Читайте также: |
|
Нас зачинают, во всяком случае, как правило, с любовью. Но и там, где на первом плане доминирует инстинкт, присутствует страстное желание единения и слияния, в конечном счете влекущая мужчину и женщину друг к другу, ставящая их себе на службу и делающая их родителями. Однако наиболее тесным это единение становится в случае, если мужчина и женщина нашли друг друга еще раньше и публично признают себя парой. В этом случае соединение, в котором зачинается ребенок, переживается и подтверждается в качестве апогея любви и исполнения без дефицита. Так же позднее чувствует себя и ребенок. Его жизнь — плод любви.
Такой ребенок ожидается обоими родителями с любовью, приветствуется с любовью и принимается в семью. Как правило, также без дефицита. Он с самого начала является ее частью.
Порой этой любви бывают поставлены пределы, или границы — как внешние, так и внутренние. Внешние, например, в случае, если ребенок рождается слишком рано, то есть, недоношенным, и первое время донашивается в искусственных условиях, или если он появляется на свет посредством кесарева сечения. Внутренние, если отношения между родителями оказались порванными или если мать хочет скрыть появление ребенка на свет, потому что он родился вне брака, или если она не может или не хочет перестроить свою жизнь, что являлось бы неизбежным ради заботы о ребенке. В этом случае ребенку чего-то не хватает. Он ощущает дефицит любви, в которой нуждается и которой требует.
Причиняется ли ему тем самым вред? Препятствует ли это его развитию? В течение определенного времени — несомненно.
С другой стороны, эти обстоятельства предъявляют к ребенку повышенные требования, и он развивает в себе способности, иметь которые ему необходимо вследствие упомянутого выше дефицита. Однако лишь в случае, если ему одновременно удается распрощаться с прежним неудовлетворенным страстным желанием.
Как же можно успешно распрощаться с ним? Если перевести взор с дефицита и пережитого недостатка на полноту жизни и любви, которая открыта и дарована и такому ребенку, несмотря на все лишения. Ибо полнота не означает совершенство. Наоборот. Лишь благодаря недостатку и дефициту, в качестве противоположного полюса, ее можно пережить в полном объеме и, таким образом, не только дарить, но и брать. В этом случае дефициты любви становятся не только ограничением, но и стимулом, который как требует, так и высвобождает иные, особые силы.
Там же, где взор остается направленным на дефицит, возникают страсти. Они должны компенсировать дефицит и удовлетворить прежнее страстное желание. Там, где кто-нибудь, например, слишком много ест или пьет, страстно ищет общества и развлечений, покупает больше, чем ему нужно, и работает больше, чем ему полезно, или если он пытается бежать от действительности — например, одурманивая себя наркотиками, или, отказываясь от мира, ищет удовлетворения своего страстного желания в религии, он, как правило, ищет той матери, которой ему не хватает, или того отца, которого ему не хватает. При этом он упускает из виду, что он уже имеет в себе всю мать или всего отца, ибо он жив лишь потому, что имеет в себе их обоих. Поэтому все, что ему нужно, чтобы быть, заключается в том, чтобы взять, наконец, то, что он уже имеет и чем он является.
Порой это удается сделать очень медленно и весьма поздно. Почему? Из пережитого ими недостатка многие выводят претензию, предъявляемую ими не только собственным родителям, но и другим людям и даже собственным детям, как если бы те должны были обеспечить им то, что могут дать только родители. Но таким образом они упускают других, отходящих от них, поскольку чувствуют, что от них требуют слишком многого, и таким образом страдающие от дефицита люди вновь и вновь переживают тот опыт, который вынудил их стать чрезмерно требовательными и маниакально-страстными. Вследствие этого они ставят под угрозу и те наиболее тесные отношения, которые возможны между людьми — отношения между мужчиной и женщиной — опустошают их и обрекают на неудачу.
Но там, где удается взять родителей такими, какие они есть, и отказаться от того, что прежде не удалось исполнить, любовь в действительности заменяет все, чего бы нам ни хватало, когда мы были детьми. Она становится любовью без дефицита.
МЕРТВЫЕ
Где пребывают мертвецы? Исчезли ли они? Прекратили ли они существовать в момент своей смерти? Когда умирают растения или животные, мы не думаем о том, продолжают ли они существовать для нас, кроме как в своих семенах или в своем потомстве или в тех живых существах, которым они послужили пищей. Но как обстоит дело с нами, с людьми? Подлежат ли и наша духовная часть и наша душа тлению в такой же степени? Или, может быть, они, в отличие от своей материальной части, не включены в круговорот умирания ради того, чтобы служить питанием и удобрением? Может быть, они продолжают существовать иным, нематериальным образом?
Наш опыт общения с мертвыми указывает в этом направлении. Порой они являются нам в наших сновидениях настолько живыми, как если бы они еще присутствовали здесь и хотели бы от нас чего-то, чего им не хватает. Например, признания или прощания с любовью, чтобы им, наконец, удалось расставание. Иногда мы должны привести для них в порядок что-либо, не дающее им покоя и продолжающее привязывать их к этой жизни. Если мы сделаем для них то, что им еще нужно, они, по прошествии некоторого времени, удаляются от нас, как если бы они теперь могли навсегда остаться с мертвыми и там упокоиться с миром.
И наоборот, живых также тянет к мертвым. Они страстно стремятся к ним, хотят соединиться с ними. Так, например, мать порой тянет к ее умершему ребенку, или ребенка тянет к его умершей матери. Они страстно стремятся к смерти, чтобы воссоединиться с любимым человеком, которого им не хватает. Для них эти мертвые все присутствуют, и их собственное умирание для них подобно продолжению их жизни здесь.
Иные люди испытывают непреодолимое притяжение смерти, как если бы умершая или умерший неудержимо влекли их к себе. И кажется, что эти умершие успокоятся лишь тогда, когда будут иметь у себя и рядом с собой кого-то, кто еще жив. Однако, возможно, они хотят иметь у себя не живого человека, как личность, а его преисполненную любви память о них, его уважение и его благодарность. Если, к примеру, ребенок, рано, возможно, еще при рождении, лишившийся матери, с любовью посмотрит на свою умершую мать и сердечно скажет ей: «Спасибо», страстное желание матери соединиться со своим ребенком в смерти прекратится. И тогда ребенок внезапно перестанет ощущать то притяжение, которое влекло его к мертвым.
Сходное происходит с убийцами и их жертвами. Ведь и убийц также тянет к их жертвам, и некоторые из этих жертв не могут успокоиться, пока их убийца также не ляжет мертвым рядом с ними. Но и здесь жертва иногда сможет найти покой, если ее убийца посмотрит на нее с любовью, с любовью, больше не испытывающей страха перед собственным умиранием и признающей, что подлинным шагом для примирения убийцы с его жертвой была бы его собственная смерть, которая сделала бы его подобным его жертве и соединила бы его с ней.
Действительно ли я говорил о мертвых, или же, может быть, о живых? Этого я не знаю. Порой я не могу отличить одних от других. Не присутствуют ли здесь и те, и другие, только по-разному, одни — видимым образом, другие — в образе, недоступным нашим взорам?
Мертвые остаются для нас таинственными. Они далеки от нас и одновременно близки к нам. Возможно, мы живем среди них, не подозревая об этом. Но иногда они открывают нам свое присутствие могущественным и вселяющим в нас ужас образом — помогая или уничтожая. Мы видим, как они иногда овладевают живыми — например, целителями, при помощи которых они осуществляют нечто, кажущееся другим невероятным. После этого целитель просыпается и не знает, что именно он сделал, а знает лишь, что кто-то другой, мертвый, имя которого ему часто известно, говорил и действовал через него.
Возможно, могущественные, великие личности истории, принесшие несчастье множеству людей, также находились во власти таких мертвецов, которые, с одной стороны, наделяли их могуществом, а одновременно таинственным образом защищали их? Но и этого мы не знаем. Хотя мысль об этом, возможно, заставит нас быть осторожнее в наших оценках и приговорах. В то же время это усиливает наш страх, поскольку мы в еще большей степени осознаем наше собственное бессилие.
В повседневной жизни мы нередко становимся свидетелями того, что мертвые, особенно мертвые члены нашей семьи, обращены к нам и дружелюбны по отношению к нам. Они некоторое время после смерти сопровождают нас, как если бы они были все еще среди нас, пока они, по прошествии определенного времени, не расстаются с нами, а мы, в свою очередь, не расстаемся с ними.
Возникает вопрос: куда идут мертвые, когда они навсегда уходят от нас? Существует ли для них собственное царство? Или же они через некоторое время погружаются в небытие, в окончательное и конечное забытье? Этого не знает никто.
Возникает и другой вопрос: что остается нам, все еще продолжающим жить и потому постоянно имеющим перед глазами смерть и осознающим ее присутствие? Причем нередко именно тогда, когда мы боимся ее или пытаемся вытеснить ее из сознания и заглушить ее стук в нашу дверь? Нам остается состояние созвучности с тем, что будет и с тем, как это будет. В этом случае мы спокойны уже здесь и сейчас.
Дата добавления: 2015-11-30; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав