академическая литературная критика тормозила освоение наследия «варварских времен». В преодолении этой традиции велика роль Эвальда.

Хотя литературная жизнь по-прежнему концентрируется вокруг столиц Копенгагена и Стокгольма, однако намечаются предпосылки для образования новых культурных центров — в Норвегии и Финляндии. Многие талантливые писатели, жившие и работавшие в Копенгагене, были норвежцами по происхождению. Своей деятельностью они подготовили отделение норвежской литературы от датской в следующем столетии.

Дата добавления: 2015-11-30