Case of kononov V. Latvia 8 страница

4. Мы считаем, что ответ, данный Судом на данное конкретное заявление, не является правильным. Простое молчание международного права не достаточно, чтобы доказать, что согласие и намерения международного сообщества в 1944 году были настолько ясны в том, что касается бессрочности военных преступлений, особенно если учесть, что до Нюрнберга и Токио состояние международного уголовного права, касающееся индивидуальной ответственности за военные преступления, еще не достигло той степени продуманности и полноты, позволяющей прийти к выводу, что технические и процедурные вопросы по поводу применения этого права были однозначно определены. В принципе, можно сказать, что до 1944 года общего международного права - как совокупности существующих общих международных соглашений и государственной практики - разрешало вопрос о личной ответственности (и не только государственной ответственности), и что только в послевоенный период были отточены процедурные вопросы, такие как вопрос о сроках исковой давности за военные преступления.

5. Тем не менее, как нам кажется, Суд некорректно рассмотрел вопрос о бессрочности военных преступлений заявителя в 1944 году в качестве отдельного аспекта требований Статьи 7. Суд, в своих усилиях разобрать аргументы, выдвинутые сторонами, оставил впечатление, что связь, сделанная последними между (бес)срочностью военных преступлений и обратной силой закона, регулирующего подобные преступления, была правильной, и просто сосредоточил свои усилия на демонстрации того, что в обстоятельствах данного дела преступления, о которых идет речь, уже являлись бессрочными.

6. Это не правильный подход. Правильный подход, на [наш] мой взгляд, состоит в том, что Статья 7 Конвенции и закрепленные в ней принципы требуют, чтобы в руководствующейся верховенством права системе любой, предполагающий совершить определенное действие, должен быть в состоянии, ссылаясь на определяющие преступления правовые нормы и соответствующие санкции, определить, является ли предполагаемое деяние преступлением и какое наказание ему угрожает, если оно осуществится. Поэтому никто не может говорить о ретроактивном применении норм материального права, если лицо осуждено, хотя и с опозданием, на основе правил, существующих на момент совершения деяния. Полагая, как предлагает Суд, что процедурный вопрос о давности является составным элементом применимости Статьи 7, связанным с вопросом обратной силы и, находящимися рядом, с равной силой, условиями существования преступления и наказания, можно прийти к нежелательным результатам, которые могут подорвать сам дух Статьи 7.

7. Конечно, должен существовать ответ на аргументы сторон, касающиеся срока давности, с точки зрения как чисто технического вопроса, который уместнее переплетается со справедливостью судопроизводства и Статьей 6 Конвенции. И он состоит в том, на [наш] мой взгляд, что хотя, безусловно, вопрос о срочности не был полностью решен в 1944 году - хотя это не дает заявителю возможности воспользоваться таким пробелом - последующие события, после Второй мировой войны, тем не менее наглядно продемонстрировали что международное сообщество не только укрепилось в своей позиции решительного осуждения ужасных военных преступлений, но и постепенно сформулировало подробные правила — в том числе процедурные — определяющие то, как такие преступления должны разбираться международным правом. Это развитие представляет собой непрерывную цепь нормотворчества, не оставляя возможности считать, что международная система не была готова осуществлять осуждение преступлений, совершенных во время войны; на этом этапе, конечно, была полная тишина по вопросу о срочности. Это также может быть установлено из принятия Конвенции 1968 года, которая "подтвердила" бессрочность этих преступлений. Это именно та цепь событий, которая позволила латвийскому правительству призвать к ответственности и осудить заявителя за совершенные преступления.

ОСОБОЕ МНЕНИЕ СУДЬИ COSTA, ПОДДЕРЖАННОЕ СУДЬЯМИ KALAYDJIEVA И POALELUNGI

(Перевод)

1. Мы пришли к выводу, как и Палата, но в отличие от большинства членов Большой Палаты, что статья 7 Конвенции была нарушена стороной государства-ответчика в форме преследования заявителя и его осуждения за военные преступления. Мы постараемся изложить нашу позицию по этому вопросу.

2. Необходимо сделать предварительные замечания в отношении самой структуры Статьи 7 Конвенции.

3. Как известно, первый из двух пунктов данной статьи излагает в общих чертах принцип, что преступления и наказания должны быть определены законом, что подразумевает, в частности, что они не должны иметь обратной силы, а второй пункт (по смыслу, lex specialis) предусматривает исключение из этого принципа в случаях, когда действие или бездействие, в то время, когда оно было совершено, являлось уголовным преступлением в соответствии с "общими принципами права, признанными цивилизованными нациями". (Это выражение в точности такое же, как используемое в Статье 38 Статута Международного Суда, и явно вдохновлено им).

4. Большая Палата справедливо отметила в пункте 186 решения, ссылаясь на Tess v. Latvia ((dec.), no. 34854/02, 12 December 2002), что эти два пункта 7 статьи должны толковаться согласованным образом. Кроме того, решение верно, на наш взгляд, заключает в пунктах 245 и 246, что, поскольку осуждение заявителя не является нарушением Статьи 7§1, нет необходимости проверять осуждение на соответствие со Статьей 7§2. В самом деле, нити рассуждений не только должны быть согласованы, но они тесно связаны между собой. Если мы отклоняем правовую основу для преступления в национальном законодательстве, мы должны ссылаться на нормы международного договорного права или обычного международного права. И если это не предоставляет достаточного основания, Статья 7 в целом будет нарушена.

5. Что касается фактов, как наш коллега Egbert Myjer отметил в своем совпадающем мнении, приложенном к решению Палаты, установившем нарушение, не является в принципе задачей Суда заменять своим мнением выводы национальных судов, за исключением случаев явного произвола. Суд не является четвертой инстанции, или международным уголовным судом. Он не призван переосуждать заявителя за события, которые произошли 27 мая 1944 года в Малые Баты. Окончательное решение, вынесенное Судом 20 сентября 2007 года, отклонило жалобу заявителя на нарушение его права на справедливое судебное разбирательство в соответствии со Статьей 6 Конвенции. Обсуждение по существу дела, следовательно, ограниченные Статьей 7, как было отмечено в пункте 184 решения Большой палаты. Исходя из этого, однако, Суд должен, не занимая место национальных судов, рассматривать вопрос о применении положений Конвенции о которых идет речь, другими словами, обеспечить, чтобы уголовные наказания, назначаемые заявителю, были предусмотрены законом и не имели обратной силы. Кроме того, очевидно, что по отношению к тяжести обвинений, выдвинутых против заявителя, эти санкции не были слишком тяжелыми, учитывая его возраст, немощь и неопасность (см. пункт 39 постановления); однако оказанное обвиняемому милосердие не имеет прямого отношения к существу жалобы о нарушении Статьи 7 Конвенции.

6. Первый вопрос для рассмотрения касается национального законодательства. Во время событий УК РСФСР 1926 года, который стала применяться на территории Латвии указом от 6 ноября 1940 (см. пункт 41 постановления), не содержал каких-либо положений о военных преступлениях, как таковых. Кодекс был заменен 6 января 1961 на Уголовный Кодекс 1961 года, после обсуждаемых событий, и закон, принятый 6 апреля 1993 года, после того как Латвия вновь обрела независимость в 1991 году, включил в Уголовный Кодекс 1961 года положения о военных преступлениях, допускающие ретроспективное применение уголовного права в отношении таких преступлений и освобождающие их от ограничений (Статьи 6-1, 45-1 и 68-3, внесенные в Кодекс 1961 года - см. пункты 48 до 50 постановления). В этих условиях трудно найти правовую основу, существующую в национальном законодательстве на момент событий, и если мы не ошибаемся в нашем понимании решения, в частности в пунктах от 196 до 227, большинство нашли такую правовую основу только в ссылках на международное право, даже с учетом вступления в силу закона от 1993 года (см. пункт 196 особенно). Этот подход был также принят в национальных судах, по крайней мере Сенатом Верховного Суда в его постановлении от 28 сентября 2004, окончательном решении по делу на национальном уровне. Это решение было главным образом основано на статье 6§2, пункт (б), Устава Международного военного Трибунала в Нюрнберге, а также на Конвенции Организации Объединенных Наций 1968 года о неприменимости срока давности к военным преступлениям и преступлениям против человечества (о мотивировке решения Сената Верховного Суда, см. пункт 40 постановления).

7. Вопрос о правовой основе в международном праве, однако, намного сложнее. Он поднимает большое количество спорных проблем: существует ли на самом деле такая правовая основа, были ли, в случае таковой, обвинения в совершении военных преступлений в отношении заявителя за пределами истечения срока давности или не подпадают под срок давности, и, наконец, является ли преследование заявителя (с 1998 года), и его осуждение (в последнем случае в 2004 году) предвидимым, и мог ли он предвидеть его.

8. На наш взгляд, следует проводить различие между нормами международного права, действующими на тот момент и теми, которые появились впоследствии и были созданы постепенно, главным образом, со времени Нюрнбергского процесса, который начался в ноябре 1945 и имел, и по-прежнему продолжает иметь, жизненно важное значение во многих отношениях.

9. Решение, к его чести, содержит длительный и тщательный анализ норм международного гуманитарного права, и особенно jus in bello, до 1944 года. Это правда, что и договорное и обычное право в этой области развивались, в частности, из Кодекса Либера 1863 года и впоследствии Гаагской Конвенции и Положений 1907 года. В этой связи можно также отметить заявление, или "принцип Мартенса", добавленное в преамбулу второй Гаагской конвенции 1899 года и воспроизводенное в преамбуле к Гаагской конвенции 1907 года (см. пункты 86 и 87 постановления).

10. Тем не менее, мы не убеждены, даже глядя на них в 2010 году через призму многих последующих позитивных сдвигов, что эти документы могли бы, в 1944 году, создать достаточно провозглашенную и признанную правовую основу для военных преступлений, чтобы считать ее точно определенной в то время, и для возможности предвидеть их определения. Как справедливо отмечает Судья Myjer в своем совпадающем мнении, о котором говорилось выше, не все преступления, совершенные во время войны, могут рассматриваться как "военные преступления", уголовное право должно быть строгим, и Суд часто замечал, что оно не должно быть широко истолковано в ущерб обвиняемому, например, по аналогии, поскольку это будет противоречить принципу nullum crimen, nulla poena, sine lege (см., например, Kokkinakis v. Greece, 25 May 1993, § 52, Series A no. 260‑A). Против заявителя было возбуждено уголовное дело, судебный процесс, и он был осужден более чем полвека спустя после этих событий, на основе уголовного права якобы существовавшего в то время - положение дел, которое явно проблематично.

11. Конечно следует признать, что пункты постановления от 97 до 103 также ссылаются на практические примеры, от периода до Второй мировой войны, преследований за нарушения законов и обычаев войны (военно-полевые суды Соединенных Штатов Америки на Филиппинах, в Лейпцигские процессы, преследования турецких офицеров). Эти изолированные и эмбриональных примеры никоим образом не указывают на наличие достаточно установленных норм обычного права. Мы более склонны разделить мнение профессора Джорджа Аби-Сааба и г-жа Розмари Аби-Сааб в их главе под названием "О военных преступлениях" в коллективной работе Droit international pénal (Paris, Pedone, 2000), под редакцией профессоров Hervé Ascensio, Emmanuel Decaux и Alain Pellet (стр. 269):

“13. Таким образом, до окончания Второй мировой войны, установление уголовной ответственности за нарушения правил jus in bello, другими словами, определение военных преступлений и наказаний связанных с ними, оставлялось воюющему государству, и его внутреннему законодательству (хотя эта власть может осуществляться только со ссылкой на и в пределах норм jus in bello, а иногда осуществлялось на основании договорного обязательства). Качественный скачок произошел, когда международное право непосредственно определило военные преступления и более не оставляло это определение внутреннему праву отдельных государств.”

(Авторы затем цитируют Нюрнбергский Трибунал как стартовую точку этого “качественного скачка”.)

12. Перед тем как сделать вывод о законодательстве и практике до событий, рассматриваемых в данном деле, следует отметить, что, к сожалению, многие совершенные зверства, особенно во время двух мировых войн, обычно не подвергались судебному преследованию и наказанию, пока именно Нюрнберг не изменил ситуацию. Это подтверждает мнение г-на и г-жа Аби-Сааб, процитированное выше.

13. Что касается "Нюрнберга" (Устава, судебного разбирательства и принципов), то следует отметить, прежде всего, что весь процесс начался более года спустя после событий данного дела. Лондонское соглашение о создании Международного военного Трибунала датируется 8 августа 1945. Устав Трибунала, прилагаемый к Соглашению, уполномочил его судить и наказывать лиц, которые, действуя в интересах европейских стран оси, совершили определенные преступления, включая военные преступления. Статья 6(б) Устава представила первое юридическое определение военных преступлений, и, как уже было отмечено в пункте 6 этого мнения, национальные суды сочли, что эти положения применимы к заявителю. Решение Трибунала утверждает, что классификация таких преступлений не является результатом исключительно Статьи 6(б) Устава, но также исходит из уже существующих норм международного права (в частности, Гаагской конвенции 1907 года и Женевской конвенции 1929 года); Тем не менее, возникает вопрос, должно ли это декларативное предложение, которое явно ретроактивно по сути, рассматриваться как имеющее эффект erga omnes в прошедшем, или сфера его применения, наоборот, ограничивается общей юрисдикцией Трибунала ratione personae, или даже его юрисдикцией только в отношении лиц, судимых им. Этот вопрос имеет решающее значение, так как в то время как заявитель был действительно подвергнут судебному преследованию за действия, которые он якобы совершил или был соучастником, он явно не действовал в интересах "европейских стран оси", поскольку он боролся против них. Если исключить возможность применения уголовного закона широко и по аналогии, трудно принять без колебаний, что "Нюрнбергские принципы" могут служить здесь в качестве правовой основы.

14. Исторически, вновь как отметил судья Myjer в своем приведенные выше мнении, только Нюрнбергский процесс "впервые дал ясно понять всему миру, что тот, кто совершит аналогичные преступления в будущем, будет нести индивидуальную ответственность". Таким образом, мы считаем, что только после фактов данного дела международное право закрепило нормы jus in bello с достаточной точностью. Тот факт, что Нюрнбергский процесс наказал задним числом лиц, представших перед трибуналом, не означает, что все преступления, совершенные во время Второй мировой войны, могут быть накрыты задним числом, в целях Статьи 7§2 Конвенции, определением военных преступлений и предусмотренных для них наказаний. "Общие принципы права, признанные цивилизованными нациями", по нашему мнению, четко изложены в Нюрнберге, и не раньше — пока кто-нибудь не допускает, что они существовали заранее. Если да, с какого момента они существуют? Вторая мировая война? Первая? Гражданская война и Кодекс Либера? Не является ли, при всем уважении, несколько спекулятивным определять этот вопрос в решении, вынесенном в начале двадцать первого века? Этот вопрос стоит задать.

15. A fortiori, ни четыре Женевских Конвенции от 12 августа 1949, ни Конвенция Организации Объединенных Наций ноября 1968 о неприменимости срока давности к военным преступлениям, которая вступила в силу 11 ноября 1970 года, как представляется, не обеспечивают правовую основу для обратной силы делу, возбужденному в отношении заявителя в 1998 году, особенно в рамках национального законодательства, уголовное преследование преступления по которому было за пределами исковой давности с 1954 года (см. пункт 18 ниже).

16. Все эти соображения приводят нас к выводу, что в тот момент ни внутреннее, ни международное право не являлись достаточно ясными в отношении военных преступлений, либо различий между военными преступлениями и обычными преступлениями, какими бы серьезными такие преступления не могли быть. И действия, совершенные 27 мая 1944 (независимо от их исполнителей и/или сообщников) действительно были крайне серьезными, если судить по фактам, установленных в национальных судах.

17. Помимо того, неясно, являлось ли применимое право, и также возможно в качестве альтернативы, оставалось по-прежнему в силе, или же срок исковой давности применяется образом, исключающим возбуждение дела в отношении заявителя о совершении военных преступлений, а тем более его осуждение в результате такого разбирательства?

18. По нашему мнению, уголовное преследование заявителя было за пределами исковой давности с 1954 года, в соответствии с действующим национальным законодательством, поскольку в 1926 году Уголовный кодекс предусматривал срок исковой давности 10 лет со дня совершения правонарушения. Только тогда, когда закон от 6 апреля 1993 года был принят — спустя почти 50 лет после событий, — в Уголовный Кодекс (1961) вошли поправки, установившие что срок давности привлечения к уголовной ответственности не распространяется на лиц, виновных в совершении военных преступлений. Поэтому мы считаем, что неприменение данного ограничения в деле заявителя составляет ретроспективное применение уголовного закона, которое, на наш взгляд, как правило, не совместимо со Статьей 7.

19. Большинство, правда, заключило (см. пункты 232 и 233 постановления), что в 1944 году срок давности не был зафиксирован в международном праве в отношении судебного преследования за военные преступления. Во-первых, как было сказано выше, мы считаем, что рассматриваемые действия не могли быть классифицированы как военные преступления в 1944 году в отсутствие достаточно ясных и четких правовых основ, а во-вторых, уголовное преследование в отношении этих действий ограничено сроком исковой давности по 1954 год. Поэтому мы не убеждены этой аргументацией, которая сводится к нахождению что неприменение срока давности к уголовным преступлениям является правилом, а ограничение - исключением, в то время как, на наш взгляд, обратное должно быть истинным. Освобождение от ограничений по наиболее тяжким преступлениям является явным признаком прогресса, поскольку умеряет безнаказанность и допускает наказание. Международное уголовное правосудие получило значительное развитие, особенно после создания специальных международных трибуналов, а затем Международного уголовного суда. Однако без четких правовых оснований трудно решать постфактум, что сроки давности не применяются.

20. И наконец, возможно, самое главное, мы должны рассмотреть вопрос о предсказуемости, в 1944 году, обвинения в году 1998, на основе документа, действующего начиная с 1993 года, за деяния, совершенные в 1944 году. Мог ли заявитель предвидеть тогда, что более чем полвека спустя, эти действия могут быть признаны судом служащими основанием для его осуждения за преступление, которое, кроме того, не подлежит давности?

21. Мы не хотим вступать в прения о предсказуемости исторических и правовых изменений, происходящих после, а иногда и спустя долгое время после события (Нюрнбергский процесс, Женевские Конвенции 1949 года, Конвенция Организации Объединенных Наций 1968 года о неприменимости срока давности к военным преступлениям, закон 1993 года принятый после восстановления независимости Латвии в 1991 году). Мы просто хотели бы напомнить, что осуждение заявителя было основано на международном праве. На этот счет, проведенная Судом аналогия (пункт 236) с делом K.-H.W. v. Germany ([GC], no. 37201/97,ECHR 2001‑II) не представляется нам тоже убедительной. Это дело касалось фактов, имевших место в 1972 году, которые были наказуемыми согласно национальному законодательству, действовавшему в то время, и суд счел, что они также должны быть оценены с точки зрения международного права - однако, существовавшего в 1972, а не 1944. Аналогичным образом, в случае Korbely v. Hungary ([GC], no. 9174/02, ECHR 2008-...), факты датируются начиная с 1956 года, но в любом случае после Женевских Конвенций 1949 года, в частности.

22. В общем, мы хотели бы подчеркнуть, что цель здесь не повторить доводы заявителя, не определить его личную ответственность в качестве исполнителя, подстрекателя или пособника, либо подтвердить или опровергнуть оценки фактов национальными судами. Также не поднимается каким-либо образом вопрос снижения тяжести деяний, совершенных 27 мая 1944 года в Малые Баты. Речь идет о толковании и применении Статьи 7 Европейской конвенции прав человека. Данная Статья является не несущественной, но наоборот, крайне важной, о чем свидетельствует, в частности, тот факт, что никаких отступлений от нее не разрешается в соответствии со Статьей 15 Конвенции.

23. В заключение, мы считаем, что в отношении Статьи 7:

(a) правовая основа для преследования и осуждения завяителя не существовала с достаточной ясностью в 1944 году;

(b) она не была достаточно предсказуемой в то время, в частности, для самого заявителя;

(c) преследование преступлений, кроме того, было за пределами истечения срока давности в 1954 году в соответствии с применимым национальным законодательством;

(d) и, как следствие, вывод, что на действия заявителя не распространяются сроки давности, что привело к его осуждению, составляет ретроспективное применение уголовного закона к его ущербу.

По всем этим основаниям, мы считаем что имело место нарушение Статьи 7.

[1] Trial of the Major War Criminals, Nuremberg, 14 November 1945-1 October 1946.

[2] G. Mettraux, US Courts-Martial and the Armed Conflict in the Philippines (1899-1902): Their Contribution to the National Case Law on War Crimes, Journal of International Criminal Justice 1 (2003), pp. 135-150, with case citations therein.

[3] Judgment in the case of Lieutenants Dithmar and Boldt, Hospital ship “Llandovery Castle”, July 16, 1921.

[4] Dadrian, Vahakn N., “ Genocide as a Problem of National and International Law: The World War I Armenian Case and Its Contemporary Legal Ramifications”, 14 Yale Journal of International Law, 1989, pp. 221-334.

[5] History of the United Nations War Crimes Commission and the Development of the Laws of War, His Majesty’s Stationery, London 1948, p. 91.

[6] Bassiouni, Cherif, «L’expérience des premières juridictions pénales internationales», in Ascensio Hervé, Decaux Emmanuel et Pellet Alain, Droit international pénal, Pedone Paris 2000, pp. 635-659, at p. 640 et seq.

[7] Inter alia, Diplomatic Notes of 7 November 1941, 6 January 1942 and 27 April 1942.

[8] Ginsburgs George, “ The Nuremberg Trial: Background”, in Ginsburgs George & Kudriavtsev V. N., The Nuremberg Trial and International Law, Martinus Nijhoff Publishers, Dordrecht 1990, pp. 9-37., at p. 20 et seq.

[9] See Kladov, I.F., “ The People's Verdict: A Full Report of the Proceedings at the Krasnodar and Kharkov German Atrocity Trials ”, London, New York [etc.] Hutchinson & Co., Ltd. (1944), at p. 113 et seq.

[10] Ginsburgs G. (1990), op. cit., p. 28 et seq.

[11] Ginsburgs G., “ Moscow and International Legal Cooperation in the Pursuit of War Criminals”, 21 Review of Central and East European Law (1995), No. 1, pp. 1-40, at p. 10.

[12] Trial of the Major War Criminals, Nuremberg, judgment delivered on 30 September and 1 October 1946.

[13] The United States of America vs. Wilhelm List, et al., UNWCC Law Reports of Trials of War Criminals (“LRTWC”), Volume VIII, 1949 (“the Hostages case”).

[14] Trial of Shigeru Ohashi and Ors, Australian Military Court 1946, LRTWC, Volume V; Trial of Yamamoto Chusaburo, British Military Court, 1946 LRTWC, Volume III; Trial of Eikichi Kato, Australian Military Court 1946, LRTWC, Volume I; Trial of Eitaro Shinohara and Ors, Australian Military Court 1946, LRTWC, Volume V; Re Yamashita 327 U.S. 1 (1946); Trial of Karl-Hans Hermann Klinge, Supreme Court of Norway 1946, LRTWC, Volume III; Trial of Franz Holstein and Ors, French Military Tribunal 1947, LRTWC, Volume VIII; Trial of Otto Skorzeny and Others, American Military Tribunal 1947, LRTWC, Volume IX; The Dostler Case, US Military Commission 1945, LRTWC Volume I; The Almelo Trial, British Military Court1945, LRTWC Volume I; The Dreierwalde case, British Military Court 1946, LRTWC Volume I; The Abbaye Ardenne case, Canadian Military Court 1945, LRTWC Volume IV; Trial of Bauer, Schrameck and Falten, French Military Tribunal 1945, LRTWC Volume VIII; Trial of Takashi Sakai, Chinese Military Tribunal 1946, LRTWC, Volume III; Trial of Hans Szabados, French Permanent Military Tribunal 1946, LRTWC Volume IX; Trial of Franz Schonfeld et al., British Military Court 1946, LRTWC Volume XI (dates are the dates of the trial or judgment).

[15] These referenced provisions concern entitlement to prisoner of war status and define armed forces.

[16] See Oppenheim & Lauterpacht (1944), Oppenheim’s International Law Vol. II: Disputes, War and Neutrality, 6th ed. Longmans Green and Co.: London, p. 454, cited with approval in Trial of Shigeru Ohashi and Others, cited at paragraph 129 above.

[17] See the Hostages case, cited in paragraphs 125-128 above.

[18] The Lieber Code (Article 51); the Draft Brussels Declaration 1874 (Article 10); the Oxford Manual 1880 (Article 2.4); and the Hague Regulations 1907 (Article 2).

[19] The Lieber Code 1863 (Articles 49, 57 and 63-65); the Draft Brussels Declaration 1873 (Article 9); the Oxford Manual 1880 (Article 2).

[20] Article 1 of the Hague Regulations 1907 (paragraph 89 above).

[21] The Hague Regulations 1907 were found to be declaratory of laws and customs of war at least by 1939 in the judgment of the IMT Nuremberg (paragraphs 88, 118 and 207).

[22] The Lieber Code 1863 (Article 65).

[23] The Lieber Code 1863 (Article 57).

[24] Inter alia, the Lieber Code 1863 (Articles 16, 63, 65 and 101); the Draft Brussels Declaration 1874 (Article 13(b) and (f)); the Oxford Manual 1880 (Article 8(b) and (d)); and the Hague Regulations 1907 (Article 23(b) and (f)). See also Trial of Otto Skorzeny and Others, cited at paragraph 129 above, which court cited with approval Oppenheim & Lauterpacht (1944) at p. 335.

[25] See “Geneva law” (at paragraphs 53-62 above); the Lieber Code 1863 (Articles 49, 76 and 77); the Draft Brussels Declaration 1874 (Articles 23 and 28); the Oxford Manual 1880 (Article 21 and Chapter III); the Hague Regulations 1907 (Chapter II and, notably, Article 4); the International Commission Report 1919; the Charter of the IMT Nuremberg (Article 6(b)); and Control Council Law No. 10 (Article 2).

[26] The Hostages case, Re Yamashita and the Trial of Takashi Sakai, all cited at paragraph 125-129 above.

[27] The Draft Brussels Declaration 1874 (Article 28); the Oxford Code 1880 (Article 68); and the Hague Regulations 1907 (Article 8).

[28] Legality of the Threat or Use of Nuclear Weapons, Advisory Opinion of 8 July 1996, ICJ, §§ 74-87.

[29] The Lieber Code 1863 (Article 22); the Oxford Manual 1880 (Article 1); the Draft Brussels Declaration 1874 (Article 9); and the Draft Tokyo and Amsterdam Conventions 1934 and 1938 (Article 1 of both). See also US States Field Manual: Rules of Land Warfare, § 8, 1 October 1940; ex parte Quirin 317 U.S. 1(1942).

[30] Ex Parte Milligan 71 U.S. 2(1866); Oppenheim & Lauterpacht (1944) at p. 277 (“… in the eighteenth century it became a universally recognised customary rule of the Law of Nations that private enemy individuals should not be killed or attacked. In so far as they do not take part in the fighting, they may not be directly attacked and killed or wounded”)

[31] As to the right to a trial before punishment for war crimes, see the Hostages Case. As to the right to try prisoners of war for war crimes, see the Geneva Convention 1929 (Article 46). As to the right to a trial for those suspected of spying, see the Draft Declaration 1874 (Article 20); the Oxford Manual 1880 (Articles 23-26); the Hague Regulations 1907 (Articles 29-31), and the US Field Manual: Rules of Land Warfare, 1940, p. 60. As to the right to a trial for those accused of war treason, see US Field Manual: Rules of Land Warfare, 1940, p. 59. As to contemporary practice, see Ex parte Quirin; the Krasnodar trials as well as the Trials of Shigeru Ohashi and Others, Yamamoto Chusaburo, Eikichi Kato and Eitaro Shinohara and Others, (cited at paragraphs 106-110, 114 and 129 above).

Дата добавления: 2015-11-16