Марксизм после крушения коммунистических режимов

Марксизму... неминуемо назначено погибнуть, рано или поздно, и это относится и к его форме как теории... В ре­троспективе (и только в ретроспективе) по тому, как он погибнет, будет возможно сказать, из какого теста был сделан марксизм.

ВаНЬаг 1991, 154

Смерть Маркса констатировали регулярно и столь же часто его реа­нимировали. Подобно любому мыслителю его масштаба, прежде всего Маркса стоит перечитывать в свете текущих реальностей. Сегодня вновь умирает не только Маркс, но и целый ряд государств, которые назва­лись марксистско-ленинскими и, в основном, разваливаются. Кого-то это радует, кого-то печалит, но мало кто пытается подвести разумный и всесторонний итог этому опыту.

Вспомним вначале, что марксизм — не полное собрание идей и со­чинений Маркса, но уж скорее множество теорий, анализов и рецеп­тов политического действия, несомненно, вдохновленных рассуждениями Маркса, из которых сделали нечто вроде догмы. Эта версия марксизма, до­минирующая версия, явилась продуктом деятельности двух исторически существовавших партий, которые ее сконструировали, в тандеме и после­довательно, совместно, но не в сотрудничестве друг с другом: германской социал-демократической партии (особенно до 1914 г.) и партии больше­виков, позднее ставшей Коммунистической партией Советского Союза.

Хотя эта доминирующая версия марксизма никогда не была един­ственной, другие версии имели крайне ограниченную аудиторию, по край­ней мере, до сравнительно недавнего времени. Истинные истоки «взрыва* марксизма, о котором писал Лефевр (Ье/еЬуге 1980), можно обнаружить в мировой революции 1968 г. Это событие более или менее совпадает с наступлением брежневского застоя в СССР и с последующим ростом

неупорядочности и дезинтеграции внутри так называемого социалисти­ческого блока.

Это совпадение несколько запутывает анализ, ибо оно вовлекает нас в непростое дело разграничения аргументов «марксизма партий» (доминирующей версии марксизма) — которые оказались сильно ском­прометированы, если не вовсе опровергнуты, крушением «реального социализма» — и аргументов самого Маркса (или по крайней мере тех аспектов его мысли и марксистской практики), которые не имели отно­шения, по крайней мере существенного, к этому историческому опыту. Мой аргумент достаточно прост. Умер марксизм как теория современно­сти, теория, развивавшаяся вкупе с теорией современности либерализма, в действительности во многом вдохновлявшаяся ею. Еще не умер марк­сизм как критика современности и ее исторического проявления — капиталистической мироэкономики. Умер марксизм-ленинизм как ре­формистская стратегия. Еще не умер антисистемный напор — народный и «марксовский» (Мапоап)') в своем языковом выражении — который вдохновляет реальные силы общества.

Я полагаю, что доминирующий марксизм, ставший марксизмом-ленинизмом, основывался на пяти основных предположениях, вырабо­танных не учеными-марксоведами, а воинствующими марксистами, как явствует из практики партий за долгие годы.

* Для того чтобы достичь коммунистического общества — конечной цели человечества, необходимым первым шагом было -^-.как можно быстрее взять государственную власть. Это возможно лишь путем совершения революции.

Этот тезис не столь самоочевиден, как кажется. Что значит — «взять государственную власть»? И еще труднее: что есть «революция»? Внутри­партийные дебаты по этим тактическим вопросам всегда были жаркими, но так никогда и не привели к окончательным выводам. Именно по­этому собственно политические решения были во многом разнообразны и неизменно носили несколько оппортунистический характер.

Однако же, преобладали два образа: либо народное восстание, либо ошеломляющая победа на выборах. В том и другом видели событие, при­водящее в движение кардинальные, далеко идущие перемены во властных структурах, после которых поворот вспять считался невозможным.

'' Роджер Скратон в «А ОшНопагу оГ Ро1тса1 Тпоиеп!» указывает, что (английские) термину МагхЫ и Магх'шп теперь, в общем, не являются синонимами. Матап (здесь переданное как «марксовский») означает «относящийся к той или иной теории, излагав­шейся Марксом: к примеру, к теории эксплуатации и прибавочной стоимости или к теории исторического материализма». Магххт (традиционно переведенное «марксистский») озна­чает «относящийся к теории или (что более обычно) практике марксизма: т.е. образующее некоторую часть сложного революционного движения, черпающего свое первоначальное вдохновение из трудов Маркса». Как следствие, замечает Скратон: «Марксовский эконо­мист вполне может не быть экономистом-марксистом — он даже может быть противником всякой революционной деятельности. Кажется, есть даже марксовские консерваторы, так же, как есть марксисты, верящие очень немногим теориям Маркса». — Прим. перев.

Часть IV. Смерть социализма

Глава 12. Марксизм после крушения коммунистических режимов 207

Партии вне власти любыми доступными им средствами стремились достичь такого поворотного пункта. Достигавшие власти (пусть даже путем, не предусмотренным в теории) любыми средствами стремились остаться у власти, чтобы тем самым доказать, что «революция», в самом деле, являлась необратимым поворотным пунктом. Приход партии к вла­сти в этом смысле виделся аналогичным пришествию Христа на землю. Он не представлял собою конца времен — куда там, — но это был такой момент, когда история трансформировалась. События 1989-1991 гг. ока­зались таким потрясением, особенно для марксистов-ленинцев, именно потому, что эти события камня на камне не оставили от концепции не­обратимой исторической трансформации. Это было больше, чем глубокое разочарование, эти события означали ниспровержение базовых посылок политического действия.

* Для того чтобы взять и удержать в своих руках государственную власть, так называемым прогрессивным силам и/или рабочему классу было крайне важно создать всеобщую организованную партию.

Независимо от того, была ли то массовая партия, за которую выступа­ли германские социал-демократы, или же партия авангарда, за которую выступали большевики, этой партии полагалось играть роль духовной отчизны ее лидеров и членов, призванных посвятить всю свою жизнь достижению и удержанию государственной власти.

Тем самым в партии видели главное (даже единственное) устрем­ление в жизни ее членов. Всякая связь с другими организациями, или даже всякий интерес вне рамок программы партии, представлялись се­рьезной угрозой ее дееспособности. Именно в этом, куда больше, чем в доктринальном атеизме, генезис великой подозрительности к религиям. По той же причине партия враждебно относилась к националистическим, этническим, феминистским и прочим подобным движениям.

Коротко говоря, партия декларировала, что классовые конфликты извечны, а все прочие конфликты эпифеноменальны. Посему партия неоднократно приводила доказательства того, что эти прочие схватки составляют отклонение от центральной задачи, если только они не ин­тегрируются в текущую программу партии из сиюминутных, второсте­пенных, тактических соображений. Более всего партия опасалась, что ее члены не верны ей всецело и неотступно. Можно сомневаться в том, удавалось ли партиям у власти хоть когда-нибудь создать подлинно то­талитарное государство, но как будто вовсе нет сомнения, что создать тоталитарные партии им удалось.

Между этими двумя тезисами было фундаментальное противоречие. При том что второй тезис о структуре партии изначально замышлялся и казался неплохо приспособленным для мобилизации, необходимой для достижения власти, он был никуда не годным принципом, когда партия уже находилась у власти. Роль партии у власти была в высшей степени двусмысленной. В действительности, в той мере, в какой она вообще

функционировала, партия у власти попросту оказывалась органом при­нятия решений, внутри которого крохотная группа решала все текущие вопросы. Власть руководства носила абсолютно личный характер и была окутана непрозрачным ореолом соучастия. Для большинства своих чле­нов партия стала всего лишь инструментом индивидуальной социальной мобильности в повседневной жизни.

К тому моменту партия была чем угодно, только не духовной отчиз­ной. Беспартийным она казалась совершенно нелегитимной структурой, а партийные относились к ней все больше цинично. Партия была ре­альностью, которую приходилось брать в расчет, но преданности ей не было ни у кого. Именно из-за природы партии после взятия власти «революция» не оказалась необратимой. Главной целью тех, кто стремил­ся разрушить коммунистические режимы, было изгнать такую партию из власти, как только позволит изменившийся мировой контекст.

* Для того чтобы перейти от капитализма к коммунизму, необходимо было пройти через этап, названный диктатурой пролетариата, то есть передать власть всецело и исключительно рабочему классу.

Эти два ключевых слова — диктатура и пролетариат — оба вы­зывали вопросы. Безотносительно к тому, какое значение придавалось «диктатуре» изначально, его реальным историческим значением явилось отрицание в этих режимах всех так называемых буржуазных гражданских прав, которые создавались (по крайней мере, частично) в парламентских демократиях «либеральных» государств. Всякая организация, не контро­лируемая партией, лишалась не только свободы слова, но и самого права на существование. Это же было верно для любых центров интеллектуаль­ной деятельности, утверждавших какую-либо независимость от партии.

Тем не менее, даже если публичные дебаты представляли собой мо­нолог, из этого не следует, что никакой политической дискуссии или разногласий не было. Однако же дебаты носили сугубо приватный харак­тер и ограничивались горсткой людей. Изредка поднимавшийся ропот населения, который иногда накладывал кое-какие ограничения на при­нятие политических решений, являлся единственной формой выражения настроений народа.

Диктатура претендовала на легитимность в силу того, что государство и партия «представляли» рабочий класс. Какова была действительность? Разумеется, многие лидеры в своей юности были рабочими, — несомнен­но, таковых было больше, нежели в других государствах миросистемы. Не став членами правящего класса, эти лица «обуржуазивались» и соста­вляли теперь пресловутую номенклатуру.

Несомненно, верно было и то, что среди обычных людей квалифи­цированные рабочие зачастую зарабатывали столько же, а то и больше, чем школьный учитель или средний «работник умственного труда». Эта ситуация представляла собой зеркальное отражение обычной иерархии заработной платы. Но перевернуть иерархию заработной платы и упразд­нить ее — не одно и то же.

Часть IV. Смерть социализма

Глава 12. Марксизм после крушения коммунистических режимов 209

месту работы у рабочего не было возможности воспользоваться профсоюзными правами в отношении администрации предпри-1а деле возможностей выдвижения требований у рабочего было:, чем в несоииалистических государствах. Рабочие имели, тем:е, существенную компенсацию: социальные гарантии (особенно и сохранения рабочего места) и неявное право на низкий уровень >дительности труда. Но на деле эти социальные преимущества и от общих доходов государственной казны, и когда государства 1и испытывать серьезные финансовые трудности, отчасти вызван-зкими уровнями производительности труда, страдала социальная вочная сеть». Так называемые социалистические государства более и выполнять свои обещания, и в результате разразился социальный Из этого кризиса возникла «Солидарность» и все последующие

смотря на все официальные речи, почти никто не думал, что тельно живет в государстве рабочих. Самое большее, считали,»ут при режиме, стремящемся к улучшению условий жизни рабо-1ными словами, в реформистском государстве. Когда те немногие щества, что предлагались этими государствами, пошли на убыль, I утратили свою социальную базу.

{иалистическое государство составляло необходимый этап на всеоб- и, верном пути прогресса, ведущем в коммунистическую утопию.

э была ленинистская (или точнее, сталинистская) версия теории са, сама по себе являвшаяся наследием Просвещения, достав-марксизму (а также и либерализму), наследием, которое, в свою,, в силу определенного рода Аи/НеЬип% (снятия) было секуляризо-версией христианской эсхатологии.

>рия этапов, основанная на непоколебимой вере в прогресс, оправ-все. Утверждая, что все, что бы партия — непогрешимый гарант са — ни делала, — все правильно, эта теория обеспечивала мораль->ациональные устои не только для первых трех тезисов, но и для отклонений от путей, очерченных марксистской традицией, скольку каждый этап следовал правилам социальной эволюции, чески, регресса быть не могло. Более того, поскольку эти истори-этапы предопределялись партией, каждый член партии по опре-о становился апостолом прогресса. Наконец, ввиду того, что и теперь стояли рабочие, государство не могло не продвигаться безошибочно. Теория прогресса допускала, пожалуй, даже требо-гобы более молодые революционные государства находились пая й более передовых революционных государств — система иерар-ршинства, которая, как предполагалось, господствовала в семье гтско-ленинеких государств (и даже вообще всех прогрессивных ств). То, что одни описывали как империализм, другие называли гнным долгом. До тех пор, пока общественное мнение имело осно-;ерить в реальность прогресса, это право сильнейшего не казалось

слишком уж шокирующим. Но стагнация, усугублявшая латентные кон­фликты, возбуждала антиимпериалистические настроения, направленные против Советского Союза, и тем самым вела не только к расшатыванию марксистско-ленинских государств, но и к слому «мира» социалистичес­ких государств как такового — геополитического концепта, от которого теперь ничего не осталось.

* Для того чтобы совершить переход от этапа соииализма (партии у власти) к этапу коммунизма, необходимо было «строить социализм», то есть осуществлять национальное развитие.

Коммунистические партии приходили к власти в суверенных, незави­симых (но осажденных) государствах. В то время как Маркс предсказывал, что первые революции произойдут в наиболее технологически передо­вых странах, на самом деле последующие захваты власти произошли в периферийных и полупериферийных зонах мироэкономики,

Таким образом «строительство социализма» претерпело немалую ме­таморфозу. Оно приняло характер процесса, благодаря которому полупе­риферийные (и даже периферийные) государства намеревались догнать центральные зоны капиталистической мироэкономики. В этой программе было три основных элемента.

Первым из них было планирование, повлекшее за собой создание крайне тяжеловесных бюрократических структур. Эти структуры довольно неплохо справлялись со своим делом в период «первоначального накоп­ления». Но по мере того как инфраструктура модернизировалась, аппарат планирования вынужден был брать на себя гораздо более сложные зада­чи, а этому препятствовала роль партии. В конечном итоге планирование превратилось в своеобразный переговорный процесс между хозяйствен­никами, которые постоянно задним числом пересматривали планы, с тем чтобы подогнать их под реальные результаты. Это явно было формулой неудачи.

Вторым элементом в «строительстве социализма» была тотальная индустриализация, как можно более автаркического свойства. При по­становке этой цели упустили из виду тот факт, что индустриализация — это нечто большее, нежели сооружение тяжелых промышленных агрега­тов, — что она заключает в себе соображения рентабельности, которые, в свою очередь, находятся в зависимости от постоянно развивающегося распространения технологий по всему миру. На деле, по мере распростра­нения по всему миру технологического прогресса (стимулом к которому в немалой степени было «строительство социализма») промышленность социалистических государств становилась все менее и менее конкурен­тоспособной и оттого все менее и менее способной вносить свой вклад в догоняющее развитие.

Третьим элементом было превращение всего в товар, столь необуз­данное, что без иронии лицезреть его было трудно, до того являл он собой противоположность всей риторике о коммунистическом обществе.

Часть IV. Смерть социализма

Глава 12. Марксизм после крушения коммунистических режимов 211

□ля обеспечения планирования и индустриализации, было не-

чтобы труд и все прочее подчинялось рыночным трансакциям,

зже трансакции эти строго централизованно контролировались.

ле национальное развитие представлялось немалым достиже-

алистических стран. Темпы роста были высокими, оптимизм —

ым. Но экономическая стагнация 1970-х и 1980-х гг. показала,

сударства являлись такими же периферийными или полупери-

1и, как и все прочие государства «третьего мира». Это явилось

разочарованием для этих государств, прежде похвалявшихся

■ютрыми темпами национального развития.

*ем, случилось так, что один за другим, каждый из пяти тезисов

-о марксизма (реального марксизма) стал рассматриваться с из-

кепсисом теми самыми лицами, благодаря которым эти режимы

юли. Избавляясь от марксизма-ленинизма, они думали, что из-

I от самого Маркса. Но это не так-то просто. Выпроводишь

дверь, а он грозится пролезть в окно. Ибо Маркс не исчерпал

литического значения и своего интеллектуального потенциала

тоборот). К этому как раз сейчас и обратимся.

4АРКСА СОДЕРЖИТ ЧЕТЫРЕ КЛЮЧЕВЫХ ИДЕИ (ИДЕИ В ОС-но не исключительно марксовские), которые мне кажутся по-/ полезными, даже незаменимыми для анализа современной ми-ы. Несмотря на весь отрицательный опыт маркеистско-ленин-кений и государств в XX в. эти идеи по-прежнему высвечивают гический выбор, который нам надо сделать.

Дата добавления: 2015-07-11