Начать заново

С одним послушником случилось серьезное искушение: во время келейного правила он вдруг явно ощутил присутствие беса, как будто всем существом своим ощущал на себе страшный и пристальный диавольский взгляд и почувствовал, что бес входит в него. Брат в ужасе из последних сил противился, то есть молился как только мог о миновании этого страхования, и искушение отошло. Брат, когда меня позвали к нему, был страшно испуган, боялся умопомешательства, беснования. Я пытался успокоить его, убеждал не поддаваться страху. Брат поспешил исповедаться, постарался вспомнить все свои малейшие погрешности, но все-таки вскоре, через несколько дней, ушел из обители в поисках другого места.

Почему такое попущение? Этот послушник вовсе не был из числа строптивых, отличался довольно спокойным, сдержанным характером, был вполне исполнителен и, казалось, прекрасно мог бы жить и жить в монастыре, спасая душу свою. Одно только нашел я в нем, что могло, кажется, быть причиной такого странного искушения: этот брат всегда излишне «сложничал» в отношении духовной жизни. Он всегда как-то непросто анализировал свою внутреннюю жизнь, как-то многосложно «ковырялся» в своих мыслях и переживаниях, настроениях. Всегда было трудно принимать от него исповедь, так как, описывая свою внутреннюю жизнь, исповедуя Богу свои прегрешения, он обрисовывал весьма путаную, сложную картину: вместо исповеди получался какой-то «психоанализ».

Когда я пытался отучить его от этого и предлагал называть каждое свое внутреннее движение простым именем (ведь суть исповеди не в расследовании, а в честном наименовании наших греховных чувств и действий), это его смущало, как будто «подрезало крылья», вызывало часто между нами спор, мы никак не могли объясниться друг с другом. Наверное, ему казалось, что его просто не понимают, что у него идет сложная внутренняя, духовная жизнь и что посторонний человек не сможет постичь все эти сокровенные тонкости его души. Конечно, и я не имел права претендовать на такую способность и списывал все эти недоумения на счет своей неопытности.

Вообще эта болезнь так распространена сегодня! Как будто хорошо, что человек так углублен в себя, так внимателен к своим переживаниям, мыслям, что желает всем этим поделиться с духовником… Но все это выходит так путано, так сложно, многословно, болезненно и неразборчиво, что невозможно ничего понять, разобрать, сделать какие-либо выводы, дать какие-либо советы. Можно советовать только одно: упроститься, оставить это странное и сложное «делание», это «копание» в себе, предаться Богу, представить пред Его врачующую десницу целиком все свои болезненные переплетения чувств и мыслей, весь свой душевный и духовный хаос и только просить и ждать разрешения и исцеления, а не учить Бога тому, что это в нас происходит, чтО и от чего имеет начало, как и с чего все это надо распутывать.

К сожалению, часто именно такое вот «психологическое ковыряние» в себе и понимается людьми как настоящая внутренняя, духовная жизнь, и совсем не легко бывает объяснить и доказать, что жизнь по вере – нечто совсем иное. В данном случае человек пытается лечить себя сам, ему кажется, что суть всего дела в том, чтобы понять, что в нем происходит, найти главные начальные ошибки и постараться не допускать их, и все встанет на свои места. Поэтому-то весь расчет делается на смекалку, на обдумывание и сосредоточенность на своих мыслях. Здесь под твердыми опорами понимаются какие-то умственные открытия, какие-то тонкие умозаключения и выводы, замечательные наблюдения, остроумные догадки. Такому человеку нравится, если какое-либо «духовное лицо» скажет ему что-нибудь «тонкое» и «таинственное», малопонятное, но отдающее «психологизмом». Это приберегается и складывается в памяти, как ценная монета. Если же слышит достаточно понятное, простое слово, объясняющее и наименовывающее страсти и движения души в духе общепринятого учения Церкви о борьбе с грехом, то оно кажется поверхностным, ничего не объясняющим, какой-то сухой, безжизненной формулой.

На самом деле в этом недостатке простоты – недостаток веры, недоверие, нежелание положиться, отдаться в руки Божии. Где место вере или доверию, когда всюду собственные «проверки», «промерки», «просчеты»? Он не отвергает те лекарства, которые предлагает монастырь, он признает все правила монастырской жизни душеполезными и необходимыми, но все эти лекарства он желает принимать по собственному рецепту. Так ведь и больные телесно часто не отвергают силу лекарств, но не доверяют врачам, предпочитают сами ставить себе диагноз, сами сочиняют рецепт и назначают лечение. Такие люди как раз и любят часами рассказывать о своих болезнях, но не для того, чтобы доверить врачу установление диагноза или назначение курса лечения, а именно потому, что целиком поглощены наблюдением за собой, прислушиваются к малейшим движениям таящегося внутри недуга. Тут сама болезнь становится так интересна, занятие ею так увлекательно, что интерес к болезни начинает заменять собой интерес к жизни.

Особенно способны привлекать к себе нездоровое внимание болезни духовные: ведь они не что иное, как страсти, а страсти – это уродливые сильные привязанности к разным тленным вещам и явлениям, вредная, преувеличенная тяга и привязанность к миру сему, причем чаще всего во многих сложных формах и проявлениях. Страсти – даже когда они не удовлетворяются на деле – могут находить для себя область жизни, вить себе довольно уютные гнезда в тайниках души и доставлять душе греховное услаждение. Вот потому-то само собеседование со страстями, их анализ, просчет – это опять то же погружение в темный мир, где душа непременно будет вновь соприкасаться с обманчивой приятностью, опьяняющим дурманом своих греховных вожделений.

Именно ясным и четким обличением, называнием своих страстей простыми, однозначными именами, повержением их на исповеди пред всевидящим оком Божиим, раскаянием в том, что все эти змеи жили и живут в нас, верой и ожиданием исцеления можно действительно обретать здравие. Но сколь часто человек не хочет назвать болезнь настоящим ее именем (хотя она очевидна для взгляда духовника, даже и не столь уж многоопытного) и кАк только не толкует о ней, какие только сложные наименования не изобретает! Хуже всего человек видит самого себя! Наш плотской ум со всеми его умудрениями и тонкими психологическими наблюдениями не умеет распознать по имени самые общеизвестные болезни души, так подробно и ясно описанные у святых отцов. Зато он часто прописывает нам самые не соответствующие болезни средства, которые только усугубляют ее. Наш «умнейший» рассудок – продажный советчик: стоит перед начальством с услужливым, благорасположенным видом, выражает на лице полную преданность делу: «Я всегда к вашим услугам, что изволите?», но карманы его набиты взятками: он уже сговорился со страстями, он все дело повернет в угоду этим своим ублажателям. Тот, кто решит руководиться его мудрованием, будет долго биться, как муха в паутине, пока совсем не обессилет. Тогда уже появится из засады «паук» – тот, кто «платил взятки», кто финансировал ложь. Раз не по вере живет человек,– значит, не во свете ходит, а во тьме, хоть бы и казался ему его разум источником света. Раз не доверяет Богу дело своего спасения,– значит, покрова Божия нет над ним: открыт он для многих козней врага. Но видимость духовной жизни была, человек устами славил Бога, отчасти и вера была (только не в самой глубине сердечной), и за все это мстит враг.

Но как помочь человеку, который ходит по шатким мосткам, сплетенным из гнилых веток его собственных умозаключений? Сколько ни говори полезных слов, сколько ни цитируй святых отцов – не поверит, будет опять просчитывать и выверять все сам и сам. Часто страдает он оттого, что не умеет правильно, именно просто отнестись к происходящим рядом с ним событиям: все запутывается для него в сложный узел, все мучительно, без начала и без конца. Бредет бедный человек вдоль крайне сложного лабиринта своих логических построений, желает найти хоть какой-нибудь просвет, представить в уме план этих темных коридоров, но выход так и не обретается. Все умственные построения как будто выстраиваются в ясную схему и кажутся вполне соответствующими действительности, но жизнь показывает нечто иное, все опять колеблется, рушится. Не хочет человек понять, что как раз собственный его рассудок изрядно пьян, что с ним не имеет смысла вести серьезную речь, что надо как раз воспротивиться этому образу «внутренней работы», что путь к выходу лежит через отвержение подобного рода «советчика» и «проводника». А с таким «наставником», хотя бы и сто лет прожил человек в монастыре, пользы никакой не получит, всегда будет бродить в недоумении и смущении по одному и тому же лабиринту, будет только казаться ему, что ушел он уже далеко, уже будет предвкушать выход, как обнаружит, что пришел снова туда же, откуда вышел в начале пути.

Может быть, подобные братнему тяжкие искушения – своего рода встряска, необходимая для того, чтобы человек сошел с ложного пути, и здесь уже только такие «сильные» средства могут отрезвить и заставить все начать заново?

Ясно, что выход один: «Господи, имиже веси судьбами спаси мя!». Надо звать, просить, полагаться во всем на Бога, единого Бога – и тебе откроют, выведут на свет. Но, чтобы звать, просить, надо хорошо почувствовать, что сам ты ничем себе помочь не можешь. Если есть хоть малейшая надежда на себя, духовная жизнь начаться не может!

Дата добавления: 2015-07-11