Сорок пять лет назад

Карл Вальтер Блок был единственным сыном Ирмгард Блок, урождённой Мучек, и Генриха Марии Блока, который в войну был капитаном и состоял в Берлине на некоей секретной службе, пока по приказу Гитлера и по причинам, которых никто так никогда и не узнал, не был с позором уволен и отослан назад в Австрию. Там ему не оставалось ничего другого, как до конца своей жизни с утра до вечера вкалывать в унаследованном от родителей крестьянском хозяйстве, каменистые поля которого никогда толком не кормили их. Свою озлобленность на судьбу он вымещал на сыне. Бил его, когда тот не слушался, или слушался недостаточно быстро, или делал что-нибудь не так, или просто потому, что так хотелось. Он называл его тупым и негодным для жизни, называл его хилым, что оказалось совсем не так, ибо Карл Вальтер подрастал удивительно быстро и превратился в упорного, выносливого паренька, который брался за все и стал настолько сильным, что, начиная с какого-то момента, отец перестал его трогать.

Карл Вальтер подчинялся своему отцу, но ненавидел его и поклялся отомстить. Мать, которая никогда не защищала его от отца, он только презирал. Она роптала на судьбу, связавшую ее с этим чудовищем, и, хоть и не говорила ничего такого, сын чувствовал, что часть вины в этом она возлагала на его существование.

В школе Карлу Вальтеру Блоку не удалось добиться тех успехов, которых требовали учителя. Учение по книгам у него не шло. Зато он мог посмотреть на работу мастера и потом проделать всё так же или даже лучше, и то, чем овладел на практике, он больше никогда не забывал. А книги и бумага – это был не его мир.

Другой причиной неудач было то, что ему приходилось много работать по хозяйству, и он часто не успевал выполнить домашнее задание. К тому же в школе у него частенько по утрам ломило кости от усталости, и он с трудом боролся со сном. Одет он был беднее всех, и это давало учителям повод не прилагать к его обучению особых усилий. То, что на насмешки одноклассников он частенько отвечал кулаками, тоже приносило ему плохие отметки и штрафные работы, что, в свою очередь, влекло за собой побои дома.

Однажды, после своего пятнадцатого дня рождения, он решил, что с него хватит. Рано утром он с хладнокровной решимостью сунул в ранец вместо учебников кое-что из одежды, взял все деньги, которые втайне долго копил, и покинул родительский дом, чтобы не возвращаться туда почти три десятка лет, в том числе на похороны матери. Его глаза даже не увлажнились, когда он уходил из дома, и он ни разу не оглянулся.

Вдали от дома Карл Вальтер Блок управился лучше, чем сам ожидал. Он был готов к любой работе и к любому наказанию, лишь бы больше не возвращаться. Поскольку он был достаточно рослым, чтобы выдать себя даже за совершеннолетнего, если не особенно приглядываться – и кто будет уж особенно приглядываться? – а претензий было у него немного, то ему казалось, что мир принимает его с распростертыми объятиями. А мир сам был поистине необъятным! Единственным городом, который он знал до этого, был Кремсмюнстер. Штейр показался ему огромным, Линц – вообще городом мирового значения, который, без сомнения, не мог уступать таким мифическим местам, как Париж или Нью-Йорк. Чем дальше он продвигался в своих странствиях, тем сильнее его наполняло неукротимое желание узнать мир поближе. Путешествовать по дальним странам – чем дальше, тем лучше!

Так он стал пробиваться в Гамбург – с голыми руками и смелым планом наняться на судно дальнего плавания. В одном старом журнале он как-то читал, что один человек начал с этого и в течение жизни объездил весь мир. Возможно, ему придётся немного потерпеть – смотря по тому, насколько внимательно на корабле приглядываются к документам – а может, ему удастся пробраться на борт безбилетным пассажиром. Если удастся, то он просто выбросит свой паспорт за борт и назовётся чужим именем, чтоб никто никогда не узнал, откуда он родом.

Однако едва прибыв в Гамбург, он познакомился с человеком, который недавно нанялся буровым техником в одну нефтяную фирму и предложил ему:

– Да пойдём со мной.

Карл Вальтер Блок так и сделал, и вечером того же дня у него на руках был билет в Венесуэлу и договор найма на работу, в котором стояла фальшивая дата рождения.

Ремесло нефтяного бурения он освоил на практике. Он шел с остальными, делал то же, что они, сразу стал орудовать алмазным и шарошечным долотом,[15] буровой лебедкой и промывочными шлангами, которые были толще его бедра. Если надо было, брался маневрировать крюко-блоком, который вместе с вертлюгом[15] мог весить восемь тонн, а то и больше. Общими усилиями они поднимали буровые трубы с долотом или обсадные трубы, если нужно было закрепить пробурённую скважину. И если буровые трубы рвались, ему не находилось равных в сноровке, чтобы снова достать голову аварийного инструмента ловильным метчиком[15] или колоколом.^[15] Он рылся голыми руками в буровом шламе^[16] и учился по запаху и на ощупь определять, что творится там, в глубине, откуда этот шлам откачали. Между делом он учился английскому и испанскому, обращению с алкоголем и девушками, которые там, в Маракаибо, пахли так волнующе и были так доступны.

В Венесуэле они работали что было сил и добывали нефти до черта. Национализация нефтедобычи была лишь вопросом времени, и уж они хотели взять из земли как можно больше, пока было можно. Действительно, через несколько лет была учреждена государственная фирма «Petroleos de Venezuela», но к тому времени Карл Вальтер Блок был уже далеко.

Как раз когда ему уже наскучило в Венесуэле, ему предложили поработать в Индонезии. Карл Вальтер Блок не знал об Индонезии ничего, но сказал:

– Конечно.

Несколько дней спустя он простился со своими товарищами, поцеловал на прощание девушку, с которой был тогда вместе, и сел в самолёт, который доставил его на Суматру. Там он работал вначале на нефтяном поле Дури, где осваивались новые методы, поскольку это поле давало лишь тяжёлую нефть – и приходилось вгонять в землю пар, чтобы вытеснить нефть наружу. После этого его прикомандировали к группе, которой предстояло осваивать явайские месторождения, с буровых платформ, сооруженных в прибрежных водах. Тогда много говорили про off-shore, и это значило, что добыча из моря имеет большое будущее. В конце шестидесятых годов американцы полетели на Луну, и никто всерьёз не думал, что запасы нефти могут быть ограничены.

Потом Карл перебрался в Африку, где «Shell» уже лет десять добывала нефть в Нигерии. Собирались продвинуться в дельту Нигера, на шельф шириной свыше пятнадцати километров, глубина воды на котором достигала двухсот метров, и Карл Вальтер Блок впервые попал в группу разведки.

Это был новый опыт. С одной стороны, полный разочарований, поскольку из десяти бурений девять оставались бесплодными, но с другой – волнующий, поскольку, несмотря на все предварительные изыскания, несмотря на всю сейсмику, всю аэрофотосъёмку и магнитные измерения, в конечном счёте, это была охота, поединок с природой и неизвестностью, битва готовых на всё мужчин против сил природы. Над ними проносились тропические бури, а они в это время свинчивали буровые штанги и вновь и вновь запускали дизельные моторы, приводившие в движение ротор, и вымокали насквозь, и чуть не падали с ног от усталости. Потом их опять испепеляло беспощадное солнце экватора, так что они едва могли дышать и становились почти такими же коричневыми, как и местные жители. Одного человека они потеряли: тот присел по нужде на штанге плавучего деррик-крана, а штанга располагалась слишком близко к воде, – подплыла хищная рыба и утащила его, осталась только лужа крови; так они и не узнали никогда, что это было за чудовище.

Но бурение так и оставалось бесплодным. Геологи корпели над своими картами, над оценками сейсмических исследований, над буровыми кернами, совещались, звонили по телефону, делали расчёты – чтобы потом узнать, что место, которое они наметили, снова ничего не принесло. Пришёл корабль из Европы, волоча за собой по воде приборы нового образца для исследования недр – нечто вроде дистанционно управляемых компрессорных пушек, вызывающих в воде вибрации, отражение которых со дна записывали подводные микрофоны. По этим отражениям, переданным по радио, большая вычислительная машина в Голландии рассчитывала и печатала карту. А потом бурение опять шло вхолостую.

– Это безнадежно, – в конце концов заявил главный геолог, собрав всю команду. Шёл апрель 1968 года, на стене барака висели карты, на которых красным были обозначены все проведённые бурения, и им объяснили – столь же подробно, сколь и непонятно – где на основании геологической структуры можно рассчитывать на нефть, и что места, которые ещё остались, были слишком малы для того, чтобы добыча себя оправдала, даже если с сегодняшнего дня они начнут натыкаться исключительно на нефть.

И тут, сидя среди остальных, с бутылкой ледяного пива в руке, Карл Вальтер Блок впервые ощутил то, что он впоследствии назовёт «чутьем».

Он смотрел на карту, самую первую, самую старую сейсмическую карту, и то, что говорил учёный, превратилось в глухой, нечленораздельный шум. Одно место на захватанном, выцветшем, обветшалом листе бумаги как будто светилось. Или подмигивало ему? Карл Вальтер Блок поднялся, подошёл к карте и указал на это место.

– Вот тут. Тут надо бурить.

То был инстинкт. Плевать на технику, и к чёрту всю науку, если нефть они так и не нашли. Охотничий инстинкт, вот что это было. Самая древняя способность человека.

Геологи не засмеялись. Они лишь посмотрели на него с обидой.

– Да нет там ничего, – сказал один, – это же ясно. Шансов никаких.

Блок, которому было тогда двадцать два, хотя все считали его старше, упрямо помотал своей бычьей башкой.

– Нефть – тут. – Он поднял бутылку с пивом чуть повыше. – Я нутром чую.

– Вы пьяны, Карл.

– Ну, как хотите, – и он снова сел.

На следующий день группа геологов назначила место последнего бурения. Это место почти в точности совпадало с тем, на которое указывал Карл Вальтер Блок. Они пробурились и наткнулись на нефть. Впоследствии это поле было оценено в миллиард баррелей и получило название Форкадос Йокри.

Прошлое

Вид на озеро Мичиган был великолепный. И если судить по карте, таким и останется до самого Милуоки.

– Нигерия? – повторил Маркус. – А я, признаться, и не знал, что там добывают нефть.

– Это самый крупный в Африке производитель нефти, – сообщил Блок.

Воспоминания. Новости. С некоторыми странами связываешь лишь одно-два события, как будто больше там ничего и не происходило.

– Нигерия… Припоминаю, что-то слышал в новостях. Что-то политическое. Должно быть, лет десять назад. Ещё в школе. – Да, вспомнил. Хеннером звали того долговязого типа из параллельного класса. – Один школьный товарищ всё время раздавал листовки Международной амнистии. И там было про Нигерию. Какому-то борцу с режимом грозила казнь, и были протесты.

Блок смотрел за окно.

– Кен Саро-Вива. Он был писатель.

Хеннер вскоре после этого гулял с грудастой блондинкой классом младше. Вера или Верена; за ней все бегали.

– Честно говоря, политика никогда меня особенно не занимала, – признался Маркус. – Все эти люди, что рвутся к власти… Мне даже имя запомнить сложно.

Блок недовольно буркнул:

– Политика – дело несложное. Это вам только кажется, потому что вы смотрите на неё не с той стороны. А под правильным углом зрения всё встанет на свои места и будет как дважды два.

Маркус мельком глянул на него – движение не позволяло большего.

– И каков же этот правильный угол зрения?

– Нефть, – ответил Блок.

Маркусу стоило труда не вздохнуть. Почему-то он ждал, что так и будет.

– А не однобоко ли это? Хорошо, нефть действительно играет роль в политике, но…

– Я приведу вам один пример, а вы уж судите. – Блок некоторое время задумчиво смотрел на проносящийся мимо ландшафт Висконсина. – Вот эта красивая страна, например. Со своими замечательными президентами. Говорит вам о чём-нибудь имя Рональда Рейгана?

– Который умер от болезни Альцгеймера? Конечно. Сороковой президент США, с 1980-го по 1988-й. Своей политикой внёс заметный вклад в распад Советского Союза.

– Считаете ли вы его великим президентом?

Маркус некоторое время обдумывал ответ.

– Гм-м. Но и не мелким, нет. Насколько я знаю, он тогда своей политикой снижения налогов и свободного рынка вывел США из экономического кризиса. И загнал Советы в гонке вооружений, от которой они и погибли.

– А вы знаете, что есть серьёзная инициатива высечь его голову на скале Рашмор рядом с остальными четырьмя?^[17]

– Это, наверное, шутка? – Маркус коротко глянул на него.

– Такими вещами я не шучу, можете мне поверить.

– Может, тогда уж сразу и канонизировать?

– Скорее всего, найдутся и такие, кто добивается этого, но, насколько я знаю, Рейган был протестант. Как бы то ни было, сейчас я расскажу вам, как времена его правления выглядят из нефтяной перспективы. – Блок скрестил руки на груди. – Теперь известно, что Советский Союз стоял уже вплотную к коллапсу, когда к власти пришёл Рейган. Советское правительство тогда больше, чем когда-либо, зависело от твёрдой валюты, поэтому они добывали нефть и продавали её столько, сколько могли. И это действовало, особенно после того, как в 1978 году рухнул шах Персии, к власти пришёл аятолла Хомейни, и Исламская Республика Иран прекратила экспорт нефти. В 1981 году, к началу президентства Рейгана, баррель сырой нефти стоил свыше семидесяти долларов, если пересчитать на нынешнюю покупательную способность доллара. Советский Союз от этого выигрывал, а в США царило упадническое настроение. Но в это время началась добыча нефти в Северном море, где начали бурить полным ходом после нефтяного кризиса 1973 года. При такой цене эта добыча даже была рентабельна. Рентабельным было и освоение месторождений на Аляске и в Мексиканском заливе. В придачу ко всему такие страны, как Нигерия и Венесуэла, вообще-то члены ОПЕК, настолько нуждались в те времена в деньгах, что решили игнорировать квоты добычи. Каковы были последствия? В середине правления Рейгана нефтяной рынок рухнул, и цена на нефть начала падать, процесс, продлившийся больше пятнадцати лет. Советский Союз, для которого экспорт нефти был основным источником валютных поступлений, попал в экономический капкан, – это и было началом конца. С точки зрения США, напротив, это значило, что энергия опять подешевела, транспортировка по всему миру не стоила почти ничего, – поэтому американская экономика шла в гору. Никакой налоговой политикой такого результата не добьешься. Успех Рейгана был следствием цен на нефть.

Маркус помолчал, осваивая услышанное, а машина спокойно катилась вперед, и крошечная часть того вещества, о котором только что шла речь, поступала из бензобака в карбюратор, распылялась там, чтобы затем сгореть в цилиндрах мотора.

– А не слишком ли это просто?

Блок отрицательно покачал головой.

– Я это знаю. Если очень долго верить, что всё должно быть тяжело и сложно, не так-то легко смириться с обратным.

– Но не станете же вы утверждать, что налоговая политика правительства не влияет на экономику?

– Ещё как влияет, но главным образом негативно. Понимаете, энергия – это основа всего. Техническая энергия. На ней строится всё. В той мере, в какой вы располагаете энергией, вы можете добывать сырьё, обрабатывать, производить из него, а то, что производите, транспортировать по всему миру. Глобальная экономика – это машина необъятной величины и сложности, и она работает тем быстрее, чем больше энергии в её распоряжении. С государством это не имеет почти ничего общего. – Блок сделал движение рукой, будто хотел стереть сказанное со стола. – Другой пример. Маргарет Тэтчер. Что приходит вам в голову при этом имени?

– То, что в школе мне пришлось писать сочинение о временах её правления.

– Чудесно. Тогда у вас наверняка припасено несколько фактов.

– Тэтчер была у власти дольше, чем Рейган, но вела похожую политику и добилась такого же успеха. До неё английская экономика была так себе – устаревшая, негибкая, удушенная профсоюзами. Потом она победила инфляцию, сократила бюджетный дефицит, ограничила государственный сектор, урезала дотации и социальную систему – и всем этим высвободила такие производительные силы, что экономика Англии не только снова встала на ноги, но и превратилась в одну из самых оживлённых в Европе.

– Браво. Отлично, садитесь.

– Я получил тогда всего три с минусом. Наш учитель был из левых и настаивал на том, чтобы её не одобряли. – Маркус посмотрел на счётчик дневного пробега, чтобы прикинуть, не пора ли заправляться. – Но вы мне сейчас, конечно же, объясните, что всё это было связано с ценами на нефть.

– Естественно, было связано. Я не устаю удивляться, почему это обстоятельство всегда упускают из виду. Каким-то образом все политики, независимо от направления, так умеют себя подать, что оказываются в центре событий, и всем заметно только то, что они говорят и делают. Даже если то, что в итоге происходит, не имеет ничего общего с тем, что они сказали и сделали.

– Если цены на нефть в середине восьмидесятых упали, то ведь они упали для всего мира. Значит, счастливые последствия такого развития событий должны были пойти во благо всем.

Блок вздёрнул свой крючковатый нос.

– Правильно, молодой человек. Но вы упускаете из виду, что Великобритания во времена правления Тэтчер стала экспортировать нефть – впервые за свою историю. Только что упомянутая нефть с Северного моря, помните? И тёплое денежное течение Голдстрим потекло в кассу британского правительства – и Норвегии, которая, однако, предпочла разбогатеть без лишнего шума, в тишине и обособленности.

Маркус озадаченно смотрел на прямую стрелу дороги. Чёрт возьми, всё верно. Об этом он как-то никогда не думал.

– Ну, хорошо, – признал он наконец. – Может, и правда цены на нефть не такая уж второстепенная вещь.

– Ага, дошло, – произнёс Блок с явным удовлетворением. – А какое у вас образование? Что вы изучали?

– Немного информатику, немного маркетинг, – ответил Маркус и нехотя добавил: – Всего лишь профессиональное высшее училище. – В признанные высшие школы управления его не взяли. Не те оценки.

– Хорошо. Профессиональное училище? И радуйтесь. Университеты только портят людей. Сворачивают им мозги набекрень так, что они больше и думать не могут. То и дело вижу этому подтверждения. Ужасно.

Дата добавления: 2015-11-30