|
Читайте также: |
Когда судья, считая, что вполне овладел собой, вновь занял свое место, он откинулся в кресле, задрал голову и, уставившись в потолок, сказал самым равнодушным юном, даже не глядя на обвиняемого:
– Говорите.
Жоам Дакоста помедлил, собираясь с мыслями, как будто ему не хотелось прибегать к новому способу убеждения, и сказал:
– Пока что, сударь, я приводил вам только доказательства нравственного порядка, основываясь на том, что всю жизнь вел себя как порядочный, достойный и безупречно честный человек. Я считал, что эти доказательства наиболее ценны для суда…
Судья Жаррикес, не сдержавшись, пожал плечами, показывая этим, что он иного мнения.
– Если их недостаточно, то вот какое письменное доказательство я, быть может, смогу представить. Я сказал: «быть может», так как еще не знаю, насколько оно достоверно. Вот почему я не говорил о нем ни жене, ни детям, – я боялся подать им надежду, которая, быть может, и не сбудется.
– К делу, – проговорил судья Жаррикес.
– Я имею основание думать, что мой арест накануне прибытия жангады в Манаус был следствием доноса начальнику полиции.
– Вы не ошиблись, Жоам Дакоста, но должен вам сказать, что донос этот анонимный.
– Неважно, я знаю, что написать его мог только негодяй, по имени Торрес.
– А по какому праву, – спросил судья, – обзываете вы так этого автора доноса?
– Да, сударь, он негодяй! – горячо ответил Жоам Дакоста. – Я принял его как гостя, а он явился лишь затем, чтобы предложить мне купить его молчание; я отверг эту гнусную сделку, о чем никогда в жизни не пожалею, каковы бы ни были последствия его доноса.
«Все та же уловка, – подумал судья Жаррикес, – обвинять других, чтобы оправдать себя!»
Тем не менее он чрезвычайно внимательно выслушал рассказ Жоама Дакосты о его отношениях с авантюристом до той минуты, когда Торрес сообщил ему, что знает и может назвать настоящего виновника преступления в Тижоке.
– И как же его зовут? – встрепенулся Жаррикес, сразу теряя свой равнодушный вид.
– Не знаю. Торрес не захотел его назвать.
– А этот преступник жив?
– Нет, умер.
Пальцы судьи Жаррикеса забарабанили быстрей, и он, не удержавшись, воскликнул:
– Человек, который может доказать невиновность осужденного, всегда умирает!
– Если настоящий преступник умер, господин судья, – ответил Жоам Дакоста, – то Торрес ведь жив, а он уверял меня, что у него есть такое доказательство – документ, написанный рукою самого преступника. Он предлагал мне его купить.
– Эх, Жоам Дакоста, – заметил судья, – за такой документ не жаль отдать и целое состояние!
– Если бы Торрес потребовал у меня только состояние, я отдал бы все не раздумывая, и никто из моих близких не возразил бы ни слова. Вы правы, ничего не жалко отдать за свою честь! Но этот негодяй, зная, что я в его власти, потребовал у меня большего!
– Чего же?
– Руки моей дочери. Такую плату он назначил в этом гнусном торге! Я отказался. Он на меня донес. Вот почему я теперь перед вами.
– А если бы Торрес на вас не донес, – спросил судья Жаррикес, – если б вы не встретили его на пути, что бы вы сделали, узнав о смерти судьи Рибейро? Вы пришли бы и отдали себя в руки правосудия?
– Без всякого колебания, – твердо ответил Жоам Дакоста. – Повторяю: у меня не было иной цели, когда я уезжал из Икитоса в Манаус.
Это было сказано с такой искренностью, что судья Жаррикес почувствовал, как в том уголке сердца, где складываются наши убеждения, у него что-то дрогнуло. Однако он еще не сдался.
Впрочем, тут нечему удивляться. Этот судья, ведущий допрос, не знал того, что известно всем, кто следил за Торресом с начала нашего рассказа. Читатели не могут сомневаться, что у Торреса в руках находится письменное доказательство невиновности Жоама Дакосты. Они твердо знают, что документ существует, что в нем содержится нужное доказательство и, возможно даже, что судья Жаррикес проявил бездушие, отнесясь к Жоаму с таким недоверием. Но пусть они вспомнят, что судья Жаррикес находился в трудном положении: он привык, что обвиняемые постоянно уверяют суд в своей невиновности; документа, о котором говорил Жоам Дакоста, ему не представили, он даже не знал, существует ли такой документ, и, вдобавок ко всему, перед ним стоял человек, виновность которого уже была установлена судом.
И он решил, быть может просто из любопытства, попытаться сбить Жоама Дакосту с его позиций.
– Стало быть, – сказал он, – вы возлагаете теперь все ваши надежды на заявление, сделанное вам Торресом?
– Да, сударь, – ответил Жоам Дакоста, – если вся моя жизнь не говорит в мою пользу.
– А как вы думаете, где сейчас этот Торрес?
– Думаю, он должен быть в Манаусе.
– И вы надеетесь, что он заговорит и согласится по доброй воле отдать вам документ, за который вы отказались дать ему то, что он потребовал?
– Да, надеюсь. Теперь положение изменилось. Торрес донес на меня, и, следовательно, у него не осталось никакой надежды заключить со мной сделку на прежних условиях. Но за этот документ он еще может получить целое состояние, которое, буду ли я осужден или буду помилован, он потеряет навсегда. Итак, продать мне этот документ – в его интересах и не может пойти ему во вред, а потому я думаю, что, исходя из своих интересов, он его продаст.
На рассуждение Жоама Дакоста было нечего возразить. Судья Жаррикес это понял. Он сделал лишь одно замечание:
– Пусть так; продать вам этот документ, несомненно, в интересах Торреса… если только документ существует!
– Если он не существует, – ответил Жоам Дакоста, и голос его дрогнул, – тогда мне остается положиться на правосудие человеческое в ожидании правосудия божьего!
Тут судья Жаррикес встал и сказал уже менее равнодушным тоном:
– Жоам Дакоста, допрашивая вас, слушая подробности вашей жизни и заверения в вашей невиновности, я превысил данные мне полномочия. Следствие по вашему делу было закончено, вы предстали перед судом в Билла-Рике, приговор был вам вынесен единогласно, и присяжные не нашли никаких смягчающих вину обстоятельств. Как подстрекателя и соучастника убийства солдат охраны и кражи алмазов в Тижоке вас приговорили к смертной казни, и только побег спас вас от смерти. Но собирались ли вы после двадцатитрехлетнего отсутствия отдаться в руки правосудия или нет, вас захватила полиция. Отвечайте в последний раз: вы тот самый Жоам Дакоста, осужденный по делу о краже алмазов?
– Да, я Жоам Дакоста.
– Вы готовы подписать это заявление?
– Да, готов.
И недрогнувшей рукой Жоам Дакоста подписал свое имя под протоколом и докладом, который судья Жаррикес велел немедленно составить своему секретарю.
– Доклад министру юстиции будет послан в Рио-де-Жанейро, – сказал судья. – Пройдет несколько дней, пока мы получим приказ привести в исполнение вынесенный вам приговор. Если, как вы говорите, у этого Торреса есть доказательство вашей невиновности, постарайтесь сами или через ваших близких – словом, пустите в ход все средства, чтобы получить этот документ вовремя. Когда придет приказ, я не смогу дать никакой отсрочки, и приговор свершится!
Жоам Дакоста поклонился.
– Будет ли мне теперь позволено повидаться с женой и детьми? – спросил он.
– Сегодня же, если хотите, – ответил судья Жаррикес. – Вы уже не подследственный, и их впустят к вам, как только они придут.
Судья позвонил. Вошла стража и увела Жоама Дакосту.
Жаррикес посмотрел ему вслед и покачал головой.
– Гм, гм!.. А дело-то, оказывается, куда сложней, чем я думал! – пробормотал он.
Дата добавления: 2015-11-30; просмотров: 32 | Нарушение авторских прав