Еще раз о сходстве с человеком

(или О доказательствах, которые побывали в руках ученых)

игде — ни в научных трудах, ни в какой-либо другой литературе нет одного важно­го для землян определения: кто таков, что такое человек. У человека нет ни биологи­ческого, ни юридического статуса. Попыт­ки отграничить его от остального живого мира скорее всего можно соотнести с фи­лософским аспектом, который удовлетво­ряет далеко не всех: человек — самоосоз­нающая себя система. И все.

В этом плане большую ценность представляет роман француз­ского писателя Веркора (Жана Брюллера) «Люди или животные?». Написанный предельно просто при наличии условной аллегории вряд ли он когда-либо будет сочтен литературным шедевром. И тем не менее прочитав, забыть его уже нельзя, ибо автор еще в 1952 году задался доселе неразрешимым вопросом: где начинается человек? Чем он отличается от зверя?

Надуманными коллизиями, формирующимися вокруг человеко­подобных обезьян тропи, автор хотел «пробить брешь в умонастрое­ниях, привычных с детства, и сквозь нее повести читателя к новому видению вещей». От типического — к тропическому (по имени племени тропи), то есть исключительному, ведет нас автор по дороге весьма реалистической. И приводит неожиданно к небезразличной для нас попытке разобраться в том, кто же такой снежный человек, можно ли его назвать человеком (абсурдность слова «снежный» видна сразу).

Вот по этой самой, изложенной Веркором, причине человечество в наши дни утратило первый и единственный раз попавший в центры цивилизации и узнанный не только дельцами, но и учеными, заморо­женный труп снежного человека. События, на первый взгляд, разви­вались лениво.

 

Рис. 1, рис. 2. Облик замороженного в глыбе льда существа. Реконструкция Алики Линдберг. Реконструкция Р.Авотина, выполненная под руководством Б.ф.Поршнева

В декабре 1968 года американскому зоологу и писателю А.Сан-дерсону, проживающему в Нью-Джерси, сообщили о том, что уже несколько месяцев на ярмарках страны демонстрируется снежный человек, вмороженный в глыбу льда. Сандерсон, вместе с гостившим у него Б.Эйвельмансом (основоположником непризнанной пока науки криптозоологии — о животных, ведущих скрытный образ жизни), встретились в штате Миннесота с бывшим участником войны в Корее и Вьетнаме, владельцем замороженного трупа, Фрэн­ком Хансеном. Этот человек сообщил ученым, что купил интересую­щую их вещь в Гонконге. Он разрешил осмотреть и сфотографиро­вать экспонат. Но при этом взял с Сандерсона слово, что сведения о факте их допуска к трупу, а также результаты исследования никогда не попадут в печать.

Получив доступ к собственности Хансена, ученые, по их словам, увидели во льду постоянно охлаждаемого саркофага хорошо разви­тое мускулистое тело мужчины (а значит он был так похож прежде всего на человека, что зоолог назвал его не самцом, как было бы в случае подозрений на обезьяну, а мужчиной) ростом 180 сантимет­ров. У него была поломана рука, голова лежала в окружении сгу­стков запекшейся крови, глазницы тоже были окровавлены и пусты (из угла саркофага доносился запах разлагающейся органики). В остальном труп был полным и хорошо сохранившимся.

За три дня осмотра было сделано несколько десятков черно-белых и цветных снимков существа, сложенного как человек, но обволошенного как высшие обезьяны. В этих словах опять же глав­ное — сравнение с человеком. Эйвельманс пришел к выводу, что перед ним представитель неизвестного вида или рода гоминид — «вероятнее всего, это поздний неандерталец».

Ученый отметил правильность главного тезиса-открытия Б.Ф. Поршнева, что тот, кого мы называем неандертальцем, дожил до наших дней.

Естественно, после такого заключения возникла мысль о жела­тельности, даже необходимости дальнейших исследований такого редкого зоологического образца. Для этого, конечно, нужно было приобрести экспонат. Осуществить мероприятие мог какой-либо крупный институт либо богатый меценат, как теперь говорят, спон­сор. Хотя Хансен предупреждал, что продавать труп никому не собирается.

Далее? Далее пошло элементарное нарушение всех обещаний, которые были в свое время даны Хансену. Хочу заострить на этом внимание читателя. Вначале ученые ради того, чтобы получить доступ к трупу таинственного существа, были согласны на все усло­вия, дали обещания. А затем (так бывает практически всегда, но особенно во всевозможных ситуациях, связанных со снежным чело­веком) кто-то не держит слово — и все летит кувырком. Оправдание подобного значением объекта для науки не может служить объясне­нием нарушения данного слова. Я считаю, что ученые оказались не

на высоте. И только поэтому во всех случаях они должны были проиграть в битве за экспонат.

Битва особенно обозначилась после публикации Эйвельмансом отчета о проделанной работе, а ведь это была отнюдь не пожарная ситуация, ничего бы не случилось, если бы ее отложили хотя бы на год-два, как ничего не изменилось в проблеме и после этой публи­кации, традиционным зоологам она все равно не послужила убеди­тельной аргументацией, не стала событием. «Бюллетень Бель­гийского королевского института естественных наук» в марте 1969 года, к сожалению, оказал не лучшую услугу проблеме в целом.

К разного рода требованиям по отношению к Хансену, угрозам, посулам хорошо заплатить подключились и научные институты, и ФБР, и другие авторитеты. Но оказалось поздно и не нужно. Хансен закусил удила. Он ведь с самого начала предупреждал (причины никого не должны интересовать, может быть и взаправду речь шла для него о жизни и смерти), что не хочет никакой огласки. Особенно тщательно он скрывал место, где было убито существо. В наших газетах сообщалось, что даже был период, когда на балагане Хан­сена висела надпись «Дикий человек с Урала. Вход один доллар». Хансен изворачивался, как мог.

Эйвельманс весь упор своих умозаключений направил на версию, что замороженный скорее всего был убит во Вьетнаме (это наиболее вероятно, так как рост взрослых особей того, что мы называем снежным человеком, в Юго-Восточной Азии не превышает 180 сан­тиметров). Он обоснованно сделал предположение о путях доставки трупа в самолете, одном из тех, что перевозили убитых американских солдат из Вьетнама. А последнее было связано и с транспортировкой наркотиков, то есть с мафией. Хансену несколько раз удавалось убедить общественность, что он уже давно демонстрирует не ориги­нал, а копию замороженного. Чтобы увести расследование от азиат­ской версии происхождения своего экспоната, он даже пошел на такую крайность, как уверение, что убил существо сам на террито­рии США. Тут он расставил сети самому себе. В американской прессе всерьез заговорили (как и в романе Веркора) о юридических аспек­тах всего произошедшего, следует ли добычу человекоподобного рассматривать как убийство. А далее: «Кто убийца?»

Хансен до конца не хотел расставаться со своим богатством. Конечно, его устраивала идея постоянного тихого заработка на бала­ганных демонстрациях монстра. Его устраивало — не выпускать из своих рук замороженного, чтобы никто не копался в его преды­стории. Но не получилось. С одной стороны — мафия, с дру­гой -—отсидка за убийство. Так, по-видимому, сложилась ситуация. И тогда экспонат бесследно исчез. Нетерпение — очень большой порок.

Итак, гром не грянет — мужик не перекрестится! Типично рус­ская ситуация становится вдруг и американской. Вот случай, когда

под дулом пистолета мафиози вдруг выясняется, как трудно прове­сти научную и юридическую границу между человеком и живот­ным.

Хочу предупредить, что любые попытки назвать существо для смягчения остроты вопроса обезьяночеловеком до сих пор успеха не имели. Предпринимал такую попытку и Эйвельманс. Обзывают все же человеком и до сих пор. Хотя серьезной уверенности в правильно­сти названия, конечно, нет.

Русский ученый Б.Ф. Поршнев давно, еще в пятидесятые годы нашего столетия, подошел к основному вопросу этой проблемы — если снежный человек имеет прямое отношение к происхождению человека, то каковы, собственно, отличия одного от другого. По мнению ученого, которого принципиально интересовала прича­стность существа к родословной гомо сапиенса, а затем уже то, как мог неандерталец (впервые им высказанное оригинальное предста­вление о возможном статусе нашего героя) дожить до наших дней, оставаясь незамеченным официальной наукой, самое главное, что отличает человека от животного, — не труд, большая роль которого в очеловечивании «мифической обезьяны» (мое выражение) бес­спорна, а р е ч ь.

Ученый, достигший значительных успехов в двух традиционных областях науки — истории и философии, свободно мог бы подняться еще выше по иерархической научной лестнице, тем более что он всегда был воинствующим материалистом. Но неугомонность мысли и талант повели его за собой в неосвоенные пустыни, на заброшен­ные луга и в леса, в том числе и срединной России, где бродил в свое время Тургенев; повстречав на книжных перекрестках религиозной, исторической и географической литературы своего героя (теперь уже и нашего!), он задумался, а задумавшись, стал отдавать загадке время и силы.

Как бы и кто бы ни изучал снежного человека, ни писал о нем, все это уже вторично, третично и так далее, ибо все возможное о нем первым высказал Борис Федорович Поршнев. Невероятно, чтобы в наши дни кто-то заявил: я в этом деле первый. Надо всегда пом­нить, что первым был Поршнев. Первыми в чем-то могут счи­таться и очевидцы наших дней. Не менее странно, когда кто-то вдруг заявляет: «Вы не имеете права писать о проблеме без мое­го (имярек) разрешения!» Нет уж, коль тема эта с самого нача­ла — сплошное дилетантство, в ней могут испытать свои силы все, кто изучал ее самостоятельно. Только без ограбления других авторов.

Самое главное — было положено начало систематизированному сбору информации на эту тему. И уже на ее основе, через многочис­ленные тернии, утраты собственного авторитета, нарушения опреде­ленных сложившихся отношений в научном мире Борис Федорович пришел к большому открытию, до сих пор еще не оцененному ни той же наукой, ни общественностью. Я знаю, что родные и близкие ему люди до сих пор испытывают страх: как бы чего не вышло. И это не от трусости.

Так вот и размышления об отсутствии речи, и первая попытка расшифровать возможности приема и передачи инфор­мации, коммуникации, которые наличествуют у описываемого существа, — также принадлежат Борису Федоровичу Поршневу.

Мой коллега, одиночка-поисковик А.Новиков, знает о нескольких группах из Свердловска, Челябинска, а я из Киева и даже Москвы, которые в своем нетерпении ставят вопрос так: нужен труп (якобы науке, кому-то надо что-то доказать, кому-то хочется стать первым в проблеме, а другим — вообще вырваться из рутины обыденного — видите, не без романтической окраски, но кровавой). Труп следует добыть, считают они. Оправданием непреднамеренного (уже заранее обдуман юридический термин) убийства будет служить мнимая угроза со стороны существа для жизни, простите, «исследователя». Ну что же, есть ведь в конце концов люди, которые каждый день на основании лицензии и даже без нее потрошат трупы, а то еще даже и не трупы — самых мелких и самых крупных животных. Есть человеческие службы по уничтожению кошек, собак и прочей живности. Но этого ни в коем случае нельзя допускать по отно­шению к снежному человеку. Надо спешить к контакту, чтобы подтвердить миролюбие зверя. Остается наде­яться, что он не должен выйти к человеку, у которого есть заря­женное ружье. Уж если ему приписывают способность разруше­ния эмульсионного слоя кино- и фотопленки на волновом или молекулярном уровне, причем на расстоянии, то неужели он даст себя убить?

И тем не менее трупы все же случаются. Это когда человек на охоте стреляет в ответ на самые незначительные шорохи, не глядя, не рассмотрев объекта или приняв его, например, за мед­ведя. И в случае глупой от природы особи, как это бывает и в человеческом обществе.

Вот какое объяснение я прочла в письме одного корреспон­дента из Душанбе. Он предупредил меня, что относится к тем гонимым и презираемым людям, которых, по его мнению, неиз­вестно за что обзывают браконьерами, а он, дескать, всего-нав­сего местный житель, который существует за счет охоты. Именно, приняв наше существо за медведя (тот еще не полно­стью показался из-за большого камня), душанбинец и выстрелил. Затем, рассмотрев и испугавшись, что придется отвечать по закону за убийство дикого человека, он забросал его труп кам­нями. Это случилось в стороне не только от больших дорог, но и от малых троп. «Саркофаг», или точнее «мавзолей», до сих пор цел. Далее пишущий предложил, «понимая, как это важно для науки», почти полный скелет существа. Случилась эта исто­рия шесть лет назад. Возможно, под камнями еще сохранился хотя бы кусочек кожи, а уж волосы точно. И всего-то просил душанбинец гарантии в том, что его не будут преследовать ни за браконьерство, ни за убийство... По совсем другой причине исто­рия не получила развития... А жаль. Такие случаи не единичны. Одно дело, случись это сегодня и надо решать этот вопрос перед самим собой и обществом, другое, когда это уже произошло совершенно случайно из-за незнания и порочной привычки бить по всем движущимся целям. Думаю, что у охотников такого склада впереди еще не только такие запретные трофеи.

Земельная эмблема XVI—XVII веков Кондинского района нынешней Тюменской области. Сравните с европейским гербом на лицевой стороне обложки. В обоих

случаях изображен дикий человек.

 

еперь, когда все всё знают, все точки над «и» расставлены, мы можем позволить себе поговорить и о разных животных. Чем больше человек изучает животных, тем значительнее они предстают перед его глазами. Периодически вспыхивает бум: то по поводу шимпанзе, которых, как ока­зывается, можно научить практически лю­бому языковому эквиваленту, какой толь­ко может предложить разум, то интеллектуалов-дельфинов, что тоже не вызывает сомнений. Но это не приводит к более щадящему отношению к ним со стороны человека.

Совсем не обязательно уходить в джунгли или отправляться к морю, чтобы полной мерой удивиться окружающему нас миру и преклонить голову перед теми, кого мы с умилением к самим себе называем братьями нашими меньшими. Такое представление, образ­ное выражение, не подкрепленное практическими деяниями, превра­щает наши взаимоотношения с природой из слезливой мелодрамы в трагедию. Достаточно, например, заинтересоваться невероятными возможностями и фантастической сообразительностью такого суще­ства, как ворона. Оторопь берет при знакомстве с опытами, свиде­тельствующими о ее наклонностях к арифметическому счету. Хотя нас, обманываемых не раз цирковой лошадью, уже, кажется, трудно удивить чем-то всерьез.

Поражают воображение не только природные исконные возмож­ности животных, но и те изменения, которые наблюдаются в послед­нее время в поведении, казалось бы, давно и хорошо известных зверей. Здесь нас еще ждет масса откровений и открытий.

Активно вмешиваясь в жизнь природы, человек своей деятельно­стью приводит к необратимым нарушениям рельефа, смене расти­тельности, изменению климата в целом, а вместе с тем и поведения животных. Слоны отправляются в набеги на селения африканцев, ибо им негде пастись и воспроизводить потомство. Это впечатляет.

Медведь еще летом загнал по озерному мелководью на необитае­мый остров двух коров, защищал их, пас до глубокой осени. Я их видела с вертолета — всех троих, а затем рассмотрела коров с лодки. Упитанными показались они мне. Так медведь «приготовил» себе пищу для последнего пиршества перед спячкой.

В селение среди бела дня пожаловал медведь. Он шел, подвывая, на трех лапах. Не дичась сбежавшихся, протянул лапу, на которую не ступал, ближайшему мужику, смелее других подошедшему к нему, и замычал громче. В лапе торчала заноза. Двое вытянули ее, как репку, пока другие держали за руки деда, выскочившего из избы с ружьем. Все мирно разошлись.

Мокрый лось с парующими под ранним ослепительным солнцем боками вбежал на подворье лесника и спрятался за спиной парня. Потом тот рассказал, как ощутил кожей его учащенное дыхание, напоминающее работу огромного вентилятора, только не охлаждаю­щего, а подогревающего. В той стороне, откуда он появился, мель­кнул среди деревьев и тут же скрылся серый обидчик.

Волчица с новорожденным в зубах пошла по тропинке прямо на меня. Я отступила в овсы — и она решительно протрусила мимо, не спуская с меня стеклянного леденящего тело и душу взгляда. Конечно, она и заметила и оценила меня и мою экипировку давно и издалека. Я была неопасной по сравнению с подступавшими к логову косцами.

Волк лежал в бурьянах придорожной канавы. Темно-серый. Да еще и заляпанный грязью, такой же серо-черно-земляной, как и все вокруг. Я подумала, что он дохлый. Но так как мне все равно надо было сидеть на своем наблюдательном пункте, оставаясь незамечен­ной, то через час я убедилась, что он следит за машинами и людьми.

Дата добавления: 2015-11-14