Символический порядок

Пятикратное перемешивание нарративного порядка (ритуальный, патриархальный, синайский, монархический и современный) в главе 10 формирует заключение первой трети книги. В целом, главы 1-10 служат повествовательной интродукцией к символическому порядку культовых инструкций, которые составляют следующие две трети книги: законы чистоты и искупления в главах 11-16 и циклу постановлений, известному как Кодекс Святости (главы 17-26, с приложением в главе 27). Продолжительное пренебрежительное отношение к этим последним секциям в последнее время изменилось. Они стали привлекать внимание разных исследователей. Как заметила структурный антрополог Мэри Дуглас, «ритуалы чистоты и нечистоты создают единство в опыте. Не являясь отклонениями от центрального плана религии, они представляют положительный вклад в искупление. Через них разработаны и показаны символические образы».

Символическая структура может быть выделена, хотя это и не явствует из текста; но различные постановления этих глав имеют ли какую-нибудь связь с прошлым? Читатели, которые хотели бы оценить литературную ценность предыдущих глав, вероятно, рассмотрят законы в главах 11-25 кн. Левит с недоумением, ибо распоряжения и этические установления, данные здесь, в значительной степени испытывают недостаток нарративной формы более ранних глав. Фактически эти секции представляют анти нарративный материал, чья цель состоит в том, чтобы завершить преобразование истории, начатой в главах 1-7.

В контексте Протоистории, изображенной в Пятикнижии, мы можем риторически утверждать, что Эдемская история метафорически описывает союз с Б-м, по образу и подобию которого и сотворен человек, тогда как отпадение от Б-а и впадение в историю принимает форму ряда метонимических замещений, представленных в главных сценах предыстории (Рай, Каин и Авель, Потоп и Вавилонская Башня). Этот мир метонимий, причинно-следственных отношений, частей, замещающих недоступное целое, и есть мир библейской прозы. По контрасту кн. Левит стремится уничтожить метонимические причинно-следственные отношения рассказа; она стремится восстановить метафорический союз с Б-м, но совсем другими средствами. Стратегия традиционного повествования не оставлена, а преобразована, что и является причиной того, почему Левит может быть описан как книга, которая использует литературные методы для нелитературных целей. Образцы рассказа, исследованные выше, присутствуют и здесь — например, инструкции, часто описываемые драматически, — но в большей части их порядок сломан и восстанавливается он странным образом. Порядок повествования подчинен концептуальному порядку, и оставшиеся фрагменты больше не показывают прогрессивного развития рассказа. Вместо этого там возникают дезориентирующие моменты, как, например, описание в 16:3-4:

Вот с чем должен входить Аарон во святилище: с тельцом в жертву за грех и с овном во всесожжение; священный льняной хитон должен надевать он, нижнее платье льняное да будет на теле его, и льняным поясом пусть опоясывается, и льняной кидар надевает: это священные одежды; и пусть омывает он тело свое водою и надевает их;

Thus shall Aaron come into the holy place: with a young bullock for a sin offering and a ram for a burnt offering. He shall put on the holy linen coat, and he shall have the linen breeches upon his flesh, and shall be girded with a linen girdle, and with the linen mitre shall he be attired: these are holy garments; therefore shall he wash his flesh in water, and so put them on.

Рассказ движется вспять, описывая сначала вход во внутреннюю часть Храма, затем облачение Аарона, и наконец его омовение прежде, чем он облачается. В расширенном ряде вариаций этого риторического движения, жертвенный порядок создает ряд дизъюнкций и замещений, которыми Кодекс Святости стремится восстановить из разрозненных частей метафорическую целостность. Во многих Библейских книгах риторика замещения представлена через тему изгнания. Левит не является исключением, и изгнание справедливо считается самым основанием для строительства антинарративного ритуального порядка. Быть святым, qadosh, значит быть обособленным; корень означает «разделение, изъятие, посвящение». Если метафорический союз с Б-м больше невозможен в падшем мире, Закон может со своей стороны создавать жизнь, построенную на принципе разделения, которое будет служить метафорой для трансцендентной инаковости Б-а. Сам Б-г неоднократно отмечает, что отдельность народа отражает его собственную:

святы будьте, ибо свят Я Господь, Бог ваш (19:2).

"Ye shall be holy: for I the Lord your God am holy" (19:2)

Отделение от того, что не свято, как это ни парадоксально, создает близкую духовную связь не только между Б-м и человеком, но также и между человеком и материальным миром. Законы чистоты относительно физического осквернения применяются не только к людям, но также и к их одеждам и даже их зданиям, которые подчиняются тем же самым законам чистоты, плесень и лишайники аналогичны проказе (главы 13-14). Люди должны быть отделены не только от их соседей, но и даже, в некотором смысле, от себя:

Так предохраняйте сынов Израилевых от нечистоты их, чтоб они не умерли в нечистоте своей, оскверняя жилище Мое, которое среди их. (15:31).

"Thus shall ye separate the children of Israel from their uncleanness; that they die not in their uncleanness, when they [would] defile my tabernacle that is among them" (15:31)

Текст определенно указывает на связь между святостью и изгнанием, поскольку речь идет о создании метафорической целостности Б-а, народа, и земли через механизмы чистоты (и предотвращения). Таким образом, народная ритуальная связь Израиля с землей выражает не чувство владения, но постоянство изгнания. Сама земля должна соблюдать Субботу и не может быть продана, поскольку она принадлежит не людям, но Б-у:

Землю не должно продавать навсегда, ибо Моя земля: вы пришельцы и поселенцы у Меня

The land shall not be sold for ever: for the land is mine; for ye are strangers and sojourners with me (25:23).

Термин, «пришлец, stranger» лучше всего можно перевести на современный английский язык как «resident alien», а на русский — негражданин, житель без гражданства, этот термин «пришлец, stranger», использовался для израильтян во время их пребывания в Египте. Используя этот термин, текст кн. Левит преобразует жалобу Моисея, назвавшего своего старшего сына, рожденного в изгнании:

Он нарек его имя Гирсам (Гершом), потому что, — говорил он, — я стал пришельцем в чужой земле.

he called his name Gershom: for he said, I have been a stranger [ger] in a strange land" (Exod. 2:22).

Кн. Левит выражает стремление к чему-то еще большему, чем обладание, т.е. к товариществу, к единству в изгнании, и это распространяется не только на израильтян, но и на их рабов, их скот, их имущество, и собственно землю. Изгнание радикально преобразует этические нормы, отчуждение становится основанием для возобновления этической близости не только с соседями, но даже и с чужеземцами:

люби ближнего твоего, как самого себя. Я Господь [Бог ваш]. Пришлец, поселившийся у вас, да будет для вас то же, что туземец ваш; люби его, как себя; ибо и вы были пришельцами в земле Египетской. Я Господь, Бог ваш.

"thou shalt love thy neighbour as thyself: I am the Lord... the stranger that dwelleth with you shall be unto you as one born among you, and thou shalt love him as thyself; for ye were strangers in the land of Egypt: I am the Lord your God" (19:18, 34).

Пророчество

Цель установления символического порядка на Синае в конечном счете не историческая, но пророческая. Оформленная уже после покорения Израиля Вавилоном, кн. Левит представляет ритуальный корпус, который никогда полностью не соблюдался, и чей материальный и духовный центр, Иерусалимский Храм, теперь был разрушен до основания. Устремляясь к будущему, книга заканчивается пророчеством. Глава 26, первоначально являясь заключением Кодекса Святости, теперь служит заключением книги в целом, если не считать приложения разнородного материала в главе 27. В описании благ, которые последуют за соблюдением Закона, и бедствий, которые будет следовать за его нарушением, глава 26 отражает современное состояние Вавилонского Пленения:

Опустошу землю [вашу], так что изумятся о ней враги ваши, поселившиеся на ней; а вас рассею между народами и обнажу вслед вас меч, и будет земля ваша пуста и города ваши разрушены. Тогда удовлетворит себя земля за субботы свои во все дни запустения [своего]; когда вы будете в земле врагов ваших, тогда будет покоиться земля и удовлетворит себя за субботы свои; во все дни запустения [своего] будет она покоиться, сколько ни покоилась в субботы ваши, когда вы жили на ней.

And I will bring the land into desolation: and your enemies which dwell therein shall be astonished at it. And I will scatter you among the heathen, and will draw out a sword after you: and your land shall be desolate, and your cities waste. Then shall the land enjoy her sabbaths... As long as it lieth desolate it shall rest; because it did not rest in your sabbaths, when ye dwelt upon it. (26:32-35)

Как с глубокой пророческой иронией замечено, опустошение земли Израиля, даст ей возможность соблюсти паровые (субботние) периоды, которые требовались Законом, но не выполнялись землепашцами.

Глава изобилует образами путешествия, и обещает, что, если народ будет ходить по Закону, Б-г будет ходить с ними (как он ходил с Адамом в Раю):

Если вы будете поступать по уставам Моим и заповеди Мои будете хранить и исполнять их... Я буду ходить среди вас и буду вашим Богом, а вы будете Моим народом.

If ye walk in my statutes, and keep [literally, 'hear'] my commandments... I will walk among you, and will be your God, and ye shall be my people" (26:3, 12)

По контрасту с этим правильным хождением и послушанием еще ужаснее будет новое наказание и изгнание грешников:

Оставшимся из вас пошлю в сердца робость в земле врагов их, и шум колеблющегося листа погонит их, и побегут, как от меча, и падут, когда никто не преследует,

And upon them that are left alive of you I will send a faintness into their hearts in the lands of their enemies; and the sound of a shaken leaf shall chase them; and they shall flee, as fleeing from a sword; and they shall fall when none pursueth. (v. 36)

Тем не менее, даже в новом изгнании, Б-г будет готов вспомнить свой Завет, если народ раскается, как подчеркивают заключительные стихи главы (vv. 40-45). С верой и деятельным раскаянием народ сможет найти новый Синай даже в Вавилоне.

Пустыня и Земля Обетованная сливаются в кн. Левит. Законы вставлены в историю Синая не только для того, чтобы придать им полномочия, но более потому, что Пустыня является самым полным выражением возможности жизни в изгнании: т.о. место, где все было утрачено, может оказыться, местом, где все будет обретено. Пейзаж Пустыни, который представляется народу символом полного отсутствия надежды, можно сказать смертельным тупиком:

и сказали Моисею: разве нет гробов в Египте, что ты привел нас умирать в пустыне?

and they said to Moses, Was it because Egypt lacked graves that you have brought us out to die in the wilder­ness?" (Exod. 14:11 [at]).

Левит же видит Пустыню как необходимый пробел между культурами, между прошлой и будущей историей, в которой народ сможет получить искупительный символический порядок Закона:

И сказал Господь Моисею, говоря: объяви сынам Израилевым и скажи им: Я Господь, Бог ваш. По делам земли Египетской, в которой вы жили, не поступайте, и по делам земли Ханаанской, в которую Я веду вас, не поступайте, и по установлениям их не ходите: Мои законы исполняйте и Мои постановления соблюдайте, поступая по ним. Я Господь, Бог ваш.

And the Lord spake unto Moses, saying, Speak unto the children of Israel, and say unto them, I am the Lord your God. After the doings of the land of Egypt, wherein ye dwelt, shall ye not do: and after the doings of the land of Canaan, whither I bring you, shall ye not do: neither shall ye walk in their ordinances. Ye shall do my judgments, and keep mine ordinances, to walk therein: I am the Lord your God. (18:1-4)

Такое видение Закона в свете искупительного потенциала изгнания делает кн. Левит самым сердцем Пятикнижия.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Gerhard von Rad, "The Form-Critical Problem of the Hexateuch," в The Problem of the Hexateuch and Other Essays, trans. E. Dicken (New York, 1966), сс. 1-78.

2. Harold Bloom, "'Before Moses Was, I Am': The Original and the Belated Testaments," in Notebooks in Cultural Analysis, I (Durham, N.C., 1984), 3—14.

3. См. Roland Gradwohl, "Das 'fremde Feuer' von Nadab und Abihu," Zeitschrift fur die alttestamentliche Wissenschaft, 75 (1963), 288-296.

4. См. Paul Ricoeur, The Symbolism of Evil, trans. Emerson Buchanan (Boston, 1969);

Mary Douglas, Purity and Danger (London, 1969); Julia Kristeva, Powers of Honor, trans. Leon Roudiez (New York, 1982). Rene Girard исследует литературно-социальную функцию системы жертвоприношений в Violence and the Sacred, trans. Patrick Gregory (Baltimore, 1977), и далее в Des chases cachees depuis la fondation du monde (Paris, 1978) и The Scapegoat (Baltimore, 1986). Историки религии и библеисты демонстрируют растущий интерес, см. Напр., Jacob Neusner, The Idea of Purity in Ancient Judaism (Leiden, 1973).

5. Douglas, Purity and Danger, pp. 2-3.

6. См. Peter Ackroyd, Exile and Restoration: A Study of Hebrew Thought of the Sixth Century B.C. (Philadelphia, 1968).

7. См. Herbert N. Schneidau, Sacred Discontent: The Bible and Western Tra­dition (Baton Rouge, 1976), особенно гл. i, "In Praise of Alienation."

ЛИТЕРАТУРА

Peter Ackroyd, Exile and Restoration: A Study of Hebrew Thought of the Sixth Century

B.C. (Philadelphia, 1968).

Mary Douglas, Purity and Danger (London, 1969).

Rene Girard, Violence and the Sacred, trans. Patrick Gregory (Baltimore, 1977).

Julia Kristeva, Powers of Horror, trans. Leon Roudiez (New York, 1982).

Jacob Neusner, The Idea of Purity in Ancient Judaism (Leiden, 1973).

Paul Ricoeur, The Symbolism of Evil, trans. Emerson Buchanan (Boston, 1969).

Herbert N. Schneidau, Sacred Discontent: The Bible and Western Tradition (Baton Rouge, 1976).

Columbia University

Leviticus

Дэвид Дамрош Колумбийский Университет

Дата добавления: 2015-11-14