|
Читайте также: |
Известно, далее, что, никогда не отличаясь сентиментальностью и почтительной стыдливостью, смотря на всё в жизни грубо, даже цинично, евреи обнаруживали эти качества не только по отношению к Эйзенменгеру, а и всякий раз, когда им приходилось бороться с разоблачениями. При других же обстоятельствах, они, наоборот, вовсе не находят оснований утаивать то первенствующее значение, которое они предают Талмуду, как излюбленному, основному фундаменту своего воспитания, мировоззрения и политики.
Самое понимание Талмуда по свойству его языка, по отсутствию гласных и знаков препинания, а также по иносказательности и умышленной туманности многих его мест – дело чрезвычайно трудное. Особенно затруднительно чтение Гемары, написанной на халдейском языке с примесью варварски испорченных греческих слов.
Удручённые опытом, сыны Иуды стали теперь ещё суровее и лицемернее, чем их лютые предки. Отсюда понятно, что талмудическая герменевтика должна представлять обширную науку. Действительно, ряд глубоко поучительных данных и весьма обстоятельное понятие о ней даёт Чиарини (Theorie du Judaisme), а Каббала, без знакомства с которой полное изучение Талмуда не мыслимо, лишь крайне усугубляет эти трудности.
Во всяком случае, чрезвычайно важным доказательством опасности талмудических принципов для гоимов и заведомости её для сынов Иуды служат два неизменных в еврейской истории факта: а) евреи всячески избегают прозелитов, между прочим, и потому, что боялись и боятся их нескромности, и б) они трепещут пред самой возможностью ренегатства в собственной среде, а потому сообща, жестоко мстят своим вероотступникам.
Таков Талмуд.
XII. В маленьком еврейском местечке Польши, Белоруссии или Галиции и на такой сцене, как Париж или Нью‑Йорк, в сознании мелкого фактора‑мишуриса, Сруля Наружнера или в сложном уме лондонского лорда‑мэра Генри Аарона Исаакса, в области религии и в сфере гешефта, по отношению к израильтянам либо к иноверцам‑гоям, Талмуд одинаково является всеразрешающей энциклопедией, равно обязательной во всяких случаях жизни, комбинациях, надеждах и помышлениях истинного еврея.
Написать конституцию еврейства, значит исчерпать Талмуд.
Для правоверного еврея найти выход из любого положения – это подыскать соответственное указание в том же Талмуде. Разобраться в чёрной душе фанатического талмудиста, Иуды‑предателя, это – согласовать бесчисленные противоречия, вопиющие нелепости и лихоим‑ственные извороты его учителей‑раввинов Талмуда. С первого дня рождения и до могилы, закоренелый еврей вращается исключительно в талмудической атмосфере, ею одной дышит, претворяет и совершенствует её в самом себе и, наконец, завещает плоды своей пронырливости будущим поколениям таких же талмудистов, как он сам.
Уничтожьте все экземпляры Талмуда, и жиды напишут его вновь! Подвергните его цензуре, и они станут заучивать воспрещённые места наизусть, передавая их из поколения в поколение на словах, как это они делают и теперь по отношению к тем сатанинским клеветам на христианство и своим законам о гоях, которыми прямо или косвенно, явно или иносказательно, отличается Талмуд.
“Не для взрослых людей, а разве для малых, но злобных ребят написано это учение”, – говорил ещё философ Аверроэс (умер в 1217 г.), – “а затем разработано так, что последователей Талмуда нет возможности извлечь ни из жалкого невежества, ни из их глубочайшей безнравственности”.
Действительно, по всем своим признакам, Талмуд кажется произведением, возможным разве среди дикарей. Между тем, он появился в самый разгар греческой и римской цивилизации. Уже этим доказано с ясностью, насколько расовая вражда неизменно отделяла еврейство от всего остального человечества. Все усилия старейшин Израиля имели единственной целью сделать евреев непохожими на прочих людей.
Как бы эти люди ни были прекрасны и полезны учреждения других народов, они должны быть проклинаемы евреями.
Их Бог и религия, право и нравственность, надежды и замыслы, стремления и занятия, промыслы и праздники, нравы и забавы, жилища и платье, суды и календарь, наконец, сама пища, – всё должно иметь особый характер. Не отсюда ли и сказания о Левиафане с Бегемотом?!…
Ещё и сегодня те же чувства и те же упования вдохновляют охранителей иудаизма, когда на вопрос – с этими варварскими и развращающими предрассудками, как же вы рассчитываете на прозелитизм? – они дают всё тот же стереотипный ответ: “Это неизбежно для устройства ограды вокруг Закона, сохранение которого важнее, чем какая бы то ни было нравственность…”
XIII. Путеводная звезда евреев в течение двух тысяч лет, Талмуд, запечатлен в иудейском мозгу по закону наследственности. Он –исключительное умственное достояние, завещанное бесчисленным множеством поколений, которые бледнели и сохли над изучением талмудической премудрости и, наконец, воплотили её в себе. Евреи не только проникнуты, они пересыщены “священным” Талмудом. Ему обязаны они как идеей о своём превосходстве над всем остальным человечеством (что и делает их сильными), так и тем отсутствием всякого морального чувства, которое почти обезоруживает нас – до такой степени оно прирождено и непосредственно у еврея. Как насыщаемый морем песок с каждым новым приливом поглощает всё больше и больше соли, так и заражаемая талмудизмом душа с каждым новым поколением воспринимает изуверство всё в большей и большей мере.
Воспитываемый на Талмуде каждый из молодых евреев приобретает и некоторую долю юридической подготовки. Вступив в жизнь, он вносит талмудические понятия и приёмы в основание своих поступков, а затем, убеждаясь, что положительное законодательство страны, где он живёт, относится к его идеям отрицательно, он всячески начинает изощряться в обходе законов путём толкования по наставлениям, усвоенным в хедере или иешибофе. Чем же грозит ожидовление хотя бы одной адвокатуры?…
В изложенном заключается сущность Талмуда и еврейства. He‑сравненное и неизмеримое превосходство “избранного народа” и совершенное бесправие гоев – два коренных устоя их взаимных отношений. Повторяем, не только еврей не способен de jure обмануть или ограбить гоя, а наоборот, сам гой заслуживает примерной, грозной кары за оскорбление еврейского величества, когда осмеливается лгать, будто ему что‑нибудь может принадлежать. Отсюда ясно, почему для еврея весь вопрос – не посрамить Имени Божия, что по Талмуду значит именно – “не попасться”. “Il s'agit de prendre sans etre pris!…”
Достигнуть же безнаказанности возможно только двумя путями: а) заручившись покровительством власти, всё равно как, т. е. пронырством, шантажом, подкупом, влиянием соумышленников‑гоев либо непосредственным участием сынов Иуды в самом правительстве. Причём первые два способа даже предпочитаются, как переносящие ответственность на других: б) собственными изворотами и ухищрениями, превратившимися у евреев в неподражаемый спорт и достаточно раскрывающими смысл того положения в Талмуде, что искусившемуся в ловкости сухим выходить из воды “талмид‑хахаму” (талмудическому гешефтмахеру) дозволено всё, и, наоборот ам'гаареца, т. е. простака, не умеющего извратить “закон” произвольное число раз в ту и в другую сторону, позволяется даже в праздник “распластать как рыбу”.
Приписывая ежедневные занятия Талмудом самому Иегову и указывая, что даже Ему случается иной раз приглашать на консультацию знаменитых раввинов с земли, старейшины “многострадальной синагоги” явно показывают этим, какую важность они сами Талмуду придают, а с другой стороны, логически утверждают, что, по договору (завету), Иегова обязался возлюбить евреев и ненавидеть остальной мир. Но раз дело идёт о договоре, то еврей у себя дома, так как в “истолковании” для него нет препятствий, что, кажется, всякому известно.
Сохранение верховенства Израиля и ничтожества гоев суть принципы, для всякого еврея неприкосновенны. А если в той или другой кагальной реформе исчезнут несколько обветшалых, подчас забавных, обрядов, то не здесь, разумеется, смысл и корень Талмуда или его задач. Если в иные времена и эти обряды рассматривались, как “ограда Закона” для сохранения еврейства, то ныне результаты обусловливаются уже не такими путями.
Кто даст истинную панораму того, что еврейством уже содеяно, равно как и того, чем талмудический иудаизм ещё угрожает всему благородному и великому на земле?!…
Curnque foret Babylon, spolianda trophaeis, – bella geri placuit, nullos habitura triumphos!…
Шулхан‑Арух
I. Древний мир оставил новому два юридических памятника: дигесты и пандекты Римского права, с одной стороны; Мишну и Гемару Талмуда, с другой. Но тогда как Римское право в качестве ratio scripta явилось образцом для всех почти законодательств Европы, Талмуд представляет собой обратный пример – того, как не следует писать законы нигде.
Не взирая на разработку иудейского права многими академиями и на протяжении веков, само еврейство не замедлило убедиться в хаотическом состоянии и практической непригодности того, что завещано таннаями, аморами и гаонами, сколько бы ни превозносили они самих себя и как бы ни украшались титулами недосягаемых мудрецов и светочей знания. По основному положению своему, иудаизм верит, что Иегова, собственными устами (Исход XI, 2; III, 20–22; XII, 35 и 36; Бытие XV, 14), благословил сынов Израиля на обман иноплеменников. Но и самая просвещённая критика, в текстах, по этому предмету цитируемых талмудистами, не может усмотреть что‑либо иное, кроме намерения подменить упомянутым коренным тезисом иудейства то, что, уходя из страны фараонов, евреи принуждены были оставить вместо золотых и серебренных изделий, выпрошенных и полученных ими от египтян…
Вообще же говоря, не только о правдивом, но и о сколько‑нибудь систематическом изложении предмета не могло быть и речи в Талмуде. Посему уже вскоре за окончанием редактирования текста аморами, замечаются попытки сделать этот многотомный и бессистемный сборник удобным для пользования посредством извлечений и контекстов. Однако, законодательный материал разбросан Талмудом в самом нелепом беспорядке, мысль постоянно и резко перескакивает с одного предмета на другой под влиянием всевозможных ассоциаций идей. Рядом с вопросами права на одной и той же странице укладываются законы о чистоте, а непосредственно за ними – то либо иное из многочисленных постановлений о субботе. В специальный же об этом трактат (Шабаф или Шабас[61]) внезапно попали даже законы о молитвенном бокале и пасхальном вечере… И так на протяжении всех 3.036 листов этого единственного в своём роде литературного памятника. Разросся же тяжкий объём Талмуда главным образом благодаря всевозможным рассуждениям исторического, мистического, поэтического и экзегетического свойства, а также вследствие бесконечности прений “учёных”.
В конспектах всё это сполна выбрасывалось из текста, а затем оставалось лишь изложение законов да обычаев в том порядке, в каком они находились на страницах самого Талмуда. Свидетельствуя о таком положении вещей, Переферкович (“Что такое Шулхан‑Арух?”, Спб. 1899 г.) не может, вместе в этим, не признать, risum teneatis, что “возвышенный идеализм древнего Израиля” заменился сухим и узким материализмом, – даже заботами о кухне и желудке, достаточно охарактеризованными в едком сарказме иудея Гейне: “Das Judenthum ist eine schone Religion – die Leute Leute ferstehen zu cochen”. Да это, быть может, и чрезвычайно едко, по подобной ссылки недостаточно. Переферковичу следовало бы отметить нечто гораздо более знаменательное, а именно, что, создав вражеские постановления о “кошере” и “трефе”, Талмуд именно пищей отделил евреев от иноплеменников реальнее и прочнее, нежели всеми прочими обрядами своего ритуал.
II. Переходя же к Шулхан Аруху, Переферкович, удостоверяет сам, что этот, второй после Торы, сборник постановлений уничтожил окончательно историческую перспективу законодательства, регулирующего жизнь еврея. Оживление древних законов в Шулхан‑Арухе оторвало еврейство от современной действительности, вновь и сразу перенесло его в мрачную глубь веков, на далёкие берега Тигра и Евфрата. В творении Иосифа Каро вы напрасно будете искать широких и открытых воззрений, философского полёта, душевной теплоты. Шулхан‑Арух сух и гол, как камень, холоден и бесстрастен, как пустыня, формален, деловит и неприветлив. Он представляет как бы воплощение еврейской души своего времени (XVI век по Р.Х.), измученной в тесном и грязном “гетто”, с узким горизонтом, без солнца и неба, без единой ласки, единого привета извне.
Наряду с этим мы у Переферковича же, однако, читаем, что в течение лишь первых тридцати лет (1565–1598) Шулхан‑Арух в одной Венеции выдержал пять изданий, а с примечаниями Моисея Иссерлеса, раввина в Кракове (сокращённо, он именуется “Ремо” либо “Рма”, примечания же сто называются “Хага”), дал яркое слияние двух величайших авторитетов раввинской мудрости и принёс евреям всеми ими признанное руководство к познанию религиозного закона; талмудическая же наука приобрела здесь конец и завершение.
При наличности изложенного, странным кажутся следующие слова Переферковича в самом конце его брошюры: “Мы говорим об уничтожении позорных оков бесправности, делающих еврея каким‑то прирождённым преступником в глазах общества; говорим о прекращении средневековой нетерпимости, ставящей еврея в положение травимого волка, поневоле всех чуждающегося, поневоле ищущего утешения в Талмуде и Шулхан‑Арухе”.
III. С другой стороны, столь великое произведение хотя бы и прославленного раввина из Сафеда в Палестине (Иосифа Каро) не могло возникнуть без подготовленной среды, выйти, как Минерва из головы Юпитера. Должны были являться предшественники. И они были.
Скажем о них в немногих словах.
Первые попытки конспектировать Талмуд делались уже в VIII и IX столетиях по Р.Х. Авторы – Иегудаи Гаон и Симон Кияра, но их сочинения вытеснены трудами позднейших знаменитых учёных.
Далее сюда относятся нижеследующие “принцы знания” в Израиле.
Исаак Альфаси (из Феца), 1013–1103 гг., раввин в Люцене, в Испании, написал компендии к Талмуду под названием “Альфаси” или “Риф”. Масса комментариев, сопровождающих этот трёхтомный конспект, доныне свидетельствует о весьма важном значении, придаваемом ему сынами Иуды.
Моисей Маймонид (жил в XII веке, в Каире). Его кодекс иудейского законодательства представляет образец логичности и системы. Автор дал своему труду название “Мишнэ Тора” (Вторая после Торы) и распределил его на четырнадцать книг. Другое наименование кодекса “Иад го‑Хазака” (Рука Сильная). Цифровое значение самого слова “Иад”, четырнадцать, указывает на число содержащихся в нём книг. Произведения Маймонида составило эпоху в еврейской истории. Он приблизил закон к массе народной. Громадное количество комментариев, имеющих целью разжевать и втолковать пространно и темно то, что изложено у Маймонида коротко и ясно, вызвано было к жизни этим монументальным трудом “Орла Синагоги”. Говорят, итог комментариев доходит до семидесяти. Он был бы ещё, разумеется, удвоен, не имей Маймонид опасного соперника в Шулхан‑Арухе – гаона Иосифа Каро.
Среди этих комментариев назовём в трактате “Абода Зара” – “Идолопоклонство”, “Гилхот Акум ве‑Хукотегем” (“Законы об Акумах и их обычаях”) либо “Гилохот Абодат Элилим”, т. е. законы об идолопоклонстве в собственном смысле слова. Термин “Акум” либо “Аким” есть сокращение четырёх еврейских (халдейских) слов “Аобде Коха‑бим у – Маззалоф” (т. е. поклонники звёзд и планет). Затем, несколько позже, идут: “Кесеф Мишне”, – Иосифа Каро (1488–1575 гг.) и “Лехем Мишне” Авраама ди Ботона (XVI века), а также многие другие. Говоря о комментаторах, нельзя, конечно, умолчать и о прорицателях Маймонида. Таким в особенности оказывается знаменитый его противник Авраам бен Давид (Равед, 1125–1199 гг.), беспощадная и до неприличия резкая критика которого, тем не менее, печатается обыкновенно рядом с текстом премудрой “Мишнэ Торы”.
Рабби Яков бен Ашер (1283–1340 гг.), сын Ашера бен Иехиеля, жил и умер в Толедо, в Испании, посвятив всю жизнь изучению Талмуда.
Великий недостаток труда Моше Маймонида тот, что он не даёт ссылок и указаний, не мотивирует, что именно побудило его принять в свой кодекс тот либо другой из расходящихся взглядов. Такая категоричность решений противоречила всему складу еврейского ума, пытливого, желающего непосредственно дойти до результатов и нелегко поддающегося авторитетам. Сверх того, Маймонид не обратил почти никакого внимания на такие обычаи (мингагим), которые с течением времени, получили силу закона, а потому не должны отсутствовать в руководстве для религиозной практики.
Удовлетворяя назревшей потребности, Яков бен Ашер написал четырёхтомный кодекс, куда вошли все действовавшие в его время законы и обычаи. Этот кодекс называется “Арбас Турим” (“Четыре Тура” – ряда законов или же просто “Турим”, либо, наконец, – “Тур”). Весь материал расположен здесь уже не в четырнадцати, как у Маймонида, а только в четырёх книгах, причём каждая разделяется на трактаты (гилхот), а трактаты – на главы. Таким образом, в этих четырёх Турах получились законы религиозные, постановления обрядовые, узаконения брачные и право гражданское.
Отсюда система гаона Ашера такова: 1) Тур Орах Хайим (“Путь Жизни”), – 27 трактатов; 2) Тур Иоре де'а (“Учить ведению”), – 31 трактат; 3) Тур Эбен ra‑Эзер (“Камень Помощи”), – 5 трактатов и 4) Тур Хошен га‑Мишпат, либо Хошен Мишпат (“Наперсник Судный”) – 38 трактатов.
По глубине и ясности мыслей этот кодекс значительно уступает Маймониду, самый слог его далеко не так изящен и ровен, в нём нет и тех превосходно разъясняющих дело введений, которые ставят труд Маймонида на первое место среди всех, появлявшихся доселе научных толкований Талмуда. Тем не менее, Якову бен Ашеру прощали все недостатки его работы оттого, что он ни перед кем не имел секретов, всем показывал, как он приходил к тем или другим постановлениям. “Четыре Тура” – первая напечатанная по‑еврейски книга (в 1475 году, в Пиэве‑ди‑Сакко). В течение 75 лет, она выдержала пятнадцать полных и множество частичных (отдельными Турами) изданий.
Естественно, что сочинения Ашера в свою очередь обусловило множество комментариев. Из них наибольшей известностью пользуются:
Беф Иозеф (“Дом Иосифа”) гаона Иосифа Каро (род. в 1488 г. в Испании, умер в Сафеде, в Палестине, в 1575 г.). “Мофет Гадор” (“Чудо своего века”), Иосиф Каро с молоду побывал в разных городах Турции, а затем поселился в палестинском городе Сафеде – главнейшем центре тогдашней талмудической премудрости. Став учеником местного раввина Якова Береба, первого талмудиста того времени, а после его смерти заняв его должность раввина, Иосиф Каро посвятил тридцать два года своему новому конспекту Талмуда, из коих двенадцать лет отдала лишь на изучении трудов своих предшественников, и, наконец, в Венеции отпечатал, в 1565 году, первое издание Шулхан Аруха.
“Дарке Моше” (“Пути Моисея”) Моисея Иссерлеса, раввина Краковского. Ему же принадлежат “Гагаот Ремо”, 1578 года, – примечания на Шулхан Арух. При разноречии с Каро Иссерлес получает перевес. Это надо иметь в виду для всего сказанного далее.
“Байт Хадаш” (“Новый дом”) Иоиля Сыркеса (умер в 1640 г.). И в заключении, – “Беф Исроель” (“Дом Израиля”) Фалька Когена. Однако, под этой фамилией и около того же времени (1622–1663 гг.) прославился толкованиями на Шулхан Арух не этот, а Шеббетай Коген, бежавший от казаков Хмельницкого из Люблина в Моравию и написавший “Си‑фте Коган” (“Уста Когана”). “Шах” (прозвище Шеббатая Когена), по словам Переферковича, “быстро подмечая слабое место противника, устремляет на него тучу стрел из неисчерпаемого колчана своей памяти и остроумия…”
VI. Таким образом, стали конкурировать три самостоятельные руководства к Талмуду. Независимо от этого, Альфази, Маймон и Ашер, каждый по своему выводя из талмудических туманностей практические результаты, оказывались во многих отношениях различного мнения. Отсюда возникало немало разногласий и среди еврейских общин. В виду такого положения вещей, повсюду высказывалась надобность в лучшем сборнике, – таком, в котором находилось бы всё, признанное верным из существующих книг, устранено было бы всё устарелое, а необходимые законы были бы изложены в кратких и ясных параграфах. Одним словом, так или иначе, а всё ещё предстояло целиком разрешить главную задачу – составить для еврейства действительный кодекс законов.
И вот, наконец, появился “Шулхан‑Арух”.
Эта книга удовлетворила всему, чего только возможно было требовать от настоящего правового кодекса. Откинув предписания устарелые, она одна привела действующие законы в наглядном изложении, в определённых и ясных выражениях и в кратких формулах.
А. Шулхан‑Арух составлен Иосифом Каро, как уже сказано, раввином из Палестины города Цафета (или Шафета, либо Сафета), ещё раньше написавшим комментарий к “Арба' а туриму” Якова бен Аше‑ра. За своим Шулхан‑Арухом, представляющем квинтэссенцию “Ара‑ба'а турима”, Каро проработал весьма усердно более 30 лет. Первое издание вышло в Венеции в 1565 г. Подобно Арба' а туриму, Шулхан‑Арух, в переводе, “Накрытый стол” (ср. Пс. XXII, 5) т. е. скатерть самобранная, установленная самыми изысканными, для всякого правоверного еврея необходимыми, конечно, духовными явствами, распадается на тридцать частей, чтобы каждый сын Иуды мог повторить его в 30 дней, да и на тот свет явиться во всеоружии, памятуя, что ангелы возрадуются и воспоют ему: “вот идёт реббе Хацкелъ (Мордух, Ицка и т. д.) с своим Талмудом!..”
Шулхан‑Арлух состоит из четырёх главных разделов:
I. Орах‑хайим – “Путь жизни” (Ср. Пс. XV, 11).
Этот отдел содержит законные постановления как относительно обыденной, так и синагогальной жизни евреев в течение всего года.
Он разделяется на 27 глав с 697 параграфами, из которых каждый имеет несколько отделений.
1. Вставание, одевание, умывание, удовлетворение потребностей (§ 1–7);
2. Бахрома молитвенных нарамников (§ 8–24);
3. Молитвенные ремни (§ 25–45);
4. Благословения (§ 46–88);
5. Молитвы (§ 89–127);
6. Священническое благословение (§ 128–134);
7. Чтение Торы (§ 135–149);
8. Синагога (§ 150–156);
9. Еда (§ 157–201);
10. Благословения при наслаждениях (§ 202–231);
11. Вечерняя молитва (§ 232–241);
12. Шабаш (§ 242–365);
13. Как и что можно носить в шабаш? (§ 366–395);
14. О запрещении далеко ходить в шабаш (§ 396–407);
15. Средства, позволяющие далеко отправляться в шабаш (§ 408–416);
16. Новолуние (§ 417–428);
17. Пасха (§ 429–494);
18. Торжественные дни (§ 495–529);
19. Полупраздники (§ 530–548);
20. Пост в 9 день м‑ца Аб (§ 549–561);
21. Другие постные дни (§ 562–580);
22. Новый год (§ 581–602);
23. Праздник очищения (§ 603–624);
24. Праздник кущей (§ 625–644);
25. Торжественный пучек в праздник кущей (§ 645–669);
26. Праздник освящения (§ 670–685);
27. Пурим (§ 686–697).
II. Иоре де'а, т. е. “Он учит познанию” или “Учитель ведения” (см. Исайи XXVIII, 9). В 35 главах с 403 параграфами трактуется о законах пищи и очищения, равно как о многих других религиозных предписаниях – до законов о трауре включительно.
1. Резание (§ 1–28);
2. Животные с недостатками (§ 29–61);
3. Мясо от живых животных (§ 62);
4. Мясо, бывшее у нееврея (§ 63);
5. Жир (§ 64);
6. Кровь (§ 65–68);
7. Соление мяса (§ 69–78);
8. Чистые и нечистые животные (§ 79–85);
9. Яйца (§ 86);
10. Мясо и молоко (§ 87–99);
11. Смешения (§ 100–111);
12. Пища неевреев (§ 112–122);
13. Вино от неевреев (§ 123–138);
14. Идолопоклонство (§ 139–158);
15. Лихоимство (§ 159–177);
16. Волшебство (§ 178–182);
17. Женская нечистота (§ 183–202);
18. Обеты (§ 203–235);
19. Клятвы (§ 236–239);
20. Уважение к родителям (§ 240–241);
21. Уважение к раввинам (§ 242–246);
22. Милостыня (§ 247–259);
23. Обрезание (§ 260–266);
24. Рабы (§ 267);
25. Прозелиты (§ 268–269);
26. О писании Торы (§ 270–284);
27. О письме на столбах (§ 285–291);
28. Птичьи гнёзда (§ 292–294);
29. Смешение растений (§ 295–304);
30. Выкуп первенства (§ 305);
31. Первенство у животных (§ 306–321);
32. Дары священнослужителям (§ 322–333);
33. Отрешение и анафема (§ 334);
34. О посещении больных (§ 335–339);
35. Обращение с покойниками (§ 340–403).
III. Эбен га'Эцер, т. е. “Камень помощи (см. 1 кн. Царст. VII, 12) трактует в пяти главах с 178 параграфами – о брачных законах.
1. Предписание размножения (§ 1–6);
2. На каких женщинах нельзя жениться (§ 7–25);
3. Совершение брака (§ 26–118);
4. Развод (§ 119–155);
5. Брак левитов (§ 156–178).
IV. Хошен‑га‑Мишпат, т. е. “Наперсник судный” (см. Исход XXVIII, 15 и 30). Содержит в 29 главах с параграфами всё гражданское и уголовное право евреев.
1. Судьи (§ 1–27);
2. Свидетели (§ 28–38);
3. О ссуде денег (§ 39–96);
4. О взыскании долга (§ 97–106);
5. Взыскание долга с сирот (§ 107–120);
6. Взыскание через посланных или уполномоченных (§ 121–128);
7. Поручительство (§ 129–132);
8. Владение движимостью (§ 133–139);
9. Владение недвижимостью (§ 140–152);
10. О причинении убытка соседям (§ 153–156);
11. Общее владение (§ 157–175);
12. Товарищество (§ 176–181);
13. Посланные и маклера (§ 182–188);
14. Купля‑продажа (§ 189–226);
15. Обман (§227–240);
16. Дарение (§241–249);
17. Дарение больного (§ 250–258);
18. Потерянные и найденные вещи (§ 259–271);
19. Разгрузка и нагрузка упавших животных (§ 272);
20. Добро, никому не принадлежащее (§ 273–275);
21. Наследство (§ 276–290);
22. Хранение вещей (§ 291–330);
23. Рабочие (§ 331–339);
24. Ссуда движимости (§ 340–347);
25. Воровство (§ 348–358);
26. Грабёж (§ 359–377);
27. Об убытках (§ 378–388);
28. Причинение убытка (§ 389–419);
29. Об ударах (§ 420–427).
А. По отношению к плану и цели этой книги, а также для уразумения особой её священной важности весьма поучительно предисловие:
“Хвалю Иегову своими устами и среди многих хочу славить Его, и я прославлю Его песнью моей. С чем же мне стать перед Господом, преклониться перед Владыкой Небесным, Который, в своей великой милости и неизречённом милосердии, с небес – своего престола излиял свой яркий свет на меня, столь ничтожного человека, и сподобил меня сочинить эту книгу, содержащую такие превосходные слова! Велик мой труд, написанный о “Четырёх рядах” и названный “Домом Иосифа” – “Беф Иозеф”. Мною собраны все законы, какие находятся в сборниках старых и новых с точным обозначением места, где их можно найти: в вавилонском и иерусалимских Талмудах, в Тозеффе, в Зифра и в Зифре, в Мехилыпе, в комментариях и сборниках законов, а равно – в “Вопросах и ответах”, старых и новых. Здесь всякий отдельный закон излагается ясно, о каждом предмете идёт особливое рассуждение и каждый дворец обитаем по своему, причём, повсюду развешаны щиты исполинов, этих “издревле знаменитых людей” (сравни Бытие VI, 4). Считал я нужным собрать блестящие лилии слов этой книги в сжатой форме и в ярком слоге, избирая только лучшее и прекраснейшее, дабы закон Господен был полон и не причинял затруднения в устах каждом еврея – так, чтобы раввин, когда его спрашивают о каком‑либо законе, не запинался, а свободно изрекал премудрое: “ты мне сестра!” Иначе говоря, как всякому очевидно, что нельзя женится на родной сестре, так точно должен быть ясен для него и всякий практический закон, по поводу которого ему предлагается вопрос, раз его уста свободно читают эту книгу, как столп, воздвигнутый для оружия, на который обращены взоры всех. С другой стороны, я признал необходимым разделить книгу на 30 частей, чтобы каждый день имел собственную часть для занятий и, таким образом, в каждом месяце возможно было повторить свой Талмуд, следовательно, принадлежал к тем людям, о которых сказано: “Блажен человек, который идёт сюда с своим Талмудом в руках” (Талм. mp. Mo эЭ Катан 28 а, Кетубоф 77 б., Баба‑бафра 10 б.).
И маленькие школьники должны неустанно по этой же книге учиться и запоминать её наизусть, дабы с самой ранней юности они хорошо постигли практические законы и не забывали о них в старости. И разумные, будут сиять, как светила на тверди небесной, когда, отдыхая от своих дел и трудов, они станут освежать свою душу изучением этой книги, ибо это есть чистейшее наслаждение и точно определённый закон, против которого спорить немыслимо.
Я дал книге название “Накрытый стол”, потому что тот, кто занимается ею, находит в ней всякого рода, отлично приготовленные и самые избранные яства.
Дата добавления: 2015-11-30; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав