Глава 2 Гость

Разбудили его ноющие ноги. Надо было не полениться и скинуть ботинки, которые он не снимал уже несколько суток. Сергей, нехотя поднявшись, уселся на краю койки. Повернул голову, морщась и растирая затекшую шею ладонью.

У входа сидел в инвалидном кресле седой человек с морщинистым лицом и глубоким шрамом на левой скуле. Он разглядывал отметины на рюкзаке Маломальского, оставленные когтями летающей твари.

– Здорово, Казимир, – хрипло буркнул Сергей. Первое слово после долгого и глубокого сна всегда звучало как-то странно, словно не своим голосом.

– Напугал же ты нас, Бумажник, – вздохнул Казимир, укоризненно качая головой.

– В смысле?

– Тут уже никто не надеялся тебя живым увидеть. Да и вообще… увидеть.

– Ну, брось! – Сергей зевнул. – Все знают, что я везунчик.

– Ага. Я когда-то тоже так думал про себя, – невесело усмехнулся старик и мельком взглянул на обрубки ног, от которых не осталось ничего ниже колен.

Казимир сам был опытным сталкером. Именно он учил Сергея этому нелегкому ремеслу, и это от него Маломальский перенял глубокое убеждение, что удачливый сталкер – одиночка. Звучит парадоксально и сомнительно, но в том, что отправляться наверх одному безопаснее, чем в группе, Сергей был глубоко убежден. И хотя со временем Казимир пересмотрел свои взгляды и признал эту аксиому не абсолютной, Бумажник все-таки придерживался его старого правила. Один человек меньше привлекает внимание всей той нечисти, которой кишит город. Он рассчитывает только на себя, поэтому более собран и лучше слышит свой внутренний голос. Когда ты один, тебе не надо отвечать за кого-то еще, кто может подвести или, сам попав в беду, по глупости или легкомыслию утянуть за собой в непоправимость смерти и тех, кто кинется ему помогать. Хотя, если уж быть до конца честным перед самим собой, то еще не факт, что Бум сидел бы сейчас на своей койке, не встреть его у входа на станцию группа хорошо вооруженных товарищей.

– Ну ладно, не нагнетай. Я ведь вернулся в полном порядке! – И Сергей, улыбнувшись, подмигнул Казимиру.

– Ты – да. А вот группа Лося – нет.

Сталкер с раскрытым ртом уставился на своего бывшего наставника.

– То есть как?!

– Да вот так. Вышли прочесать окрестности, – по твою, кстати, душу и по душу этого раздолбая Кубрика, – и не вернулись. Потом дозоры с южного и северного портала поднимались и обследовали все рядом с входом. Никого. Углубляться в город не стали, чтобы и самим не сгинуть. Еще и полнолуние это… – Старик вздохнул.

– Погоди, но ведь это они меня встретили у входа. Лось сказал, что Кубрик где-то в районе Нагатинской в руинах плач детский слышал и пошел смотреть. Сколько времени прошло?

– Часов восемь. – Казимир пожал плечами.

– Но ведь это не срок. Чего раньше времени ребят хоронишь? – Сергей нахмурился.

Он вдруг подумал, что если бы не его задержка, то и им не пришлось бы подниматься в полнолуние из метро. Хотя… Был же еще Кубрик…

– Да не хороню я. Но все равно в полнолуние выйти – это, знаешь…

– Знаю, сам только что оттуда. И ничего, как видишь.

– А что там с Кубриком, говоришь? Плач детский? У Нагатинской?

– Так Лось сказал.

– Интересно. Эта станция ведь заброшена, – задумчиво хмыкнул Казимир.

– Да, но ребенка-то он слышал на поверхности. В руинах.

– Как же так? Погоди… – Казимир послюнил указательный палец и извлек из внутреннего кармана своего старого военного сюртука сложенный вчетверо лист плотной бумаги, испещренный мелкими надписями.

Листок выглядел довольно потрепанным, и не случайно: на нем Казимир, еще будучи сталкером, нарисовал карту их мира. Это была схема-путеводитель Московского метрополитена. Очень похожая на те, которые печатали когда-то в другой жизни на оборотной стороне рекламных проспектов или вешали в вагонах электропоездов. Только карта эта отражала реальную действительность их новой эры. Там были отмечены станции Ганзы, к которым относилась и Тульская. Красная линия коммунистических станций. Полис и Четвертый рейх, где окопались неофашисты. Значились обвалы, затопления, различные угрозы. Белые пятна, которые предстояло исследовать. Периодически Казимир вносил туда коррективы, когда где-то менялась власть или жилая станция становилась вымершей, как это случилось, например, давным-давно с Тимирязевской, опустошенной лавиной крыс. Напротив Тимирязевской, правда, у Казимира стоял вопросительный знак, потому что о ней ходили разные слухи… Поговаривали, что у сожранной крысами станции появились новые обитатели.

Многие и очень многие желали иметь такую карту, где во всех подробностях было видно, что ждет их на той или иной станции, в том или ином тоннеле. К Казимиру порой приходили делегации от различных группировок, диггеров, охотников и сталкеров. Он продавал копии своей карты, тем и жил. Благо в среде сталкеров и охотников у него был большой авторитет, что позволяло старику своевременно узнавать от них о тех или иных изменениях в геополитике подземного мира или возникающих угрозах. И конечно, вносить поправки.

– Вот посмотри, – сказал он деловито, развернув карту. – Мы вообще когда последний раз Нагатинскую проверяли? Глухой кордон стоит, и все. А что, если она опять населена?

– Это кем? – Сергей скептически усмехнулся. – Кто ее мог заселить? Разве не через нас они должны были туда пройти?

– Не обязательно. Могли с Автозаводской, через Каширскую, Варшавскую, Нахимовский проспект.

– Ну вряд ли…С Автозаводской, вот тут, пути на поверхность выходят. – Сергей ткнул пальцем в карту.

– И что? Неужто невозможно пройти этот участок?

– А смысл? Не проще через нас? Мы же не красные, договориться можно.

– А если причины были?

– Да какие там причины? – отмахнулся Бум.

– Ну хорошо, упрямый ты наш. Откуда тогда детский плач?

– Да черт его знает. Мало ли откуда. Я вот давеча видел, как скелет в костюме и шлеме встал и пошел.

Казимир засмеялся.

– Это глюки, Серег. В полнолуние бывает.

– Но я же видел.

– Глюки, на то они и глюки…

– Ай, ладно! – Бум досадливо махнул рукой. – Давай схаваем чего-нибудь, а? На пустой желудок трындеть как-то не с руки. А за едой разговор самый тот.

Казимир снова засмеялся. На сей раз тихо и по-доброму.

– Хорошо, Сережа. Пойдем ко мне, покормлю. И чаем напою, кстати.

– Чаем? – удивился Маломальский.

– Именно. Вчера челноки приходили, чай с ВДНХ приволокли.

– Ого! Не ближний свет. Дорогое удовольствие. Неужто и вправду угостишь?

– А когда я для тебя чего жалел? – с укором в голосе покачал головой старик. – К тому же мои карты пока еще кое-чего стоят. Особливо для барыг этих, челноков. – И он, развернувшись, принялся крутить колеса своего кресла, двигаясь на выход.

* * *

Палатка Казимира была рядом. На нейтральной полосе был сооружен столик, за которым в праздный день они любили посидеть за чарочкой или просто трапезничать вместе, наблюдая за жизнью на станции и ведя беседы. Сергей любил и уважал этого старика, и не было для него ничего теплее таких вот посиделок в промежутках между путешествиями по метро и выходами на поверхность.

Маломальский выволок свой рюкзак, чтобы Казимир между делом мог осмотреть его трофеи. А отражали трофеи Бумажника его извечную страсть к книгам и чтению. Маломальский был одним из немногих сталкеров, которые охотились исключительно за печатным словом, за бумагой, за что и прозвище свое получил – ничего общего с кошельком его оно не имело. Оружие, одежду, посуду и прочее бытовое барахло он захватывал лишь попутно. Обычно сталкеры искали книги по контракту с Полисом – тамошняя администрация хорошо за них платила. Но Сергей Маломальский добывал книги прежде всего для себя.

Сейчас он, вальяжно развалясь на скрипучем стуле, неторопливо жевал какие-то корнеплоды и попивал горячий отвар из той выращенной на ВДНХ дряни, что так ценилась во всем метро. То и дело кто-то из прохожих бросал на сталкера заинтересованный взгляд, махал рукой. Некоторые, похоже, вообще приперлись исключительно чтобы лично убедиться в его возвращении. Сергей учтиво кивал и ласково улыбался им. Казимир, как это обычно бывало, с интересом рылся у него в рюкзаке.

– Ты и мыло добыл? Вот это молодец!

– Возьми себе два куска.

– Да ну, брось ты.

– Возьми, возьми. Специально для тебя и тащил. А вообще все забери. Сопрут ведь, пока меня не будет.

– А ты куда собрался? – Старик поднял на него свои неправдоподобно светлые глаза.

– В Полис пойду, книги понесу на продажу. Поиздержался я в свой последний выход. Парочку оставлю себе почитать, а остальное сдам.

– Зачем самому идти? Отправь через челноков, они еще здесь. Завтра обратно по станциям пойдут.

Сергей поморщился:

– Будто не знаешь, как они обдирают. Рисковать сами не любят, наверх не полезут, а маслят зашибить случая не упустят. Зло берет!

– Ну ладно, поглядим, что ты там для любителей чтива набрал. – Казимир извлек первую книгу. – Букварь?

– Ну да. А что? Детей ведь надо учить.

– Согласен, – хмыкнул старик и раскрыл книгу. – Только вот посмотри. Буква «А». И арбуз нарисован. Сколько времени надо убить, чтобы объяснить детям, что такое арбуз. А?

– Ну, это не моя забота, – отмахнулся Сергей. – Пусть заменят Арбуз на Ад. Или там… Александровский сад. Арбатская. Алексеевская.

– Или вот «Б», береза, – продолжал старик. – По-твоему, дети знают, что такое береза?

– Боль. Баррикадная. Беда. Библиотека имени Ленина. Боровицкая.

– Ловко выкрутился, – засмеялся Казимир и, отложив букварь, извлек следующую книгу. – Ох ты!

– Чего там? – Маломальский приподнялся на стуле, заглядывая в мешок.

– Ты сам не знаешь, что приволок?

– Темно было. И что там?

– «Майн кампф». Вот ее ты не в Полис продавай, а отнеси в Четвертый рейх. Они тебе за это кучу маслят отвалят. Соответственно на кучу патронов у фашистов станет меньше, что хорошо в принципе.

– Это которую Гитлер написал?

– Угу, – кивнул старик.

– Она на русском языке, что ли? – удивился Маломальский, раскрыв книгу.

– Ну да. А что тут странного?

– Кому взбрело в голову издавать ее в стране, которую он хотел уничтожить?

– Ну, родились же в этой стране люди, которые вскидывают руку и кричат «Хайль Гитлер!». Чему ты удивляешься после этого?

– Все равно странно.

– Так, ладно. Что там дальше? «Занимательная физика». Нужная штука. «Ремонт автомобиля своими силами». Экхм… Надо постараться, чтобы найти заинтересованного в такой литературе. «Фотошоп» для «чайников». Вообще никому не нужна нынче. Ремарк. Классика – это хорошо. Только тоскливо читать про былой мир. Дюма. Лукьяненко. Стругацкие. Донцова. Донцова. Донцова. Опять Донцова. Сколько их тут? Серега, за Донцову едва ли навар хороший будет.

– Хреново без фонаря, – покачал головой Бум. – На ощупь брал. А насчет майн кайфа, это ты мне толковую идею подкинул. Прямиком нацикам предложу.

– Дерзай! – Казимир улыбнулся и отпил чая. – А вообще жаль, что ты сейчас уходишь. Тут администрация наша рейд хочет организовать разведывательный. Ты бы пригодился, с твоим-то опытом…

– Да? И куда рейд?

– Рядом. На станцию Нагатинская.

– Тю! Я-то думал, на поверхность. Ты же знаешь, не люблю я рейды по метро. Не то, что меня заводит. Тут мое чутье дремлет, все-таки свой мир. Вот когда на поверхность выхожу – другое дело. Весь организм мобилизуется, шестое чувство включается, удача со мной. Потому что знаю: ЧУЖОЙ это мир. Нечисти принадлежит. В метро такого нет. Скучно.

– Думаешь, в метро нет нечисти? – прищурился старик.

– Да брось! Чего тут? Крысы и только. Если и встречаешь нечисть, то в человеческом обличье.

– А черные? – Казимир многозначительно посмотрел на своего молодого друга.

– Ой, – Сергей поморщился и махнул рукой, – перестань, а? Неужто ты тоже веришь в эти байки?

– Да как сказать… Поначалу, конечно, скептически относился, но недавно с Хантером виделся. Он аккурат после твоего ухода на поверхность заявился. Привет тебе, кстати, передавал.

– Ну, спасибо. И что Хантер?

– А то. Говорит, что угроза это реальная и нешуточная. Он как раз на ВДНХ отправился, разобраться в деталях.

Сергей тихо засмеялся:

– А знаешь, Казимирыч, что я тебе скажу? Твои черные – это просто политика и экономика.

– В каком смысле?

– Да в прямом. Ты слышал, что ВДНХ ведет тайные переговоры с Алексеевской и Рижской? Хочет их прибрать под свою власть, понимаешь? А тут – угроза жутких черных. Чем не повод?

– Что же это за тайные переговоры, если ты о них знаешь, находясь на другом краю мира? – усмехнулся Казимир.

– Ну, знаешь ли. Подземелье слухами полнится. Вот попомни мои слова, создадут они альянс, а рулить ВДНХ будет. А пока – цену себе набивают и товарам своим. Вот, дескать, дорогие вы наши жители метро. Мы тут – первый и последний рубеж обороны от черной напасти! Мы вас защищаем. А вдобавок – успеваем обеспечить нашим непревзойденным чаем. Посему не подкинете ли вы за наш чай побольше патронов, чтобы мы могли успешно сдерживать натиск мутантов, а вы спали бы спокойно, попивая на ночь наш чай?

– Резонно, – кивнул Казимир.

– Вот и я говорю… Погоди. Говоришь, в Нагатинскую рейд? А чего вдруг? С чем это связано?

– Вот послушай. Минувшей ночью к внешнему посту ребенок пришел. Маленький совсем, годика четыре. Заплаканный весь и не разговаривает. Но в одежке, хоть и неказистой. Лохмотья, да и только.

– Ребенок. С Нагатинской, – пробормотал Сергей, задумавшись. – Погоди, но ведь Кубрик как раз в том районе детский плач слышал. Нет тут, случайно, связи?

– Вот и я думаю. Ведь никто не знает, что там за дела с Кубриком, только ты. А ты, как вернулся, сразу спать завалился.

– Может, тот малыш знает, что с Сеней? – Маломальский уставился на старика.

– Может, и знает. Но он вроде глухонемой.

– И где он сейчас?

– Да Вера, санитарка наша, к себе его забрала. Ну, в карантинных целях, это правильно. Но и по-людски понять бабу можно. Ее дочку годовалую, помнишь, крысы загрыз ли. А тут чадо ничейное… Но это еще не все.

– Да? А что еще?

– Через несколько часов к тому же посту вышел человек. Взрослый. Странный такой. В одежде, наверное, размеров на пять больше, чем надо. Пришел на свет из тоннеля и минут сорок стоял неподвижно. Стоит, молчит. К свету вроде привыкал. Наши за ним наблюдали. Потом все же подошел к ним, начал рассказывать что-то бессвязное. Улыбается, как юродивый, бормочет.

– И где он сейчас?

– Да по станции околачивается. Его, конечно, допросили, но как стало ясно, что он не в себе и ничего сказать толком не может, так и отпустили.

– Что, вот так просто околачивается? – повысил голос Сергей. – А если он чумной?

– Да нет, – махнул рукой Казимир, – он не больной, осмотрели. Просто как дите малое – бродит, рассматривает все, как будто в первый раз увидел, и улыбается. Ну, конечно, приглядывают за ним, а так – что с ним делать? Мы же не фашисты, чтобы юродивых на удобрения пускать. Но администрация заинтересовалась, откуда эти люди взялись. Вышли они из туннеля, что к Нагатинской ведет, но ведь эта станция и другие за ней давно заброшены!

– Любопытно, – хмыкнул Сергей, потирая светлую щетину на подбородке. – Особенно история с ребенком. Вдруг и впрямь связь с Кубриком есть?

– Да. – Старик кивнул и внимательно посмотрел на сталкера. – А знаешь, что еще любопытно? За сутки до твоего возвращения пришел с поверхности Вавилов. Он еще сказал, что вы с ним пересеклись на Серпуховском валу. Потому Лось со своей группой и вышел, когда ты к утру не вернулся. Ведь от Серпуховского вала до северного портала пять минут ходу. А тебя не было сутки. Почему, Сережа?

Маломальский отвернулся, и Казимир вздохнул:

– Опять ходил к ее дому?

– Да.

– Чего мучаешься напрасно? Сколько времени прошло, рассуди головой…

– Послушай! Это ведь не так просто… И я тебе не хотел говорить кое-что… Ты ведь знаешь нашу историю! Я же молодой был еще совсем, в той, другой жизни, до Катаклизма.

С вечеру до ночи околачивался у ее дома и глазел на ее окно. Как там свет горит, как тень ее мелькает. А потом она гасит большой свет и остается ночник. Значит, девочка книжку читает, в кроватке своей. – Маломальский грустно улыбнулся. – Я, наверное, месяцев шесть так ходил к ее дому и вахтил под окном, все не решаясь подойти и признаться. Потом смеялись с ней вместе над моей робостью…

Слушая это, Казимир прикрыл глаза и поджал тонкие губы.

– Но шесть лет назад, когда я только начинал свое ремесло, я впервые после Катаклизма оказался у ее дома. Вокруг руины, тьма, ветер шквальный тучи черные гонит. Твари повсюду, остовы зданий – мало какие уцелели. А вот ее дом не сильно повредило. И я смотрю на ее окно, а в нем свет горит! Обычный свет, как в обычной квартире в той жизни! Понимаешь?! И тень ее мелькает! Это было самым большим кошмаром в моей жизни! Я тогда бежал оттуда, а потом стал возвращаться к дому. Но видение не повторилось. Пустой выгоревший дом без стекол, черные до жути окна – и все. Но я не могу не ходить туда, понимаешь? Я до сих пор простить себе не могу, что в тот первый раз не решился забежать в дом и выяснить, почему там горит свет и мелькает тень. Как такое вообще может быть? Не решился, как тот юнец, что полгода в любви признаться не мог и торчал под домом до глубокой ночи!

– О Господи, – выдохнул Казимир, – Сережа, ты этот свет сердцем видел, не глазами и разумом. Ты видел то, что запало в душу тебе с той жизни, что хотел видеть. Понимаешь? Я же был возле дома в свою первую вылазку. Там мертво все.

– Почему ты хочешь вытравить из меня эту веру, Казимир? Ты ведь и сам во что-то веришь. В то, например, что мы не единственные на земле. – Моя вера рациональна, Сережа. Да, я верю в то, что мы – не единственные выжившие. Потому что на земле были еще города, в которых была подземка. Питер, например. Люди сплетничают, что кто-то там даже побывал! Минск, Екатеринбург и другие. Там ДОЛЖНЫ быть люди. Даже вокруг Москвы есть дикие деревушки… Приходят иногда караваны. Но этих-то мы к своим, к московским причисляем… – Ну хорошо, я не против. Я даже обеими руками за то, чтобы еще кто-то на планете выжил. Но насколько рациональной была твоя вера в тот раз, когда ты решил, будто в состоянии дойти до другого большого города? Думаю, тебя в тот поход скорее повели безумная мечта и приступ отчаяния. Так вот и на меня иногда находят отчаяние и слепая вера. Тянет меня к ее дому!

– Да, хорошо говоришь, – кивнул Казимир. – Только вот не следует тебе забывать, что, бросившись в поход до Питера, я уже в пяти километрах за МКАДом потерял половину своих товарищей и обе ноги. Хорошо, что не жизнь. Разве ты не понимаешь, что в своих бесполезных вылазках к ее дому можешь сгинуть… зря?

Бум покачал головой и вздохнул:

– Это верно. Ладно, давай замнем эту тему, Казимир. И вообще… Не хотел я про Риту. Прости, что я тебе о ней напомнил.

Старик с тоской и болью в глазах посмотрел на Сергея и тихо сказал:

– А я о своей дочери никогда и не забывал.

* * *

Бойкая торговля на временно установленных лотках, которую организовали с разрешения администрации челноки, набирала обороты. Людей становилось все больше. Лоточники как-то отвлекали от напряженного ожидания Кубрика и группы Лося. Хотя, возможно, после того как вернулся уже объявленный пропавшим Маломальский, люди верили и надеялись, что так же будет и с этими сталкерами.

Сергей молча наблюдал за торговлей. После разговора они со стариком не смотрели друг на друга, потом Казимир укатил за новой порцией кипятка. Конечно, ему тяжело вспоминать о дочери. Видно, чувствовал себя виноватым, что когда-то ушел из той семьи в другую и мало общался с Ритой до Катаклизма.

Сергей тоже думал о ней. Разумеется, со временем горе потери притупилось, как все беды уходят в туман по прошествии лет. Но иногда мистический ветер разгонял эту непроницаемую дымку, и зарубцевавшаяся некогда рана снова начинала кровоточить. Вот как сейчас. Он попытался вспомнить лицо Риты, ее улыбку. Это было трудно. Легче было представить свет в окне и тень. То, что видел еще в прошлой жизни, и то, что увидел шесть лет назад во время того выхода.

Вспомнил и вылазку, из которой вернулся сегодня.

Ему ведь оставалось всего два шага до станции, и вдруг он решил побыть наверху еще немного… Дойти до ее дома. Собственно, из-за этого и не успел попасть в метро до рассвета.

– Кстати, – сказал себе Сергей и стал извлекать из обширного внутреннего кармана куртки сложенную карту поверхности. Воспоминания о том доме, о горгонах и вое в шахте лифта вернули его в действительность. Он разложил карту на столе, отодвинув подальше опустевшую кружку и миску с недоеденными корнеплодами и свининой. Стал вглядываться в улицы, в квадратики и прямоугольники зданий. Красноватые трезубцы, рассыпанные по всему городу, обозначали стоянки горгонов.

– Чего там высматриваешь? – спросил вернувшийся с чайником Казимир.

– Да вот, дом тот хочу отметить, где день пережидал.

– Что-то интересное в нем?

– Ну да. Во-первых, там гнездо этой летающей стервы. Согласись, не каждый день обнаруживаешь логово такой твари. Она, правда, издохла благодаря Лосю сотоварищи, но вот выводок ее, девять яиц, еще там. Во-вторых, хрень какая-то воет в шахте лифта и носится вверх-вниз. А по ночам вдобавок шарится по подъезду топотун какой-то. Никогда не слышал таких шагов.

– Да, такой дом стоит отметить и информацию по сталкерам пустить, чтобы стороной обходили.

– С другой стороны, дом не горел, кое-где мебель в хорошем состоянии. Вот эту инфу можно Смердюку продать, он же спец по мебели. Надо будет заскочить к нему на Павелецкую.

– Да он барыга и жмот еще тот, много не получишь.

– Я знаю… Да где же этот дом? Может, на Мытной? Там еще рядом улица вся в воронках. И высотки разбитые…

– Плюнь ты. Не полезет Смердюк туда, где гнездо вичухи. Ссыкун он. Людей неопытных за копейки отправит и погубит. Забей!

Сергей вздохнул:

– Ладно. Но все равно не успокоюсь, пока не соображу, где этот дом. И вот еще что – я видел, как горгоны ходят.

– Чего-чего? – Казимир удивленно уставился на Маломальского. – Это как же?

– Ну, вот так! – Сергей стал перебирать указательными пальцами обеих рук, пытаясь наглядно показать горгоний способ передвижения.

– Да быть такого не может!

– Говорю, видел. Своими глазами. Только не надо мне опять про глюки.

– Я что-то ни от одного сталкера про такое не слыхал.

– А много шансов у сталкера, который понял, что горгон ходит, вернуться живым? – невесело усмехнулся Сергей. – Но главное знаешь что? Что нашей картой теперь подтереться можно.

– Ну, чего ты кипятишься? Проверим информацию и пустим по сталкерам. Не переживай так. Это, конечно, многое усложняет…

Сергей снова взглянул на толкотню у торговых лотков.

Женщина примеряла потрепанные лайковые перчатки. Натянула одну на ладонь, растопырила пальцы и начала разглядывать. Чуть в стороне стоял высокий мужчина, чья внешность не позволяла судить о его возрасте. Он был невероятно худым и большеглазым, а одежда на нем висела так, что, казалось, туда можно засунуть еще одного такого дистрофика. Черные волосы на голове были прилизаны, словно нарисованы углем, а взгляд огромных черных глаз выражал совершеннейший идиотизм. Мужчина широко и глупо улыбался, разглядывая людей. Глядя на женщину в перчатке, он тоже поднял перед собой широкую ладонь с длинными пальцами и, растопырив их, стал с изумлением разглядывать. Потом быстро подошел к женщине, протягивая ей руку, но та испуганно отшатнулась. Странный тип развернулся и пошел куда-то. Его руки болтались вдоль туловища, как обрубки канатов. Теперь он уставился на одного из охранников челноков, на плече которого дулами вверх висела двустволка. Человек смело подошел к охраннику и, улыбаясь, начал засовывать пальцы прямо в стволы оружия.

– Казимир, глянь, что это за чудак?

Старик взглянул в сторону дурачка, который был на голову выше всей толпы, и усмехнулся:

– А-а, – так это и есть тот самый наш гость с Нагатинской. Я же говорил, юродивый.

Тем временем охранники стали довольно грубо прогонять мужчину, и тут он заметил детей, игравших неподалеку. Дети были увлечены новыми игрушками, которые принесли на станцию челноки. Это были цилиндры из стальной сетки с запаянными торцами, внутри которых сидели крупные живые крысы. Дети шумно катали цилиндры по полу, тыкали через ячейки куски проволоки и радостно смеялись, дразня крыс и слушая, как те пищат. Бум заметил, как юродивый преобразился, наблюдая эту сцену. Он замер и внимательно смотрел на детей, с каждой секундой все меньше походя на идиота. Его взгляд был пристальным и сосредоточенным. Не мигая, юродивый буравил детей этим взглядом, медленно подбираясь поближе.

– Слушай, Казимир, не нравится мне этот гость.

– Почему?

– Уж больно он детей любит. Тут что-то не то.

– Ты думаешь, он из этих?..

– Ага, из католических священников. – И Сергей ухмыльнулся, поднимаясь со стула.

Дата добавления: 2015-11-14