Глава 11. Как объять мыслью истинную красоту?

1. Итак, вследствие этой самой немощи, возводить наш ум к невидимому должны предметы, познаваемые чувст­вами. Рассудим же об этом таким образом. Смотрящие на предметы поверхностно, без размышления, когда видят челове­ка, или другое какое случится явление, ничто в нем их не за­нимает, кроме того, что они видят. Для них достаточно увидеть телесную оболочку, чтобы подумать, что они составили полное понятие о человеке. Человек же, одаренный умом проницатель­ным и образованный, не вверяет рассматривание предметов одному чувству зрения, на одном только видимом не останав­ливается и невидимого не существующим не считает, но и природу души наблюдает, и природные качества тела, как вообще, так и каждое в отдельности рассматривает. Каждое из них он отличает от другого особым понятием и снова смотрит на общее их соединение и согласованность в составе предмета. Так и при исследовании красоты, несовершенный по уму, едва лишь увидит какой-нибудь предмет, отвечающий некоему представлению о красоте, сочтет в нем прекрасным по своей природе то, что привлекает его чувство удовольствием, и кроме этого ничего не старается исследовать. У кого же око души чи­сто и кто может созерцать такого рода предметы, тот, перестав восхищаться веществом, подчиненным идее красоты, пользу­ется видимым, как ступенью к умосозерцанию красоты разум­ной, по общности с которой и все прочее есть и называется прекрасным.

2. Но при такой дебелости ума, составляющей свойство боль­шей части людей, мне кажется затруднительным, (чтобы они) могли, расчленив и отделив в своих понятиях вещество от созерцаемой при нем красоты, понять сущность прекрасного самого по себе. И если кто захочет внимательно исследовать причину превратных и ложных представлений, то он, мне ка­жется, не найдет никакой другой, кроме той, что «чувствия» души не «обучена к рассуждению добра» и того, что им не является (Евр. 5, 14). Поэтому люди уклонились от стремления к истинному благу: одни ниспали в плотскую любовь, другие увлеклись страстью к бездушному веществу денег; иные поставили для себя благо в чести, славе и господстве; некоторые страстно преда­лись искусствам и наукам, а более раболепные мерилом пре­красного сделали гортань и чрево. Но если бы они отрешились от грубых понятий и пристрастия к предметам видимым и взы­скали простое, невещественное и не имеющее вида естество красоты, они не обманулись бы в избрании вожделенного бла­га и не прельстились бы предметами подобного рода настолько, чтобы, видя кратковременность заключенного в них удовольст­вия, не прийти к презрению их.

3. Итак, вот путь, ведущий нас к обретению истинно прекрас­ного: все прочее, что влечет к себе расположение людей, что считается прекрасным, а потому удостаивается заботы и вни­мания, презирать, как низкое и кратковременное, и ни на что такое не тратить своей желательной силы; но и не оставлять ее в праздности и неподвижности, заключив в самих себе, но, очистив ее от пристрастия к предметам низким, возводить туда, куда не досягает чувство; так чтобы ни красота неба, ни сияние светил, ни что-либо иное из видимых красот не приводило нас в восхищение, но чтобы созерцаемая во всех этих предметах красота направляла нас в стремлении к той красоте, ко­торой «небеса поведают славу», а «твердь» и все творение «возвещают разум» (Пс.18, 2). Когда душа возвысится настолько и все вос­принимаемое оставит позади себя как уступающее искомому предмету, тогда она достигнет постижения того «великолепия», которое «взятся превыше небес» (Пс. 8,2).

4. Но как может достигнуть таких высот тот, чьи заботы об­ращены к предметам низким? Как может возлететь на небо не окрыленный небесными крыльями, посредством высокой жизни не приобретший тяготения ввысь, не превыспренний (μετεωρος)? Кто настолько чужд таинств евангельских, что не знает, что одна есть колесница для вознесения (πορειας) души человеческой на небо: уподобиться видом слетающей голуби­це, крыльев которой возжелал себе пророк Давид (ср. Пс.54, 6). Этим иносказанием Писание обычно обозначает силу Духа: потому ли, что птица эта не имеет желчи, или потому, что она гнушается зловония, как говорят те, кто наблюдал. Итак, кто отдалился от всякой гневливости и зловония плотской нечис­тоты и возвысился над всеми низкими и земными предметами, или, точнее, при помощи этих крыльев возлетел выше всего мира, тот обретет то, что единственно достойно желания, тот сделается и сам прекрасным, приблизившись к красоте. Пре­бывая в ней, он станет ясным и световидным в общности с ис­тинным светом. Так часто замечаемые по ночам вспышки света в воздухе, которые некоторые называют падающими звездами, по словам тех, кто занимается исследованием таких (вещей), суть не что иное, как воздух, силой каких-то дуновений (πνευματων) (поднятый и) разлитый (υπερχεομενος) в эфирном пространстве, ибо, говорят, эта огненная полоса отображается на небе от воспламененного в эфире воздуха. Итак, как этот земной воздух, силой дуновения поднятый в высоту, делается световидным, изменяясь в чистоту эфира, так и ум человечес­кий, когда он, оставив эту суровую и нечистую жизнь и очистившись силою Духа (πνευματος), соделается световидным и соединится с истинной и высочайшей чистотой, и сам каким-то образом становится в ней прозрачным (διαφαινεται), прони­кается лучами и становится светом, по обетованию Господа, возвестившего, что «праведницы просветятся наподобие солнца» (Мф.13, 43). И это, мы видим, бывает и на земле в зеркале, в воде и во всем, что по своей гладкости способно к отражению. Когда такое вещество принимает луч солнца, оно испускает другой луч от себя, но такого отражения не получится, если чистая и светлая поверхность будет покрыта грязью. Итак, или мы, оставив эту земную тьму, вознесемся горе и там соделаемся световидными, приблизившись к истинному свету Христову, или сей «свет истинный» (Ин. 1, 9) и во «тьме» (Ин. 1, 5) сияю­щий снизойдет и к нам — и мы будет светом, как где-то говорит Господь ученикам (ср. Ин. 12, 36. 46 и Мф. 5, 14), если только какая-либо нечистота порока, пристав к душе, не помрачит красоту (την χαριν) нашего света.

5. Итак, наша речь при помощи примеров, может быть, мало-помалу привела нас к мысли об изменении к лучшему (προς το κρειττον) и показала, что душа не иначе может соеди­ниться с нетленным Богом, как соделавшись и сама, насколько возможно, чистой чрез целомудрие, чтобы подобным восприять подобное, став как бы зеркалом для чистоты Божией, так, чтобы, чрез участие в первообразной красоте и чрез отра­жение ее, и самой получить ее вид. Если же кто и достиг того, что сумел оставить все человеческое: тела ли, деньги ли, заня­тия ли науками и искусствами, и все прочее, что по обычаям и законам считается прекрасным (поскольку заблуждение в по­нятии о прекрасном бывает относительно тех предметов, в осно­ву суждения о которых полагается чувство), тот будет с любовью и вожделением (ερωτικως και επιθυμητικως) стремиться к тому лишь одному, что не заимствует своей красоты откуда-то извне, что не временно и не относительно, но прекрасно само по себе и самим собою и имеет само в себе красоту не такую, которая когда-то не была красотой или не будет ею, но всегда себе рав­ную, выше возрастания и умножения, и недоступную никакой превратности и изменению.

6. Итак, кто все свои душевные силы очистил от всякого вида зла (ср. 1 Сол. 5, 22), для того, отважусь сказать, становит­ся ясным единое по естеству прекрасное. Ибо как чис­тый от гноя глаз ясно видит все, что находится на небе, так и душа чрез непорочность получает способность созерцать этот свет: и истинное девство, и стремление к нетлению ведут к той цели, чтобы при помощи их можно было видеть Бога. Ибо нет такого слепца по уму, который бы сам собою не понимал, что главная, первая и единственная красота, и благо, и чис­тота есть Бог всего, и никто не слеп разумом настолько, чтобы не понять этого самому.

Дата добавления: 2015-07-11