Египетское волшебство 1 страница

By vzmisha4

1.

Он вытянул ноги, нетерпеливо взбаламучивая воду. Розовая вода приятна, когда нужно расслабиться и отдохнуть, сейчас же хотелось совсем другого. Но традиция - это традиция. Молодой муж в преддверии брачной ночи должен совершить омовение розовой водой, пока предмет его страсти готовят к великому событию в супружеских покоях. Том закрыл глаза, вдыхая горьковато-сладкий аромат растекшихся в воздухе недавно зажженных благовоний. Хотя никому и не полагалась знать деталей почти священного процесса, подобный которому происходил сейчас в соседней комнате, их, конечно же, знали все. Потому что мысли об этом задевали за живое почище самых непристойных картин и самых откровенных историй. В самом деле, как томительно и невыносимо приятно размышлять о том, что сейчас, в эту секунду, ловкие ладони слуг водят по нежному животу, втирая в бархатную чистую кожу миндальное масло, обводят колени и бедра по контуру, делая их еще более соблазнительными и ароматными, хотя их обладатель и сам по себе похож на воплощенное вожделение, слегка сбрызгивают ванильной сладкой водой соски и спереди пониже живота, на случай если молодой супруг захочет доставить наслаждение своей второй половине устами, почтительными касаниями натирают мятой и лавандой между ног сзади, чтобы умерить возможные болевые ощущения от растяжения и усилить эффект соприкосновения - это должно продлить минуты единения. Тонкую чувствительную кожу за ушами и шею смазывают апельсиновым цветом, глаза чуть подводят черной тушью, а губы оставляют естественными - Махмуд-отец отдал Тому замуж существо удивительной красоты, и губы его, полные и розовые, совсем не нуждаются ни в краске, ни в аромате, они сами по себе сладки и желанны.

Вода совсем остыла, когда в соседней комнате зазвенел колоколец - слуги закончили свое дело. Том поспешно поднялся из ванны, даже не стряхивая налипших розовых лепестков с кожи, и наскоро облачился в мгновенно облепивший тело халат с кистями. Ему, как молодому супругу, вступающему в свои права, стоило бы сохранять важность и степенность, но он не мог сдержать широкой улыбки и резкости торопливых движений, когда подходил к заветным дверям. Оправданием ему служило то, что Том был молод, очень молод, ему стукнуло восемнадцать прошлой весной и он едва успел жениться в первый раз, как уже сумел выпросить у отца разрешение на вторую свадьбу. Его первая жена была дочерью из хорошей семьи, образцово воспитанной и скромной красавицей - по крайней мере, красивой ее считали и ее, и его родители, Том же находил, что черты ее лица слишком просты, а сама она скучновата. Впрочем, он не имел ничего против нее, он был с детства готов к тому, чтобы жена со временем заняла надлежащее место в его жизни, рожая ему наследников и занимаясь хозяйством. Фатиме нравился Том, кроме того, она, разумеется, была счастлива выйти замуж за сына такого богатого человека, как Мухаммед-торговец. Он обращался с ней неизменно учтиво, хоть и несколько отстраненно, и давал жене много свободы, в отличие от многих своих сверстников-тиранов. Фатима устроилась в жизни так, как ей только могло мечтаться, и дальше этого ее помыслы не шли.

Сам же Том совсем не мог назвать себя успокоившимся семьянином - он ждал случая сделать частью своей жизни совсем другого человека. По обычаю, однако, первой женой надлежало стать женщине, которая будет матерью наследников мужа. Если же муж мечтал об ином союзе, например, с невестой другого пола, ему полагалось дождаться второй своей свадьбы. Так и сделал Том, еще за год до соединения с Фатимой положивший глаз на прекрасного Билла, сына Махмуда.

Билл своей красотой привлекал внимание многих женихов, но богатство родителей Тома сразу увеличило его шансы в глазах Махмуда, и он быстро дал свое согласие на свадьбу. Таким образом формальности были улажены неслыханно скоро - почти в две недели, и за это в качестве калыма Махмуду было отправлено триста грамм чистого золота вместо традиционных шестидесяти-семидесяти. Будучи наслышан о непростом характере Билла, Том ожидал, что сердце непокорного красавца воспротивиться родительскому решению, и заранее строил планы на то, как можно было бы смягчить его, готовил подарки и всевозможные увеселения для строптивого сына Махмуда. Но Билл никак не выказал своего недовольства и, как рассказал Махмуд, покорно выслушал от отца известие о сроках свадьбы, хотя до этого видел Тома вблизи всего несколько раз, и ни разу не разговаривал с ним сам. Разговаривать с женщинами до свадьбы считалось неприличным, по крайней мере, наедине, разговаривать же с бха-сурт не воспрещалось, однако Билл был чужд светских удовольствий и почти не имел друзей и иных связей. Он, однако, исправно ходил в мечеть, где Том не раз имел удовольствие лицезреть его издалека. Женщины в мечети молились отдельно, чтобы своими движениями не смущать и не отвлекать мужчин в эти священные моменты. Для бха-сурт, однако не делалось подобного исключения, и Том навсегда запомнил те сладостные мгновения, когда волею случая Билл совершал свой намаз почти прямо перед ним. Когда коленепреклонный юноша опускался, дотрагиваясь лбом до расшитого золотыми нитками узорчатого коврика, Том, едва не сворачивая себе шею, старался не сделать из себя посмешище изо всех сил, но все равно не мог оторвать взгляда от прелестных форм сына Махмуда.

Бха-сурт, "невесты другого пола", не были редкостью в Каире, но второй такой жемчужины, как Билл, Том был уверен, не существовало во всем городе. Каждый раз, когда Билл попадался ему на глаза, он ловил себя на том, что не может отвести от него взгляда, так же, как и тогда, в мечети, столь совершенны были его черты лица, столь грациозно он двигался - точно лебедь в саду падишаха. Его волосы были, как и положено, закутаны в дорогие ткани, и выбивавшаяся порой смоляная шелковая прядка заставляла сердце Тома пускаться вскачь.

Когда Том в первый раз встретил Билла, ему было семнадцать лет. Билл, покупающий благовония на рынке, был в атласных цветных одеждах, а на пальцах его блестели дорогие перстни. Это был единственный случай, когда он видел, чтобы предмет его любви был одет ярко и дорого, позже он видел его лишь в скромных темных одеяниях и почти без украшений, хотя отец Билла был состоятельным человеком и не мог иметь причин, чтобы не позволять сыну одеваться красиво. Объяснения этому Том не знал, и, сказать по правде, боялся, что Билл слишком глубоко уйдет в религию и откажется от мирской жизни, растоптав этим сердце своего неудачливого жениха. Но этого не произошло - и когда Том получил через отцов согласие на свадьбу, он готов был взлететь на небеса от переполнявшего его счастья.

Пресловутые две недели растянулись для Тома по ощущениям на целые годы. Но наконец день свадьбы настал. Билл, весь закутанный по обычаю в темные ткани, хрупкий и тонкий на фоне массивной фигуры священнослужителя, сказал свое тихое "согласен", и после томительного пиршества, где застеленные скатертью столы ломились от дорогих яств, но за которым Том не сумел заставить себя проглотить ни крошки, супруги были препровождены, наконец, в свои покои.

Том вошел в спальню. Он не сразу увидел Билла - его тонкая фигура в полумраке комнаты, освещенной лишь парой свечей, терялась на фоне широкого топчана, укрытого расшитой парчой. Он был, как и Том, облачен лишь в легкий халат, в вырез которого выглядывали росчерки ключиц и грациозный изгиб шеи. Том почувствовал себя пьяным, жар распространился по всему его телу, заставляя только что вымытую кожу увлажниться, хотя он и почти не пил накануне. Красота раскинувшегося перед ним юноши сейчас не казалась ангельской и недосягаемой, сейчас до него мучительно хотелось дотронуться, и Том, затаив дыхание, сел подле Билла на топчан и потянулся к новобрачному. Билл, казалось, смутился - он поднял руку, запахивая халат судорожным движением невинного существа, и у Тома потемнело в глазах. Он хотел что-то сказать, но не смог, в голове почти совсем не осталось мыслей, и он, слегка сумасшедшей от нетерпения улыбкой стараясь ободрить Билла, скользнул ладонью по гладкой коже левого колена, мгновенно очаровываясь ее бархатистостью. Билл издал слабый звук, отключивший последние сдерживающие механизмы в голове Тома; уже не соображая ничего, он потянулся к завозившемуся Биллу, вставая коленями на топчан, тяня за пояс его халата одной рукой и сразу запуская вторую внутрь - он так долго ждал этого, что едва мог поверить в происходящее. Ароматные бедра сомкнулись, не пуская его руку, и он вскинул на Билла непонимающий взгляд. Билл смотрел на него через полуопущенные подведенные черным веки, закусив полную губу, и был столь прекрасен, что руки Тома сами непроизвольно дернулись, разводя колени Билла в стороны с усилием, хотя разум кричал ему, что стоит подождать и успокоить юношу сначала. Губами он, своеобразно извиняясь за свою порывистость, притронулся к острому плечу, пахнущему миндалем, розовой водой и личным, сладким запахом Билла, но было уже поздно. Что-то неуловимо поменялось в атмосфере, Билл дернулся под его руками, вскидываясь и Том ошалело поднял голову. Билл, мгновенно преобразившись из испуганного недоверчивого новобрачного в четкого и хладнокровного - кого? Том не знал - сидел на нем верхом, прижимая к его шее тонкое лезвие.

Он не успел ощутить ничего, кроме острого разочарования, от того, что его мечта ускользает от него, не успев осуществиться. Он не успел ни разозлиться, ни удивиться, как Билл уже прижимал к его носу и рту платок, надушенный чем-то острым и терпким. От неожиданности он вдохнул сразу и все, не успев дать себе приказа остановиться, и мгновенно почувствовал, как проваливается в забытье. Сквозь пелену темно-серого тумана, застилающего сознание, он услышал, как Билл отодвигает занавес и мягко спрыгивает из окна на землю. Последним, что он запомнил перед провалом в пустоту, были слова Билла, сказанные кому-то снаружи:

- Все готово, он мертв. Нельзя медлить, скорее идем.

2.

- Я говорю вам, хозяин... никто из слуг не видел ничего, - повторяла бледная женщина, кусая губы. Они дрожали, и весь ее вид говорил о том, что ей хочется оказаться сейчас как можно дальше от мучающего ее вопросами хозяина. Том устало откинулся на подушки. Слабость все еще мутила его организм, дрянь, которую убегающий бха-сурт заставил его вдохнуть, изрядно испортила ему самочувствие на весь следующий день, и его тошнило с того самого момента, как проснулся - один, в сбившемся халате, замерзший из-за открытого окна и с нещадно гудящей головой. Он уже успел сорваться на молоденькой служанке, принесшей ему утром желтый чай, и теперь все слуги ходили вокруг него на цыпочках, а Азанат плакала в комнате для прислуги.

- Он сбежал из дома, сбежал через окно, да еще и был не один! - воскликнул Том, мгновенно морщась и хватаясь за висок - кричать не стоило. - И никаких следов?

- Никаких, хозяин, совсем ничего. Но они могли перелезть через забор, или даже выйти в ворота - ведь никто не предполагал, что...

- Довольно, можешь идти, Мескенет, - с горечью сказал Том. Ему не хотелось сейчас лишний раз напоминаний о том, что молодой супруг бросил его, не прожив с ним под одной крышей и дня. Мысли об этом были мучительны.

Что ему надлежало делать в его положении, брошенному и опозоренному? Ему надлежало постараться забыть обо всем произошедшем, выкинуть из головы неверного бха-сурт, и заняться спасением своей репутации - в городе уже ползли слухи о том, что старший сын Мухаммеда остался с носом в постели в первую брачную ночь, что его выбор супруга многое говорит о его неумении вести дела, и так далее тому подобное. О слухах этих успела рассказать Тому Фатима, пришедшая осведомиться о том, как его самочувствие и не нужно ли ему чего-нибудь. Она сказала, что им придется теперь справляться с наплывом сплетен, и что ей уже стыдно и страшно выходить на рынок и в мечеть, но что она готова поддерживать его во всем и помогать справиться с его горем. Впрочем, особого сочувствия Том в ее глазах не увидел - ее явно сейчас больше заботило общественное мнение, чем состояние мужа. Он не мог ее винить, отношения между ними всегда были больше деловыми, чем родственными, а ведь беря ее замуж, он взял на себя и определенную ответственность, которая касалась не в последнюю очередь - именно общественного мнения.

Все эти мысли вертелись у него в голове хаотично, и он понимал, что сейчас должен посвятить решению проблем, с ними связанных, все свое время. Наиболее разумным было бы сейчас посоветоваться с Фатимой и с отцом по поводу дальнейшего своего поведения в городе. Можно было бы пожертвовать церкви денег, устроив религиозный праздник, или, наоборот, уехать из дома на несколько месяцев, чтобы отвлечь людей от произошедшего и заставить их говорить о чем-нибудь другом. Возможно, стоило бы поговорить с Махмудом, отцом Билла, хотя от того уже пришел час назад посыльный, принесший недлинное соболезнующее письмо. Махмуд выражал свою скорбь и стыд в отношении бесчестно поведшего себя сына, но намекал почти напрямую, что с момента свадьбы вся ответственность за Билла лежала на его муже, и поэтому он, Махмуд, хотя и желал бы всем сердцем помочь их семье, никак не считает себя непосредственно причастным к дальнейшим разбирательствам и постарается избежать городских толков. Том ожидал этого, и поэтому не рассердился - Махмуд всегда был расчетливым и циничным человеком, от него едва ли можно было ждать чего-либо иного. Махмуд спасал свою репутацию. Тому нужно было спасать свою.

И вместе с тем сознание Тома неосознанно все время возвращало его к тому, о чем как раз стоило бы забыть - к нежности кожи Билла, к его смущенному взгляду, которым он наградил вчера Тома, едва тот вошел в комнату, к горячему дыханию его, к распущенным волосам - Том ведь впервые увидел их вчера, шелковым черным полотном лежали они на парче, покрывавшей брачный топчан. Он был буквально в миллиметре от своей цели, к которой стремился больше года, и теперь физически не мог себя заставить ненавидеть или презирать существо, так легко сломавшее его мечту вчера. Он ловил себя на том, что задается вопросом - не как спасти репутацию и не как забыть сына Махмуда, а совсем другим - вопросом "почему?".

Том никогда не был бездельником и лентяем. Он исправно обучился в свое время грамоте, географии и истории, с удовольствием рисовал, овладел искусством верховой езды в совершенстве, выучил не один иностранный язык, но вместе с тем жизнь его всегда шла по накатанной дорожке, барьеров и неровностей в ней не было. Его отец был очень богат и вел множество дел, но никогда не утруждал себя работой сверх меры и всегда находил много времени для удовольствий и отдыха, его мать была изнеженной, не знавшей труда женщиной, его младший брат любил выпить и провести время в компании порочных женщин - никто из окружения Тома не знал ни трудностей, ни забот. Все, что Том мог только пожелать, все, до чего он мог додуматься, у него сразу же появлялось. Он не был капризным и не был испорченным, душа у его была светлой - так всегда говорила ему и мать, и учителя, и священнослужители, но ему никогда не приходилось сталкиваться с ситуацией, когда что-то ускользало у него прямо из-под носа, без объяснений и без надежды на возврат. И он не мог сейчас осознать произошедшего толком, как не мог оценить собственной реакции - ему не с чем было сравнивать.

Побег Билла ударил по нему невероятно сильно, но в то же время он не мог думать ни о чем, кроме того, что больше всего на свете он хотел бы увидеть его еще раз. Он не знал, что бы он делал - стал бы кричать, проклинать Билла, или стал бы выяснять, почему Билл поступил так с ним, сбежал, и почему сказал кому-то, что убил его, хотя явно и не думал убивать, и кто был этот кто-то, или просто молча бы приволок домой, заставив понести наказание - любое наказание, это было не существенно. Том не мог даже понять толком, что чувствует - в одну минуту он ощущал растерянность и обиду, в другую - злость, на грани с мстительной яростью, в третью - печаль и тоску. Несмотря на внутреннюю душевную доброту, Том был изрядно вспыльчив, и не всегда умел в достаточной мере контролировать свои эмоции.

По-хорошему Билла хотелось пристукнуть как следует, но Том не был уверен, что сможет поднять на него руку, и, более того, не был уверен, что руку поднять ему дадут - Билл на удивление резво обращался с режущими предметами.

- Господин, - вошедшая Мескенет почтительно склонила голову, - Низам говорит, что получил новые сведения о беглецах.

- Говори, - Том вскочил с топчана.

- Ночью из южных ворот города выехало несколько человек на черных скакунах. Один из них спрашивал дорогу до Эль-Файюма у стражников. Низаму было сказано, что их было шестеро, и что один из них по описанию очень похож на вашего супруга. Но... - Мескенет замялась.

- В чем дело? - на мгновение Тома уколола мысль об измене. В самом деле, если Билл сбежал, это означало, что он не собирался хранить верность мужу, и что все его клятвы на свадьбе были пустым звуком - как же он раньше не додумался до этого! И вполне вероятно, что именно сейчас Билла обнимают совсем чужие руки, или даже... он почувствовал, как бешенство застилает его взор, - говори!

- Но он не был одет, как бха-сурт, - заикаясь, ответила Мескенет, - он был одет как обычный мужчина, его волосы были собраны, но не закрыты, и прочая одежда тоже была совсем мужской...

Том стиснул зубы. Никто не имел права любоваться прелестями его мужа. Это было только его право, кем бы он ни был и где бы ни находился.

- Когда они выехали?

- Час пробило уже тогда, но точного времени стражники не помнят.

- Вели седлать моего коня, - коротко приказал Том.

- Но, хозяин... вы же не поедете...

Он не мог бросить Фатиму, отца, мать и всю свою собственную жизнь - все то, чего он успел достичь, чему был научен и ради чего жил.

Он не мог - ему не стоило - не следовало - было нельзя, было попросту недопустимо.

- Вели седлать Осириса, - повторил он, - и собери мне еды в дорогу.

3.

Невыносимая жара сменилась резко задувшим ночным ветром, принесшим за собой прохладу. Том спешился, прекрасно зная, что ночью по этим местам ехать верхом не стоит. Осирис устало фыркнул, и Том успокаивающе погладил коня по морде, а затем принялся снимать с него сбрую - им обоим пора было отдохнуть. Отстегнув от седла мешок с сеном, он положил немного перед лошадью, а сам присел на нагретый еще песчаник, выуживая из соседнего мешка маисовую лепешку и флягу с вином.

Быстро холодало. Он проехал всего половину дороги до Эль-Файюма, и ночевать теперь приходилось здесь, чтобы с утра продолжать путь. Он решил, что встанет, как только рассветет.

Вокруг расстилалась пустыня. Глыбы песчаника были в беспорядке рассыпаны всюду, куда только доставал взгляд. Остро-розовое небо на горизонте быстро темнело, сверху на глубоком южном небе уже проступали неяркие пока точки звезд. Том поплотнее запахнулся в накидку, утепленную верблюжьей шерстью, и убрал остатки еды в мешок. Осирис, дожевав последнюю травинку, прикрыл глаза, попереступал с ноги на ногу по своему обыкновению и погрузился в сон.

Тому же так просто заснуть не удалось. Для тренировки и поддержания себя в форме, и чтобы совсем не изнежиться в отцовском доме, он периодически совершал дальние путешествия в другие города, и ему не раз приходилось ночевать на открытом воздухе. Но никогда еще он не собирался так спешно, и сейчас у него не было с собой ни постели, ни даже теплой одежды толком, кроме накидки. Пришлось устроиться на песке у камней, чтобы ветер не дул так сильно, и накрыться сверху попоной Осириса. Он промучался еще почти час, перед тем, как смежить, наконец, веки.

Спал он беспокойно. Сны были отрывистыми, яркими и тревожными, а под самое утро ему приснилось нечто совсем странное.

Во сне его окружало темное помещение, с низким потолком, без окон, похожее больше всего на гробницу. В гробнице царила полутьма, но в тусклом свете свечей было видно, что она богато уставлена всевозможной утварью, золото чаш и сосудов блестело по углам, на столах было сложено множество дорогих украшений, на амфорах с вином виднелась сложная роспись. В центре помещения располагался огромный каменный саркофаг - Том никогда не видел таких, он тоже весь был расписан, снизу доверху, мелкие иероглифы складывались в волны древних слов, которых Том не понимал. Но во сне ему казалось, что стоит наклониться поближе, и он разберет, почувствует, что они означают, только что-то ему мешало... Он обернулся и понял, что это было.

В нише, где тьма почти целиком поглотила пространство, сидела женщина, простоволосая, в темных одеждах, дорогих, но истлевших от времени. Морщинистое лицо было неподвижным. От нее веяло чем-то противоречивым: хотелось подойти поближе и в то же время - убежать, куда только глаза глядят. Том почувствовал, что невольно делает шаг ей навстречу - она словно подманивала его, каким-то незаметным для самого него образом, тянула к себе, пронзительно буравя его темными глазами.

Она открыла рот, но Том не услышал ни звука. Он попытался отстраниться, но вместо этого сделал еще шаг к ней вперед, холодея от ужаса, охватывающего его всего по периметру - он чувствовал, что не может противостоять силе, ведшей его. Старуха подняла руку, указывая перстом куда-то за спину Тому. Том, подчиняясь ее воле, повернулся - и взгляд его уперся в центр комнаты. На месте старого саркофага оказался новый, сияющий чистым золотом, весь испещренный иероглифами, как и предыдущий, но смысл их - Том не понимал, откуда он это знает - был другим, скорее даже противоположным предыдущему. Самым странным, однако, было не это. Крышка саркофага была откинута. Пересиливая страх, он наклонился над саркофагом, заглядывая внутрь.

Там было пусто.

Он оглянулся обратно на старуху, и чуть не закричал - она оказалась невозможно близко, он отчетливо видел темный провал ее рта и паутину морщин вокруг сухих глаз. Печально скалясь, старуха вновь подняла руку, и быстрым движением накинула что-то ему на шею. В нос отчетливо ударил запах васильков, и отчего-то это оказалось страшнее, чем все предыдущее, вместе взятое, и он закричал, громко и надсадно.

Том очнулся, обнаружив, что вцепился в попону Осириса обеими руками и что он прокусил себе губу до крови. Он не кричал, крик существовал только во сне, но озноб того потустороннего страха из сна бил его до сих пор. Отдышавшись, он стер кровь с губы и немного пришел в себя. Приподнявшись на локте, он обнаружил, что уже рассвело, и что его конь уже проснулся и нервно жует пустоту сухими губами - это означало, что пора его напоить. Запас воды у Тома был небольшой, но он собирался уже через три часа добраться до Эль-Файюма, и поэтому он без колебаний вылил в прихваченный с собой горшок почти всю воду. Осирис принялся довольно лакать ее, фыркая и разбрызгивая то и дело капли драгоценной жидкости на землю.

Дождавшись, пока он закончит, и утолив собственную жажду, Том взобрался на коня, ощущая разбитость и усталость во всем. Ночь, проведенная в пустыне, да еще с такими кошмарами наедине - не самый лучший отдых. Возможно, по здравому размышлению стоило бы выехать из дома сегодня с утра, чтобы вечером добраться до Эль-Файюма, но тогда он с большей вероятностью потерял бы след Билла, ведь он и так отправился за ним не сразу.

Несмотря на неважное внутреннее состояние, утренняя свежесть заставляла его голову работать четче, чем вчера. Том в очередной раз задался вопросом, прав ли он в том, что делает. Он бросил семью, сказав, что уезжает по делам, но не дав толком ответа на вопрос, когда вернется. Впрочем, Фатима, кажется, отнеслась к его отъезду с пониманием - вероятно, она решила, что Тому необходимо развеяться после случившегося. Отец же хмыкнул с неодобрением, его, похоже, такой поворот событий устраивал не вполне, тем более, что всего через неделю они должны были вместе отправиться в Александрию для закупки вина. Но Том сказал ему, что либо отцу придется на этот раз ехать без него, либо отложить поездку.

Семья не препятствовала, таким образом, его поступкам, но были ли они разумны? Куда и зачем мчался Том, перепрыгивая на своем гнедом скакуне камни и вглядываясь вдаль, в надежде увидеть, наконец, очертания города? Он знал только одно - ему нужно было найти Билла. Будь он чуть моложе и чуть глупее, или не сложись обстоятельства так трагично, он назвал бы свои нынешние стремления слепой любовью. Любовью - к неизвестному почти ему человеку, если вдуматься, до которого он раз лишь успел дотронуться. Но Том остерегался сейчас давать имена своим чувствам. Он просто хотел найти Билла, увидеть его и потребовать у него ответов на свои вопросы. Тяга сидела внутри, хваткая, как магнит.

Город показался из-за горизонта. Осирис воспрянул духом - ему явно хотелось уже перекусить. Том тоже почувствовал признаки зарождающегося голода, и на ум приходили не маисовые лепешки, а добрый кусок баранины, поэтому он ободрительно крикнул коню "давай, давай", и вскоре они уже въезжали в прожженные солнцем улицы Эль-Файюма.

В харчевне, куда Том завернул первым же делом, бросив поводья прислуживающему тут мальчишке, было еще совсем пусто - она только открылась. Хозяин, толстый мужчина лет сорока, с огромной бородой, предложил Тому свежий фуль, сообщив, что фасоль для него привезли только вчера, но Том отказался, потребовав вместо этого мяса. Баранины в харчевне не оказалось, но говяжьи колбаски нашлись в изобилии.

- Али! - крикнул хозяин слуге, или, возможно, своему сыну, - принеси кафта, и побольше пива молодому шейху, - он подмигнул Тому, - шейх ведь желает пива?

- Я хочу кофе, - отрезал Том. Шутить ему сейчас совсем не желалось, пива тоже - неразумно было лить его в себя с утра пораньше, когда впереди трудный день.

Хозяин кивнул, ретируясь. Том дождался своих пряных колбасок и с жадностью вгрызся в них, наслаждаясь тем, как потек из них ему в рот острый сок. Колбаски были чудесны. Кофе же оказался не так хорош, и Том с сожалением подумал, что никто, наверное, не умеет готовить кофе с кардамоном так, как это делает Мескенет дома.

- Что-нибудь еще желаете? - чуть хрипловато спросил Али, мальчик лет четырнадцати с ломающимся голосом. Том с интересом посмотрел на него - он был очень хорошеньким, расти он в семье побогаче, из него вышел бы со временем отличный бха-сурт. А впрочем, может быть, бха-сурт из него сделают и так, такие невесты всегда выгоднее родителям, чем невесты-дочери, потому что за них платят больше калыма, хоть и на воспитание и обучение тратиться больше сил и денег. Мысль о бха-сурт заставила его нахмуриться.

- Еды больше не нужно, - сказал он, бросая горсть монет на стол, - скажи мне Али, можно ли выяснить, кто въезжал в город в последние дни?

Али внимательно глянул на него, светя белками глаз на фоне смуглого, по-детски еще гладкого красивого лица:

- Что именно вы хотите знать? - в его тоне слышалась хитринка. Том, поняв, положил на стол еще одну монету:

- Вчера утром в город въехали шесть... мужчин. На вороных конях. Знаешь что-нибудь об этом?

- Знаю, - отозвался мальчик. Том, мысленно приказав себе успокоиться и не сердиться на лукавое существо, положил на стол еще монету:

- Говори. Если мне понравится, что ты скажешь, получишь еще одну, но на большее не рассчитывай.

4.

Том решительно шагал по рынку, раздвигая руками толпу. Осирис остался у хозяина харчевни, Али обещал приглядеть за ним - пара монет подкрепили его обещание. Судя по словам Али, Билл и его спутники должны были быть где-то здесь, в той части рынка, где продавали шелка и другие ткани. Али сказал, что они скрываются где-то на задворках или в складах, но у кого именно и зачем, он не знал.

Дойдя до прилавков с разноцветными узорчатыми полотнами, он замер на мгновение, оглядываясь, и дальше пошел уже медленным шагом, внимательно вглядываясь в лица торговцев и в прочую обстановку. Не успел он пройти и двадцати шагов, как его окликнул очень смуглый густобровый человек, стоявший в углублении стены вдалеке от других прилавков, за узким столом с разложенными на нем небольшими отрезами хлопковых тканей разных оттенков:

- Эй, молодой шейх! - очевидно, у здешнего народа такое обращение было главным способом подольститься к юношам помоложе, - подойди ко мне, у меня есть то, что ты ищешь.

Том скорчил угрюмую гримасу, ему не нравилось, когда его так называли, но послушался. Что-то в голосе торговца заставило его насторожиться и подойти, хотя все предыдущие продавцы тоже зазывали его весьма усердно, как это всегда бывало на рынках.

- Хлопок? - услужливо предложил торговец. - У меня лучшие цены в городе.

- Мне не нужен хлопок, - ответил Том, понимая, что это повлечет за собой целую череду обещаний и попыток снизить цену по чуть-чуть, и поэтому поспешно добавляя, - я ищу кое-кого.

Торговец, однако, не спешил набрасываться на него с новыми предложениями, и лишь не мигая посмотрел на него в ответ:

- Я знаю, где человек, которого ты ищешь.

Дата добавления: 2015-11-14