А писать ты пробовал, чтобы преодолеть этот хаос?

После Вильнюса, казалось ли тебе, в какие-то моменты, что музыка невыносима и уже не подходит тебе?

- Так или иначе, музыка всегда была рядом. Чаще просто в моей голове, саундтрек к моей жизни, это не связано напрямую с профессией. Но были и моменты полной пустоты - когда не можешь ничего слушать, ничего сочинять. Есть песни, эмоциональная сила которых столь сильна, что в моменты, когда моя жизнь идет наперекосяк, я не в состоянии их слушать - становится еще хуже. Radiohead. PJ Harvey. Nick Cave. Jeff Buckley…должно было пройти несколько лет, чтобы я смог слушать снова, особенно те что связаны с личными переживаниями, как Лео Ферре, Reggiani…

Как и когда ты снова стал слушать музыку?

- У меня был доступ к магнитофону, когда я отбывал срок в Муре (Muret), мы обменивались музыкой с другими заключенными, говорили на эту тему, у меня было несколько совместных работ с неплохими музыкантами, я там пел из Бреля, Ферре, классики рока - так устанавливалась связь между мной и другими людьми, меня просили петь…в Вильнюсе, у меня не было права петь, ни возможности общения - только выть в своей одиночке полметра под землей, освещенной неоном с 6 до 22, а ночью светила голая лампочка под потолком, достаточно резкая чтобы не дать уснуть. Этот неон словно остался выжженным у меня под веками. Солнце проскальзывало лишь сквозь узкое окошечко под потолком. У меня была бессонница. Мне кололи медикаменты из-за нее, я пребывал в отупении, отключался не осознавая того, переходил в кошмарные сны…но и они были лучше реальности - где лишь моя вина и её отсутствие, где смерть и боль. В последние месяцы в Вильнюсе случилась странная штука - они решили что я должен выступить в концертном зале тюрьмы(в бывшей церкви)- мне позволялось на час выйти из камеры, порепетировать на гитаре, я отвык играть, настолько что пальцы кровоточили. Я не помню этого концерта - я спел как мог, но в состоянии отупения от лекарств, не знаю что там вышло.

Ты говоришь о кошмарах. А сны тебе снились, нормальные?

- Нет, до этого далеко - все требует времени. Со времён Вильнюса, я открыл йогу - хватало места в камере. Я в нее сильно углубился - это позволяло как-то освободить сознание, обогатить впечатления. Единственный способ уйти от постоянной боли. Я мечтал взорвать реальность, чтобы меня оставили наедине с моим страданием. Я был в отчаянии от того что Мари больше нет и я виноват в этом. Уже этого достаточно для последней стадии отчаяния, остальное нацарапано поверху.

А писать ты пробовал, чтобы преодолеть этот хаос?

- Я пытался понять, что случилось, но записывать - это не помогало. Да, в Вильнюсе мне дали ручку и бумагу, но я писал разве что письма. И даже это, в какой-то момент, я должен был прекратить. Для поддержания отношений это было достаточно, но легче не становилось.

Наказание не облегчало тоже, я должен был изжить эту боль до предела. Творчество не совершило бы чуда. Чтобы писать, как минимум нужна уверенность в себе, а меня давила боль- и боль, которую я причинил другим, в таких случаях человек бессилен. Писать - это казалось бессмыслицей, мои остатки сил были направлены на выживание. Долгое время я не читал - в день драмы, у меня в кармане были, при моей привычке носить с собой книжки, «Тяжесть и Снисхождение» Симоны Вейль и «Поэт в Нью-Йорке» Лорки. Когда мне вернули одежду, эти книги оказались со мной в камере.

Дата добавления: 2015-11-16