Неожиданности разного порядка

– Здравствуй, Никита, – Буйно пристально посмотрел на молодого человека. – Надоело начинать каждую встречу с дежурной фразы, но ты, как обычно, выглядишь донельзя хреново. И даже хуже. Раны мучают?

Ник отрицательно мотнул головой:

– Нет, Дмитрий Борисович, с ранами все нормально, заживают потихоньку, не волнуйтесь. Скоро оклемаюсь, обещаю.

– Ловлю на слове. Так и будем стоять на пороге или все же пригласишь внутрь?

– Да, конечно, проходите, – юноша отодвинулся с прохода, пропуская в магазин высокого гостя. – Чай будете?

– Чего ж не буду, буду. Угощай, коль не жалко.

– Для хорошего человека ничего не жалко. Особенно мерзкого чая.

Покончив с приветствиями и наполнив две глубокие чашки дежурным напитком, быстро перешли к делу.

– Дмитрий Борисович, я хотел поговорить о дяде. После его смерти вы намекали относительно нашего семейного бизнеса, настоящего, имею в виду. Однако в тот момент я не был готов обсуждать столь щекотливые темы. Слишком уж…

Буйно понимающе кивнул:

– Теперь готов?

– Теперь сгораю от нетерпения, – без тени улыбки произнес Ник.

– Что конкретно тебя интересует? – а вот Дмитрий Борисович усмешки не сдержал.

– Машина и схрон с оружием.

– Ого! – начстанции выглядел удивленным. – Бьешь не в бровь, а сразу в глаз! Откуда про машину узнал?

– Я вообще исключительно догадливый мальчик…

Буйно буравил его взглядом, но юноша больше ничего объяснять не собирался.

– Ну, хорошо, – Борисыч сдался. – Машина действительно есть.

– Где она?

– Шустрый какой… Машина есть, но мы не можем ее завести, там какой-то хитрый иммобилайзер. Твой дядя умел подстраховываться.

– Где она? – Ник продолжал гнуть свою линию. Дядина «страховка» в виде ключа спокойно дожидалась своего часа в кармане брюк.

– Здесь, на станции.

– Под землей?! – брови у юноши поползли вверх.

Его реакцией старый лис явно остался доволен, уголки губ еле заметно дернулись, намекая на ухмылку:

– Скорее, между подземельем и поверхностью. Она, скажем так, припаркована у самого выхода наружу – за гермой, в переходе.

– Но почему о ней никто не знает? – в голосе Никита послышалось недоверие.

– Ошибаешься, молодой человек. Кому надо, те знают. Другое дело, что тем, «кому не надо», они не расскажут. Проверенные сталкеры, умеющие держать язык за зубами.

– Я могу забрать свою машину? – с нажимом спросил Ник.

– Мешать тебе никто не будет, – немного подумав, ответил Дмитрий Борисович. – Твои права никто не оспаривает. Кстати о правах: ты водить-то умеешь?

Сдерживая раздражение, Никита произнес с каменным лицом:

– Чтобы владеть, не обязательно уметь использовать.

– Не обязательно, но очень желательно, – казалось, Буйно подначивает его.

Впрочем, юноша был не в настроении поддаваться на чужие провокации. Дело прежде всего, потому он предпочел издевку «не заметить».

– С машиной разобрались. А что с оружием, где тайник?

– Ты плохо понимаешь суть взаимоотношений – я говорю про твоего дядю и станцию. Шура любил Донскую – это факт. Сделанное им для всех нас… – Борисыч допил чай и отставил пустую кружку. Ник заметил, что начстанции мучительно подбирает слова. – Он настоящий герой, которому Дон обязан и жизнью, и благосостоянием. Без дураков. Но при всем при этом твой дядя оставался бизнесменом до мозга костей. Он многое делал для станции, но при этом не хотел зависеть от нее или, того хуже, стать нахлебником. Он зарабатывал сам и давал зарабатывать нам – вот его формула.

– Дмитрий Борисович, я действительно плохо понимаю, как это связано с…

– Тайной схрона, вернее, его местоположения, он не собирался ни с кем делиться. «Монополия на товар – основа процветания». Его слова. Шура доверял мне, прекрасно знал, что на Донской его никто и никогда не обманет, но предпочитал все нити держать в своих руках. Да что я тебе рассказываю, сам прекрасно знаешь.

– Получается, что не очень-то и знаю, – Ник сокрушенно развел руками. – О родном человеке узнаю, уж извините за прямоту, от третьих лиц.

– Не извиняйся, все правильно, Шура в делах был до ужаса скрытен и точно так же щепетилен. Потому и берег тебя от… не совсем законных операций, назовем это так. Не сомневаюсь, со временем он передал бы бразды правления в твои руки, но именно времени нам всем и не хватило.

Никита всем пятерней прошелся по волосам, яростно расчесывая затылок. И произнес разочарованно:

– Значит, схрон с оружием так и останется тайной.

– Скорее всего. Только там не оружие, твоя информация не совсем верна. – Предвосхищая вопросы, Борисыч продолжил: – В схроне медикаменты.

Короткий, оценивающий взгляд на юношу, тот выглядел смущенным и рассеянным, что-то явно не складывалось в молодой голове.

– Очень специфическое лекарство. Антирад. Выводит всякую гадость из организма, серьезно пораженного радиационным излучением. До Катастрофы вся партия предназначалась для отправки на Фукусиму. Не слышал о ней? Это в Японии, там после землетрясения и цунами взорвалась атомная станция, перетравив кучу народа в окрестностях. На наше счастье, лекарства застряли где-то здесь, в Москве, неподалеку от Дона.

– Дмитрий Борисович, а как же оружие? Вы же сами говорили…

– Не спеши, молодежь, будет тебе и оружие. Еще раз повторяю, товар специфический, достаточного рынка сбыта для него в столице нет.

– Как же нет?! Весь метрополитен, это же сколько людей нуждается… – Ник буквально задохнулся от глупости начальника станции. Но тот даже слушать не стал:

– Не спеши! И не перебивай старших, иначе в угол поставлю. Усек? – Буйно, похоже, разозлился по-настоящему. – Все, кто получил «дозняк», давно уже отбыли в лучший мир. Оставшимся антирад без толку, мы ж не фоним, в Метро все в пределах нормы. Изредка передоз ловят сталкеры, слишком заигравшиеся на поверхности, торгаши да прочие караванщики, но такого люда в принципе мало, на них особого бизнеса не сделаешь. Другое дело, патроны и стволы – идеальный товар, самый ходовой, нужный всегда, везде и абсолютно всем.

Получивший взбучку Никита еле удержал рвущийся на свободу вопрос, но Дмитрий Борисович заметил его порыв:

– Твой дядя, честь ему и хвала, нашел возможность конвертировать неликвид в… – Буйно потер лоб, нужное слово никак не хотело подбираться. – В ликвид, короче. Антирад не нужен жителям метрополитена, но те, кто выживает на поверхности или в недостаточно защищенных от радиации убежищах, а таких в Подмосковье великое множество, его разве что на завтрак не едят. Иначе никак. В обмен на лекарства «подмосквичи» несут оружие – многие общины буквально сидят на воинских складах. Так что торговля выходит взаимовыгодная, ко всеобщему благу. Теперь уже «выходила»: не стало Шуры, не стало и торговли. Такие, брат, дела…

– Хреновые. – Начстанции замолчал и Ник решился подать голос. – Что же теперь будет с Доном?

– Некоторый жирок за годы процветания мы отложить успели, пока его проедаем. Параллельно ищем схрон с лекарством и выходы на подмосквичей, но, как я и сказал, твой дядюшка все контакты на себя замкнул, монополист хренов… Приходится все с нуля начинать.

– А если схрон не найдете?

– А если схрон не найдем, – Буйно вновь посуровел, – то к тяжелым временам будем готовиться, новую специализацию искать. Однако это крайний вариант: схрон не иголка, должны раскопать рано или поздно. Жаль, опасное это занятие, сталкеры уже гибнут… Дорого станции ваша семейная монополия обойдется.

Упрек? Ник посмотрел на собеседника. Скорее, констатация, нет в глазах Борисыча злости или осуждения. Усталость и… наверное, страх. «Он боится за будущее, он не верит в то, что говорит». Опасная мысль, очень тревожная. Юноша предпочел от нее отмахнуться, слишком много других забот, чтобы забивать себе голову новой бедой.

– Дмитрий Борисович, я не претендую на лекарства, пусть принадлежат станции… если все-таки найдутся. Должны найтись, я уверен. Но хочу попросить вас об одном одолжении.

– Слушаю, – Буйно напрягся, явно в ожидании худшего.

Юноша поспешил его успокоить:

– Ничего особенного. Мне для выхода на поверхность нужно несколько комплектов оружия, соответствующую амуницию, боезапас, ну и все такое. Поможете?

– Помогу, – начстанции даже не думал скрывать облегчения. – Далеко собрался?

– Пока сам не знаю, – чистосердечное признание Кузнецова не вызвало у высокого начальника никакой ответной реакции, в том числе доверия, но углубляться в расспросы он не стал. Всему свое время.

* * *

Вот и все. Никита потянулся, выпрямляя спину и плечи. Задача выполнена. Транспорт найден, оружие тоже. Даже в дневниках Эль он продвинулся дальше, чем хотелось. Первый шок от услышанного уже прошел, но… Думать о событиях двадцатилетней давности Ник себе запретил. Незачем себя мучить. К дневнику он еще вернется, заказ того требовал, но уже с совершенно иным настроением. Это работа, обычная работа. Больше никаких нервов, неадекватных реакций и, упаси Боже, дебильных влюбленностей. Только бизнес.

Осталось с толком провести последний день перед возвращением Володи, и можно отдыхать в свое удовольствие. Ник старательно избегал расшифровки обтекаемого термина «отдыхать в свое удовольствие», решив разбираться с удовольствиями по мере их поступления. К тому же, записи займут еще некоторое время, не давая расслабиться в полной мере, но этот факт настроения уже не портил. Он справится.

Может, отметить маленькую, но целиком заслуженную победу? Девчонки, немного виски, все дела… Или много виски, и ну на фиг этих девчонок – лечь и выспаться по-человечески? Нет, нельзя, сначала надо сдать работу, а потом уж отрываться как душе угодно. Ник похвалил себя за проявленную стойкость в борьбе со сладостными соблазнами и с чувством глубокого удовлетворения отправился на ́ боковую.

Однако глубокое удовлетворение не принесло спокойных снов. Ночь унесла Ника в недра неведомого Объекта, где два десятка лет назад оказалась красивая девушка Эль. Вместе с ней он бродил по темным коридорам, расчерченным всполохами аварийных огней, спускался все ниже и ниже под землю, чтобы укрыться от нестерпимого жара, рвущегося с поверхности сквозь железные затворы и бетонные стены. Но чем глубже они оказывались, тем сильнее вскипала земля под ногами, уплотнившийся воздух дрожал, превращаясь в обжигающее кожу марево.

Никита проснулся оттого, что не мог дышать. Открывая глаза, он боялся вновь увидеть над собой темный силуэт и почувствовать чужие руки на своей шее. Страх удушения проник в подкорку, навсегда засел в сознании.

Никого не было, никто не нападал на него. Лишь сжавшиеся в тугие мешочки легкие никак не желали расправляться, не желали гнать через себя живительный кислород. Ощущение невыносимого жара, пришедшего из сна, охватило юношу, сковало его изнутри. Ник запаниковал, раскрыл рот, пытаясь вдохнуть, пытаясь закричать, и… проснулся по-настоящему. Он лежал в своей постели, а по лицу его стекал горячий липкий пот.

– Вашу мать… – в горле пересохло, и слова, с трудом покидая его, больно резали гортань. Но молчать не хватало сил, необходимо было немедленно нарушить вязкую тишину, затаившуюся вокруг. Она пугала. Она что-то скрывала в себе, неведомую и пока призрачную опасность.

– Вашу! Мать! – крепкие выражения приносили неожиданное облегчение, давая передышку между вспышками молчания. Никита сел в кровати, зажег лампу, стоящую на тумбочке. Ее слабенького свечения едва хватало на то, чтобы осветить саму себя, но и этого маячка в ночи было достаточно – долгожданное успокоение пришло вместе с прорезавшим тьму огоньком. Все нормально. Дурной сон внутри дурного сна. Ничего страшного, это усталость и напряжение, но скоро все окажется позади. Он победит, он справится. Только видений больше не надо, пожалуйста.

Никита не знал, к кому обращал свою мольбу: не так важен адресат, как само послание. Он не хотел видеть страшные сны, не из трусости, его нельзя было в ней упрекнуть, из инстинкта самосохранения. Разрушительный, убийственный морок не должен пересекать границы реальности, не должен проникать в настоящий мир! Сон во сне – это угроза для сознания, для ощущения непризрачности существования…

* * *

К собственному удивлению Ника, утро, немного более позднее, чем обычно, застало его отдохнувшим и довольно бодрым. Вот как благотворно влияет на молодой организм лишний (на самом деле совсем и не лишний!) час сна. Ни тяжести в голове, ни лености во всем теле – такая небывальщина случается по утрам только раз в сотню лет, и то не со всеми!

В отличном расположении духа – о ночных кошмарах в памяти остались только лоскутки воспоминаний – он отправился в магазин, не забыв перекусить на скорую руку. Кипящая энергия рвалась наружу, не давала усидеть на месте и требовала срочно заняться делом. Воистину, удивительное начало дня! Ника будто подменили: вместо привычной утренней зомби-версии, он превратился в неусидчивого живчика, алчущего работы трудоголика.

Впрочем, подмена, несмотря на всю ее иррациональность и невероятность, нравилась юноше – лучше ощущать себя полным жизни неадекватом, чем мудрой, но еле дышащей (да и то – на ладан) сомнамбулой.

Переквалифицироваться, что ли, в «жаворонка»? Провокационная мысль, но не лишенная смысла. Никита уверенно шагал по темному туннелю, соединяющему квартиру и магазин, и на ходу прикидывал прелести и недостатки «утренних бодряков». Сказать по чести, будучи убежденной и даже прирожденной «совой», «жаворонков» он недолюбливал. Его не на шутку раздражали их сонные рожи по вечерам, когда жизнь только начиналась, а уж как бесили радостные физиономии в ранние часы, когда всему доброму и приличному полагается спать крепким и безмятежным сном, а не слушать «треклятые трели» будильника…

Дядя говорил, что вся довоенная цивилизация подстраивалась под распорядок дня именно «жаворонков», вероятно, потому и закончила столь плачевно. Но сейчас, ощущая нездоровую и совершенно несвоевременную бодрость во всем теле, Никита испытывал некоторое подобие зависти к врагам просвещенного человечества – под просвещенным человечеством, само собой, подразумевались добродетельные, исполненные вселенским знанием о смысле бытия, «совы».

Не закончив внутренний спор, Ник добрался до записей Эль и тут же начисто забыл о всем, что не касалось напрямую дневника. Вчерашний настрой на необременительность предстоящей работы, из которой самоудалился элемент глупой и ничем не объяснимой влюбленности, сегодня уже не казался легкой, ничего не значащей прогулкой по широким и безопасным проспектам прошлого. Указательный палец, нацеленный на «плей», дрожал и отказывался подчиняться! Может, влюбленность и ушла, но страх, будь он трижды неладен, остался на месте! Ему до жути страшно погружаться в воспоминания девушки… И непонятно, что хуже всего – страх за себя или за нее…

Записи, сменявшие друг друга на протяжении пары часов, содержали крайне скудную новую информацию, зато с невообразимой силой погружали подневольного слушателя в пучины того отчаяния и безнадеги, что завладели сознанием несчастной Эль.

* * *

Никогда еще с таким облегчением он не отставлял умолкший диктофон подальше от себя. План работ, понятно, не выполнен, но еще и весь день впереди, а пока хватит, нужен перерыв, иначе мозги окончательно съедут набекрень.

Ник выбрался по свободу, которая ограничивалась расстоянием в пару метров от входа в магазин, дальше бдительные охранники его не пускали. Да он и не рвался, кара за нарушение домашнего ареста значительно превосходила тяжесть самого домашнего ареста. Сегодняшний охранник, кажись, его звали Вадимом, помимо обязательной бдительности отличался еще и мрачностью, а также крайним недружелюбием, если не сказать открытой враждебностью. Ник долго пытался понять причину столь явной неприязни, однако ничего, кроме дежурного объяснения – «чересчур тесно познакомился с его подружкой», – придумать не смог. Как бы то ни было, перекинуться парой фраз со служивым не получится, зря только выходил «на улицу».

– Обед скоро? – есть пока Никите не хотелось, но других тем для бесед со злобным Вадимом попросту не существовало.

Вопрос почему-то вызвал у охранника замешательство, тот вздрогнул и заметно побледнел. Затем с заминкой, чуть заикаясь, произнес:

– Ч-через два ч-часа.

Подивившись внезапному не замеченному ранее заиканию, юноша, вздыхая и жалея себя, вернулся к прерванному занятию. «Милая Эль, быстрей бы кошмар для тебя закончился. Ну и заодно для меня».

– Четверка, здравствуй, родная! Отец насильно затащил меня к священнику, отцу Павлу. Я тебе о нем ничего не рассказывала, но что там было рассказывать, если и имени-то его до сегодняшнего дня не знала. Не складывается у меня с религией. Атеисткой проще живется – ни раев, ни адов, ни геенн огненных, греши, сколько влезет, в свое удовольствие. Однако с попом этим пообщались в охотку, нормальный парень, молодой, даже младше Дениски. За религию меня не агитировал, морали не читал, уму-разуму не учил, адекватный, короче, чувак. Знаешь, что мне в нем понравилось? Вокруг люди сходят с ума, – да что люди, весь мир в тартарары провалился! – а он спокойный, доброжелательный, улыбается, слушает тебя внимательно… А кто я ему – чужой человек, сбоку припека, что называется.

Мы разговорились, и я первым делом спросила: как же его Бог такое допустил, за что всю планету, ему подведомственную, жестоко покарал? Думаю, сейчас начнет нести околесицу невнятную, от прямых ответов уходить, непереводимыми цитатами и прочей заумью прикрываться, но нет, честно признался, что не знает. Слишком мало прошло времени с Катастрофы, слишком сильна боль, которая и разум, и веру застилает. Оказывается, отец Павел на Объекте случайно оказался: дом в нашем поселке освящал, когда Эвакуация началась… Его никто не спрашивал, под белые ручки – и в автобус. Вот и получается, спасли попа помимо воли, а он все к семье рвался, в Москву, к жене и троим детишкам… Меня аж в пот бросило, когда он это рассказывал. Я себя жалела, а тут человек, который все потерял, сочувствие ко мне проявляет, и вижу, что искреннее, не показное совсем. Заботится о других, о себе совсем не думает. А если думать начнет, вспоминать, то разума точно лишится, так и сказал. Уважаю честных мужиков, кто слабостей своих не боится.

Не поверишь, Четверка, стыдно мне стало, даже не перед ним, а перед силой его и мужеством. Куда ни плюнешь, один истерики да истерички, а этот стойкий, не только сам держится, но еще и другим помочь норовит… Поставила я за Катьку свечку, научил батюшка. Хотя какой там батюшка, в старшие братья мне годится…

Думаю над его словами: «Раз Господь жизнь тебе оставил, когда все вокруг умерло, значит, растратить этот дар попусту никак нельзя. Живи и о смерти не вспоминай». До сих пор была у меня просто жизнь, а тут вдруг стала волшебным даром… Странно как-то. Но вспоминать о смерти постоянно нельзя, прав он. Ничего в ней доброго нет, только беда и несчастье. Зачем их множить?

Никита посмотрел на часы. Стройная минутная стрелка передвигалась по циферблату с огромным трудом, а ее толстая подруга застряла на одном месте и покидать его, похоже, не собиралась. Дневник отнимал у юноши уйму сил, но время, казалось, издевается над ним – обед, ставший уже вожделенным, никак не желал приближаться.

– Служивый! – юноша окликнул охранника, не выходя из магазина. Наглость, конечно, но злыдень на посту иного отношения и не заслуживал.

– Чего тебе? – злыдень в долгу не остался, вложив в вопрос максимум презрения и ненависти.

– Может, сообразишь обед чуток пораньше? Желудок с голодухи сводит. А с меня магарыч за беспокойство, все как полагается.

Стандартное, совершенно предсказуемое «не положено» послышалось далеко не сразу, охранник, как и утром, замешкался с ответом. Да и сама заученная фраза прозвучала невнятно, без полагающейся резкости. Придурочный этот Вадим, то от злобы пухнет, то мямлит себе под нос.

– Ну, как знаешь, – Никита с нескрываемым разочарованием отмахнулся от неспособного к компромиссам дуболома. – Не хочешь помогать страждущим, черствая ты душонка, и не надо.

Вадим невнятно огрызнулся, но юноша уже утратил к нему всякий интерес. С идиотами каши не сваришь.

– Четверка, привет! Только что заходил отец, просит меня помочь. Мол, вменяемых людей катастрофически не хватает, а от тех, кто нюни до сих пор распускает, толку никакого, один вред и лишние заботы, которых и без того выше крыши.

Кстати, крыша нынче у нас невысокая, вровень с землей. Но это я так, к слову, – учусь себя кротыней ощущать. Или кротессой? Денис настаивает на «кротихе», но сам он кротиха, ничего в изящной словесности не рубит!

На чем я закончила? Так вот, отец уговаривает заняться детьми, у которых родители дурку гоняют. Я с детьми ладить умею, ордой спиногрызов меня не напугаешь, потому согласилась не раздумывая. Все лучше, чем без дела сидеть, депрессией упиваться, да и малышню жалко.

Никита перевел дух. Кажется, Эль потихоньку восстанавливала душевное равновесие. Шутить пытается, на месте не сидит. Хороший знак. Такая девушка не должна пропасть, гонору много, но и стержень в ней чувствуется. Молодец, девка, быстро оклемалась!

Следующие несколько записей только усилили его оптимизм: Эль окончательно победила апатию и с головой окунулась в работу. Ежедневные занятия с десятком малышей быстро сменились заботами по организации детского сада, добровольно взятыми на себя инициативной девушкой. В самые короткие сроки ей удалось сформировать три группы для детишек в возрасте от годика до шести лет и с помощью других активных женщин наладить полноценный «учебно-воспитательный процесс».

Не все шло гладко, пассивная часть убежища, заслуженно прозванная «болотом», в жизни новообразованного сообщества участия принимать не желала. И мало того, что не оказывала никакого содействия в общих делах, так и препятствовала многим весьма разумным начинаниям. Эль жаловалась Четверке, что несколько особо истеричных мамаш наотрез отказались отдавать своих чад в детский садик, хотя детям к тому времени требовался не только вменяемый воспитатель, но и, зачастую, – опытный педиатр. Волевым решением руководства таких детишек отбирали у безответственных родителей силой.

– Н-никита? – негромкий окрик последовал после деликатного стука в дверь. В силу его, стука, чрезмерной деликатности Ник не сразу понял, что это за посторонний шум отвлекает от работы. Охранник Вадим и деликатность совершенно не сочетались между собой, представляя двух полнейших антиподов, потому вертухай в третий раз на дню поразил юношу странным поведением.

– Что тебе?

– Обед п-принес.

Часы на руке засвидетельствовали, что время обеда еще не наступило, Вадим приперся на полчаса раньше положенного срока. Совесть замучила? Совесть и Вадим – еще один оксюморон.

– Сейчас открою.

На весь месяц, что длился домашний арест, охранники получили ключи от магазина, но у Вадима руки были заняты подносом с едой, и самостоятельно одолеть замок он никак не мог.

– Проходи.

Охранник медленно дошел до «обеденной» витрины, служившей Нику столом («суп расплескать боится? Какой заботливый!»), и в таком же небыстром темпе сгрузил на нее три тарелки и одну чашку. Процедура сопровождалась раздражающим лязгом металлической посуды – руки у него дрожат, что ли?

– Приятного ап-петита.

Если слова способны убивать, то это были именно те слова! Удерживая сползающую в сторону пола челюсть, Ник ошарашенно уставился на охранника. Гортань Вадима не приспособлена к подобным выражениям, юноша искренне верил в этот культурологический факт. А вот своим ушам поверить не мог.

Бледный Вадим подозрительно шустро рванулся к выходу, неуклюже задел ногой острый угол соседней витрины, да так энергично, что его форменные брюки затрещали по швам. Но охранник не обратил на дыру ни малейшего внимания, лишь прокряхтел на прощание: «мой сменщик заберет грязную посуду».

– Может, он мне в суп нассал? – юноша искал объяснение неестественному поведению вертухая и не находил. А ведь ничто так не портит аппетит, как непонятки. Особенно непонятки, касающиеся еды. Он обнюхал каждое блюдо, с пристрастием оценил цвет жидкостей и состав баландообразной каши, также довольно жиденькой. Пальцами ощупал каждый гриб, выискивая небольшие иглы или другие острые металлические предметы, – слышал он и о таком способе смертоубийства. Ничего. Вроде бы…

Желудок – непокорный и совершенно неуправляемый орган – бесился от близкого присутствия долгожданной еды, которая по идиотской прихоти хозяина все еще не попала внутрь. Доводы недоверчивого разума с каждой минутой все сильнее заглушались утробным урчанием, однако тандем из брезгливости и инстинкта самосохранения все же перекричал громогласного нарушителя спокойствия и отправил Никиту в поход за хвостатым экспертом в области здоровой пищи и нездоровых ядов.

– Хвост, привет! – юноша извлек из клетки недовольного мутанта, еще секунду назад наслаждавшегося крепким и безмятежным сном. Мини-крыс на своем языке пропищал глупому двуногому все, что он думает о наглых людях, и вновь задремал, совершенно не тяготясь неудобной позой, – мудрое животное может спать даже в ладонях примитивных прямоходящих гигантов.

– Хвост, хорош массу давить, – вернувшись в магазин, Ник вновь покусился на покой зверька и пощекотал ногтем толстое брюшко отъевшегося за последнее время обитателя дядиного кабинета. – Говорят, такие, как ты, имеют хороший нюх на отраву… Правда, я до сих не знаю, что ты за зверь такой, но раз уж похож на крысу, то не откажи в любезности…

Никита поочередно сунул в крошечную пасть Хвоста по кусочку от каждого блюда. Малыш было возмутился столь безапелляционному обращению, однако, распробовав «экзекуцию» на вкус, смилостивился и без лишних уговоров отведал человеческой каши, похлебки и грибов, отказавшись только от напитка. Но отказ сопровождался столь бурной реакцией – мутанта буквально передернуло от одного запаха данного «отвара», – что последние сомнения относительно качества этого продукта исчезли без следа.

– Спасибо, дружище, выручил. Вечером получишь двойной паек, премиальные, так сказать.

Пока юноша относил на место героическое животное, он беспрестанно прокручивал в голове обстоятельства неприятного открытия. Нервозное поведение Вадима – это раз, обед, поданный не вовремя, чего раньше в принципе не случалось, – это два, а три – еду должен был подать заступающий на пост охранник, то есть сменщик Вадима, но никак не он сам. Нестыковочка получается…

– Вадик, дружище, – Ник появился на платформе с чашкой в руке, – отведай вкусного напитка, раздели со мной скромную трапезу.

Охранник отмахнулся от протянутой чашки с такой силой, что она отлетела в сторону метров на десять и со звоном покатилась по бетонному полу. Ник секунду разглядывал перекошенное от ужаса белое лицо Вадима, а затем без замаха ударил его кулаком в челюсть. Хорошо поставленного прямого удара хватило, чтобы сбить вертухая с ног, тот беззвучно завалился на спину. Тут же завозился на полу, пытаясь подняться, но юноша его опередил. Оседлав лежащую жертву, Ник осыпал ее градом ударов: справа, слева, справа, слева, кулаки только мелькали в воздухе, обрушиваясь на отравителя.

Когда прибежавшие на шум дозорные оттащили Никиту в сторону, Вадим, лежащий в луже собственной крови, уже не двигался.

Глава 13

Дата добавления: 2015-11-14