Как твоя мать мстит тебе? 12 страница

Приходила Арба Уилсон со своими детьми. Нора и Фред. Джордж, Дженни и их дети. Говорили очень мало. У Энни было слишком мало времени, чтобы приготовить какие-нибудь бабушкины фотографии или памятные вещи. Тем более что мама и дядя Джордж не жаждали их посмотреть.

Нора даже не плакала от горя. Энни удивила произошедшая в ней перемена: она больше не сердилась и не обижалась. Напротив, теперь ее мучило раскаяние и стыд за прошлое. Особенно за то, что она не доверилась своему предчувствию и не вернулась в больницу в ту ночь, когда умерла ее мать.

— Я упустила свой шанс, — твердила она. — И теперь никогда не смогу сказать ей...

Если бы бабушка Лиота продержалась еще чуть-чуть! Всего один день мог многое изменить. Врач уверял, что она умерла спокойно. Энни была благодарна хотя бы за это. Она представляла, как бабушка закрывает глаза и засыпает, а просыпается уже с Господом. Ах, если бы бабуля могла быть в это время дома!

— Я хотел бы отправить цветы, мисс Гарднер. — Голос Чарлза Рукса вывел Энни из задумчивости. — Где вы будете ее хоронить?

— Мы еще не решили, мистер Рукс. Бабушка пожелала, чтобы ее кремировали. Я заберу прах, когда позвонят из крематория.

— Вот как.

Она знала, что пора принимать решение, но ей было неудобно обсуждать этот вопрос с Чарлзом Руксом, о котором ей было известно лишь то, что он поверенный в делах бабушки и хранит ее завещание. Она решила обсудить этот вопрос с мамой и дядей. Мама расплакалась, когда Энни позвонила ей и сказала, что нужно подписать бумаги на кремацию. Дядя заявил, что понятия не имеет, где хоронить прах. В конце концов, какая ему разница?

Энни встретилась со своей матерью, Фредом и дядей Джорджем в вестибюле бизнес-центра, где располагалась нотариальная контора Чарлза Рукса. У матери был измученный вид, а Джордж выглядел как обычно.

— Я уже связался с риэлтерской конторой и поговорил насчет маминого дома, — сообщил он, пока они поднимались в лифте.

— А как же Энн-Линн? — спросила Нора.

— Я полагаю, она захочет вернуться и продолжить учебу в художественной школе, — настойчиво сказал он, бросив взгляд на Энни. — Или переедет домой. Разве ты не этого хотела, Нора?

Энни отвернулась. В ней снова поднялась волна гнева, и вовсе не праведного. Она знала, что не имеет права никого осуждать, но не одобряла их решения.

— Сейчас не время обсуждать это, Джордж.

— Нет никакой причины так сильно расстраиваться, Эйлинора, — презрительно заметил Джордж. — Все равно дом быстро не продать. Энни может жить в нем недели, а то и месяцы, пока будут распродаваться вещи. Это будет даже кстати. Кто-то же должен следить за домом, пока мы не найдем покупателя. Энни может жить там бесплатно. Конечно, если ты хочешь сохранить дом, мы можем его оценить, и ты выплатишь мне мою половину.

Энни крепко сжала губы, пытаясь не расплакаться. Она не хотела показывать, как подействовали на нее слова дяди Джорджа. Как он может говорить такое? «Будут распродаваться вещи». Как отвратительно, ведь это же дом бабушки Лиоты. Сколько воспоминаний связано с этим небольшим уютным домиком. И садом! Бабушкиным прибежищем. Она как-то сказала, что встречается в нем каждый день с Господом. Энни не могла даже представить, как огорчилась бы бабушка Лиота, если бы узнала, что у сына нет почтения ни к ней, ни к ее собственности. Он ждет не дождется, когда все это продадут, и он сможет забрать свои деньги. Деньги! Презренный металл! Только о нем он и может думать.

Это неправда. О, Господи, это не может быть правдой.

— Я не хочу обсуждать это сейчас, — срывающимся голосом ответила Нора, теряя присутствие духа.

— Нам всем будет легче, если мы примем решение как можно раньше.

Всю жизнь дядя Джордж проявлял нетерпение. Чем оно вызвано? Или он хотел спрятаться от скорби, чувства вины, ощущения пустоты, которые наверняка сейчас переполняли его, понимая, что уже ничего не исправить в его отношениях с матерью?

— Во всяком случае, сначала нужно выбрать место на кладбище!— воскликнула мать Энни.

— Мне кажется, что она должна лежать рядом с отцом, разве нет?

— Прелестно, Джордж. Ты хоть помнишь, где похоронен папа?

— Я был тогда во Вьетнаме...

— А я занималась разводом!

Двери лифта открылись, и, выйдя из него, Энни заметила фонтанчик с питьевой водой и направилась к нему. Она наклонилась к струе — как жаль, что нельзя умыться прохладной водой. Как они могут обсуждать все это сразу после смерти бабушки? Дядя Джордж напомнил ей ворона, клюющего бабушкины останки. И мать тоже хороша. Как пойдет теперь ее жизнь, раз она упустила свой шанс попросить прощения?

Ох, бабушка, бабушка. Если бы ты прожила еще один день, или месяц, или год. Я так тебя люблю. Я скучаю по тебе. Ты многому не успела научить меня. Не рассказала столько увлекательных историй. Жаль, ч то я провела с тобой так мало времени. Господи, почему Ты не позволил мне побыть с ней подольше?

Фред коснулся ее плеча:

— С тобой все в порядке, Энни?

Она выпрямилась. Он, должно быть, подумал, что у нее иссякли силы.

— Я просто стараюсь удержаться и не сказать что-то, о чем бузу потом жалеть.

Господи, дай мне сил...

И еще ее мучал ларингит.

Фред обнял ее за плечи:

— Последние несколько дней были оченьтяжелыми для твоей матери.

Энни сама знала, что это так, и жалела, что не рассказала обо всем, что было в прошлом, несколько недель назад.

— Я должна была давно обо всем ей рассказать.

И, наверное, тогда бы матери хватило времени, чтобы изменить свое отношение к бабушке. Но Энни хранила молчание и терпеливо ждала, как молчала и терпела все эти годы сама бабушка. Теперь Энни сомневалась, что мама сможет избавиться от чувства вины и сожаления за прошлые годы, когда она носилась со своими обидами и не желала отыскать истину.

А не станет ли мама снова винить бабушку, Господи? Не начнет ли она думать, что бабушка Лиота лишила ее возможности раскаяться? Что ее смерть была последней злой шуткой...

Как Энни жалела, что бабушка Лиота не рассказала обо всем много-много лет назад!

Я знаю, почему ты хранила молчание, бабушка Лиота, но что хорошего из этого вышло? О, Отец, даже если бы она рассказала маме и дяде Джорджу, разве стали бы они ее слушать?

— В тот вечер, когда умерла бабушка Лиота, у твоей матери было предчувствие, — с явным беспокойством проговорил Фред, — что нам следует вернуться в больницу, но мы не вернулись. И теперь это причиняет Норе такие же страдания, какие может причинять открытая рана. Кроме горечи накопленных в прошлом обид, ей придется жить с осознанием собственной вины.

— Фред, я боюсь за маму. Я точно знаю, что бабушка любила ее.

— Не сомневаюсь, что это так, Энни. Мне очень жаль, что у Норы не было возможности сказать Лиоте о своей любви. А сейчас осознание своей вины может помешать ей поверить в это. — Высказав такое предположение, Фред погрустнел еще больше. — Нам лучше присоединиться к остальным.

Чарлз Рукс поздоровался с Энни, когда она вошла в офис вместе с Фредом. Она увидела мать, сидевшую на краю кожаного кресла. Дядя Джордж занял другое кресло, прямо напротив стола поверенного. Когда Энни села рядом с Фредом на диван у стены, Чарлз Рукс представил им свою секретаршу, и та предложила посетителям кофе. Все отказались, а дядя Джордж подчеркнул, что он, как обычно, спешит и что через два часа у него деловая встреча в Сан-Франциско. Люди, которым приходится суетиться, никогда не задумываются о том, что они теряют.

Когда секретарша вышла и закрыла за собой дверь, Чарлз Рукс раздал всем присутствующим копии завещания бабушки Лиоты. Энни до тех пор не понимала, почему она тоже получила копию этого документа, пока мистер Рукс не объяснил, что Лиота Рейнхардт составила завещание с единственной целью — выразить свою волю, поэтому в нем ничего не говорится о распределении собственности.

— О какой воле вы говорите? — сердито спросил совсем растерявшийся дядя Джордж. — У нее была собственность, пусть и небольшая, ведь дом, на котором не висит долгов, чего-то стоит на рынке недвижимости.

— Этот дом теперь принадлежит Энн-Линн Гарднер.

— Что?— Дядя Джордж повернулся к Энни, и его лицо стало наливаться кровью. Из груди Норы вырвался короткий смешок, похожий на всхлип.

— Нет, дом не может принадлежать мне! — неуверенно начала Энни, обращаясь к юристу. — Здесь какая-то ошибка, мистер Рукс.

— Никакой ошибки, мисс Гарднер. Мы обсудили с миссис Рейнхардт все детали во время нашей встречи у нее дома, после чего ваша бабушка прислала мне вот эту копию документа.

— Но это невозможно! — упавшим голосом проговорила Энни.

— Конечно, возможно. — На лице дяди Джорджа выступили пятна. — Как я сразу не догадался!

Чарлз Рукс продолжил свою бесстрастную речь, как будто не услышал его возгласа:

— Вам нужно было поставить свою подпись под этим документом. Я полагаю, ваша бабушка сказала, что вам следует подписать какую-то другую бумагу. Во время нашей последней встречи она рассказала мне о своем желании передать вам не только дом, но и сад. Причем для нее было особенно важно, чтобы сад достался именно вам. Она объяснила мне, что вы ухаживаете за садом так, как когда-то ухаживала за ним она сама.

Дядя Джордж уставился на Нору:

— Я должен был предвидеть такое развитие событий. Я-то думал, что Корбан Солсек охотится за домом. А искать нужно было прямо у себя под носом! — Он снова уставился на сестру. — Ты принимала участие в этом заговоре?

— Какое это теперь имеет значение?

— Мама не участвовала ни в каком заговоре. — Энни больше не старалась сдерживать гневные интонации. — Заговора вовсе не было. Я еще раз повторяю, здесь какая-то ошибка! Бабушка давала мне на подпись бумаги, но только затем, чтобы я могла оплачивать ее счета.

Дядя Джордж встал и опять повернулся к ней, вид у него был угрожающим.

— Ну-ка скажи мне сейчас же, что тебе не нужен этот дом!

К глазам Энни подступили слезы.

— Я никогда не стала бы выпрашивать у бабушки дом, дядя Джордж. Никогда. Ты должен знать это лучше меня. — Было совершенно очевидно, что он совсем ее не знает.

— Джордж, это справедливое решение, — срывающимся голосом сказала Нора. — Мы заслужили его и не должны удивляться, что мама лишила нас наследства. Мы бросили ее много лет назад.

— Говори только за себя, Нора. Я никогда не носился со своими обидами, как ты.

— Нет, ты просто забыл о ней. Ты такой же, как и твой отец.

Сначала лицо дяди Джорджа побледнело, потом покраснело.

— Этот дом принадлежит нам,\ — упрямо проговорил он и повернулся к Чарлзу Руксу. — Я намерен оспорить завещание.

— Боюсь, вы не совсем понимаете, мистер Рейнхардт. Это не мое решение, — холодно проговорил мистер Рукс. — Впрочем, я еще не закончил. Пожалуйста, сядьте, и мы продолжим разговор о ее сбережениях.

— Каких сбережениях? — Дядя Джордж послушно сел, вид у него был усталый и измученный. — У матери, кроме дома, ничего не было. Или речь идет о ее счетах в банке?

Услышав эти слова, Энни вспыхнула, сердце у нее сжалось.

Чарлз Рукс спокойно все объяснил:

— На двух счетах стоит имя Энн-Линн Гарднер.

— Чему я удивляюсь? — Дядя Джордж спросил с таким сарказмом, которого вполне бы хватило, чтобы сокрушить сердце Энни. — И сколько денег лежит на этих счетах? Мы имеем право знать, сколько у нас украли.

— Вы знаете, что бабушка получала пособие и жила бедно, — едва сдерживая слезы, проговорила Энни. — На ее счетах никогда не было больше нескольких сотен долларов. Она говорила мне, что все проценты с этой суммы уходили на уплату налогов. — Ох, бабушка Лиота, как ты могла так поступить? Неужели ты решила рассчитаться со мной за все те годы, что я с тобой не общалась? Просто не могу поверить! И не поверю! — Я перепишу все на вас с мамой. Я оставалась с бабушкой не потому, что хотела получить ее деньги. Я любила ее.

Энни долго крепилась, чтоб не заплакать, но тут слезы брызнули у нее из глаз. Она хотела вскочить и убежать прочь, но Фред придвинулся к ней и удержал, положив свою руку на ее колено. Чтобы убежать, Энни пришлось бы протискиваться между ним и кофейным столиком.

— Я буду оспаривать завещание! — настаивал дядя Джордж.

Чарлз Рукс поднял руку.

— Ваша мать предвидела, что вы можете так поступить. Поэтому включила в завещание особые пункты, которые делают это невозможным. Она могла бы оставить вам по одному доллару, чтобы лишить вас возможности оспаривать ее завещание. Но она предпочла оставить каждому из вас по сто долларов. — Дядя Джордж попытался снова открыть рот. — Я же сказал, что еще не закончил, мистер Рейнхардт. Позвольте мне объяснить все до конца. А когда вы узнаете все, вам не о чем будет спорить и не захочется оспаривать завещание. — Он в упор посмотрел на дядю Джорджа. — И чем больше вы сейчас скажете, тем сильнее вам придется сожалеть об этом впоследствии.

— Продолжайте, — наконец согласился тот.

Энни справилась со слезами, но никак не могла унять нервную дрожь.

— Замечательно, — кивнул Чарлз Рукс. — Ваша мать внесла в свое завещание вас обоих. — Он посмотрел на мать Энни, потом на ее дядю, взял два плотных конверта и вручил каждому из них. — Думаю, вы будете приятно удивлены своей долей наследства. — Он откинулся на спинку кресла и стал молча наблюдать за ними.

Дядя Джордж быстро вскрыл свой конверт, вытащил оттуда документы и быстро пролистал их. Не веря своим глазам, он несколько раз перечитал бумаги более внимательно.

Нора держала свой конверт так, словно в нем притаилась змея. Энни впервые видела ее такой растерянной, даже напуганной. Дядя Джордж что-то бормотал, поминая Господа. Дрожащими руками мать открыла конверт и начала лист за листом просматривать бумаги. Сначала с хмурым, потом с несколько смущенным видом, и, наконец, когда она все поняла, силы покинули ее и она расплакалась.

— Ваша мать была замечательной женщиной. — Чарлз Рукс положил руки на стол и сцепил пальцы. — Она сообщила мне. что покупала эти акции много лет назад по совету одного своего доброго друга, надо заметить, очень мудрого и дальновидного человека, и долго хранила их у себя дома. Несколько недель назад она принесла их мне. Миссис Рейнхардт понятия не имела, сколько они сейчас стоят. Когда я назвал их стоимость, она попросила меня включить их в свое завещание.

Дядя Джордж принялся читать вслух:

— «Standard Oil». «Proctor and Gamble», «Coca-Cola», «DuPont», «Bethlehem Steel». «AT&T». — Он покачал головой. — «Goodyear», «Ford», «General Motors»... — Дочитав список до конца, он долго сидел с опущенной головой и закрытыми глазами, прежде чем заговорил снова. — Мы должны поставить на могиле мамы надгробие. Что-нибудь по-настоящему красивое.

Нора всхлипнула и, выронив из рук бумаги, закрыла ладонями лицо.

Дядя Джордж вздрогнул:

— Я не хотел сказать ничего такого... — Он с недоумением взглянул на мистера Рукса. — Как ей это удалось? Не думаю, что у нее было много денег.

— Мне представляется, она вкладывала в покупку этих акций по несколько долларов на протяжении всех лет своей работы.

Бабушка Лиота работала в течение многих лет.

Нора положила бумаги в конверт с таким видом, словно видеть их было выше ее сил, потом дрожащей рукой провела по лицу и вытерла слезы так, как это делают маленькие дети. Увидев все это, Энни поняла, что бабушкино наследство только усилило проснувшееся у ее матери чувство вины. И она очень сожалела об этом, ведь бабушка Лиота всего лишь пыталась показать, как сильно она любила свою дочь.

О, Господи, поймет ли мама это когда-нибудь?

Первым поднялся со своего кресла дядя Джордж. Он протянул руку Чарлзу Руксу и поблагодарил его с таким чувством, словно это поверенный по делам его матери преподнес ему такое сокровище. Потом он обратился к Энни, и в его голосе прозвучало раскаяние.

— Прости меня, я вел себя отвратительно. Я должен был держать себя в руках. — Он посмотрел на часы.— Ну, мне пора. — Сделав несколько шагов к двери, он остановился. — Нужно ли мне идти на кладбище, чтобы выбрать надгробие? Я мог бы подъехать завтра.

— Бабушка говорила мне, какое она хотела бы, дядя Джордж. Я сама позабочусь об этом.

— Попроси, чтобы мне прислали счет.

Затем поднялась Нора. Конверт с документами она держала в левой руке, но не стала протягивать руку Чарлзу Руксу. Энни направилась вместе со всеми к выходу, не вполне осознавая, что произошло.

— Мисс Гарднер, — окликнул ее юрист. Она остановилась в дверях и вопросительно посмотрела на вышедшего из-за стола Чарлза Рукса. — Это принадлежит вам. — С этими словами он вручил ей папку с документами на дом бабушки Лиоты, коротенькую записку, где ее рукой был написан номер лицевого счета, адрес банка и номер ячейки, а также ключ. Внизу записки Энни прочитала: «Книга пророка Исаии 40:27—31». Она поблагодарила поверенного и вышла, чтобы догнать у лифта мать и Фреда.

Пока спускались на лифте на подземную стоянку, Фред держал Нору за плечи, а Энни молчала. Уже садясь в свою машину, припаркованую рядом с машиной Фреда, она сказала:

— Мне очень жаль, что так получилось с домом, мама. Я вовсе не хотела, чтобы бабушка оставляла его мне.

— Не извиняйся, Энни. Ты ее любила. И это намного больше всего, что сделала для нее я. — Мать подняла голову, и Энни прочла муку в этом взгляде. — Тебе не за что извиняться. — Она почувствовала, что сердце ее матери, размягченное сознанием собственной вины, теперь просто разбито.

— Ох, мама, — заплакала Энни и обняла мать, понимая, как ей больно.

Энни была потрясена, когда увидела небольшую коробочку, в которой лежал прах Лиоты Рейнхардт. Коробочка выглядела не больше обувной и весила несколько фунтов. Владелец кладбища сообщил ей, что звонил Джордж Рейнхардт и сказал, что оплатит или памятник, или урну, или то, что выберет Энни, но она ответила ему, что, выполняя волю бабушки, уже оплатила простую кремацию без прощания. Она сделала это раньше, чем дядя Джордж решил расщедриться.

«Мы поставим ей красивое надгробие».

Бабуля, тебе понравилось бы, если бы над тобой стоял огромный камень? Или несколько мраморных ангелов с громадными крыльями? Они могли бы играть на арфе! Неожиданно для себя Энни улыбнулась.

Она испытала чувство стыда, смешанного с ужасом. Что с ней происходит? Энни хотелось кричать, плакать и смеяться одновременно. Ей стало еще более стыдно, когда она прочитала заголовок «Простая кремация» и вспомнила, что доктор Паттерсон знал, что у нее есть доверенность, поэтому ей пришлось взять все расходы на себя. Она понятия не имела, что нужно делать. Все вместе стоило восемьсот пятьдесят долларов, почти все деньги, которые оставались на бабушкином банковском счете. В эту сумму входило оформление официальных документов, санитарная обработка тела его перевозка в морг и хранение в холодильной камере, использование специального оборудования, перевозка в крематорий и погребение праха в урне. Все это Энни было раньше неизвестно, но теперь ей пришлось узнать. Если бы дяде Джорджу сказали о его неожиданном наследстве, он настоял бы на бальзамировании тела бабушки Лиоты и заказал бы бронзовый гроб, обитый изнутри белоснежной тканью.

Я совсем не владею собой. Я вот-вот сорвусь, и у меня будет ис терика. Мне хочется стучать руками по этому столу, пока он не развалится.

Бедный дядя Джордж. Что с ним будет, когда он осознает правду? Тогда никакие деньги не смогут заглушить в нем чувства вины. А мама... Сегодня утром позвонил Фред и сказал, что Нора не придет в кремато рий помочь дочери, она так разболелась, что не может подняться с постели.

Глаза Энни наполнились слезами. Горло все еше болело. В описании кремации, которое она перечитала, было сказано, что прах бабушки положили в картонную коробку.

О, Господи, как я могла это допустить? Прости меня, бабуля.

Она придвинула коробку к себе. Стало тяжело дышать.

— Мисс Гарднер, вы хотите остаться на пару минут в одиночестве?

Она кивнула.

Служащий, который так любезно разговаривал с ней, когда она позвонила из больницы, положил на стол справочник цен на товары и виды услуг. Каково ему работать в похоронном бюро и видеть смерть и скорбь каждый день?

Нужно заняться делом и выбрать урну. Энни глубоко вздохнула и, взяв себя в руки, постаралась скрыть свои переживания.

О, Господи, неужели они кремировали бабушку в больничном халате? Я даже не вспомнила об этом. Нужно было принести перед кремацией что-нибудь красивое. Костюм. Симпатичное платье. Свадебный наряд. И ее Библию. Бабушке понравилось бы, если бы у нее в руках была Библия.

Энни открыла прейскурант и пролистала его до тех страниц, где были размещены фотографии урн. Вытерев слезы и высморкавшись, она принялась рассматривать их. Все урны разных видов, но очень красивые. Расписные, ярко-синие, черные с разводами под мрамор... Из красного дерева, вишни, клена, ореха и тополя. Самая дорогая из белого мрамора с бронзовыми украшениями напоминала древнеримскую вазу. Энни глядела на эту урну с громким названием «Аристократ», и на ее лице блуждала улыбка.

Ох, бабушка Лиота, как бы тебе это понравилось!

Она не могла сдержать смеха. Но смешок у нее получился коротким: эта урна стоила больше тысячи долларов. Ну что ж, дядю Джорджа вполне устроит.

Похоже, служащий точно знал, когда ему следует возвращаться в крошечную комнату для посетителей. Что-нибудь выбрали? — спросил он.

— Мне понравилась вот эта. — Энни открыла нужную страницу.

— Прекрасный выбор.

Первые несколько дней без Лиоты Энни занималась тем, что перестирывала простыни и одеяла и перестилала постели. Она пропылесосила весь дом, тщательно вымыла пол на кухне и в спальне, перемыла оконные стекла, отполировала мебель, протерла плиту. Каждое утро она чистила клетку Барнаби и постоянно подсыпала ему свежего корма. Некоторое время он не разговаривал, и Энни боялась, как бы птица не заболела и не умерла.

В первый вечер пришла Арба и принесла запеканку из риса, овощей и мяса. Она не стала задерживаться и перед уходом сказала:

— Дай нам знать, когда будешь готова пообщаться.

Запеканка, приготовленная Арбой, до сих пор стояла в холодильнике.

На третий день Энни вышла в сад бабушки Лиоты. Земля еще не оттаяла, воздух был холодным, и деревья стояли по-зимнему голыми. Когда Энни подняла глаза к свинцово-серому небу, у нее в груди так защемило, что она подумала, будто умирает. И она почти желала этого. По крайней мере, тогда она окажется с Господом и бабушкой Лиотой.

Она услышала, как открылась калитка, и увидела входящих в сад Арбу с детьми. Энни попыталась улыбнуться им, но ее губы задрожали. Душевная боль была настолько сильна, что она не смогла поздороваться с ними.

— О, милая... — Темные глаза Арбы наполнились слезами. — Тебе нужно поплакать.

Энни только пожала плечами, потому что не решалась заговорить.

Тут к ней подошла Кения и обвила ручками ее талию.

— Мама говорит, что бабушка Лиота сейчас на небесах.

— Что тебе сейчас хотелось бы сделать больше всего, Энни? — нежно спросила Арба.

— Зареветь белугой.

— Так и поступай, девочка. Разве только древним израильтянам можно было раздирать на себе одежду и причитать?

Энни тихонько заплакала.

— Милая, неужели это все, что ты можешь сделать для своей бабушки?

И боль вырвалась наружу, Энни принялась причитать. Арба и дети стояли рядом и плакали вместе с ней.

— Вот так, — снова и снова повторяла Арба и плакала вместе с ней. — Вот так. Отпусти боль, милая. Пусть она уходит.

И с каждой минутой Энни становилось все легче.

После этого дня в течение нескольких недель Энни разбирала личные вещи бабушки Лиоты. Оказывается, у той было несколько симпатичных платьев. В нижнем ящике она нашла упомянутую в записке шкатулку с драгоценностями и ключ от ячейки в банке, который она добавила к связке своих ключей. В шкатулке лежала голубая бархатная коробочка с ниткой жемчуга и запиской: «Навеки твой, Бернард». В белой коробочке лежали желудь, два синих перышка, три агата и пакетик семян горошка с ценником в десять центов на нем.

Энни удивилась — что означает вся эта коллекция? Ни одна из этих вещей ничего не стоила, но, видимо, все они были связаны с какими-то бабушкиными воспоминаниями. Энни хотелось бы узнать, с какими именно. Она не могла не думать, что со смертью бабушки Лиоты закрылась сокровищница знаний и мудрости и теперь не представится возможность заглянуть в нее.

Сэм Картер названивал Энни и несколько дней подряд заходил к ней. Однажды он нежно улыбнулся и сказал:

— Похоже, ты не собираешься подпускать меня близко к себе, Энни? До сих пор считаешь, что мне нельзя доверять?

— Не в этом дело, Сэм.

— Думаю, я все понимаю. Кроме одной веши.

— Какой же?

— Ты не католичка и не можешь пойти в монахини.

Она улыбнулась:

— Ты считаешь, что евангельская христианка не может посвятить жизнь Господу?

— Вероятно, так, но только это лишнее.

Она рассмеялась:

— Надеюсь, что нет.

Наверное, когда-нибудь она выйдет замуж, но не сейчас. Богу это не угодно. И ее это устраивало.

Теперь, когда границы были обозначены, Сэм остался у Энни до вечера. Они говорили о бабушке Лиоте, о жизни, о саде и о том, что Энни планировала сделать в доме.

Когда Сэм уходил, он задержался в дверях и печально улыбнулся.

— Нужно было хватать тебя, когда тебе было пятнадцать лет и ты была без памяти влюблена в меня. Я упустил свой шанс.

Он наклонился и поцеловал ее в щеку.

Приходил Корбан и снова помогал переносить коробки с чердака. Она спросила у него, есть ли шанс, чтоон снова станет жить вместе с Рут, и он ответил, что это невозможно. А потом он сломался и расплакался. Обеспокоенная Энни присела рядом с ним на диван и выслушала, какое горе переполняло его: Рут убила их ребенка. Энни всплакнула с ним и заговорила о Господе и прощении, только он не поддержал этот разговор. Он желал, чтобы Рут Колдуэлл вечно горела в адском огне. И чем жарче будет пламя, тем лучше для него.

— Мы все грешим, Корбан.

— Да, но не настолько, насколько согрешила она. Какая женщина убьет своего ребенка?

— Для Бога нет никакой разницы между сделавшей аборт Рут и тобой, желающим ей гореть в аду. — Энни увидела, как вспыхнули его глаза. Она хотела, чтобы он понял ее правильно. — И я ничем вас не лучше, потому что позволила горечи поселиться в моей душе. Грех всегда грех, Корбан. Он не может быть большим или маленьким. В глазах Господа все грешники одинаковы. Если ты не раскаешься, грех встанет между тобой и Господом. Вот поэтому нам нужен Иисус, Который дарит нам искупление.

На этом она остановилась. Корбан сказал, что прослушал курс философии, и она уловила гневные нотки в его голосе. Он сказал, что знает все про христианство, что просит у нее прошения, но считает полной чушью все эти рассуждения про Иисуса, умершего за грехи человеческие. Слишком уж просто. Рассчитано на людей, которые окончательно запутались и не знают, что делать. Но если человек запутал свою жизнь, то он сам должен за это страдать. Корбан встал, извинился за то, что разревелся, как нюня, и ушел прежде, чем она нашлась что сказать. Энни смотрела с болью в сердце на его отъезжавшую машину, понимая, что когда она произнесла слово грех, он еше не был готов услышать Благую весть. Она видела, каким непроницаемым стал его взгляд. Между ними как будто выросла стена. Иначе он не ушел бы так быстро.

Энни не ждала, что после этого разговора Корбан появится снова. Но через три недели, в среду утром, он приехал. Она стояла на стремянке, держа в руках шлифовальную машинку, и счищала с карниза облупившуюся краску. Он крикнул, желая привлечь ее внимание.

Она выключила машинку, подняла защитные очки и опустила маску, закрывавшую рот и нос.

— А, привет, незнакомец! — Она улыбнулась. — Пришел помочь?

— Именно так. У меня как раз свободное время.

Она поймала его на слове и заставила работать.

- 25 -

Нора с ужасом ожидала приближения Пасхи.

Она буквально заболела от дурных предчувствий, после того как Энн-Линн сообщила ей по телефону, что собирается «открыть сад Лиоты для гостей», чтобы отпраздновать Христово Воскресение. Она не знала, сможет ли снова войти в дом, где все напоминает о матери. Но она не видела никакой возможности отклонить приглашение Энн-Линн и при этом не нанести ей смертельной обиды. Она не может снова лишиться дочери. Только недавно они начали разговаривать, разговаривать доверительно, как мать и дочь.

После смерти матери Нора ощутила, что в ней как будто что-то надломилось. Она винила себя за то, что столько лет плохо обращалась с матерью. К тяжелому чувству вины добавился стыд за то, что она была связана узами кровного родства с теми, кто принимал участие в уничтожении евреев и христиан в годы Второй мировой войны. И чем больше она думала об этом, тем больше уходила в себя, тем больше сочувствовала своим матери и отцу.

Что будут думать обо мне люди, если узнают об этом?

Она даже с Фредом не заговаривала на эту тему. Когда он сам предложил ей пригласить священника и покаяться, она категорически отказалась. Нет, она никогда не решится обратиться к пастору Берни за помощью. Во время своего последнего визита она сказала ему ужасные вещи. Хотя если она извинится... Но зачем ему слушать? Получалось, куда бы она ни взглянула, везде видела людей, которых она обидела. Ей очень хотелось все исправить, но она боялась, что никто больше не захочет иметь с ней дела. А если и захочет, то не поверит в ее искренность.

---

Дата добавления: 2015-11-16